ЧУСОВСКОЙ ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ПАРК

Приезжая сюда, будто попадаешь в хорошую сказку. Все яркое и праздничное. Нарядные домики, украшенные резьбой; симпатичные церкви с маковками и крестами; ярмарочные карусели с лошадками и расписными санями; торговая лавка с яркой вывеской… Музеи же здесь странные: все можно трогать и даже держать в руках. Директор парка и вовсе чудо.

Музейный комплекс раскинулся на се­верной окраине города Чусовой, на левом берегу речки Архипова, у подножья Ари­ниной горы, рядом со спортивной школой, где когда-то работал директором Леонард Дмитриевич Постников, отец-командир этого удивительного места. Основав в 50-х годах прошлого века одну из лучших в быв­шем Союзе школу олимпийского резерва no горным лыжам, фристайлу и санному спорту, он взялся со своими учениками за работу no сохранению культурно-истори­ческого наследия Чусовского края. Увлекаясь коллекционированием старинных рус­ских раритетов, Постников собирал не какие-нибудь настенные часы с кукушкой, а сразу дома. Когда их накопилась целая улица, чиновники от культуры признали факт существования этнографического парка, а энтузиаста-коллекционера назначили ди­ректором. Несмотря на преклонные годы (родился Постников в 1927 году), энергии у Леонарда Дмитриевича не убавилось. Он называет себя «батькой», носит папаху и верховодит в местной казацкой тусовке. Журналисты предпочитают звать Постникова «Чусовской Леонардо».

Чусовской этнографический парк — это деревенская улица, вдоль которой распо­ложились крестьянские дома, церковь, часовня, торговая лавка, пожарный сарай и кузница, построенные в конце XIX- начале ХХ веков в разных деревнях, стоявших на берегах реки Чусовой. Есть и новодел: две церкви, баня, которая топится по-черному, а также ветряная мельница. В каждом строении отдельная экспозиция: «Крестьянский быт», «Сельская лавка», «Музей истории похода Ермака», «Сельская кузница», «Дом писательских судеб», «На-

родные промыслы и ремес­ла» … Есть и «Театр-музей русской деревянной иг­рушки», любимое место путешественников, при­ехавших с детьми. Все здесь движется, и все можно трогать: зай­цы шинкуют капусту в корыте, медведи

Автор: С. Котельников. Фотографии взяты с сайта парка.

играют на пианино, пекут блины и стучат по наковальне, заяц поет, куры клюют просо, солдат бьет в барабан, а ежик собрался в поход… Сидеть можно на круговой скамье у вращающегося стола (само по себе развлечение!) — это чтобы не вставать, дотягива­ясь до понравившейся игрушки.

На одной из изб пояснительная табличка: «Крестьянский дом с глинобитной печью, экспонаты собраны в деревнях …» и далее следует список из 12 селений. Сам дом собран из двух разных изб. Іорница у него совсем жилая: застелены кровать и лавки, на полу лежат половики, на стене висит медвежья шкура и рога. На столе самовар, граммофон и старая книга Есенина. В другой, зимней комнате снова стол с самоваром, полати, ларцы, балалайка, русская печь и старые фото на стене, среди них — георги­евский кавалер Чапаев… Еще и кухня есть, и все набито вещами, все печи топятся, и лампадки перед образами теплятся. И даже запах стоит не музейный, а жилой, ста­ринный. Пожилые выходцы из деревень здесь, бывало, плачут… Задача этнографи­ческого парка — сохранить уральскую деревню в ее подлинном виде: с бурьяном под окнами и пчелиными ульями, с кривыми деревьями и почерневшими крышами. Здесь принципиально не кладут асфальт — в деревнях его не было, и очень мало табличек на экспонатах — потому что не было их на прялках и сундуках в чусовских избах.

Впрочем, достопримечательности здесь не только дореволюционные. Есть «Музей писательских судеб». Он рассказывает об Александре Грине, подарившем миру «Алые паруса», футуристе Василии Каменском и Василии Астафьеве, писателе-фронтовике. Кстати, у Астафьева в Чусовом есть и «персональный» музей. Отдельного внимания заслуживает коллекция скульптур вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, кото­рые попадаются на глаза в самых неожиданных местах, а также громадный валун,

оплетенный колючей проволокой, — первый в России памятник репрессированным.

Чусовской этнографический парк Адрес: Пермский край, г. Чусовой, п. Архиповка.

Телефоны: (34256) 5-55-52, 3-85-83.

ПУТЬ: В Чусовом, миновав реку Усь — ву, через Старый город поднимайтесь к автодрому За ним правый отворот с ука­зателем «Спортивный комплекс «Огонек».

Следуя по нему, через 2 км приедете в «Чусовской этнографической парк». Из Перми также можно ехать на электричке до станции 136 км (Пермь — Теплая гора), парк расположен слева от железнодорожного полотна. Еще один вариант — ехать до станции Чусовской. От станции поднимайтесь на улицу Александра Матросова, повернув направо, идти до речки Архиповки. Далее по деревенским улицам Пролетарской или Линейной к музейному комплексу. Пеший переход составит 4,5 км.

Экстрасенсы здесь заряжаются положительной энергией, уфологи охотятся на НЛО, а любопытствующие — любопытствуют. Многие, приехав сюда единожды, начинают ездить регулярно. Есть даже такой термин — «зов зоны». Мы ничего по­добного не ощутили. Попробуйте, может у вас будет иначе.

ПЕРМСКАЯ АНОМАЛЬНАЯ ЗОНА (используются также названия М-ский треуголь­ник, Пермский треугольник, М-зона, а также просто Молебка) — территория, располо­женная по левому берегу реки Сылва между деревнями Молебка и Каменка, на гра­нице Свердловской области и Пермского края. Известна значительным количеством наблюдаемых в ней аномальных явлений. Площадь зоны — около 70 км.

Деревня МОЛЕБКА когда-то была святым местом для народов манси. В этих местах был расположен молебный камень, где язычники совершали свои обряды и который позже дал название возникшей здесь деревне. В демидов — екие времена Молебка была крупным поселением: здесь жили около четы­рех тысяч человек, было металлурги­ческое производство (выплавляли чу­гун, позднее делали картечь и ядра).

Теперь Молебка — это десяток домов, полуразрушенная дамба заводского пруда и старинная церковь, которую не смогли взорвать большевики.

Широкую известность Молебка обрела в конце прошлого века, еще при Советс­ком Союзе. В 1983 году пермский геолог Эмиль Бачурин обнаружил в лесу недалеко от деревни четкий круг, словно выглаженный гигантским утюгом. Анализ проб грунта показал наличие в нем редкоземельных металлов. Через некоторое время появились статьи в газетах и журналах — запрет на разговоры об НЛО уже был снят. В Молебку потянулись любопытствующие, которые также видели здесь загадочные шары, тарел­ки и треугольники и становились свидетелями

звуковые галлюцинации, ощу­щали изменение хода времени и наблюдали странности в «по­ведении» различной электро­ники. В некоторых источниках говорится, что еще в 30-х годах XIX века местные жители опи­сывали различные летательные аппараты, которые они видели в здешнем небе.

Традиционный маршрут но­вичков М-ского треугольника проходит через Центральную поляну, Выселки, Пирамидки, Поляну ужасов, Астральную поляну, Ведьмины кольца, хутор Скопино и Змеиную гор­ку (большая часть топонимов возникла благодаря сторожилам Пермской аномальной зоны).

Центральная поляна располо­жена в центре Зоны и является основным местом для стоянок и палаточных лагерей исследо­вателей непознанного, которых ежегодно сюда приезжает не­сколько тысяч. Недалеко от поля­ны, в глубоком овраге находится небольшой колодец с питьевой водой. Когда-то здесь стояло не­сколько домов, теперь на их мес­тах поднялись высокие заросли шиповника. От центральной по­ляны недалеко до Выселок: через лог около километра по старой, но все еще хорошо заметной «деми­довской» просеке. Это место лег­ко узнать по скрученному самым неестественным образом дереву, стоящему в центре поляны. Кро­ме того, летом здесь всегда очень высокая трава. Когда-то на Выселках были скотный двор и небольшой дом. Эти постройки были видны еще

Автор: С. Кулешова. Фотограф: Н. Рундквист.

20 лет назад. В округе полно поваленных деревьев. Есть места, где высокие осины словно срезаны на высоте шести метров от земли. Причем, как утверждают исследо­ватели, «Термический удар» обрушился сверху под углом 90 градусов.

Еще одно полностью исчезнувшее поселение — старообрядческая деревня Ско — пино — находится на пути к другой молебкинской достопримечательности — Змеиной горке. Скопино отмечено на большей части официальных карт крупного масштаба, а на местности летом его можно определить по прямоугольным зарослям травы на мес­тах, где когда-то стояли дома. Считается, что здесь сконцентрирована отрицательная энергия аномальной зоны. Исследователям здесь часто становится не по себе.

Змеиная горка — одно из наиболее красивых мест М-ского треугольника, отсюда открывается отличный вид на аномальную зону и реку Сылва.

Здесь встают лагерем те, кто собирается вести ночные наблюдения. От Скопи но идем вдоль боло­та, немного забирая вправо; потом через тоннель, образованный зарослями деревьев; и, наконец, вверх по узенькой и очень крутой, идущей почти по краю обрыва, тропинке. Недалеко отсюда Ведьми­ны кольца — место, при фотографировании с кото­рого, очень часто получаются непонятные темные шары с белыми пятнами в центре; а также Калитка — на фотографиях ее не видно, а видно расфокуси­рованным зрением. Конечно, далеко не всем.

Есть еще Космодром — небольшое ущелье, за­росшее лесом и слегка заболоченное. Это старое русло реки Сылва, расположенное ниже Змеиной горки. «Блудное» место — Черная речка и развалины лагеря политзаключенных под на­званием Белая гора.

