Архив категории » Путешествия вокруг света «

27.06.2012 | Автор:

Надобно знать, что ром был отправлен на судно через таможню с одним из досмотрщиков, который и находился во все время на шлюпе, пока мы его грузили.

Такой их поступок после всех прежних притеснений достаточен был тронуть и разгорячить самого хладнокровного человека. Я им сказал, сколько трудов и времени нам стоило погрузить бочки в трюм, и затем предложил, если они хотят, то могут вымерить последнюю бочку и по ней определить количество рому, так как бочки все равны; впрочем, если необходимо нужно их поднимать наверх, то после сего я совсем рому брать не хочу. Они могут его отвезти на берег опять, а издержки заплатит тот, кто позабыл мерить его тогда, когда надобно было. Поговоря немного между собой, они согласились на мое предложение и скоро оставили нас в покое.

Многие из читателей, может быть, заключат из моего повествования, что Грейг и сам с намерением почему-нибудь был причиною таких странных и необыкновенных препятствий и медленности, которые продержали нас в Англии почти два месяца. Отдавая справедливость бескорыстному характеру Грейга, я скажу, что не только чтобы делать какие-нибудь остановки в моих делах, – он старался, сколько мог, вспомоществовать нам во всем, о чем его просили, и нередко сам предлагал свои услуги; например, он купил для шлюпа многие нужные вещи с немалой выгодой для казны.

Если Грейг и был причиной вышеупомянутой медленности, то, конечно, без намерения и не для интереса, а по недостатку в той ловкости и хитрости, которые нужны при обхождении с такими корыстолюбивыми и пронырливыми людьми, которые наполняют английские таможни. Все знают, что подлее, бесчестнее, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служителей нет класса людей в целом свете. Потому легко могло статься, что Грейг, желая сохранить государственный интерес, не хотел сделать им обыкновенных подарков, или, лучше сказать, дать взятки, к коим они привыкли и ожидают от всякого, в них нужду имеющего человека, как бы своего должного.

31 октября я кончил последние мои дела с Грейгом.

Тогда мы были совсем готовы идти в путь с наступлением первого благополучного ветра.

Глава третья

На пути из Англии до Бразилии

Известно, что все императорские военные суда, отправляемые из российских портов в заграничные моря, следуют в содержании команды и продовольствии служителей провиантом одному общему правилу, предписанному в наших морских узаконениях, выключая из сего то, что, по неимению в иностранных портах хлебного вина, ржаных и солодяных сухарей, производят им французскую водку, или ром, белые сухари и виноградное вино с водою вместо квасу. Но провиант, заготовленный для нас, был совсем другого рода и качества от того, которым вообще снабжается наш флот.

Переход из России до Англии нельзя почесть дальним плаванием, которое, по моему мнению, началось только со дня нашего отправления из Портсмута: ибо, оставляя Англию, мы оставили Европу.

В землях, к которым нам надлежало приставать в плавании до Камчатки и на возвратном пути оттуда в Европу, нет никаких уполномоченных или доверенных особ со стороны нашего правительства; нет ни русских консулов, ни купцов, и для того все пособия мы должны были просить или от чужестранцев, или искать в собственных своих средствах и запасах.

Потому прежде повествования о дальнем вояже, которое начинается с сей главы, здесь, я думаю, у места будет упомянуть о средствах, принятых мною к сохранению порядка и опрятности в команде и чистоты в шлюпе, а также о положении, по коему провиант был производим служителям в течение сей экспедиции.

Что принадлежит до порядка в команде, опрятности служителей и чистоты в шлюпе, то средства и правила, принятые мною на сей конец, я сообщил письменным приказом следующего содержания.

1. Офицер и гардемарин{45}, стоящие вахту с 5-го до 9-го часа, в те сутки наблюдают за чистотою; они стараться должны, чтобы принадлежащие к сему предписания совершенно были выполнены.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Между тем шторм нимало не смягчался, а продолжал дуть с прежней жестокостью шквалами, со снегом, градом или дождем. Долгота наша нам показала, что мы западнее мыса Пилляр{94} только на 1°57′, что в здешней широте сделаем немного более 60 миль; а потому я счел, что в таком море и в такое время года, когда по многим опытам известно, что бури продолжаются непрерывно по целому месяцу и более, неблагоразумно было продолжать на левый галс, который час от часу приближал нас к берегам Огненной Земли, и для того около полудня (27 февраля) мы поворотили на правый галс, с тем чтобы в случае продолжения бури быть безопасным от берегов.

К 8 часам вечера ветер чувствительно утих, а в 7-м часу шторм опять поднялся с прежней жестокостью; пасмурность, град, снег и дождь по обыкновению сопровождали его; ход наш почти совсем уничтожился, и нас опять потащило боком.

Во всякий крепкий ветер положение наше было чрезвычайно неприятно, а в продолжительные бури оно было очень вредно и даже опасно для здоровья служителей. В Бразилии я велел законопатить пушечные порты и залить смолой, оставя только по два на стороне для проветривания дека в ясные, тихие погоды. Несмотря, однако ж, на сию предосторожность, многие из них чрезвычайным образом текли, и так как они были низки, то, находясь в качку беспрестанно под водой, впускали большое количество воды.