В администрации Пермского края обсуждается предложенный одной из коммер­ческих структур проект по созданию в М-ском треугольнике туристической зоны, по­добной американскому Розуэллу. С памятником инопланетянину, музеем НЛО и обсер­ваторией.

ПУТЬ: Со стороны Екатеринбурга по автодороге Екатеринбург — Ревда — Бисерть — Ачит — Суксун — Меча — Осинцево — Молебка.

Со стороны Перми по автодороге Пермь — Екатеринбург до отворота на Кишерть (около 99 км), далее через Медведеве, Осинцево и Молебку. Последние 20 км пути до­рога плохая. Проехав знак «Молебка», нужно спуститься с крутой горы и повернуть на­право (тоже под горку). После ближайшего перекрестка становится виден берег Сылвы. Ищите, где оставить машину и спускайтесь по дорожке к реке. Теперь нужно осмотреть­ся: на другом берегу есть просека — это главный ориентир. Переходите Сылву вброд (летом глубина не более метра) и вперед. Вы в знаменитом Молебском треугольнике.

Навител Навигатор 3 — уникальная и точная система навигации. Камеры наблюдения ГАИ (SPEEDCAM). Голосовые подсказки, оптимальные маршруты, пробки и объезды. Самая подробная карта России — более 230 городов и населенных пунктов с адресными планами и улично-дорожной сетью. Самая подробная карта Свердловской, Челябинской, Пермской областей и республики Башкортостан. Населенные пункты и транзитные маршруты по всем областям РФ. Огромная база полезных объектов POI (АЗС, ГИБДД, кафе, рестораны, мотели, гостиницы и т. д.).

На данный момент доступны следующие навигационные карты для навигационной системы « Навител Навигатор 3»:

— Екатеринбург и Свердловская область;

— Челябинск и Челябинская область;

— Курган и Курганская область;

— Пермь и Пермский край;

— Уфа и республика Башкортостан;

— Тюмень и Тюменская область;

— Ижевск и Удмуртская Республика;

— Москва и Московская область;

— Санкт-Петербург и Ленинградская область;

— Новосибирск и Новосибирская область;

— Самара; Белгород; Нижний Новгород;

— Вся Россия (масштаб 1:1 000 000).

Есть возможность установить на КПК и коммуникаторы с операционной системой Pocket РС 2003, 2003 SE, Windows Mobile 5.0, 6.0 и выше.

ФГУП «Уралаэрогеодезия»

г. Екатеринбург, ул. Первомайская, д. 74, магазин «Карта» тел.: +7 (343) 375-80-52, +7 (922) 118-54-60, +7 (922) 118-54-68

e-mail: GPS@uagp. net

www. uagp. net

ЕВРОПА-АЗИЯ. КОЛПАКИ. СОЛДАТИКИ И АЛМАЗЫ

Самый помпезный и самый старый знаки, обозначающие границу Европы и Азии. А между ними на площади нескольких километров средоточие достопри­мечательностей. Кварцевая гора, скалы на горе Колпаки и два музея на выбор. Удобные подъезды, чудесные пейзажи. Богатая пища не только для сердца, но и для ума.

Памятных знаков, указывающих границу, которая делит мир на Европу и Азию, на Урале великое множество.

Один из самых помпезных расположен в пяти километрах от поселка Промысла на новой федеральной трассе, соеди­няющей Горнозаводской район Перм­ского края со Свердловской областью.

На вершине двадцатишестиметровой стелы символ России — двуглавый орел, внизу с двух сторон надписи «Еврояа» и «Азия». Буквы впечатляют размера­ми — 2,8 м в высоту. Над Европой сидит грифон — образ рыцарской доблести, встречающийся в целом ряде гербов европейских государств; над Азией одно из воплощений мощи и мудрости Вос­тока — лев. Рядом удобные смотровые площадки.

Перед обелиском и смотровыми пло­щадками вправо в лес уходит разбитая проселочная дорога, ведущая на Квар­цевую гору, в недрах которой до революции находилась богатейшая золотоносная шах­та. Через два километра поверните на дорогу, уходящую вправо на Малиновую гору. Еще километр пути — и вы у старых, поросших лесом отвалов. Здесь можно насобирать неплохую коллекцию кристаллов и друз горного хрусталя, а также его разновидное-

ВСЕ ДЛЯ ТУРИЗМА И
РЫБАЛКИ

лодочные моторы, лодки палатки, рюкзаки, спальники навигаторы, эхолоты

газовое оборудование кемпинговая мебельш

тей: цитрина и мори­она. Еще три места, которые непременно стоит посетить, — это гора Колпаки, поселок Промысла и станция Теплая гора.

ГОРА КОЛПАКИ

находится в 6 км к се­веру от поселка Про­мысла Горнозаводско­го района Пермского края. Высота — 641 м. Название этой живо­писной возвышенности дано по характерной форме скал: темным столбообразным останцам, похожим на шапки-колпаки. Они про­тянулись по самой вершине одной непрерывной грядой, напоминающей спинной гре­бень исполинского динозавра, и видны за много километров. Отдельно от каменной

гряды возвышается полигон альпи­нистов — скала Чертов Палец. На юге в полутора километрах от вершины Колпаков и на 500 м восточнее до­роги расположен еще один скальный гребень — Солдатики: одинаковые по высоте останцы вытянуты в прямую солдатскую шеренгу. Кстати, здеш­ний лес — остатки сосняка, который в 1905 году высадили ученики знаме­нитых строгановских лесничих Теп — лоуховых. С вершины горы Колпаки открывается великолепная круговая панорама: на востоке, то есть в Азии, возвышается гора Качканар (878 м), таящая в своих недрах богатейшее месторождение титаномагнетитов. На западе и северо-западе, то есть в Ев­ропе, протянулся хребет Басеги, ши­роко известный своими заповедными горно-тундровыми ландшафтами.

СЕЛО ПРОМЫСЛА ведет свою историю с 1820 года, когда старатель Просвирнин обнаружил золотоносные пєски в долине реки Полуден­ки. Здесь, в устье небольшо­го лога, на левом берегу реки был заложен прииск, назван­ный Адольфовским в честь покровителя старательского дела графа Адольфа Полье, второго мужа Варвары Пет­ровны Строгановой. В 1825 году поселок при прииске по­лучил официальное название Золотые Промысла. Позже его пытались переименовать в село Крестовоздвиженское, но это название не прижилось. Помимо золота добывали здесь и платину, а 4 июня 1829 года в Адольфовском Логу был найден первый российский алмаз. Об этом сообщает па­мятный знак, установленный в полукилометре от поселка на дороге, ведущей в Теплую гору. С 1948 no 1954 годы в окрестностях поселка алмазы добывали промышленным способом, работали здесь в основном спецпереселенцы и заключенные. После откры­тия вишерских алмазов в Промыслах их добыча был прекращена, а вот золото мыли вплоть до 1985 года. На месте бывших карьеров сейчас образовались живописные озера. Познакомиться с историей поселка Промысла можно в местном краеведческом музее.

Краеведческий музей поселка Промысла Адрес: п. Промысла, ул. 1 мая, 13.

Телефоны: (34269) 3-37-72, 3-36-04 (директор музея Мельникова Галина Викторовна). Режим работы: ежедневно с 14.00 до 18.00, выходные дни суббота и воскресенье.

ТЕПЛАЯ ГОРА — железнодорожная станция Горнозаводского направления. Возник­ла в 1880 году одновременно с постройкой графом Шуваловым Теплогорского чугуно — делательного завода. Свое название и поселок, и станция получили no имени горы, на склоне которой расположены. Говорят, что раньше, при гужевом транспорте, возчики, поднимаясь на эту гору, проливали «семь потов», даже в сильные морозы им станови­лось жарко. Поэтому народ и прозвал ее Теплой горой.

Краеведческий музей поселка Теплая гора Адрес: п. Теплая гора, ул. 1 мая, 19.

Телефон: (34269) 3-42-66 (смотритель музея Гимадудинов Тимофей Николаевич).

Режим работы: с 13.00 до 18.00 без выходных.

Продолжение маршрута уже для фанатов. Здесь нужно идти пешком. Между станциями «Европейс­кая» и «Хребет Уральский» еще одна «Европа-Азия». Это один из самых старых «яограничных» знаков Урала, он были установлен в 1878 году, когда пуска­ли первую на Урале железную дорогу — горнозаводс­кую ветку. Шестиметровые пирамиды, сделанные из рельсов XIX века. На одной табличка «Еврояа», на другой — «Азия». Стоят с двух сторон железнодорож­ного полотна. Когда-то на их крышах по ночам зажигали керосиновые фонари, чтобы пассажиры и в темноте видели границу частей света. От «Европейской» до столбов 6 км, от станции «Хребет Уральский» — 8 км. В километре от столбов, если идти в сторо­ну «Европейской», у истока реки Серебрянка есть удобная поляна для стоянки.

Кстати, проводить границу по Уральским горам первым предложил видный госу­дарственный деятель и географ XVIII века Василий Никитич Татищев. Он заметил, что реки здесь текут в двух направлениях: восточном и западном, а линия водораздела проходит как раз по хребту. Татищеву же принадлежит название Уральские горы, до него в географической литературе этот хребет именовали Гипербореями или Рифеями. Русские называли его Камнем или же Поясовым Камнем.

ПУТЬ: Ближайший населенный пункт — село Промысла на автодороге Юрноза — водск — Качканар. Путешественники из Свердловской области и из Пермского края подъезжают к нему с разных сторон. Свердловчане первым делом видят стелу Ев­ропа-Азия: она стоит на подъездах к селу, мимо не проедете. Здесь же поворот на гору Кварцитовая. Чтобы попасть к горе Колпаки, нужно, не заезжая в село, двигаться дальше. На перекрестке Про­мыслы — Бисер — Медведка ___________________ [Медведка

уходим на север, на Медведку,

Отсюда до Колпаков около 6 км.

Если ваша цель — музей, повора­чивайте на этой развилке в село.

Буквально через 100 метров до­рога переходит в улицу Первого мая, на ней сразу за магазином расположен краеведческий му­зей. Двигаясь по этой же улице далее, на окраине поселка, на левой обочине увидите боль­шой валун — памятный знак, указывающий на место, где был найден первый алмаз России.

АВТО

(r. Гремячинск — мост через Усьву — стоянка) 17 + 9 = 26 км ПЕШКОМ

(стоянка — Каменный город) 1,2 км

Автор: С. Котельников. Фотографы: С. Котельников, В. Муканов.

тия. Отличить один от другого просто: Прощелок выше, а Дырявый Камень массивнее.

ПУТЬ: Затруднения могут возникнуть

в районе развилки «Горнозаводск- Нижний Тагил — Екатеринбург — Гремячинск, Березники». Здесь нужно повернуть в сторону Гремячинска и Бе­резняков. Гремячинск остается справа, от него до Усьвы около 17 км. Дорога на этом участке имеет явно горный характер: крутые повороты, спуски и подъемы. После моста через Усьву шоссе круто поворачивает налево (рядом с кафе «Усьва»), а затем через 1,5 км — направо, после чего начи­нается 2-километровый подъем. На его вершине поворачиваем в сторону поселков Шумихинский и Юбилейный и едем еще около 5 км. Вниматель­но смотрите вправо: стоянка машин (гравийная площадка) находится не доезжая 300 м до столба «5 км». Отсюда до Каменного Города пешком чуть более километра по просеке. Направление указывает аншлаг с надписью «Каменный Город. Памятник природы регионального значения».

Задача тех, кто выбирает общественный транспорт, добраться до железнодорож­ной станции «Усьва» и выйти к отвороту автомобильной дороги, ведущей в поселки Шумихинский и Юбилейный.

Для этого нужно пойти вверх по тропе, ведущей с желез­нодорожных путей к домам пристанционного поселка.

Обогнув жилой массив по околице слева и преодолев крутой косогор, тропа вхо­дит в густой хвойный лес, где проложена гравийная дорога.

Следуя по ней, через 1 км выйдете прямо к повороту на поселки Шумихинский и Юбилейный. Отсюда 5 км до стоянки машин и просе­ки, ведущей к Каменному ^

Городу. С

Эта комната хозяйственной и властной поме­щицы, с окнами на хозяйственный двор и сад, была близка к заднему крыльцу, с которого П. А. Осипова слушала доклады управляющего имением, отдавала хозяйственные распоряже­ния, чинила над крепостными суд и расправу.

Видимо, из раскрытых окон этой комнаты, выходящей одной стороной в сад, поэт мог на­блюдать, как крепостные девушки собирали ягоды и

…Хором по наказу пели (Наказ, основанный на том,

Чтоб барской ягоды тайком Уста лукавые не ели,

И пеньем были заняты:

Затея сельской остроты!)

<гЕвгений Онегин»

Некоторые стороны характера и биографии П. А. Осиповой очень напоминают черты обра­за старушки Лариной из «Евгения Онегина». Когда она, как и Ларина, была еще молодень­кой, то «не спросясь ее совета, девицу повезли к венцу». Но вскоре «привычка усладила горе», и П. А. Осипова даже при живом еще муже больше вершила дел в хозяйстве, чем он. А. П. Керн пишет: «Это была замечательная

партия: муж нянчился с детьми, варил в шлаф­роке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала «Римскую историю». Так же, как и Ларина, она

…меж делом и досугом Открыла тайну, как супругом Самодержавно управлять,

И всё тогда пошло на стать.

Она езжала по работам,

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы,

Ходила в баню по субботам.

Служанок била осердясь —

Всё это мужа не спросясь

Ко времени михайловской ссылки поэта Пра­сковье Александровне было 44 года, она поте­ряла двух мужей — Н. И. Вульфа (умер в 1813 году) и И. С. Осипова (умер в 1824 году) — и осталась с семью детьми. «Она, кажется, ни­когда не была хороша собою, — пишет о ней в своих воспоминаниях А. П. Керн, — рост ниже среднего, гораздо, впрочем, в размерах; стан

выточенный, кругленький, очень приятный; лицо продолговатое, довольно умное… нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шел­ковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот ее только не нравился никому: он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это ее портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот».

Властная до самодурства в отношении кре­стьян, практичная и расчетливая помещица, П. А. Осипова была в то же время умной, обра­зованной женщиной, владевшей английским и французским языками, с материнской теплотой и заботливостью относящаяся к Пушкину, в судь­бе которого она, по ее словам в письме к Жуков­скому, принимала «искреннее участие (не свет­ское) с тех пор, как себя понимать начала».

И действительно, дружеские отношения Пуш­кин и Прасковья Александровна сохраняли, не­смотря на большую разницу лет, на многие го­ды — до конца жизни поэта. Даже по его пись­мам она представляется серьезной, добродетель­ной и чуткой женщиной, всегда окруженной неиз­менным уважением поэта.

Осипова с материнской заботливостью ула­живает ссору приехавшего в ссылку поэта с от­цом; осторожно выясняет возможность бегства Пушкина за границу; она заверяет поэта, что «не успокоится до тех пор, пока Ваше желание не сбудется», когда он просил ее узнать о по­купке Савкина; она, по выражению поэта, «со всею заботливостью дружбы» хлопочет в Риге об операции его аневризма; встревоженная вне­запным отъездом поэта из Михайловского с фельдъегерем, она тотчас же пишет «страшное письмо» Дельвигу об этом происшествии, иск­ренне проявляя здесь себя глубоким другом, человеком почти родственных чувств; она чуть ли не с девичьим вниманием распоряжается о том, чтобы на время ее отъезда в Ригу Пушкину доставляли из Тригорского цветы, и он ей в кон-

це лета 1825 года пишет, что «ждет осени» и что благодаря ей «у него на окне всегда свежие цве­ты», а чуть позже, 16 октября 1825 года, получив очередную партию цветов от П. А. Осиповой, он посвящает заботливой и нежной соседке стихи:

Цветы последние милей Роскошных первенцев полей.

Они унылые мечтанья Живее пробуждают в нас.

Так иногда разлуки час Живее сладкого свиданья. г Цветы последние милей»

Он посвятил ей также «Подражания Корану», «П. А. Осиповой» (это стихотворение он вписал ■ей в альбом с датой: «С. Михайловское. 25 июня 1825»), а когда выходят из печати последние іглавьі «Евгения Онегина», поэт присылает их. П. А. Осиповой в Тригорское. И когда, покидая „Михайловское, он писал ей 4 сентября 1826 года, •что «его сердце отныне навсегда приковано» к Тригорскому, то это не были только слова: поэт всегда помнил своих друзей, особенно выделяя среди них П. А. Осипову.

После михайловской ссылки Пушкин регу­лярно переписывается с ней, и ее письма для него были всегда радостью, как и раньше, когда он ей признавался, что «Ваши письма столь же меня приводят в восторг, сколько великодуш­ные обо мне заботы — трогают». Не простым развлечением от деревенской скуки была пере­писка с поэтом и для П. А. Осиповой. Она ему писала 21 августа 1831 года: «Я забываю о вре­мени, беседуя с Вами, любезный сын моего сердца. Будь у меня лист бумаги величиной с небо, а чернил столько же, сколько воды в мо­ре, этого все же не хватило бы, чтобы выразить всю мою дружбу к Вам». В другом письме она пишет Пушкину, что перечитывает его письма «с таким же удовольствием, какое испытывает скряга, пересчитывая накопленные им горы зо­лота».

г?

Как величайшую ценность для себя, хранила она письма Пушкина в своем бюваре. Он сохра­нился до наших дней и стоит сейчас в витрине в ее комнате. Это небольшая четырехугольная,, невысокая шкатулка, на верхней крышке кото­рой нарисован чернилами шпиц (его, по преда­нию, нарисовал Пушкин). На верхней крышке бювара, с внутренней стороны, рукой П. А. Оси — повои написано: «Вот что осталось от щастли-

вого времени моей жизни». Рядом с бюваром не­большая стопка книг. Эти книги были в тригор — ской библиотеке при Пушкине. У окна, выходя­щего в сторону хозяйственных построек (теперь не сохранившихся), стоит бюро П. А. Осиповой*, за которым она писала письма, вела хозяйствен­ные дела. Перед бюро — кресло одной из доче­рей Е. Н. Вульф, точно таким же было кресло и у П. А. Осиповой.

В ее комнате стоит также стеклянный шкаф; заполненный книгами тех же изданий, какие были у них в доме, и некоторые другие вещи дво­рянского быта той эпохи.

Каждый раз, когда после ссылки поэт приез­жал в псковскую деревню, он навещал тригор — ских друзей. Осенью 1835 года он так часто бы­вает у них, что просит, как это делал он и раньше, адресовать ему письма «в Псковскую губернию-; в Остров, в село Тригорское». Здесь он сноваї «роется в книгах да грызет орехи» (из письма к жене) и снова видит и чувствует дружескую привязанность к себе хозяйки дома, о которош своей жене пишет из Тригорского 25 сентября1 1835 года, что «Прасковья Александровна все та же, и я очень люблю ее». Он навещает вышед­шую замуж Е. Н. Вульф (в Голубове, в двадцати трех километрах от Тригорского) и, возвращаясь от нее и подъезжая со стороны Голубова к Три- горскому, снова видит милые ему дом и парк, которые, вероятно, и имеются в виду в написан­ном тогда черновом наброске:

Если ехать вам случится

От**** На*,

Там, где Л. струится Меж отлогих берегов, —

От большой дороги справа,

Между полем и селом,

Вам представится дубрава,

Слева сад и барский дом.