Мы принуждены были часто с дека, где жила команда, и из офицерских кают воду ведрами выносить. Замазывая текущие места портов салом с золой, мы могли уменьшить течь; но мокроты и сырости на палубе избежать было невозможно; люков открыть средств не было. Даже в один небольшой люк, коего только половина не закрывалась для прохода людей, часто попадала вода от всплесков волн, дождя и снега, которые также беспрестанно мочили платье вахтенных служителей, а ненастное время не давало ни одного случая просушить оное. Офицеры имели более платья, нежели нижние чины, но и они принуждены были иногда в мокром верхнем платье выходить на вахту.

Невзирая на такое наше положение, я имел намерение держаться у мыса Горн в ожидании благополучного ветра, пока есть возможность и количество пресной воды позволит. Но лекарь меня уведомил, что он заметил у некоторых служителей признаки морской цинги, и советовал в выдаваемую им водку класть хину. Совет его тотчас был принят.

Сие известие заставило меня обратить все мое внимание на наше состояние. Счастливо и скоро обойдя мыс Горн, путь к Камчатке более не представлял никаких затруднений и препятствий, и мог быть совершен в короткое время; но мы находились в сем море в осеннее равноденствие здешнего климата, а сие время есть самое бурное и опасное в больших широтах. Несчастные примеры многих прежних мореплавателей, которые, упорствуя обойти мыс Горн в то же время года, принуждены были оставить свое предприятие и спуститься с экипажем, зараженным цинготной болезнью, с потерею многих людей и с повреждениями и течью в судне, были верными доказательствами, что здесь крепкие ветры по месяцу и более сряду дуют с западной стороны.

Не говоря о несчастиях, постигших Ансонову эскадру{95}, которая состояла из линейных кораблей и других больших судов, кои, будучи наполнены людьми, отправившимися из самой Англии с разными болезнями, могли бы потерпеть подобные несчастья и в менее неблагоприятном климате, – следующие случаи показывают, сколь должен быть осторожен мореплаватель, покушающийся обойти сей мыс в зимние месяцы.

В 1767 году испанский галион{96} «Св. Михаил», шедший в Лиму{97}, у мыса Горн 45 дней боролся с противными крепкими ветрами и, потеряв цинготной болезнью 39 человек из своего экипажа, пришел в реку Плату в таком состоянии, что только офицеры да три матроса были в состоянии отправлять корабельную работу.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Обманы купеческие при снабжении судов

Купеческие суда всех наций, приходящие к мысу Доброй Надежды нарочно для торговли, снабжаются всем для них нужным корреспондентами своих хозяев, между которыми идет торговля. Следовательно, есть взаимная коммерческая связь, которая обыкновенно продолжается по нескольку лет; а посему сии корреспонденты никогда не захотят обнаружить своего корыстолюбия, выставив неумеренные цены за припасы, доставленные ими для судов, принадлежащих приятелям своим по торговым делам.

Но суда, пристающие на короткое время к мысу Доброй Надежды для запаса пресной воды, съестных припасов, для починки и пр., обыкновенно стараются обойтись без посредства агентов. Но часто случается, что судно имеет нужду в таких пособиях, которых получить без помощи здешнего жителя невозможно. Может много встретиться случаев, которые заставят прибегнуть к маклеру.

К стыду моему, надобно признаться, что я был в двух случаях бессовестно обманут; я говорю по опыту, мною самим изведанному и, судя по недостаточному моему состоянию, очень, очень недешево купленному.

Не успеет приходящее на рейд судно положить якоря, как его опросят гаванмейстер{127} и офицер с военных кораблей. От них тотчас весь город узнает, какое это судно, откуда и куда идет, и если оно пришло не с тем, чтобы здесь торговать, то в минуту посетит оное один из так называемых корабельных агентов (настоящее их звание – маклеры). Он рекомендует себя начальнику судна и предлагает свои услуги. Надобно сказать, к чести сих господ, что они почти все вообще отменно ловки в светском обхождении, говорят хорошо на многих иностранных языках, знают чужестранные обычаи и чрезвычайно проницательны и проворны.

После первого свидания он предложит вам и тотчас пришлет, хотя бы и не получил от вас решительного согласия пользоваться его услугами, разных, необходимо нужных на первый случай вещей; и никогда не упустит, самым неприметным и тонким образом, дать вам разуметь, что это малость, почти ничего не стоящая, и что он, доставляя оную, более делает себе удовольствие, служа чужестранцу, нежели ожидает приобрести какую-либо выгоду. Лишь только в первый раз съезжает начальник судна на берег, агент тотчас узнает о том, через нарочно приставленных караульных, и встречает его у самой пристани, приглашает в свой дом, где вы находите все готовым к вашим услугам. Но если вы между прочими разговорами коснетесь до покупки, он не увеличивает цены, а уменьшает, и все, что вы ни потребуете, он обещает вам доставить за самые сходные цены. Всегда такие обещания и уверения бывают на словах; до бумажных обязательств дело он никогда не доведет.

Когда же спросите вы настоящие решительные цены, почем будет он ставить вам такие вещи, то ответ бывает всегда неопределенный. Он вам скажет, что точной цены назначить не может, ибо они переменяются часто, но что разность бывает невелика; впрочем, какая бы перемена ни последовала, цены будут очень умеренные. В уверение, пожалуй, покажет старые свои книги, когда и по каким ценам он снабжал прежде бывшие здесь корабли, которые и в самом деле выставлены в них очень умеренны.