Летом, в час, как за холмами Утопает солнца шар,

Дом облит его лучами,

Окна блещут как пожар…[2]

«Если ехать вам случится»

Уже перед самой смертью Пушкин, стремясь спасти от продажи разоренное отцом Михай­ловское, предлагает П. А. Осиповой купить его, оставив ему только усадьбу. Но П. А. Осипова, бывшая всегда в курсе всех дел Пушкина, зна­ла, как дорого Михайловское поэту, понимала, что он решился на продажу имения только из-за крайности, когда уже у него «голова кругом идет». Поэтому она отговаривает его от этого шага, предлагает ему свою помощь, чтобы со­хранить любимое им Михайловское. 6 января 1837 года она пишет поэту: «Мне Михайлов­ское не нужно, и так как вы мне вроде родного сына, я желаю, чтобы Вы его сохранили — слы­шите?.. Я охотно стану Вашей управляющей». Это письмо поэт получил за несколько дней до смерти.

А когда поэта везли хоронить, то траурный кортеж с прахом Пушкина проследовал через Тригорское. «…Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтобы не проститься с Тригорским и с нами», — вспоминала младшая дочь Осиповой Екатерина Ивановна.

Один из уголков комнаты П. А. Осиповой сейчас занят материалами, рассказывающими об этом эпизоде. Здесь помещен портрет А. И. Тур­генева, который, отправив гроб дальше в Свято-

горский монастырь, остался ночевать у Осипо­вых. А после похорон поэта он написал ей письмо, из которого еще раз было видно, каким близким человеком Пушкину была П. А. Осипова. «Три — горское, — писал ей Тургенев 10 февраля 1837 го­да, — останется для меня незабвенным не по од­ним воспоминаниям поэта, который провел там лучшие минуты своей поэтической жизни. …Ми­нуты, проведенные мною с Вами и в сельце и в домике поэта, оставили во мне неизгладимые впечатления. Беседы Ваши и все вокруг Вас его так живо напоминает! В деревенской жизни Пуш­кина было так много поэзии, а Вы так верно передаете эту жизнь. Я пересказал многое, что слышал от Вас о поэте, Михайловском, о Тригор — ском, здешним друзьям его: все желают и просят Вас описать подробно, пером дружбы и истории, Михайловское и его окрестности, сохранить для России воспоминание об образе жизни поэта в деревне, о его прогулках в Тригорское, о его любимых двух соснах, о местоположении, — сло­вом, все то, что осталось в душе Вашей неуми­рающего от поэта и человека».

И когда перед изготовлением намогильного памятника понадобился вид могилы поэта и мо­настыря, то друзья Пушкина обратились вновь к П. А. Осиповой. «…Известные дружественные Ваши отношения к Александру Сергеевичу, ко­торые сохранял он в течение всей жизни своей», — пишет ей Г. А. Строганов и просит сообщить хотя бы поверхностный рисунок с крат­ким описанием места, «где ныне покоятся брен­ные остатки Александра Сергеевича».

В ответ на это она сделала карандашный ри­сунок могилы поэта, копия которого сейчас на­ходится в ее комнате. Тут же — маска лица Пушкина, снятая Гальбергом через два часа после его смерти (копия). Известно, что здесь хранился один из первых семи подлинных гип­совых слепков этой маски поэта, подаренный в 50-х годах П. А. Осиповой профессору Дерпт — ского университета Розбергу, и сейчас эта мас-

ка из Тригорского хранится в Тартуском (б. Дерптском) университете.

П. А. Осипова, преданная памяти Пушкина, собирала в своей комнате многое, относящееся к нему. Это было подобие первого пушкинского музея, где, кроме маски, хранились альбомы с автографами поэта, списки и издания его произ­ведений, его письма, связанные с ним вещи бы­та и т. д. Сюда друзья поэта прислали ей и один из первых списков стихотворения Лермонтова «Смерть поэта» (копию с него можно видеть сего­дня в комнате П. А. Осиповой).

У северного фасада тригорского дома распо­ложен продолговатый пруд, за которым раски­нулся обширный живописный парк. Тригорский парк — прекрасный образец русского садово­паркового искусства второй половины XVIII века. Русские мастера-паркостроители умело исполь­зовали при его создании необычный рельеф мест­ности, холмистой, изрезанной лощинами и глу­бокими впадинами, и в парке много уютных жи­вописных уголков. То узкие, то широкие, извили­стые аллеи парка ведут или на край высокого обрыва, с которого открываются неповторимые по красоте дали, или уводят в густую чащу зеле­ни, или вдруг приводят к красивым прудам, рас­положенным в разных местах парка, простираю­щегося на площади в двадцать гектаров.

От главного входа в дом узкая аллейка ведет к месту (в тридцати метрах от дома), где стоял раньше старый господский дом. Отсюда вниз, в сторону виднеющейся сквозь зелень деревьев реки Сороти, парковая дорожка идет к группе огромных, двухсотлетних лип и дубов, под сенью которых, на самом краю обрыва к Сороти, стоит белая садовая скамья. Все это место парка уже несколько десятилетий с легкой руки Осиповых — Вульф называется «скамья Онегина». С этого ме-

ста, особенно любимого тригорской молодежью, «много глаз устремлялось на дорогу в Михайлов­ское», хорошо видную отсюда, и «много сердец билось трепетно, когда по ней, огибая извивы Со — роти, показывался Пушкин…» — пишет Анненков.

В память Языкова надолго запали не раз им отсюда наблюдаемые

И те отлогости, те нивы,

Из-за которых вдалеке,

На вороном аргамаке,

Заморской шляпою покрытый,

Спеша в Тригорское, один —

Вольтер и Гёте и Расин —

Являлся Пушкин знаменитый.

Н. М. Языков. «П. А. Осиповой»

От «скамьи Онегина» дорожка ведет к фун­даменту баньки Осиповых-Вульф (банька сгоре­ла в 1918 году). Сюда часто приходила ноче­вать мужская половина Тригорского, частенько здесь продолжались начатые в доме споры, бесе­ды, дружеские пирушки, и тогда для Пушкина, Вульфа и Языкова не было ничего другого

…восхитительнее, краше Свободных дружеских бесед,

Когда за пенистою чашей С поэтом говорит поэт.

Н. М. Языков. «Тригорское»

Рядом с фундаментом баньки, на краю спус­ка к Сороти, расположена зеленая беседка по­лукруглой формы, по одной половине окружно­сти которой стоит дерновый диван. Стенами бе­седки с трех сторон служат стволы старых лип, образующих сверху зеленую «крышу». С чет­вертой стороны, к Сороти, беседка открыта, и тригорские обитатели могли любоваться живо­писными окрестностями, когда собирались

…На горе, под мирным кровом,

Старейшин сада вековых,

На дерне мягком и шелковом,

В виду окрестностей живых…

От беседки широкая деревянная лестница ведет вниз, на узкий зеленый берег Сороти. Здесь была купальня Осиповых-Вульф, вместе с которыми приходил сюда и Пушкин.

В этой же части парка, чуть в стороне от зеленой беседки, растут рябины — потомки тех, которые не раз видел поэт, гуляя по парку, и которые, видимо, он вспоминал, когда, стремясь в Тригорское после ссылки, писал П. А. Осипо­вой, что «на зло судьбе мы в конце-концов все же соберемся под рябинами Сороти».

От зеленой беседки дорожка ведет от края обрыва вверх, к зеленому «танцевальному залу». Это обширная, хорошо утоптанная четырех­угольная площадка, обсаженная с трех сторон густой стеной деревьев (липами), а с четвертой, обращенной в сторону дома, ограниченная уз-

кой, очень тенистой липовой аллеей: здесь огром­ные липы стоят, почти касаясь друг друга.

В Зеленом зале тригорская молодежь в об­ществе Пушкина устраивала игры, развлечения, танцы; здесь часто в летние вечера гремела «му­зыка полковая» или играл оркестр крепостных музыкантов.

Уже с центра Зеленого зала хорошо виден ажурный «Горбатый мостик», соединяющий кру­той здесь спуск из зала с берегом небольшого пруда, поросшего белыми лилиями.

От пруда дорожка идет круто вверх, затем поворачивает направо, и тут видна далеко про­тянувшаяся прямая и широкая Главная аллея. Она расположена в самом центре парка, с од­ной стороны была обсажена дубами (многие из них стоят и сейчас), с другой — елью и липами. По аллее не только гуляли, но и катались верхом на лошади или в коляске.

У левого края этой аллеи, почти на ее сере­дине, стоит молодая елочка, широко огорожен­ная штакетником. Она посажена на месте зна­менитой «ели-шатра», которая погибла весной 1965 года и под пышной кроной которой, не пропускавшей ни света, ни дождя, любила со­бираться тригорская молодежь вместе с Пушки­ным. Пушкин, несомненно, имел в виду эту «ель — шатер», когда в «Путешествии Онегина», вспоми­ная о Тригорском, писал:

Но там и я мои след оставил И ветру в дар на темну ель Повесил звонкую свирель.

Видимо, эта необычная ель припомнилась Пуш­кину и тогда, когда он описывал (в черновиках V главы «Евгения Онегина») Татьяну, листаю­щую страницы сонника, чтобы разгадать тайну своего сна:

В оглавленьи кратком Читает азбучным порядком:

Медведь, мосток, мука, метель,

Бор, буря, дом, женитьба, ель,

Шатер, шалаш…

Липовая аллея у <танцевального зала»

К е Тригорском парке

Любопытно, что за словом «ель» сразу следует «шатер» — тригорская «ель-шатер»!