Но это еще не все: чтобы убедить вас более в своей честности, он подошлет к вам человек двух или трех из своих приятелей, которые очень искусно умеют играть свою роль; они заведут с вами разговор, как с недавно прибывшим иностранцем, о европейских новостях, о войне, о политике и т. п. Между прочими разговорами спросят, кому вы здесь знакомы и какие купеческие конторы дела ваши исправляют. Если скажете, что никого не знаете, то они тотчас вас предостерегут с большим доброжелательством, посоветуют быть осторожным, чтобы не обманули вас, и скажут, что здешние купцы почти все обманщики, кроме такого-то, а именно покажут вам точно на самого того – первого и главного плута.

Коль скоро вы сделали ему ваше поручение, то все ваши требования, все ваши желания исполняются вмиг: нет у него ничего для вас невозможного, кроме одного, то есть подать счет доставленным к вам вещам, чего они под разными предлогами никогда не делают до самого дня вашего отбытия, извиняясь достаточными причинами. Но когда вы настоите иметь счет, то его вам подадут, только не всем, а самым малозначащим вещам и поставят низкие цены. В неготовности же другого счета у них всегда много причин есть извиниться перед вами.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Хотя мужчины между собою обходятся дружелюбно, но к женщинам никакого внимания они не показывали, и мы заметили, что женский пол у них в презрении и порабощен: все тяжкие по образу их жизни работы исправляют женщины.

Сегодня мы выменяли: 289 кокосовых орехов, 1 ветвь платанов, 50 фиг, 16 фунтов корня яму и 36 футов сахарных тростей.

В сии сутки до 10 часов утра была тишина при светлой погоде, а потом сделался ветер; небо покрылось облаками и пошел дождь. До полудня, доколе было ясно, мы просушивали свои флаги, разноцветность и множество коих произвели удивительное действие над жителями, которые день ото дня начинали иметь более к нам доверенности и в большом числе сбирались в своих лодках около нашего шлюпа. Не спуская глаз, они смотрели на флаги и беспрестанно кричали: «Эввау!» – это обыкновенное их восклицание, означающее радость или удивление.

Ласковое наше обхождение с жителями и подарки приобрели, наконец, полную от них к нам доверенность; в первый день они едва осмеливались приближаться к шлюпу, но мы никак не могли склонить их, чтобы они вошли на него; теперь же беспрестанно они нас посещали. Все виденное на судне приводило их в неизреченное удивление, а более всего им понравились наши зеркала и звон колокола; первые над ними имели то же действие, как над животными, которые, видя в зеркале свой образ, ищут за оным другое животное.

В самое то время, как некоторые из островитян были на шлюпе, у нас разливали ром из большой бочки в бочонки. Я предложил им немного рому в рюмке, но они, понюхав, отворотились и говорили обо, або (нехорошо, худо) и, упоминая слово кава,[29] показывали знаками, что сие питье усыпляет; однако ж после немного взяли в рот и тотчас выплюнули.

В числе прочих посетителей был у нас Гунама с старшим своим сыном Ятою. Мы позвали их в каюту обедать с нами и с трудом могли посадить их за стол на стулья: они непременно хотели сидеть на полу. Кушанья наши они отведывали только, а есть не хотели, однако ж не говорили, что оно дурно и им не нравится, но отговаривались тем, что у них табу-рассисси, то есть брюхо полно.

Ята ел только жареную рыбу, и то не прежде, как очистив поджаренную кожу и уверившись, что она поймана у них в заливе. Сие показывает, что они или боялись, чтоб мы их не испортили, или пишу нашу считали, так сказать, нечистою, могущею их осквернить.

После обеда я ездил с Гунамою на берег. Мне чрезвычайно хотелось узнать, имеют ли жители какие-нибудь вещи, оставленные капитаном Куком, но не видал ни одной. А сегодня увидел у одного старика небольшой обломок весьма толстого болта, каких у нас на шлюпе не было. Полагая, что это есть один из памятников Кукова посещения здешних островов, я предложил старику за него ножик, но он предложения моего не принял. Я прибавил ножницы, он и тем не был доволен. Наконец, полотенце еще предлагал и множество других вещиц; но ничто сего упрямого старца не могло склонить променять мне сей бесполезный для него кусок железа, и потому я заключил по летам его, что он помнит капитана Кука и вещь сию хранит как памятник. Но после узнал я, что болт сей был взят на шлюп на мысе Доброй Надежды и служил вместо гири у дверей; матрос Ступин свез его на берег в надежде выменять за него у диких какую-нибудь редкость и променял помянутому старику. Если бы сей островитянин отдал этот кусок железа мне, то я хранил бы его как редкую вещь и представил бы с прочими танскими редкостями правительству, не зная ничего о своей ошибке.[30]

Нынешний день выменяли у жителей 435 кокосовых орехов, 10 фунтов корня яму, 40 футов сахарных тростей, 3 ветви платанов, 130 фиг и 1 хлебный плод{151}.

На 30-е число в ночь дул умеренный ветер и было светлооблачно. В 6 часов утра послали мы в последний раз гребные суда на берег за водою и дровами, но с 8 часов ветер усилился и пошел проливной дождь, а как ветер дул почти прямо в гавань, то у берега сделался большой прибой, который привел было в опасность наши гребные суда. Но командовавший ими офицер Рудаков, видя опасность, потребовал заблаговременно шлюпку на помощь, которая и была к нему послана. Рудаков, возвратясь на шлюп в 11 часов, уведомил меня о большой опасности, в коей он и бывшие с ним люди находились: баркас едва было не опрокинуло прибрежным буруном, и он принужден был велеть все бочонки из него выбросить в воду. К счастью нашему, жители острова были к нам хорошо расположены: их на берегу было несколько сот, и они, вместо того чтоб, пользуясь нашим несчастием, сделать нам вред, бросились в воду, помогли удерживать баркас на воде, и, переловив все бочонки, нам их отдали, потом пособили нашим гребным судам отвалить от берега.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Я очень жалел, что не получил упомянутых бумаг вместе с повелением министерским, и чувствовал все неудобства, могущие произойти от неприсылки оных; но, с другой стороны, ясно предвидел потерю времени, убыток для казны и невозможность сделать что-либо порядочное, стоящее издержек и трудов. Словом сказать, совершенное упущение целого лета, без всякой значительной пользы по предмету предпринятой экспедиции, если б я пошел сначала в Охотск{161}.

Мнение мое основывалось на следующих причинах:

1. Судя по времени года, в которое открывается с моря доступ к Охотскому порту, и прибавив к тому время, нужное на перевоз провизии, на запас пресной воды, дров и прочего и на переход от Охотска к южным Курильским островам, я не мог, со всякой поспешностью и благоприятством ветров, быть на том месте, с которого надлежало начинать опись, прежде первых чисел июля; следственно, май и июнь потеряны.

Вид Петропавловской гавани

2. Состояние шлюпа и некоторым образом команды требовало, чтобы он зимовал в порте, где можно было бы его осмотреть, очистить и исправить, потому что с самого отправления нашего из Кронштадта, в 1807 году, я не имел случая его разгрузить и осмотреть внутренние и наружные подводные повреждения; ибо в Петропавловской гавани едва достает кое-каких дурно выстроенных амбаров для помещения провианта, принадлежащего гарнизону, а для посторонних вещей нет никакого строения, и потому все провизии и материалы хранились на шлюпе в течение обеих зим. От этого завелось невероятное множество крыс, поедавших провиант и портивших запасные паруса, армяк, бочки и все, что только им попадалось. Чтобы истребить их, непременно нужно было шлюп очистить совсем; да и гнилых членов мы нашли много в тех местах, кои могли осмотреть. Сверх того, люди износили почти все свое платье и обувь, и нужно было их обмундировать, чего без помощи Охотского порта невозможно было сделать. Все сии причины понуждали меня необходимо зимовать в Охотске, куда надобно было прийти в исходе сентября или, по крайней мере, в начале октября. Следовательно, всего времени для описи оставалось около трех месяцев, самых неблагоприятных (кроме июля) для сего дела.

Все мореплаватели, бывшие в здешних морях, жалуются на необыкновенные туманы и мрачные погоды, препятствовавшие им видеть и близко подходить к берегам для осмотра и описи оных. Идучи в прошлом году в Америку и возвращаясь оттуда в Камчатку вдоль гряды Алеутских островов, по южную сторону их, я сам испытал то же. Кроме сих препятствий, останавливающих мореплавателей в описи берегов и островов сего края, они бывают здесь подвержены еще другим, гораздо большим и опаснейшим затруднениям: находясь между Алеутскими или Курильскими островами, от чрезвычайно быстрых течений и неудобоизмеримой глубины подле самых берегов сих островов (из коих у многих в расстоянии от берега трех миль полутораста или двухсотсаженным лот-линем дна нельзя достать), лот, в большей части морей служащий верным и надежным показателем приближения к земле, недействителен, – а это, в соединении с беспрестанными почти туманами, делает плавание по здешним водам весьма опасным.

Сии обстоятельства были мне известны и заставили меня стараться о выборе лучшего и удобнейшего времени для исполнения данных мне поручений. На сей конец я рассматривал описания путешествий известных мореплавателей, посещавших этот край. Вот как они о нем отзываются:

В 1779 году английские королевские суда «Резолюшен» и «Дискавери», по смерти капитанов Кука и Кларка доставшиеся в команду капитана Гора, отправились из Авачинской губы 9 октября по новому стилю с намерением между прочими открытиями, относившимися к цели их вояжа, осмотреть Курильские острова. Но им удалось видеть только первый и второй из сих островов – Сумусю и Парамусир. Прочих же, несмотря на все их старания приблизиться к ним, они не видали, по причине частых и сильных ветров с западной стороны. Первую землю, после помянутых двух островов, они увидели на восточном берегу Японии, в широте 40°05′, 26 октября. Капитан Гор нетерпеливо желал осмотреть южные Курильские острова, но почти беспрестанные бури в том ему препятствовали. Авачинскую губу оставил он, по старому стилю, в исходе сентября. Итак, можно заключить, что сентябрь и октябрь суть неудобные месяцы для описывания Курильских островов.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

В таком ужасном и мучительном положении мы пробыли около часа, не понимая, что с нами будут делать. Когда они продевали веревки за матицы, мы думали, что нас хотят тут же повесить; я во всю мою жизнь не презирал столько смерть, как в этом случае, и желал от чистого сердца, чтобы они поскорее совершили над нами убийство. Иногда приходила нам в голову мысль, что они хотят повесить нас на морском берегу в виду наших соотечественников.