Дорожка отсюда ведет от Главной аллеи на­лево, к солнечным часам. Это обширный зеле­ный круг, в центре которого стоит высокий дере­вянный шест с заостренным наконечником. При Пушкине здесь по окружности росли двенадцать дубов — по числу цифр на циферблате часов. Сейчас сохранилось семь дубов. Солнечные ча­сы— типичная деталь дворянского парка того времени.

От солнечных часов тянется прямая длинная дорожка, в конце которой виден могучий дуб. Раскинув широкие, толстые стволы ветвей, он стоит на невысоком возвышении. Это знамени­тый, воспетый Пушкиным «дуб уединенный», или «дуб-лукоморье». Ему сейчас более четырехсот лет, и, видимо, он был посажен на месте захо­ронения русских воинов, павших при обороне проходивших здесь границ Руси.

В начале нашего века дуб «заболел», начал постепенно погибать. В Заповеднике был орга­низован подобающий уход за ним, и дуб был спасен, снова стал наливаться соками. В годы Отечественной войны он снова едва не погиб: фашисты под его корнями вырыли бункер. Для лечения дуба были приглашены ученые-лесово­ды. И теперь снова «дуб-лукоморье» каждую весну распускает свою темно-зеленую густую крону.

Это могучее дерево вспоминал Пушкин, ког­да в 1829 году в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных» писал:

Гляжу ль на дуб уединенный,

Я мыслю: патриарх лесов Переживет мой век забвенный,

Как пережил он век отцов.

Справа от «дуба уединенного» начинается одна из красивейших и протяженных аллей Тригор — ского парка — «аллея Татьяны». Она, слегка закругляясь, идет густой опушкой парка до пе­ресечения с Главной аллеей.

Деревья растут здесь так густо, что в аллее всегда сумеречно, и поэтому почти нет птиц, стоит полная тишина. Это место очень поэтично.

Пушкин до конца своей жизни являлся туда, в Тригорское, либо сам, либо в долгожданных письмах, либо в бессмертных поэтических строч­ках:

О, где б судьба ни назначала Мне безыменный уголок,

Где б ни был я, куда б ни мчала Она смиренный мой челнок,

Где поздний мир мне б ни сулила,

Где б ни ждала меня могила,

Везде, везде в душе моей Благословлю моих друзей.

Нет, нет! нигде не позабуду Их милых, ласковых речей;

Вдали, один, среди людей Воображать я вечно буду Вас, тени прибережных ив,

Вас, мир и сон тригорских нив.

И берег Сороти отлогий,

И полосатые холмы,

И в роще скрытые дороги,

И дом, где пировали мы —

Приют, сияньем муз одетый…

«гПутешествие Онегина»

Из ранних редакций

Рядом с холмом, на котором расположен Три — горский парк, возвышается второй холм — го­родище Воронин, памятник далекого героическо­го прошлого русского народа.

Холм — это остатки средневековой крепости, находившейся в центре города Воронича. Осно­вание его относится к XIV веку. Уже в 1349 году это был центр волости. Воронин был важным стратегическим пунктом на подступах к Пскову, и когда в 1547 году, как сообщает псковский лето­писец, Псков посетил Иван Грозный, то он на один день задержался и в Воронине.

Один из приближенных Стефана Батория писал в конце XVI века о Воронине: «Город Воронин расположен выше Заволочья при реке

•4 <Дуб уединенный», или <гдуб-лукоморье»

(Сороти) и, благодаря удобному положению этой реки, впадающей в Великую, а через нее у Пскова в озеро и далее в залив Финский, был некогда обширен и по торгов,"’ и по числу жи­телей».

До разгрома Воронича Баторием в нем было более четырехсот «дворов на посаде» и более двухсот «осадных клетей» в крепости, где нахо­дились склады оружия, боеприпасов и продо­вольствия и где скрывалось окрестное населе­ние в моменты опасности. Летом 1581 года Сте­фан Баторий осадил Воронин и, сломив отчаян­ное сопротивление ворончан, разгромил его, оставив там семь жилых дворов с девятью жите­лями. После этого и вследствие того, что гра­ница Руси отодвинулась на запад и на юг, Во-

ронич не возродился и в 1719 году с названием пригорода был приписан к Опочке.

Пушкин всегда интересовался героическим прошлым русского народа, но особенно живо этот интерес проявился в годы ссылки, и друзья прямо советовали ему заняться исторической темой. «Соседство и воспоминания о великом Новгороде, о вечевом колоколе и об осаде Пско­ва,—писал ему в Михайловское 18 октября 1824 года С. Г. Волконский (будущий декаб­рист),— будут для Вас предметом пиитических занятий, а соотечественникам Вашим труд Ваш — памятником славы предков и современника».

И поэт действительно обратился к истории своего народа, создав бессмертную народную драму «Борис Годунов».

О тесной связи истории создания «Бориса Годунова» с местными впечатлениями вырази­тельно говорит приписка Пушкина на первона­чальном заглавии трагедии: «Писано бысть

Алексашкою Пушкиным, в лето 7333 на горо­дище Ворониче». Воронич принадлежал к при­ходу расположенной там Егорьевской церкви, и поэт иногда заглядывал в нее, чтобы не иметь от надзирающего за ним местного начальства отрицательной аттестации. Там Пушкин и по­знакомился с попом И. Е. Раевским, прозван­ным в народе «попом Шкодой». Дочь Шкоды Акулина Илларионовна в своих воспоминаниях о Пушкине рассказывает: «Покойный Александр Сергеевич очень любил моего тятеньку. И к себе в Михайловское приглашал, и сами у нас быва­ли совсем запросто. Подъедет верхом к дому и в окошко плетью цок: «Поп у себя?» — спраши­вает. А если тятеньки не случится дома, всегда прибавит: «Скажи, красавица, чтобы беспремен­но ко мне наведался, мне кой о чем потолковать с ним надо». И очень они любили с моим тятень­кой толковать; хотя он был совсем простой чело­век, но ум имел сметливый и крестьянскую жизнь и всякие крестьянские пословицы и приговоры весьма примечательные знал. Только вот насчет

божественного они с тятенькой не сходились, и много у них споров через это выходило. Другой раз тятенька вернется из Михайловского туча тучей, шапку швырнет: «Разругался, — гово­

рит, — сегодня с михайловским барином вот до чего, — ушел, даже не попрощавшись… Книгу он мне какую-то богопротивную все совал, — так и не взял, осердился!» А глядишь, двух суток не прошло, — Пушкин сам катит на Воронин, в окошко плеткой стучит. «Дома поп? — спраши­вает. — Скажи, — говорит, — я мириться при­ехал». Когда же Пушкин узнал о смерти Байро­на, он заказал Шкоде обедню «за упокой его ду­ши». «Мой поп удивился моей набожности и вру­чил мне просвиру, вынутую за упокой души раба божия боярина Георгия. Отсылаю ее тебе»,— писал он Вяземскому.

Поп Шкода был похоронен на Воронине. На городище же находится и семейное кладбище Осиповых-Вульф. Здесь погребены второй муж П. А. Осиповой — И. С. Осипов, она сама, ее сын А. Н. Вульф. Их могилы находятся рядом и обнесены штакетником. Рядом — могила В. П. Ганнибала. Его прах перенесли сюда с со­седнего погоста Воронича, разоренного фашиста­ми в 1944 году. На старой могильной плите над­пись: «Здесь покоится прах помещика села Пет­ровского, чиновника 14 класса Вениамина Петро­вича Ганнибала, скончавшегося 1839 года декаб­ря 23 дня на 65 году своей жизни».

В. П. Ганнибал был сыном двоюродного де­да Пушкина П. А. Ганнибала, владельца сосед­него с Михайловским Петровского.

Петровское расположено не на возвышенно­сти, как Михайловское и Тригорское, а на по­логом, противоположном от Михайловского бе­регу озера Кучане (или Петровского).

ДОРОГА ИЗ МИХАЙЛОВСКОГО
В ПЕТРОВСКОЕ

В Петровское от Михайловского ведут две дороги: одна по Михайловскому лесу, другая по заросшему красивым сосновым бором берегу озера Кучане. Обе дороги соединяются на опушке михайловского леса в одну, которая идет даль­ше к Петровскому берегом озера и опушкой мо­лодого березового леса.

Петровское было уже по-настоящему обжи­тым имением раньше Михайловского. Сюда в 1783 году после выхода в отставку с военной службы прибыл на постоянное жительство Петр Абрамович Ганнибал, которому Петровское до­сталось от отца А. П. Ганнибала по раздельному акту в 1781 году.

Выйдя в отставку, П. А. Ганнибал тогда же, видимо, и построил господский дом, простояв­ший полтора века.

Сохранившийся фундамент этого дома, сго­ревшего в 1918 году, и несколько его фотогра­фий дают представление об облике этого ган — нибаловского гнезда. Дом был в полтора этажа, деревянный, крыт и обшит тесом, по размерам намного превосходил господский дом в Михай­ловском. Второй этаж дома был обрамлен кра­сивым портиком с колоннами, нижний этаж имел две веранды. Одна из них выходила к па­радному крыльцу, выходящему в сторону подъ­ездной Березовой аллеи, заканчивающейся у господского дома большим, посаженным по кру­гу цветником; другая веранда выходила в сто­рону парка.

Краем его от самого дома на берег озера протянулась красивейшая аллея даже в сравне­нии с аллеями Михайловского и Тригорского парков — Главная аллея карликовых лип. Она состоит из невысоких, причудливо переплетаю­щихся наверху густыми ветвями лип, которые стали «карликовыми» из-за постоянного их под­резания.