Наконец, они, сняв у нас с ног веревки, бывшие под икрами, и ослабив те, которые были выше колен, для шагу, повели нас из крепости в поле и потом в лес. Мы были связаны таким образом, что десятилетний мальчик мог безопасно вести всех нас, однако ж японцы не так думали: каждого из нас за веревку держал работник, а подле боку шел вооруженный солдат, и вели нас одного за другим в некотором расстоянии.

Поднявшись на высокое место, увидели мы наш шлюп под парусами. Вид сей поразил мое сердце; но когда Хлебников, шедший за мною, сказал мне: «Василий Михайлович! Взгляните в последний раз на «Диану»!», яд разлился по всем моим жилам. «Боже мой, – думал я, – что значат эти слова? Взгляните в последний раз на Россию; взгляните в последний раз на Европу! Так. Мы теперь люди другого света. Не мы умерли, но для нас все умерло. Никогда ничего не услышим, никогда ничего не узнаем, что делается в нашем отечестве, что делается в Европе и во всем мире». Мысли эти терзали дух мой ужасным образом.

Пройдя версты две от крепости, услышали мы пушечную пальбу. Наши выстрелы мы удобно отличали от крепостных по звуку. Судя по многолюдству японского гарнизона и по толстоте земляного вала, каким обведена крепость, нельзя было ожидать никакого успеха. Мы страшились, чтобы шлюп не загорелся или не стал на мель и через то со всем своим экипажем не попался в руки к японцам. В таком случае горестная наша участь никогда не была бы известна в России.

Более всего я опасался, чтобы дружба ко мне Рикорда и других оставшихся на шлюпе офицеров не заставила их, пренебрегая правилами благоразумия, высадить людей на берег в намерении завладеть крепостью, на что они могли покуситься, не зная многолюдства японцев, собранных для обороны оной. У нас же оставалось всего офицеров, нижних чинов и со слугами пятьдесят один человек. Мысль эта мучила меня до чрезвычайности, тем более что мы никогда не могли надеяться узнать об участи «Дианы», полагая, что японцы нам не откроют, что бы с нею ни случилось.

Я был так туго связан, особенно около шеи, что, пройдя шесть или семь верст, стал задыхаться. Товарищи мои мне сказали, что у меня лицо чрезвычайно опухло и почернело. Я едва мог плевать и с нуждою говорил. Мы делали японцам разные знаки и посредством Алексея просили их ослабить немного веревку, но пушечная пальба их так настращала, что они ничему не внимали, а только понуждали нас идти скорее и беспрестанно оглядывались. Я желал уже скорее кончить дни свои и ожидал, не поведут ли нас через реку, чтобы броситься в воду; но скоро увидел, что этого мне никогда не удастся сделать, ибо японцы, переходя с нами через маленькие ручьи, поддерживали нас под руки. Наконец, потеряв все силы, я упал в обморок, а пришед в чувство, увидел японцев, льющих на меня воду. Изо рта и из носа у меня текла кровь. Несчастные товарищи мои, Мур и Хлебников, со слезами упрашивали японцев ослабить на мне веревки, хотя немного, на что они согласились с большим трудом. После этого мне сделалось гораздо легче, и я с некоторым усилием мог уже идти.

Пройдя верст десять, вышли мы на морской берег пролива, отделяющего сей остров от Мацмая, к небольшому селению, где ввели нас в комнату одного дома. Сперва предложили нам каши из сарачинского пшена, но нам тогда было не до еды. Потом положили нас кругом стен, так что мы один до другого не могли дотрагиваться. Дали каждому по пустой кадке, чтобы облокотиться; веревки, за которые нас вели, привязали концами к железным скобам, нарочно на сей случай в стену вколоченным, сняли с нас сапоги и связали ноги в двух местах, по-прежнему очень туго.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Между тем японцы и сего числа вопросами, принадлежащими непосредственно к общему, спрашивали нас о разных посторонних предметах, как, например: о жителях Дании, Англии и других земель, где мы проходили; в каких местах у нас суда строятся, из какого леса, как скоро и пр.; а притом, под предлогом любопытства спросили, велики ли у нас сухопутные и морские силы в здешнем краю.

Обстоятельства и положение дел между двумя державами требовали, чтоб мы увеличили и то и другое; почему в Сибири прибавили мы довольно крепостей и войск, а также и в числе судов не скупились и рассеяли их по портам Охотского берега, по Камчатке и по северо-западному берегу Америки. Между прочим, слепой случай заставил нас сказать, что и в Петропавловской гавани немало у нас императорских судов. Когда же японцы спросили сколько, то мы нечаянно, к беде нашей, как то после окажется, попали на число семь.