На выходе аллеи к озеру в пушкинское время стояла беседка-грот: двухэтажная, деревянная, на каменном фундаменте, с аркой посредине. Одна из двух веранд беседки-грота была обра­щена в сторону озера, другая — в сторону пар­ка. Сейчас от беседки сохранился только фунда­мент.

Приблизительно с середины Главной аллеи карликовых лип, перпендикулярно ей, через весь парк идет вторая аллея карликовых лип. Это длинный узкий коридор в сплошной зелени кар­ликовых лип, которые здесь так густы, что даже в яркий солнечный день в аллее царит полумрак. Но стоит только выйти за стену деревьев, как сразу попадешь на залитую солнцем широкую поляну, на которой при Ганнибалах был сад и ягодники.

iso

По другую сторону этой поляны, параллель­но аллее карликовых лип, от самого почти фун­дамента дома к озеру идет Большая липовая аллея, состоящая из прекрасно сохранившихся гигантских лип.

В противоположном от дома конце этой аллеи стоит большой серый камень-валун, у которого, по преданию, любил сиживать, предаваясь своим думам, владелец имения П. А. Ганнибал, двою­родный дед А. С. Пушкина, сын знаменитого «Арапа Петра Великого».

Пушкин всегда живо интересовался жизнью и деяниями своих предков, «коих имя встре­чается почти на каждой странице истории на­шей». Особенную гордость его вызывал А. П. Ганнибал, его прадед, сподвижник Петра I, государственная и политическая деятельность которого всегда привлекала Пушкина.

Давая отпор продажному журналисту Бул­гарину (Фиглярину), насмехавшемуся над его прадедом, купленным будто бы «за бутылку ро­ма», поэт в постскриптуме «Моей родословной» писал:

Решил Фиглярин, сидя дома,

Что черный дед мой Ганнибал Был куплен за бутылку рома И в руки шкиперу попал.

Сей шкипер был тот шкипер славный,

Кем наша двигнулась земля,

Кто придал мощно бег державный Рулю родного корабля.

Сей шкипер деду был доступен.

И сходно купленный арап Возрос, усерден, неподкупен,

Царю наперсник, а не раб.

Считая своего прадеда одним из выдающих­ся лиц из окружения Петра I, Пушкин и избрал его в качестве действующего лица в исторической (неоконченной) повести «Арап Петра Великого», начатой в Михайловском в 1827 году. До этого он не раз, бывая в Михайловском, встречался со своим двоюродным дедом П. А. Ганнибалом, на-

вещая его в Петровском. Впервые он попал туда в 1817 году. На уцелевшем клочке уничтоженных Пушкиным «Записок» дошли до нас строки, отно­сящиеся к этому посещению им Петра Абрамо­вича: «…попросил водки. Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести; я не помор­щился — и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого арапа. Через четверть часа он опять по­просил водки и повторил это раз 5 или 6 до обеда. Принесли… кушанья поставили…».

Эта черта быта Петровского, бросившаяся в глаза юному Пушкину, была типичным явле­нием в усадьбе.

Первый биограф поэта Анненков пишет об образе жизни старого Ганнибала: «Водка, кото­рою старый арап потчевал тогда нашего поэта, была собственного изделия хозяина: оттуда и

удовольствие его при виде, как молодой род­ственник умел оценить ее…

Генерал от артиллерии, по свидетельству слуги его Михаила Ивановича Калашникова…[3], занимался на покое перегоном водок и настоек, и занимался без устали, со страстью. Молодой крепостной человек был его помощником в этом деле, но, кроме того, имел еще и другую должность: обученный… искусству разыгрывать русские песенные и плясовые на гуслях, он по­гружал вечером старого арапа в слезы или при­водил в азарт своей музыкой, а днем помогал ему возводить настойки в известный градус крепости, причем раз они сожгли всю дистилля­цию, вздумав делать в ней нововведения по проекту самого Петра Абрамовича. Слуга по­платился за чужой неудачный опыт собственной спиной, да и вообще, — прибавлял почтенный Михаил Иванович, — когда бывали сердиты Ган­нибалы, то людей у них выносили на простынях.

Смысл этого крепостного термина достаточно понятен и без комментариев».

Этот типичный крепостной быт Пушкин и видел здесь, посещая Петровское в свои первые приезды сюда в 1817 и в 1819 годах, и, конеч­но, его имел в виду, когда описывал деревен­скую жизнь дяди Евгения Онегина:

Он в том покое поселился,

Где деревенский старожил Лет сорок с ключницей бранился,

В окно смотрел и мух давил.

Всё было просто: пол дубовый,

Два шкафа, стол, диван пуховый,

Нигде ни пятнышка чернил.

Онегин шкафы отворил;

В одном нашел тетрадь расхода,

В другом наливок целый строй,

Кувшины с яблочной водой И календарь осьмого года:

Старик, имея много дел,

В иные книги не глядел.

В пору михайловской ссылки Пушкина П. А. Ганнибал был единственным оставшимся в живых из старых Ганнибалов, поселившихся на псковской земле. В ссылке поэт особенно ин­тересуется судьбой своих родственников. Он охот­но слушает «про стародавних бар» повествова­ния Арины Родионовны, помнившей А. П. Ган­нибала, и, видимо, по их мотивам делает в Ми­хайловском черновой набросок «Как жениться задумал царский арап».

Очерчивая общо портрет «черного арапа», он, может быть, следовал не только рассказам няни, но и держал перед глазами облик жившего рядом его сына, который более всех его сыновей унас­ледовал африканские черты и который был, по рассказам дочери няни Пушкина, «совсем арап, совсем черный».

В годы ссылки поэт навещает П. А. Ганни­бала уже не только как родственник, но и как пи­сатель, готовящий материалы для своих будущих произведений на исторические темы. Смотря на предков своих уже глазами писателя, он в одном письме брату полушутливо пишет: «Посоветуй Рылееву в новой его поэме поместить в свите Петра I нашего дедушку. Его арапская рожа про­изведет странное действие на всю картину Пол­тавской битвы».

А в письме к П. А. Осиповой 11 августа 1825 года он пишет: «Я рассчитываю еще пови­дать моего двоюродного дедушку, — старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда».

Эти (неоконченные) записки «о собственном рождении, происходящем в чинах и приключе­ниях», старый арап передал в Петровском Пуш­кину, и они сохранились в его бумагах.

Эти записки Пушкин использовал при со­ставлении «Автобиографии» и в романе «Арап Петра Великого».

Петровское и Михайловское, в которых жили сыновья «Арапа Петра Великого», представля-

ц Большая липовая аллея

ются для Пушкина единым целым, общим ку­ском родной ему земли, когда он, приглашая сюда Языкова, пишет:

В деревне, где Петра питомец,

Царей, цариц любимый раб И их забытый однодомец,

Скрывался прадед мой арап.

Где, позабыв Елисаветы И двор и пышные обеты,

Под сенью липовых аллей Он думал в охлажденны леты О дальней Африке своей,

Я жду тебя.

«К Языкову»

Обстановка и быт ганнибаловского Петров­ского и его окрестностей нашли отражение в творчестве Пушкина. Многие черты характера Троекурова в «Дубровском» напоминают от­дельные черты характера П. А. Ганнибала, а усадебный и крепостной быт Покровского, име­ния Троекурова, во многом сходен с тем, что видел поэт в Петровском. Совпадает с описанным в «Дубровском» и пейзаж, который виден со сто­роны Петровского парка, от берега озера Кучане.

В четырех километрах от Петровского, на возвышенности, среди лесов, у берега широкого озера Белагуль, было имение брата П. А. Ган­нибала Исаака — Воскресенское. От имения, сгоревшего в 1918 году, и от парка сейчас сохра­нились только следы планировки.

В 1825 году, как Пушкин и «предсказывал в письме к П. А. Осиповой, восьмидесятитрех­летний П. А. Ганнибал умер, и Петровским стал владеть его сын Вениамин (у Петра Абрамовича было еще и две дочери). В. П. Ганнибал, боль­шой поклонник поэзии Пушкина, пережил поэта только на два года, в течение которых он успел не раз, минуя опустевшее Михайловское, съез­дить поклониться праху своего гениального род­ственника в Святогорский монастырь.

Святогорский монастырь вошел в состав па­мятников Пушкинского Заповедника не случай­но: у его стен находится священная для каждого советского человека могила Пушкина. Древние стены монастыря не раз видели и живого поэта, то оживленно беседующего здесь с простолюди­нами, то записывающего народный говор и песни. «Место это торжественное. И не только потому, что вы чувствуете здесь близость дорогого сот­ням миллионов ушедших, живущих и имеющих родиться людей — праха. Оно как нельзя лучше несет на себе маленький белый памятник вели­чайшего из русских поэтов» (А. В. Луначарский).

Святогорский монастырь стоит в пяти кило­метрах к югу от Михайловского, на восточной окраине поселка Пушкинские Горы (при Пуш­кине— Святые Горы), называвшегося в давние времена «слободой Тоболенец».

Основанный в 1569 году псковским наместни­ком князем Юрием Токмаковым по приказу Ива­на Грозного, монастырь должен был укрепить подступы к соседнему городу Воронину — опор­ному пункту на границах русских земель. Чтобы

обосновать причину создания монастыря с рели­гиозной точки зрения, и была сочинена легенда о явлении иконы «Пресвятыя Богородицы» на Синичьей Горе, «иже ныне зовома Святая Гора». О «чудесном явлении», как сообщает псковская летопись, князь Токмаков дал знать в Москву Ивану Грозному, который и «повеле на той горе устроити церковь каменну во имя пресвятыя Бо­городицы честного и славного ее успения и повеле быти обители» (т. е. монастырю).

После разгрома Баторием Воронича Свято­горский монастырь скрыл за своими стенами уцелевших защитников города и стал благопо­лучно процветать, владея обширными угодьями и крепостными крестьянами. В конце XVII века он среди русских монастырей по старшинству числился двадцать седьмым.