В следующие два дня нас не призывали. Но мы заметили, что японцы стали обходиться с нами ласковее, позволяли давать нашим матросам горячей воды и выпускали их по одному в коридор для мытья своего и нашего белья.[84] Дали нам по чистой рубашке из присланного к нам платья, а также и матросам, по просьбе нашей, дали из нашего белья по одной рубашке, согрели для нас ванну и позволили вымыться.[85]

Но за все эти снисхождения, нас несколько утешавшие, японцы открыли нам такую новость, которая повергла нас в ужасное уныние. 31 августа поутру при обыкновенном посещении нас дежурным офицером, лекарем и переводчиком, последний говорил с Муром что-то, чего я расслышать не мог, и подал ему бумагу Мур, приняв ее, притворно смеялся и говорил, что это обман. Потом вдруг сказал мне прерывающимся голосом, каким обыкновенно говорит человек в страхе и смущении: «Василий Михайлович, слушайте, слушайте!» – и начал читать следующее:

«1806 г. октября 12/24 российский фрегат «Юнона», под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалин и жителей оного под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра Первого, старшине селения на западном берегу губы Анивы пожаловал серебряную медаль на владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего принимать за российского подданного.

Подписано: Российского флота лейтенант Хвостов».«У сего приложена герба фамилии моей печать».

Теперь всяк легко может себе представить наше положение! Могли ли мы вообразить, что японцы нам поверят? Правительство их могло ли быть убеждено одними нашими словами, чтоб человек, так мало значащий в государстве, осмелился простереть дерзость свою столь далеко, чтоб брать самовольно формальным актом народ в подданство России и раздавать сим людям медали с изображением своего государя? Бумага сия уверяла японцев, что нападавшие на них действовали по воле нашего императора. В таком случае они нас не иначе должны были считать, как шпионами, которые думали в японцах сыскать дураков и уверить, что нападения на них сделаны были своевольством частного лица, а между тем высмотреть их берега и укрепления.

Сколь жестоко ни тронуло нас сие приключение, однако же мы не потеряли твердости и смело сказали японцам, что если они нам не верят, то пусть убьют; смерть нас не страшит, а рано или поздно дело сие откроется в настоящем виде; японцы станут раскаиваться в своем легковерии и пожалеют о нашей участи, но уже пособить будет поздно. Нам только то больно, что японцы так дурно мыслят о нашем правительстве. Как могут они думать, чтобы монарх такой великой и сильной империи, какова Россия, унизил себя до такой степени, чтоб послать горсть людей разорять беззащитные селения и пустые земли присваивать своему скипетру? И чем? Раздачею медалей с его изображением и бумаг за подписанием начальника торгового судна, которые были вручены людям, никакого понятия о их значении не имеющим. Такой поступок заслужил бы одно посмеяние, но если бы обстоятельства заставили российского императора послать медали со своим изображением в какое-либо чужое государство, то мы смело можем японцев уверить, что поручение это было бы возложено не на Хвостова; посланный не стал бы ни жечь, ни грабить бедных поселян, и меры взяты были бы иные. Смешно было бы причесть воле японского императора поступок двух или трех ваших купеческих судов, сделавших на каком-нибудь нашем Курильском острове то же, что русские суда сделали у вас.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Ответ наш чрезвычайно раздражил Теске. Быв вспыльчивого нрава, он вмиг разгорячился, заговорил, против японского обычая, очень громко и с угрозами, стращая нас, что мы принуждены будем учить против нашей воли и что мы должны все то делать, что нам велят, а мы также с гневом опровергали его мнение и уверяли, что никто в свете над нами не имеет власти, кроме русского государя: умертвить нас легко, но принудить к чему-либо против нашей воли невозможно.

Таким образом мы побранились не на шутку и принудили его оставить нас с досадой и почти в бешенстве. Мы опасались, не произведет ли ссора сия каких-нибудь неприятных для нас последствий, однако ж ничего не случилось. На другой день Теске явился к нам с веселым видом, извинялся в том, что он накануне слишком разгорячился и оскорбил нас своей неосторожностью, чему причиной поставлял он от природы свойственный ему вспыльчивый характер, и просил, чтобы, позабыв все прошедшее, мы были с ним опять друзьями. Мы, с своей стороны, также сделали ему учтивое извинение, тем и помирились.

Он и в этот раз привел к нам своего брата, но не с тем, чтоб брать у нас урок, а как гостя. Однако ж после, дня через два, опять напоминал, что губернатор желает сделать из него русского переводчика и хорошо было бы, если б мы стали его учить. Он говорил это под видом шутки, и мы отвечали ему шутя, что если японцы помирятся с Россией и будут нам друзьями, то брата его и несколько еще мальчиков мы можем взять в Россию, где они научатся не только русскому языку, но и многому другому для них полезному, а если они не хотят с нами жить в дружбе, то и мы учить его не хотим, да и ему зачем ломать голову по-пустому? После того он уже никогда не напоминал нам об учении его брата.

Между тем сказано нам было, что отправляемый с нашим делом в столицу чиновник сбирается в дорогу и что с ним буниос посылает на показ к императору своему по одной из каждого сорта наших вещей и в том числе хочет послать несколько книг. Но как он намерен позволять нам от скуки читать наши книги, то и велел нам отобрать, которые желаем мы оставить у себя, для чего переводчики принесли к нам и ящик наш с книгами. Выбрав несколько книг, мы их отложили в сторону в надежде, что японцы хотят оставить их у нас. Но не так случилось: они только их разделили и положили на них свои знаки, а с каким действительно намерением, мы не знали. Затем унесли ящик назад, не оставив у нас ни одной книги.