Позже, по указу 1764 года, монастырские зем­ли были включены в состав дворцовых, и Свято­горский монастырь (к которому раньше были приписаны и другие монастыри), потеряв свое и административное значение, с 32 оставленными ему десятинами земли, стал быстро хиреть. В пушкинское время здесь было всего двенадцать «черных» монахов, которые постоянно вели тяж­бу с окрестными крестьянами из-за земли.

Монастырь обнесен высокой каменной стеной длиной в семьсот метров, образующей широкий монастырский двор в виде четырехугольника. Во дворе — длинное каменное здание со светел­кой наверху. Это так называемый Братский кор­пус, в котором помещались трапезная и кельи монашеской братии. Сейчас в одной половине Братского корпуса размещается музыкальная школа, другая половина служит залом, в котором Пушкинский Заповедник ежегодно устраивает выставки художников. Во дворе разбит сквер с цветником, в центре которого стоит бюст Пуш­кина работы скульптора И. Гинцбурга.

Во двор ведут двое ворот: старинные Ана — стасьевские ворота и Святые ворота, реставри­рованные в 1962 году.

Успенский собор Святогорского монастыря ^

У Анастасьевских ворот, там, где дорога сво­рачивает влево, в сторону Михайловского, стоит памятник Пушкину (в бронзе), выполненный скульптором, народным художником СССР Е. Белашовой и архитектором Л. Холмянским. Памятник сооружен в 1959 году.

Центром монастыря была «церковь камен — на» — Успенский собор, построенный псковскими мастерами в соответствии с традициями псков­ского храмового зодчества.

Собор состоит из центральной части, стены которой, полуметровой толщины, сложены из камня-плитняка, и двух приделов: северного и южного, — пристроенных к собору в 1770—1776 годах на средства «замаливавших» свои грехи окрестных помещиков.

Свод центральной части покоится на четы­рех массивных каменных столбах, потолок и верх боковых стен усеяны отверстиями; в них вставлены для лучшей акустики так называемые «голосники»: глиняные, напоминающие удлинен­ные горшки, сосуды.

В алтарной части собора, слева, лежит ка­менная плита с надписью: «Здесь положено тело младенца Платона Пушкина, родившегося 1817 го­да, ноября 14-го дня. Скончавшегося 1819-го года, июля 16-го дня. Покойся, милый прах, до радост­ного утра». Это могила брата поэта, Платона, умершего в Михайловском и погребенного в его присутствии. Во время ремонтных работ в конце XIX века могила была скрыта под толстым слоем цемента и обнаружена при реставрации собора в 1948 году.

В соборе помещены документы, фотографии, рисунки, которые рассказывают об истории со­оружения памятника на могиле Пушкина, о ре­ставрационных работах на могиле поэта в 1899—1902 годах и в 1953 году.

Справа от главного входа маленькая дверца ведет на лестницу, поднимающуюся к деревян­ным хорам, сделанным под потолком в виде балкона. Рядом еще одна дверь, которая ведет к монашеской келье. В ней сейчас воссоздана обстановка, типичная для монастырской кельи в пушкинское время. Строго и сурово убранство этой каморки: у стены стоит деревянный топчан с сундучком-подголовником, у щелевидного, как бойница, окна стоит деревянная парта, на ней старинные рукописные книги, перо с чернильни­цей, скамья, мерцающая лампадка.

Все это невольно воскрешает в памяти сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» в пушкин­ском «Борисе Годунове» и величественно-мудрый образ летописца Пимена.

Работая в Михайловском над «Борисом Году­новым», Пушкин, по собственному признанию, широко пользовался, кроме других материалов, старинными русскими летописями, стараясь в них

|| Пушкинский Заповедник /£/

«угадать образ мыслей и язык тогдашних времен».

Близость овеянного историей Святогорского монастыря еще более усилила интерес Пушкина к русским историческим древностям, и не случай­но здесь существовало предание, сообщенное игу­меном Иоанном, что «Пушкин живо интересовал­ся монастырскими книгами и древностями, для чего ему, Пушкину, отводили в монастыре келию, которую он испещрил своими надписями по сте­нам, так что приходилось ее белить после его ухода.

Он был хорошо знаком с иеромонахом Васи­лием, который тогда ведал монастырскою библио­текою».

Наблюдения над жизнью монастырской бра­тии тоже нашли место в творчестве поэта. В эпо­ху Пушкина Святогорский монастырь был своего рода «исправительной колонией», куда за прелю­бодеяния, пьянство, богохульство, непослушание церковным властям и т. д. ссылали на «покаяние» монахов из многих монастырей. О том, какие здесь можно было встретить колоритные типы монахов, говорят хотя бы такие записи игумена Ионы в монастырском диариуше (книге записей происшествий): «1820 мая дня. Иеромонах Васи­лий отлучился самовольно в слободку Тоболенец и напившись в питейном доме допьяна за неделю праздника девятой пятницы и продолжал даже до возвращения из Пскова крестного хода со Святыми иконами и в Ярманку девятой пятницы при многолюдном собрании, находясь в пьяном виде в неприличных монашескому званию и край­не соблазнительных и постыдных поступках, и в должности своей неисправным таскаясь в сло­бодке безобразно в одном подряснике и ходя в ярмарочное время около лавок требовал от куп­цов на пьянство денег»…

Другая запись: «1824 сентября 16 дня в во­скресенье приходил сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он 15 дня в субботу был в кабаке и просил вина в долг у жены сидельце-

вой, а как она ему в долг не давала, то он вскоча в застойку бил ее, изодрав ее рубаху и руку об­кусав.

В которые дни монах Агафон самовольно от­лучался в слободку и дрался близ кабака с му­жиками, а не быв в монастыре сутки двое сказы­вался больным и привезен был в телеге на за­втра не был в заутрене в обедню пришел пьяной и настоятель приказал Кирилы вывести за что и был посажен после обедни при всей братии в цепь большую».

Все это, безусловно, было хорошо знакомо Пушкину, когда он создавал образы пьяниц- забулдыг Мисаила и Варлаама. «Отец Варлаам» так и сыплет прибаутками да поговорками, не забывая о вине: «…Отец Мисаил, да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино… да вот и оно!»; «выпьем же чарочку за шинкарочку», «иное дело пьянство, а иное чванство», «эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать не нужна тебе вод­ка, а нужна молодка, дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна за — ботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим». По свидетельству А. Н. Вульфа, надзиравший за ссыльным Пушки­ным игумен Иона, большой любитель выпить, часто повторял: «Наш Фома пьет до дна, выпьет, поворотит, да в донышко поколотит».

В «Борисе Годунове» Варлаам говорит о Гри­гории: «Да что он за постник? Сам же к нам на­вязался в товарищи, неведомо кто, неведомо от­куда, да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал…»

Пушкин, имея в виду такой «площадной» стиль речи в трагедии, писал: «Стиль трагедии смешанный. Он площадной и низкий там, где мне приходилось выводить людей простых и грубых, что касается грубых непристойностей… это писа­лось наскоро…» Так и представляешь себе, как Пушкин, вернувшись из Святогорского монасты-

ря, по горячим следам, «наскоро» писал в речи Варлаама эти грубости, в обилии слышанные только что от монастырской братии.

«Угадывать язык» действующих лиц «Бориса Годунова» помогло Пушкину и живое, тесное об­щение его с народом на монастырских ярмарках, которые устраивались трижды в год. Особенно многолюдной бывала ярмарка «в девятую пятни­цу после пасхи» — «девятник», — когда «в оный монастырь несколько тысяч простого народа со­бирается но со своим изделием, оное продают, а от других покупают что им нужное».

Гостиные ряды располагались в монастыр­ском дворе и за ним, торговля шла по многу дней, в течение которых здесь не умолкал шум многолюдной ярмарочной толпы, беспрерывно входившей и выходившей через двое ворот мона­стыря — Анастасьевские и Святые.

В такие дни Пушкин в крестьянском наряде и наведывался в монастырь, «любил ходить на (монастырское) кладбище, когда там «голосили» над могилками бабы, и прислушиваться к бабье­му «причитанию», сидя на какой-нибудь могилке.

На ярмарках в Святых Горах Пушкин любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие тянули «Лазаря» и где пар­ни и девушки водили хоровод, плясали, или где крестьяне перебранивались и спорили. «Пушкин простаивал с народом подолгу», — свидетельст­вовали современники.

Кучер Пушкина П. Парфенов рассказывал: «Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пят­ницу, ну, народу много собирается, и он туда ха­живал, как есть, бывало, как дома: рубаха крас­ная, не брит, не стрижен, чудно так, палка желез­ная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают!»

Вот этот народ — нищие, «плакальщицы», кре­стьяне, артельные люди — и давал Пушкину яр­кие и богатые впечатления и для «Бориса Году-

нова» и для многих других его творений, прони­занных народным духом.

Об этом рассказывает экспозиция северного придела монастыря.

Среди других материалов здесь помещены записи Пушкиным народных песен, гравюры на дереве В. Фаворского «Борис Годунов» (иллю­страции к пушкинскому произведению), редкий портрет (парусина) Бориса Годунова работы неизвестного художника конца XVII века, народ­ный лубок «Убийство царевича Дмитрия» (такие лубки продавались на монастырских ярмарках), рисунок Н. Ульянова «Пушкин среди крестьян на ярмарке» (1936 год), литографии XIX века А. Ор­ловского и А. Скино «Пляшущие крестьяне» и «Слепцы», картина Б. Щербакова «Святогорский монастырь» (1936 год) и другие.

Отдельно рассказывается об истории созда­ния монастыря как опорного пункта на подступах к Вороничу. Здесь интерес представляет старин­ный план Пскова и его пригородов, составленный Стефаном Баторием в 1581 году (с оригинала, хранящегося в архиве Ватикана), рисунок (ре­конструкция) Воронича в XVI веке.

В этом же приделе стоят макеты (из гипса) Успенского собора и Святых ворот, выполненные архитектором В. П. Смирновым.

В Южном приделе собора размещена по­стоянная выставка «Дуэль, смерть и похороны Пушкина».

Различные документы (в репродукциях), вы­сказывания современников, литографии, рисунки, картины, в том числе художников А. Пирашкова «Умирающий Пушкин» и В. Федорова «Увоз тела Пушкина из Петербурга» и «Похороны Пушки­на» (обе написаны в 1937 году), портрет Пушки­на работы художника А. Линева (1836 год, ко­пия) и другие материалы рассказывают о послед­них годах жизни поэта, о дуэли с Дантесом, о по­хоронах в Святогорском монастыре.

Почти в центре придела специальной оградой означено место, надпись на котором гласит:

«Здесь в Ночь с пятого на шестое февраля 1837 го­да стоял гроб с телом Пушкина». Поэту не было еще тридцати восьми лет, он погиб в пору небы­валого расцвета своего поэтического гения.

«Он пал в полном расцвете сил, не окончив своих песен, не досказав того, что имел сказать. За исключением двора и его приближенных весь Петербург плакал; только тогда стало видно, ка­кую популярность приобрел Пушкин» (А. И. Гер­цен).

По многочисленным свидетельствам современ­ников, многие десятки тысяч людей разных сосло­вий прошли через квартиру поэта, прощаясь с ним.

Эта, невиданная доселе, демонстрация народ­ного горя испугала царя, власти боялись, что начнутся народные манифестации.

До последнего момента держались в сек­рете время и место похорон поэта. Когда же, вспомнив не раз высказанное желание поэта быть похороненным рядом с Михайловским, решили прах поэта везти в Псковскую губер­нию, то все это было обставлено предосторож­ностями.

Трагическая весть о гибели поэта распростра­нилась с молниеносной быстротой. Полицейские власти доносили правительству, что, по сведе­ниям, «многие расположены следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губер­нии… что будто бы в самом Пскове предполага­лось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, при­готовив к этому жителей Пскова».

И вот, опережая траурный кортеж, псковско­му губернатору Пещурову полетело распоряже­ние управляющего III (жандармским) отделе­нием Мордвинова о том, что «…тело Пушкина ве­зут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца… По сему случаю имею честь

сообщить Вашему Превосходительству волю Го­сударя императора, чтобы Вы воспретили всякое особенное проявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обык­новенно по нашему церковному обряду испол­няется при погребении тела дворянина. К сему не излишним считаю уведомить, что отпевание тела уже совершено». Подобные предписания по­лучили и местные духовные власти.

Тело Пушкина было тайно отправлено из Петербурга в сопровождении жандармского офи­цера и старого друга поэта А. И. Тургенева. «Назначен я в качестве старого друга, — записал А. И. Тургенев в своем дневнике 2 февраля — от­дать ему последний долг… Куда еду — еще не знаю».

Только за несколько часов до отъезда Турге­нев узнал, куда надо ехать. После похорон поэта он в письме своей сестре А. И. Нефедьевой писал: «2 февраля в полночь мы отправились из Коню­шенной церкви с телом Пушкина в путь; я с поч­тальоном в кибитке позади тела, жандармский капитан впереди оного. Дядька покойного желал также проводить останки своего дорогого барина к последнему его пристанищу… он стал на дрогах, как везли ящик с телом, и не покидал его до са­мой могилы».

Дядька поэта крепостной крестьянин Никита Козлов, проживший с ним вместе долгие годы, был потрясен горем. «Человек у него был, — рас­сказывал потом жандарм, сопровождавший тело Пушкина, — что за преданный был слуга! Смот­реть даже было больно, как убивался. Привязан был к покойному, очень привязан. Не отходил почти от гроба; не ест, не пьет».

Без разрешения властей, «самовольно» он поехал отдать последний долг Пушкину.

Траурный санный поезд мчался с невиданной быстротой, останавливаясь только на станциях для смены лошадей. На одной из станций процес­сию встретила жена современника Пушкина, про­фессора А. В. Никитенко. Она «увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обер­нутый рогожею. Три жандарма суетились на поч­товом дворе, хлопотали о том, чтобы скорее пере­прячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом. «Что это такое? — спросила она у одно­го из находившихся здесь крестьян». — «А бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку».

Вечером 5 февраля подъехали к Тригорскому. «В ту зиму морозы стояли страшные, — расска­зывает Е. И. Осипова. — Такой же мороз был и 5 февраля 1837 года. Матушка недомогала и по­сле обеда, так в часу в третьем, прилегла отдох­нуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с ка­кими-то двумя людьми, а за ними длинные сани

Могила А. С. Пушкина ^

с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям. Видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в мона­стырь… приехали сюда… Матушка оставила го­стей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригор — ского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся про­мерзла, — ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хо­ронить Пушкина… Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий (настоятель монасты­ря — В. Б.) вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно».

Прямо со свежей могилы Тургенев отправился в Михайловское. «Мы вошли, — пишет он в днев­нике, — в домик поэта, где он прожил свою ссыл­ку и написал лучшие стихи свои. Все пусто. Двор­ник, жена его плакали».

Слез и горя на этот раз было больше, чем не­сколько месяцев назад, когда Пушкин сам, в ап­реле 1836 года, привозил сюда хоронить их гос­пожу — свою мать Н. О. Пушкину. Уже тогда Пушкин внес в монастырскую казну деньги, от­купив место для себя рядом с могилой матери. Еще в 1829 году он в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных» писал:

И хоть бесчувственному телу Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу Мне всё б хотелось почивать.

В июне 1834 года в письме жене своей Пуш кин писал полушутливо, полусерьезно: «Умри я сегодня, что с Вами будет? Мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церк­ви на просторе, как прилично порядочному чело­веку».

Пушкинские Горы. Памятник А. С. Пушкину работы ^ народного художника СССР Е. Ф. Белашовой

О «просторе» и «торжественном покое» сель­ского кладбища, на котором он не раз здесь бы­вал, поэт с большим чувством говорит и в стихо­творении «Когда за городом, задумчив, я брожу», написанном всего за несколько месяцев до гибе­ли—• 14 августа 1836 года:

Но как же любо мне Осеннею порой, в вечерней тишине,

В деревне посещать кладбище родовое,

Где дремлют мертвые в торжественном покое. Там неукрашенным могилам есть простор;

К ним ночью темною не лезет бледный вор;

Близ камней вековых, покрытых желтым мохом. Проходит селянин с молитвой и со вздохом;

На место праздных урн и мелких пирамид, Безносых гениев, растрепанных харит Стоит широко дуб над важными гробами, Колеблясь и шумя…

На таком кладбище и был погребен Пушкин морозным февральским утром. Вначале его моги­ла была отмечена только простым деревянным крестом. Друг поэта П. А. Плетнев так описывает первоначальный вид его могилы: «Долго нам суж­дено переноситься мыслью к тихому пристани­щу… Площадка шагов в двадцать пять по одному направлению и около десяти по другому. Она по­хожа на крутой обрыв. Вокруг этого места рас­тут старые липы и другие деревья, закрывая собою вид на окрестности. Перед жертвенником есть небольшая насыпь земли, возвышающаяся над уровнем с четверть аршина. Она укладена дерном. Посредине водружен черный крест, на котором из белых букв складывается имя: ПУШКИН. За могилой ухаживают друзья Пуш­кина из Тригорского и дворовые с. Михайлов­ского».

В конце 1839 годя женя поэта Наталья Ни­колаевна заказала «Санкт-Петербургского мону­ментального цеха художнику» А. Пермагорову мраморный обелиск на могилу Пушкина. Достав­лял памятник и устанавливал его на могиле поэта Михаил Калашников — дворовый Пушкиных.

Ґ72

Осенью 1840 года памятник был установлен на могиле поэта, тогда же, вероятно, был соору­жен под памятником и склеп, в котором и были помещены рядом останки Пушкина и его матери. Такой в основном могила сохранилась и до на­ших дней.

Памятник очень прост и строг: на трех гранит­ных четырехугольных плитах, суживающихся кверху, белый мраморный обелиск с нишей, в ко­торой стоит мраморная урна, покрытая покрыва­лом. Над нишей скрещенные факелы, над ними лавровый венок. На гранитном цоколе высечены слова:

Александр Сергеевич
ПУШКИН

Родился в Москве 26-го мая 1799 года.

Скончался в С.-Петербурге
29-го января 1837 года.

«Самодержавие, черной тенью окутав Пушки­на, думало, что оно победило, но победил Пушкин. Оно хотело сделать место погребения Пушкина самым глухим, самым незаметным, са­мым неизвестным. Сегодня — это священное ме­сто для всего советского народа и всего передо­вого человечества». (Из выступления Н. Тихо­нова на могиле Пушкина 12 июня 1949 года.)

По широким ступеням каменной монастыр­ской лестницы идут и идут советские люди — страстные почитатели бессмертного творчества Пушкина — к вершине холма, на котором бе­леет могильный памятник поэта. И отдав ему дань немеркнущей любви и глубочайшего ува­жения, они обращаются к нему со словами дру­гого большого русского поэта:

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет.

Ф. И. Тютчев. <г29 января 1837 года»

[1] «Вот женщина!»

[2] Ученый-пушкинист Т. Г. Цявловская предлагает в од­ном из последних комментариев вторую и третью строки читать так:

От Тригорского на Псков,

Там, где Луговка струится…

[3] Приказчика с. Михайловского в пору михайловской ссылки Пушкина.