При разборе книг случилось одно происшествие, которое привело нас в большое замешательство и причинило нам большое беспокойство. Кумаджеро, перевертывая листы в одной из них, нашел между ними красный листок бумажки, на котором было напечатано что-то по-японски; такие билетцы они привязывают к своим товарам, и я вспомнил, что принес его ко мне для показа на Камчатке один из наших офицеров, и после он остался у меня в книге вместо закладки.[104]

Кумаджеро, прочитав листок, спросил, какой он, откуда и как попал в мою книгу. На вопросы его я сказал: «Думаю, что листок этот китайский; получил же я его, не помню каким образом, в Камчатке и употреблял в книге вместо закладки». «Да, так, китайский», – сказал он и тотчас его спрятал. Теперь мы стали опасаться, чтоб не вышло нового следствия и японцы не сочли нас участниками в нападениях Хвостова.

«Боже мой! – думал я. – Возможно ли быть такому стечению обстоятельств, что даже самые ничего не значащие безделицы, в других случаях не заслуживающие никакого внимания, теперь клонятся к тому, чтобы запутать нас более и более, и притом в глазах такого осторожного, боязливого и недоверчивого народа, который всякую малость взвешивает и берет на замечание. Надобно же было так случиться, чтобы я читал тогда книгу, когда листок этот ко мне был принесен, чтоб понадобилась мне в то время закладка и, наконец, чтобы книга находилась в том из семи или восьми ящиков, который товарищам нашим рассудилось послать к нам». Мы часто говорили между собою, что и писатель романов едва мог бы прибрать и соединить столько приключений, несчастных для своих лиц, сколько в самом деле над нами совершается; почему иногда шутили над Муром, который был моложе нас, а притом человек видный, статный и красивый собою, советуя ему постараться вскружить голову какой-нибудь знатной японке, чтоб посредством ее помощи уйти нам из Японии и ее склонить бежать с собою. Тогда наши приключения были бы совершенно уже романические; теперь же недостает только женских ролей.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Но это величественное зрелище мгновенно в мыслях моих исчезло, когда я обратился к своему положению. Мне представился вдруг весь ужас нашего состояния: мы, шестеро только, находились на одном из высочайших хребтов Мацмая, без платья, без пищи, а что всего хуже – и без оружия, с помощью коего можно было бы достать то и другое; мы были окружены неприятелями и дикими зверями,[124] не имея при себе способов к обороне. Мы скитались на острове, для переезда с коего нужно было завладеть судном и иметь силы управлять им, а мы уже почти вовсе их потеряли от чрезвычайных трудов, встретившихся нам на пути через горы. Сверх всего этого, больная моя нога на каждом шагу заставляла меня терпеть ужасное мучение.

Размышление о беспомощном нашем состоянии доводило меня до отчаяния; между тем некоторые из моих товарищей также проснулись; их вздохи, стоны и взывания к Богу еще более меня растрогали; тогда уже я позабыл свое состояние, а сожалел единственно о них. В таком положении я простоял более часа; наконец, чрезвычайный холод заставил меня искать убежища в шалаше, где я опять лег, но уже более не мог сомкнуть глаз.

На рассвете (26 апреля) мы встали, развели огонь, сварили опять черемши и щавелю для завтрака, поели и пошли в путь. Сего утра мы решились не идти уже далее по горам, а, нашедши речку, текущую к западу, стараться по ней выйти на морской берег и по берегу идти к северу, изыскивая случай овладеть судном или лодкой.

Приняв такое намерение, спустились мы с хребта в преглубокую лощину, в которой и нашли точно такую реку, какой желали; почему, не поднимаясь на горы, пошли берегом вниз по реке к западу, но путь наш и тут был немногим легче того, какой мы имели, идучи горами. Река текла местами немалое расстояние в узких ущелинах между каменистыми горами, с великим стремлением. В таких местах мы принуждены были пробираться с пребольшим трудом и опасностию, ибо малейшая неосторожность или нечаянность угрожала нам падением в воду, быстрина коей увлекла бы нас и избила между каменьями. Притом мы каждые четверть часа и чаще еще должны были переходить реку вброд с одного берега на другой.

Избегая утесистых берегов, по которым идти нельзя, и выбирая ровные, мы всегда старались переходить там, где течение реки не так быстро, но иногда по необходимости переходили в таких местах, что едва с помощью палки могли держаться против стремления воды. Глубина же реки была не одинакова: местами до колена, а кое-где и в пояс.

Когда мы прошли немного далее к западу, начали нам попадаться по берегу пустые хижины, в коих летом живут дровосеки и выжигатели угольев. Мы искали в них съестных припасов, но ничего такого тут не было, а нашли старый топор и долото, покрытые ржавчиной, и две чашечки под лаком, которые и взяли с собой. День был ясный, и солнце сияло очень ярко, почему, прежде нежели скрылось оно за горы, мы расположились ночевать в одной хижине, при которой была угольная печь, с намерением высушить на солнце свое платье, измоченное при переходе через реку; огня же большого для того мы развести не смели, чтоб не подать знака о себе японцам, и имели только небольшой огонь, на котором сварили черемшу, купырья и щавель, собранные на пути. Высушив платье, легли спать в хижине, которая не имела половины крыши, почему мы спали под чистым небом. Ночь была холодная, но холод нас мало беспокоил, ибо мы легли на солому и ею же прикрылись.

Поутру 27 апреля, окончив обыкновенный наш завтрак, пошли далее вниз по реке; но, пройдя часа два, увидели хижину, из которой шел дым. Мы не находили никакой пользы сделать насилие бедным жителям, а показаться им и оставить их было опасно, чтобы они не дали знать о нас посланным за нами в погоню, почему мы, поднявшись на гору, покрытую лесом, пошли по косогору к западу; потом спустились в лощину по найденной нами тропинке, где у ручья в половине дня поели немного бобов и пшена и стали по той же тропинке подниматься на гору. Поднявшись, увидели мы через другие, меньшие горы море; но все они, как и та, на которой мы находились, были совершенно голые; на них не росло ни кустарника, ни высокой травы; впрочем, все они были, так сказать, исчерчены дорожками в разных направлениях. День же был так ясен, что, стоя на одной горе, можно даже было видеть собаку, бегущую по тропинке на другой. Следовательно, нам тут идти было опасно: японцы могли издали, по числу и даже по росту нашему, угадать, кто мы таковы. Но, с другой стороны, нам жаль было терять время даром. Мы хотели, к вечеру подойдя вплоть к морскому берегу, отдохнуть немного, а в ночь пуститься вдоль его, почему и решились идти согнувшись и в некотором расстоянии один от другого, примечая во все стороны, не покажутся ли люди.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Новость о прибытии нашей «Дианы» обрадовала всех моих товарищей. Письмо Рикорда ясно показывало, что правительство наше не намерено принимать никаких насильственных мер, но желает миролюбивыми средствами убедить японцев в их ошибке. Однако ж мы пребывали между страхом и надеждой, не зная, как поступят японцы. Мы просили их о позволении написать к Рикорду хоть одну строку, что мы живы. Они обещались доложить губернатору, но после сказали, что губернатор, без предписания из столицы, не может на это согласиться.

Между тем бумаги были переведены и тотчас отправлены в Эдо, а какое повеление послано к кунасирскому начальнику, нам не сказывали. Переводчик же Кумаджеро вскоре после сего в разные дни известил нас, что Рикорд пришел не с одним судном, а с двумя, из коих одно о трех мачтах,[147] а другое о двух, и что он спустил на берег четверых японцев, одного после другого.

Эта последняя новость не предвещала доброго и крайне нас огорчила; она показывала, что японцы не дают никакого ответа Рикорду, а потому он и посылает к ним людей их, одного после другого. В это время Мур рассудил с нами помириться и прислал в книге, под видом, что посылает ее ко мне для чтения, записочку, коей уведомил, будто один из стражей сказал ему за тайну, что на одном из наших судов восемьдесят человек экипажа, а на другом сорок и четыре женщины.

Наконец, около 20 сентября, пришли к нам два чиновника и сказали, что губернатор приказал им объявить нам об отплытии наших судов из Кунасири, которое последовало за несколько дней перед сим, и что писем ни к японцам, ни к нам не оставлено, иначе они тотчас бы их нам показали. Помолчав немного, чиновники продолжали, что суда наши остановили одно японское судно, шедшее с острова Итуруп в Кунасири, и взяли с него пять человек людей, которых и увезли с собою, и потому спрашивали они нас, с каким намерением наши суда это сделали. «Не знаем, – отвечали мы, – но думаем, что они хотят точно узнать о нашей участи, почему и взяли с собою несколько японцев, которых, верно, на будущий год привезут назад». «Это правда, мы и сами так думаем», – отвечали чиновники и ушли от нас.

Весть эта нас очень опечалила, а особенно потому, что мы не знали, каким образом наши суда взяли японцев: всех ли они забрали с судна, сколько их там оставалось, то есть пять человек,[148] или более их на судне было, но прочие Рикордом оставлены; также неизвестно было нам, каким образом наши соотечественники с ними поступили и что сделали с японским судном. Более всего нас беспокоили ответы переводчиков и караульных, которые всегда отзывались незнанием, когда мы спрашивали их о обстоятельствах сего дела, а двое из караульных не могли скрыть своей ненависти и угрожали матросам, что мы никогда не возвратимся в Россию за взятие русскими их судна.

Наконец Мур сообщил мне, посредством записочек, присланных в книгах, следующие известия, слышанные им от одного из караульных, который был болтливее других,[149] прося, чтобы я не все объявлял моим товарищам, дабы их не опечалить.

Первое сообщил он нам, что по прибытии наших судов в Кунасири японцы часто начинали с крепости стрелять в них ядрами, но как ядра не долетали, то наши и не отвечали им, а покойно наливали воду. Когда же появилось идущее в гавань японское судно, с наших судов посланы были шлюпки овладеть оным. Завладев судном, наши перевязали всех бывших на нем людей. Но, узнав, что мы живы, тотчас их развязали, стали с ними обходиться ласково, одарили разными вещами и отпустили судно, взяв с него с собою пять человек японцев.

Второе известие Мура состояло в том, будто японское правительство, поймав курильцев (товарищей Алексея) и узнав от них, что они были посланы русскими для высматривания их селений и крепостей, определило отрубить им головы, как шпионам; но губернатор Аррао-Тадзимано-Ками представил своему правительству, что наказать смертию сих несчастных людей, не имеющих своей воли, а единственно слепо повинующихся русским, которые за ослушание, может быть, лишили бы их жизни, будет японцам стыдно и грешно, почему вместо казни предлагал отпустить их. Правительство уважило совет и повелело поступить по оному.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты