Мы нашли на острове св. Павла только два вида птиц — глупыша и нодди. Первый из них — вид буревестников, второй — вид крачек. Оба они смирного нрава, бестолковы и до такой степени непривычны к путешественникам, что я мог бы перебить их сколько угодно своим геологическим молотком. Глупыш кладет яйца прямо на обнаженные скалы, крачка же вьет очень простое гнездо из водорослей. Рядом со многими такими гнездами лежала маленькая летучая рыбка, которую, как я предполагаю, приносил самец для своей подруги. Занятно было наблюдать, как быстро крупный и проворный краб (Graspus), обитающий в расщелинах скалы, утаскивал лежащую у гнезда рыбку, как только мы вспугивали взрослых птиц. Сэр В. Симондс, один из немногих людей, побывавших здесь, рассказывал мне, что сам видел, как крабы вытаскивали даже птенцов из гнезд и пожирали их. На этом островке нет ни единого растения, даже лишайника, и все же здесь водятся некоторые насекомые и пауки. Следующий перечень исчерпывает, я думаю, сухопутную фауну: муха (Olfersia), летающая около глупыша, и клещ-паразит, занесенный сюда, вероятно, птицами; маленькая коричневая моль, которая принадлежит к роду, питающемуся перьями; жук (Quedius) и мокрица, обитающие под пометом; наконец, многочисленные пауки, которые, я полагаю, охотятся на этих мелких мусорщиков и спутников морских птиц. Столь часто повторяемое описание того, как коралловыми островками Тихого океана сразу же вслед за их образованием завладевают сначала стройные пальмы и другие благородные тропические растения, затем птицы и, наконец, человек, по всей вероятности не вполне правильно; боюсь, что поэзия этого описания сильно пострадает, если я скажу, что первыми поселенцами на вновь возникшей из океана земле обыкновенно бывают насекомые, питающиеся перьями и нечистотами, паразитические насекомые и пауки.

В тропических морях самая маленькая скала, создавая основу для размножения бесчисленного множества видов водорослей и колониальных животных, поддерживает тем самым и существование огромного количества рыбы. Наши моряки, выезжая в лодках, вели постоянную борьбу с акулами за овладение большей доли добычи, попавшейся на удочки. Я слышал, что одна скала близ Бермудских островов, расположенная далеко в открытом море, и притом на значительной глубине, была открыта впервые благодаря тому обстоятельству, что по соседству с ней заметили много рыбы.

Фернанду-ди-Норонья, 20 февраля. — Сколько я мог заметить в течение немногих часов, проведенных здесь, остров этот имеет вулканическое строение, но возник он, вероятно, не в новейшее время. Самая замечательная его особенность — конический пик около 1000 футов высотой; верхняя часть этого конуса необыкновенно крута и с одной стороны нависает над подножием. Порода представляет собой фонолит и состоит из отдельных неправильных столбов. Вид этих обособленных громад наводит сначала на мысль о том, что они были внезапно выброшены вверх в полужидком состоянии. Однако на острове св. Елены я убедился, что некоторые столбы, приблизительно такой же формы и такого же строения, образовались в результате инъекции расплавленных пород в более мягкие пласты, послужившие, таким образом, формами для этих гигантских обелисков. Весь остров покрыт лесом, но из-за сухого климата растительность выглядит отнюдь не роскошно. На середине склона горы громадные каменные столбы, скрытые под сенью каких-то похожих на лавр деревьев и оживляемые другими деревьями со множеством красивых пунцовых цветов, но без единого листка, сообщали ближайшей окрестности привлекательный вид.

Баия, или Сан-Сальвадор, Бразилия, 29 февраля. — День прошел восхитительно. Но и это слово само по себе слишком слабо, чтобы выразить чувства Натуралиста, впервые бродящего в одиночестве в бразильском лесу. Изящество трав, невиданные паразитные растения, красота цветов, сверкающая зелень листвы, а главное — общая пышность растительности переполняли меня восторгом. Самая парадоксальная смесь звуков и безмолвия наполняет тенистые части леса. Насекомые гудят так громко, что гул этот слышен даже на корабле, стоящем на якоре за несколько сот ярдов от берега, и все-таки в лесной чаще как будто царствует полная тишина. Любителю естественной истории подобный день приносит такое глубокое наслаждение, какое он едва ли может рассчитывать когда-либо испытать вновь. Побродив несколько часов, я направился обратно к месту высадки, но, прежде чем успел дойти, был застигнут тропической грозой. Я попытался найти убежище под деревом, листва которого была такой густой, что обыкновенный английский дождь ни в коем случае не проник бы сквозь нее; но здесь уже через несколько минут по стволу струился небольшой поток. Этой силе дождя нам и приходится приписывать зелень, покрывающую почву даже в самых густых лесах; если бы здешние ливни были подобны дождям стран с более прохладным климатом, большая часть их успевала бы всосаться в почву или испариться, не достигнув ее. Не стану пока пытаться изобразить красочную картину этого чудесного залива, потому что по пути на родину мы снова заходили в него, и мне еще представится случай описать его.

Замечательно почти полное отсутствие деревьев по всей Банда-Орьенталь. Зарослями частично покрыты некоторые скалистые холмы, да по берегам больших рек, особенно к северу от Лас-Минас, довольно часто встречаются ивы. Мне говорили, что у Арройо-Тапес есть пальмовый лес; одну большую пальму я видел близ Пан-де-Асукар, под 35° широты. Эти деревья да те, которые посажены испанцами, — единственное исключение среди общего безлесья. Из числа разведенных пород следует указать тополь, оливковое, персиковое и другие плодовые деревья; персики так хорошо принялись, что служат главным источником топлива для города Буэнос-Айреса.

Условия таких исключительно плоских равнин, как пампасы, редко благоприятствуют произрастанию деревьев. Возможно, что это объясняется силой ветров или же особенностями высыхания почвы.

Однако природные условия окрестностей Мальдонадо таковы, что ни одна из этих причин здесь не проявляется: скалистые горы защищают от ветра отдельные места с почвами различного состава; по дну почти каждой долины течет ручеек, а глинистый характер почвы способствует, по-видимому, удержанию влаги. Утверждали, и это весьма вероятно, что наличие лесов обыкновенно определяется среднегодовой влажностью; между тем в этой области в течение зимы — выпадают обильные дожди, а лето хотя и сухое, но все же не в чрезмерной степени. Почти всю Австралию, как мы видим, покрывают высокие деревья, между тем климат там гораздо более сухой. Следовательно, для объяснения этого явления нам нужно обратиться к каким-то другим, пока еще не известным причинам.

Если судить по одной только Южной Америке, невольно напрашивается мысль, что деревья могут хорошо произрастать только в очень влажном климате, ибо здесь граница лесной полосы замечательно совпадает с границей области влажных ветров. В южной части материка, где преобладают западные ветры, насыщенные влагой Тихого океана, каждый островок у изрезанного западного берега от 38° широты и до самой южной точки Огненной Земли густо покрыт непроходимыми лесами. На восток от Кордильер, на той же самой широте, синее небо и сухой климат свидетельствуют о том, что воздух, пройдя через горы, утратил свою влажность, и безводные равнины Патагонии отличаются самой скудной растительностью. B тех частях материка, которые расположены дальше к северу, в области постоянных юго-восточных пассатов, местность к востоку от Кордильер украшают великолепные леса, тогда как западное побережье между 4° и 32° южной широты можно назвать пустыней; на том же западном побережье к северу от 4° южной широты, где пассаты уже не так регулярны и периодически выпадают сильные ливни, берега Тихого океана, абсолютно пустынные в Перу, одеваются около мыса Бланко той пышной растительностью, которой так прославились Гваякиль и Панама. Таким образом, при переходе из южной части материка в северную леса и пустыни меняют свое расположение относительно Кордильер, и это, очевидно, определяется направлением господствующих ветров.

В середине материка лежит широкая промежуточная зона, которая включает в себя среднее Чили и те провинции Ла-Платы, где ветры, приносящие дожди, не встречаются на своем пути с высокими горами и где местность не представляет собой пустыни, но и покрыта лесами. Но если даже, ограничиваясь одной Южной Америкой, принять за правило, что деревья хорошо произрастают там, ветры, приносящие с собой дожди, делают климат влажным, то тогда мы имеем резко выраженное исключение из этого правила виде Фолклендских островов. На этих островах, лежащих на той же широте, что и Огненная Земля, удаленных от нее лишь на расстоянии от 200 до 300 миль, обладающих весьма сходным климатом и почти идентичным геологическим строением, столь же благоприятно расположенными местами и такого же рода торфяными почвами, найдется лишь немного растений, заслуживающих того, чтобы назвать хотя бы кустами; между тем на Огненной Земле невозможно найти ни одного акра земли, не покрытого самым густым лесом. В данном случае направления сильных ветров и морских течений благоприятствуют переносу семян с Огненной Земли, о чем свидетельствуют челноки и стволы деревьев, относимые оттуда и нередко выбрасываемые на берег Западного Фолкленда. Быть может именно поэтому в обеих странах имеется много общих растений; что же касается деревьев Огненной Земли, то попытки развести их Фолклендских островах потерпели неудачу.

За время нашего пребывания в Мальдонадо я собрал несколько млекопитающих, 80 разных птиц и много пресмыкающихся, в числе 9 видов змей. Из крупных туземных млекопитающих тепе распространен только один Cervus campestris. Оленей этих, которые нередко ходят небольшими стадами, чрезвычайно много в области прилегающих к Ла-Плате, и в северной Патагонии. Если медленно подбираться к стаду ползком, припадая к самой земле, то олени из любопытства часто сами подходят к человеку, чтобы рассмотреть его. Таким образом, я, не сходя с места, убил трех животных из одного стада. Несмотря на такую доверчивость и любопытство, они, тем не менее, проявляют исключительную осторожность при приближении человека верхом на лошади. В этой стране никто не ходит пешком, и олень узнает в человеке, врага, лишь когда тот сидит верхом и вооружен боласами. Около Баия-Бланки, недавно основанного поселения в северной Патагонии, я с удивлением увидел, как мало тревожит оленя звук ружейного выстрела: однажды я десять раз стрелял в одно из этих животных с расстояния не более 80 ярдов, и оно гораздо больше пугалось при виде пули, бороздившей землю, чем при звуке выстрела. Истратив весь свой порох, я вынужден был встать (сознаюсь в этом, как это ни стыдно для охотника, который без труда может стрелять птиц на лету) и затем громко звал своих спутников до тех пор, пока олень не убежал.

Огромные размеры костей мегатероидов, к которым относятся мегатерий, мегалоникс, сцелидотерий и милодон, поистине удивительны. Образ жизни этих животных оставался полной загадкой для натуралистов до тех пор, пока недавно профессор Оуэн не разрешил замечательно остроумно эту проблему. Простое устройство зубов у мегатероидов показывает, что они поддерживали свое существование растительной пищей, питаясь, вероятно, листьями и молодыми ветками деревьев; их тяжеловесные формы и большие и сильные загнутые когти так мало приспособлены для передвижения, что, по мнению многих выдающихся натуралистов, эти животные подобно ленивцам, с которыми они близко родственны, должны были питаться листьями, карабкаясь по ветвям спиной вниз. Смело, чтобы не сказать нелепо, представление, будто даже в допотопные времена могли существовать деревья с ветвями достаточно крепкими для того, чтобы выдерживать животных величиной со слона. Профессор Оуэн высказывает гораздо более вероятную мысль о том, что они не карабкались на деревья, а притягивали ветви к себе, обрывали молодые побеги и поедали листья. С этой точки зрения понятно, что колоссальная задняя часть их тела такой ширины и тяжести, что ее едва ли можно представить себе, не видав костей, была им не обузой, а приносила очевидную пользу, и, таким образом, представление об их неуклюжести отпадает. Твердо опираясь на землю большим хвостом и исполинскими ступнями, будто треножником, они могли свободно пускать в ход всю силу своих невероятных мощных передних лап и огромных когтей. Крепко же должно было сидеть в земле дерево, чтобы устоять против такой силы! Помимо того у милодона был длинный растягивающийся язык, как у жирафы, которая благодаря такой изумительной предусмотрительности природы может при помощи длинной шеи доставать свою лиственную пищу. Кстати замечу, что, согласно Брюсу, когда абиссинский слон не может достать веток хоботом, он глубоко бороздит бивнями ствол дерева по всем направлениям, пока не ослабит его настолько, чтобы повалить.

Скелет мегатерия (Megatherium americanum, Cuvier et Blumenbach)

Слои, в которых находились вышеупомянутые ископаемые остатки, лежат не выше 15–20 футов над уровнем океана при приливе; отсюда следует, что с того времени, когда по окрестным равнинам бродили эти огромные четвероногие, здесь произошло лишь небольшое поднятие суши (если только не было еще промежуточного периода опускания, на что у нас нет никаких указаний) и что общий характер местности в то время был, должно быть, почти совсем таким же, как и теперь. Естественно задать себе вопрос, какова была растительность в тот период и так ли жалка и бесплодна, как теперь, была тогда страна. Так как среди погребенных вместе с четвероногими моллюсков столь многие принадлежат к видам, живущим в настоящее время в заливе, я сначала был склонен думать, что тогдашняя растительность походила, вероятно, на нынешнюю; но такое заключение было бы ошибочным, потому что некоторые из этих же моллюсков живут и на роскошном бразильском берегу; да и вообще по характеру обитателей моря никак нельзя судить об обитателях суши. И все-таки я не думаю, чтобы простой факт существования большого числа гигантских четвероногих на равнинах в окрестностях Баия-Бланки безусловно свидетельствовал о том, что здесь когда-то была пышная растительность; я не сомневаюсь в том, что и в бесплодной местности, лежащей несколько южнее, у Рио-Негро, где лишь, изредка попадаются колючие деревья нашли бы себе средства к существованию многочисленные и крупные четвероногие.

Общее мнение таково, что крупным животным требуется пышная растительность, и эта мысль переходит от одного автора к другому; но я решительно утверждаю, что она совершенно неверна, а ведь именно она лишила силы аргументацию геологов во многих очень важных вопросах древнейшей истории земли. Это предвзятое мнение произошло, вероятно, вследствие того, что все привыкли сочетать воедино стада слонов, великолепные леса и непроходимые джунгли в Индии и на островах Индонезии. Однако, обратившись к любому описанию путешествия по южным областям Африки, почти на каждой странице мы найдем упоминания то о пустынном характере страны, то о многочисленных крупных животных, ее населяющих. То же явствует из множества гравюр, изображающих различные местности внутренней Африки. Когда «Бигль» стоял в Кейптауне, я совершил экскурсию внутрь страны, продолжавшуюся несколько дней, и этой поездки мне было больше чем достаточно, чтобы полностью уяснить себе то, о чем я читал.

19 сентября. — Проехали Гуардия-дель-Монте. Это хорошенький разбросанный городок с множеством садов, полных персиковых и айвовых деревьев. Равнина здесь имеет тот же вид, что и вокруг Буэнос-Айреса: низкая и ярко-зеленая трава, участки, заросшие клевером и чертополохом, норы вискаши. Меня очень поразило, как резко изменился вид местности, когда мы перебрались через Саладо. Грубые травы сменились прекрасным зеленым ковром. Сначала я приписал это какому-то изменению в характере почвы, но жители уверяли меня, что и здесь, и в Банда-Орьенталь, где существует такая же большая разница между местностью вокруг Монтевидео и редко населенными саваннами9 провинции Колония, все это объясняется пасущимся и унаваживающим землю скотом. В точности то же самое наблюдается в прериях Северной Америки, где грубая трава высотой от 5 до 6 футов, если пустить на нее пастись скот, превращается в обычное пастбище. Я недостаточно силен в ботанике, чтобы решить, является ли такая перемена следствием введения новых видов, измененного роста тех же видов или же нарушения их численного соотношения. Азара также с удивлением наблюдал эту перемену; его точно так же приводило в недоумение немедленное появление по обочинам каждой тропинки, ведущей ко вновь выстроенному жилищу, растений, не встречающихся в окрестностях. В другом месте он говорит: «Эти лошади (дикие) обыкновенно предпочитают оставлять свои экскременты на дорогах или по обочинам, и на этих местах видишь всегда целые кучи навоза». Не объясняет ли это отчасти, в чем дело? Ведь тут возникают узкие полосы хорошо унавоженной земли, которые служат связующими каналами между обширными участками.

Мы обнаружили, что близ Гуардии проходит южная граница двух европейских растений, которые теперь чрезвычайно распространились здесь. Укроп в громадном изобилии покрывает откосы канав в окрестностях Буэнос-Айреса, Монтевидео и других городов. Зато кард он (Cynara cardunculus) * * * распространен куда шире8. В этих широтах он встречается по обе стороны Кордильер, от моря и до моря. Я видел его в глухих местах в Чили, Энтре-Риос и Банда-Орьенталь. В одной только последней стране многие и многие квадратные мили (вероятно, несколько сот) покрыты массивом из этих колючих растений и непроходимы ни для человека, ни для зверя.

Глава VII ОТ БУЭНОС-АЙРЕСА ДО САНТА-ФЕ

Поездка в Санта-Фе

Заросли чертополоха

Нравы вискаши

Маленькая сова

Соленые ручьи

Плоские равнины

Мастодонт

Санта-Фе

Перемена ландшафта

Геология

Зуб вымершей лошади

Связь между ископаемыми и современными четвероногими Северной и Южной Америки

Последствия великой засухи

Парана

Повадки ягуара

Ножеклюв

Зимородок, попугай и ножехвост

Революция

Буэнос-Айрес

Состояние управления

27 сентября. — Вечером я выехал в Санта-Фе, который расположен на берегу Параны, на расстоянии около 300 английских миль от Буэнос-Айреса. Дороги в окрестностях Буэнос-Айреса после дождей были в очень плохом состоянии. Я не мог себе представить, чтобы здесь мог пробраться запряженный волами фургон; и в самом деле, фургоны двигались со скоростью не больше мили в час, а впереди шел человек, высматривавший, где бы лучше проехать. Волы были совершенно измучены; было бы большой ошибкой предполагать, что с улучшением дорог и ускорением передвижения соответственно возрастают и страдания животных. Мы обогнали обоз из фургонов и стадо скота, державшие путь в Мендосу. Расстояние туда составляет около 580 географических миль, а путешествие совершается обыкновенно за 50 дней. Фургоны очень длинные, узкие и крыты тростником; у них только два колеса, диаметр которых в иных случаях доходит до 10 футов. Каждый из фургонов тащат шесть волов, которых подгоняют остроконечной палкой длиной не менее 20 футов, подвешенной под крышей; для коренных волов употребляют палку покороче, а промежуточную пару подгоняют острым выступом, отходящим под прямым углом от середины длинной палки. Весь инструмент в целом выглядит точно какое-то военное орудие.

У высших и более образованных классов, живущих в городах, наблюдаются, хотя, быть может, и в меньшей степени, те же хорошие стороны, что и у гаучосов, но они, боюсь, отмечены многими пороками, от которых гаучо свободен. Чувственность, насмешка над всякой религией и открытая продажность — явления здесь далеко не редкие. Почти каждого чиновника можно подкупить. Начальник почтовой конторы продавал фальшивые почтовые марки. Губернатор и первый министр открыто общими силами грабят провинцию. Как только в дело оказывается замешанным золото, никто уж и не ждет правосудия. Я знал англичанина, который пошел к верховному судье (он говорил мне, что, не зная еще, как в таких случаях действуют, дрожал, входя в комнату) и сказал: «Сэр, я пришел предложить вам 200 (бумажных) долларов (около 5 фунтов стерлингов), если вы в такой-то срок арестуете человека, который надул меня. Я знаю, это противоречит закону, но мой адвокат (такой-то) рекомендовал мне так поступить». Верховный судья благосклонно улыбнулся, поблагодарил его, и еще не наступила ночь, а тот человек уже был в тюрьме. При такой полной беспринципности у многих руководителей страны и при огромном количестве плохо оплачиваемых беспокойных чиновников народ все-таки надеется, что демократическая форма правления будет иметь успех!

При первом знакомстве со здешним обществом поражают две-три особенности действительно замечательные: вежливость и достоинство обращения, господствующие во всех слоях населения, удивительный вкус в одеждах у женщин и равенство всех слоев общества. На Рио-Колорадо с генералом Росасом обыкновенно обедали несколько человек, содержащих мелкие лавчонки. В Баия-Бланке сын майора зарабатывал себе на жизнь изготовлением папирос и хотел сопровождать меня в качестве проводника или слуги в Буэнос-Айрес, но отец боялся отпустить его одного. Многие офицеры в армии не умеют ни читать, ни писать, но все встречаются в обществе как равные. В Энтре-Риос сала состояла только из шести депутатов. Один из них держал простую лавчонку, и это занятие, очевидно, его не унижало. Всего этого и следовало ожидать в новой стране; тем не менее отсутствие дворянства кажется англичанину несколько странным.

Когда говоришь об этих странах, всегда нужно помнить о том, каким образом были они порождены своей чудовищной родительницей — Испанией. В общем, быть может, они скорее достойны похвалы за то, что было сделано, чем упрека в том, что, быть может, упущено. Но нельзя сомневаться в том, что крайний либерализм в этих странах приведет в конце концов к хорошим результатам. Широчайшая терпимость к чужим религиям, забота о средствах воспитания, свобода печати, льготы для всех иностранцев, и, в особенности, как я считаю своим долгом отметить, для каждого заявляющего малейшую претензию на ученость, — все это будет с благодарностью вспоминать всякий побывавший в испанской части Южной Америки.

6 декабря. — «Бигль» отплыл из Ла-Платы, чтобы никогда более не возвращаться в ее мутные воды. Наш путь лежал к бухте Желания на берегу Патагонии. Прежде чем перейти к дальнейшему, я изложу здесь те немногочисленные наблюдения, которые я сделал в море.

Когда корабль находился в море в нескольких милях от входа в Ла-Плату, а затем против берегов северной Патагонии, нас несколько раз окружали насекомые. Как-то вечером, когда мы были милях в десяти от залива Сан-Блас, воздух, насколько хватало глаз, заполнило огромное множество бабочек, летавших роями или стаями. Даже через подзорную трубу нельзя было найти места, где бы не было видно бабочек. Матросы кричали, что «идет снег из бабочек», и явление это именно так и выглядело. Тут было несколько видов, но в основном бабочки принадлежали к форме очень сходной с английской Colias edusa, но не тождественной с ней. Дневных бабочек сопровождали разноусые бабочки и перепончатокрылые; на палубу сел красивый жук (Calosoma). Известны и другие случаи, когда этого жука видели далеко в море, и это тем более замечательно, что очень многие Carabidae летают редко или вовсе не летают. День был ясный и тихий, таким же точно был и день накануне; легкий ветерок то и дело менял направление. Следовательно, нельзя предположить, что насекомых занесло ветром с берега, а, наоборот, приходится заключить, что они прилетели сами. Громадные рои Colias на первый взгляд наводили как будто на мысль о перелетах, какие совершает, например, другая бабочка, Vanessa cardui; но присутствие других насекомых указывает на то, что это случай иного порядка, и даже затрудняет его понимание. Перед заходом солнца поднялся северный ветер, от которого, должно быть, погибли десятки тысяч бабочек и других насекомых.

Ночью шел дождь, и на следующий день (17-го) дул сильный ветер, с большим количеством града и снега. Мы ехали поперек острова к перешейку, соединяющему Ринкон-дель-Торо (большой полуостров у юго-западной оконечности) с остальным островом. Вследствие того, что здесь в большом количестве убивают коров, остается непропорционально много быков. Они бродят в одиночку или по два, по три вместе и чрезвычайно дики. Я никогда до сих пор не видал таких великолепных животных; по размерам огромной головы и шеи их можно сравнить с греческими мраморными изваяниями. Капитан Саливен сообщает мне, что шкура быка средних размеров весит 47 фунтов, а между тем в Монтевидео шкуру такого веса, к тому же не так хорошо просушенную, считают очень тяжелой. Молодые быки обыкновенно отбегают на небольшое расстояние, но старые не трогаются ни на шаг, разве что бросятся на лошадь со всадником; из-за этого гибнет много лошадей. Один старый бык перешел через болотистый ручей и занял позицию напротив нас на другом берегу; мы напрасно старались прогнать его и. потерпев неудачу, вынуждены были сделать большой крюк. В отместку гаучосы решили оскопить его и сделать впредь безвредным. Чрезвычайно интересно было смотреть, как искусство восторжествовало над силой. Одно лассо было закинуто быку на рога, когда тот бросился на лошадь, а другое — на задние ноги: в один миг чудовище беспомощно растянулось на земле. Когда лассо туго затянуто вокруг рогов свирепого животного, то на первый взгляд кажется не таким-то легким делом снять его, не убив быка, и, я знаю, так бы и пришлось поступить гаучо, если бы он был один. Но с помощью второго человека, захватывающего своим лассо задние ноги животного, быка быстро укрощают: пока его задние ноги держат оттянутыми, он совершенно беспомощен, и первый гаучо может руками снять лассо с рогов и потом спокойно сесть на лошадь; в тот момент, когда второй гаучо, чуть-чуть отступив назад, ослабит натяжение лассо, последнее соскальзывает с ног бьющегося животного, которое, освободившись, встает, отряхивается и тщетно бросается на своего противника.

За всю нашу поездку мы видели только один табун диких лошадей. Эти животные, так же как и коровы, были ввезены французами в 1764 г., и с тех пор и те и другие сильно размножились. Любопытно, что лошади никогда не оставляют восточного конца острова, хотя тут нет никакой естественной границы, которая помешала бы им перекочевать, и хотя эта часть острова ничем не заманчивее всех остальных. Гаучосы, которых я расспрашивал, подтвердили этот факт, но не в состоянии были объяснить его ничем, кроме сильной привязанности лошадей к той местности, к которой они привыкли. Принимая во внимание, что остров заселен животными еще не полностью и что хищных зверей здесь нет, я особенно заинтересовался вопросом о том, чем было задержано их первоначально быстрое размножение. На ограниченном острове какое-нибудь препятствие рано или поздно, но неизбежно должно было возникнуть; однако почему размножение лошадей приостановилось раньше, чем размножение коров? Капитан Саливен приложил много усилий, чтобы помочь мне в исследовании этого вопроса. Служившие здесь гаучосы приписывают это обстоятельство главным образом тому, что жеребцы постоянно переходят с места на место и заставляют кобыл им сопутствовать независимо от того, могут ли следовать за ними молодые жеребята. Один гаучо рассказывал капитану Саливену, что он целый час наблюдал, как жеребец жестоко лягал и кусал кобылу, пока не принудил бросить жеребенка на произвол судьбы. Капитан Саливен может подкрепить этот любопытный рассказ пока только тем, что сам несколько раз находил мертвых молодых жеребят, но ни разу не находил мертвого теленка. Кроме того, трупы взрослых лошадей встречаются чаще трупов коров, — как будто лошади более подвержены болезням и несчастным случаям. Вследствие мягкости почвы копыта их часто растут неправильно, становясь длинными, а это вызывает хромоту. Преобладающие масти лошадей — чалая и серо-стальная. Все родившиеся здесь лошади, как прирученные, так и дикие, ростом весьма невелики, хотя состояние их в общем хорошее; они настолько утратили свою силу, что не годятся для того, чтобы с их помощью ловить на лассо диких коров и быков, и потому приходится нести большие расходы на ввоз свежих лошадей с Ла-Платы. Вероятно, когда-нибудь в будущем в южном полушарии возникнет своя порода фолклендских пони, как в северном есть теперь шотландская порода.

Достигнув западного выхода этой северной ветви канала Бигля, мы поплыли среди множества неизвестных пустынных островов; погода стояла прескверная. Туземцев мы не встречали. Берег почти повсюду был до того крутой, что не раз нам приходилось грести много миль, прежде чем удавалось отыскать достаточно места, чтобы разбить наши палатки; одну ночь мы провели на больших круглых валунах, между которыми гнили водоросли, а когда начался прилив, нам пришлось встать и передвинуть наши спальные мешки. Самой отдаленной западной точкой, до которой мы добрались, был остров Стюарта, так что мы отошли на расстояние около 150 миль от нашего корабля. В канал Бигля мы вернулись по южному рукаву и без приключений добрались обратно до пролива Понсонби.

6 февраля. — Мы прибыли в Вулью. Маттьюс так дурно отзывался о поведении огнеземельцев, что капитан Фиц-Рой решил забрать его обратно на «Бигль»; в конце концов его оставили на Новой Зеландии, где жил его брат — миссионер. С момента нашего отъезда начался систематический грабеж; продолжали прибывать новые партии туземцев; Йорк и Джемми лишились многих вещей, а Маттьюс — почти всего, что не успел зарыть в землю. Всякий предмет, по-видимому, туземцы раздирали на части и делили между собой. Маттьюс рассказал нам, как вынужден был все время держаться настороже, в самом тревожном состоянии; днем и ночью его окружали туземцы, которые старались извести его, не прекращая шуметь над самой его головой. Однажды старик, которому Маттьюс предложил выйти из вигвама, немедленно вернулся с большим камнем в руке; в другой раз пришел целый отряд, вооруженный камнями и кольями, и некоторые из молодых людей, в том числе брат Джемми, принялись кричать; Маттьюс встретил их подарками. Другая группа показывала ему знаками, что его хотят раздеть догола и выдернуть все волосы на лице и теле. Я думаю, что мы прибыли как раз вовремя, чтобы спасти ему жизнь. Родственники Джемми были так тщеславны и глупы, что показывали чужим свою краденую добычу и рассказывали, каким образом приобрели ее. Тяжело было оставлять троих огнеземельцев среди их диких соотечественников; но хорошо было и то, что за себя лично они не опасались. Йорк, сильный, решительный мужчина, был твердо уверен, что хорошо заживет со своей женой Фуэгией. Бедный Джемми выглядел более расстроенным и в то время, не сомневаюсь, был бы рад вернуться к нам. Его родной брат украл у него много вещей. «Как это назвать?» — восклицал он и бранил своих земляков: «Все плохие люди, ничего no sabe (не знают)», — и хотя никогда прежде я не слыхал, чтобы он чертыхался, добавлял: «Проклятые дураки!» Наши трое огнеземельцев провели только три года с цивилизованными людьми, но я уверен, были бы рады сохранить свои новые привычки; впрочем, это, очевидно, было невозможно. Боюсь, более чем сомнительно, чтобы путешествие принесло им хоть какую-нибудь пользу.

Вечером, с Маттьюсом на борту, мы направились обратно к кораблю, но не по каналу Бигля, а вдоль южного берега. Боты были тяжело нагружены, а море бурно, так что переход наш был весьма опасен. К вечеру 7-го числа мы были уже на борту «Бигля», пробыв в отсутствии двадцать дней, за которые прошли 300 миль в открытых шлюпках. 11-го капитан Фиц-Рой лично навестил наших огнеземельцев: они поживали хорошо и лишились еще только очень немногих вещей.

В последний день февраля следующего года (1834) «Бигль» бросил якорь в прекрасной бухточке у восточного входа в канал Бигля. Капитан Фиц-Рой решился на смелую и, как оказалось, успешную попытку пройти, лавируя против западных ветров, по тому же маршруту, по которому мы шли на шлюпках, к поселению в Вулье. Мы не встречали туземцев в большом количестве, пока не оказались близ пролива Понсонби, где за нами увязалось десять или двенадцать челноков. Туземцы совершенно не понимали, зачем мы то и дело поворачиваем, и, вместо того чтобы идти нам наперерез во время каждого галса, безуспешно старались поспевать за нами, следуя тем же зигзагообразным курсом. Я с удовольствием отметил, насколько возрос мой интерес к этим дикарям, после того как соотношение сил резко изменилось в нашу пользу. Во время путешествия на шлюпках я возненавидел самый звук их голосов, — так они нам досаждали. Первое и последнее слово было «яммершунер». Когда, войдя в какую-либо тихую бухточку и осмотревшись, мы уже думали, что спокойно проведем ночь, из какого-нибудь темного уголка пронзительно раздавалось ненавистное слово «яммершунер», а затем взвивался сигнальный дымок, повсюду разнося весть о нашем прибытии. Покидая какое-нибудь место, мы говорили друг другу: «Слава богу, мы, наконец, избавились от этих несчастных!» — как вдруг наших ушей еще раз достигал слабый отголосок зычного крика, слышного на огромном расстоянии, и мы явственно различали «яммершунер». Теперь, однако, чем огнеземельцев было больше, тем было нам веселее, да и в самом деле было очень весело. Обе стороны смеялись, удивлялись, глазели друг на друга; мы жалели их, глядя, как они отдают нашим хорошую рыбу и крабов за тряпки и тому подобное, они же не хотели упускать случая, найдя дураков, которые меняют такие великолепные украшения на какой-то ужин. Всего забавнее было видеть непритворную улыбку удовлетворенности, с которой одна молодая женщина, с лицом, вымазанным черной краской, повязывала вокруг головы несколько лоскутков ярко-красной ткани вместе с тростником. Ее муж, пользовавшийся весьма широко распространенной в этой стране привилегией иметь двух жен, возревновал свою молодую жену за все оказанное ей внимание, переговорил со своими нагими красавицами и вместе с ними отплыл прочь от нас.

Сильный снегопад в горах в течение последних двух дней не позволил мне совершить кое-какие интересные экскурсии. Я попробовал пробраться к одному озеру, которое жители по каким-то непонятным соображениям считают морским рукавом. Во время одной сильной засухи предложили попробовать прорыть канал от него для снабжения окрестностей водой, но патеры, посовещавшись, объявили, что это слишком опасно, ибо если, как полагают, озеро соединено с Тихим океаном, то может затопить все Чили. Мы поднялись на большую высоту, но завязли в снежных сугробах и не только не сумели добраться до чудесного озера, но и с трудом вернулись. Я думал, что мы потеряем своих лошадей, потому что никак нельзя было угадать глубину сугробов, и животные, когда их вели, могли передвигаться только прыжками. Темное небо показывало, что собирается новая метель, и потому мы немало обрадовались, оказавшись внизу. К тому времени, когда мы добрались до подножия, началась вьюга, и счастье для нас, что это не произошло тремя часами раньше.

26 августа. — Мы покинули Хахуэль и снова пересекли котловину Сан-Фелипе. День был настоящий чилийский, ослепительно яркий, и воздух был совершенно прозрачен. Толстый и равномерный покров вновь выпавшего снега сообщал вулкану Аконкагуа и главной цепи великолепный вид. Теперь мы были на пути в Сантьяго, столицу Чили. Мы перевалили через Серро-дель-Тальгуэн и переночевали в маленьком ранчо. Хозяин, толкуя о положении Чили по сравнению с другими странами, был очень скромен: «Кто видит обоими глазами, кто одним, но Чили не видит, я думаю, ни одним».

27 августа. — Перебравшись через множество низких холмов, мы спустились в маленькую закрытую долину Гитрон. В котловинах, расположенных подобно этой на высоте от одной до двух тысяч футов над уровнем моря, растут во множестве два вида акации, оба низкорослые и сильно отличающиеся друг от друга. Эти деревья никогда не встречаются поблизости от моря и составляют еще одну характерную особенность пейзажа котловин. Мы перебрались через низкий кряж, отделяющий Гитрон от большой равнины, на которой стоит Сантьяго. Отсюда открывался поразительный вид: совершенно гладкая поверхность, местами покрытая зарослями акации, и город вдали, расположенный горизонтально у самого подножия Анд, снежные пики которых сверкали в вечернем солнце. Уже с первого взгляда на эту картину совершенно очевидно, что равнина некогда представляла собой внутреннее море. Выехав на ровную дорогу, мы сразу же пустили лошадей галопом и добрались до города засветло.

В Сантьяго я пробыл неделю и прекрасно провел время. По утрам я ездил по разным местам на равнине, а вечером обедал с несколькими английскими купцами, чье гостеприимство в этом городе хорошо известно. Мне неизменно доставляло удовольствие подниматься на небольшой каменистый холм (Санта-Лусия), возвышающийся посредине города. Открывающийся с него вид совершенно изумителен и, как я уже говорил, очень своеобразен. Мне рассказывали, что такой же точно характер имеют города обширного Мексиканского плоскогорья. О самом городе не могу сказать ничего особенного: он не так красив и не так велик, как Буэнос-Айрес, но построен по тому же образцу. Я приехал сюда объездом с севера, а потому решил вернуться в Вальпараисо, свернув на юг от прямой дороги, т. е. несколько более длинным путем.

5 сентября. — В середине дня мы подъехали к одному из висячих мостов из сыромятной кожи, переброшенных через Майпу, большую бурливую реку в нескольких лье к югу от Сантьяго. Эти мосты — прескверная штука. Настил, следующий изгибу висячих канатов, сооружен из связок прутьев, лежащих вплотную одна к другой. В нем было много дыр, и весь мост довольно страшно качался даже под тяжестью человека, ведущего за собой лошадь. Вечером мы добрались до уютной фермы, где было несколько очень хорошеньких сеньорит. Они пришли в ужас, когда я зашел в одну из их церквей — просто из любопытства. Они спросили меня: «Почему вы не перейдете в христианство — ведь наша вера истинная?» Я уверяя их, что я тоже своего рода христианин, но они и слышать этого не хотели, ссылаясь на мои собственные слова: «Разве ваши патеры, даже ваши епископы не женаты?» Представление о женатом епископе казалось им особенно абсурдным, и они не знали, потешаться ли над подобной чудовищностью или ужасаться ей.

Район Кукао — единственное обитаемое место на всем западном берегу Чилоэ. В нем живет около тридцати — сорока индейских семейств, разбросанных на протяжении 4–5 миль вдоль берега. Они совершенно оторваны от остальной части Чилоэ и едва ли имеют возможность хоть что-нибудь продавать, разве что иногда небольшой излишек масла, которое получают из тюленьей ворвани. Они носят весьма приличную одежду собственного производства, и у них вдоволь, еды. Однако они, по-видимому, не удовлетворены своей жизнью, хотя вид у них до такой степени покорный, что больно смотреть. И то и другое объясняется, как я полагаю, главным образом той грубостью и властностью, с какой обращается с ними начальство. Наши спутники, такие вежливые в отношении к нам, относились к бедным индейцам так, как будто то были рабы, а не свободные люди. Они требовали у них съестных припасов и пользовались их лошадьми, не снисходя даже до того, чтобы сказать, сколько заплатят хозяевам и заплатят ли вообще. Утром, оставшись наедине с этими бедняками, мы вскоре снискали их расположение, давши им сигар и мате. Большой кусок сахару был. поделен между всеми присутствовавшими, с величайшим интересом отведавшими новинку. Все свои жалобы индейцы заканчивали словами: «И все потому, что мы бедные индейцы и ничего не знаем; но все было иначе, когда у нас был король».

На следующий день после завтрака мы поехали за несколько миль к северу, на мыс Пунта-Уантамо. Дорога шла по широкому пляжу, о который даже после стольких ясных дней разбивался огромный прибой. Меня уверяли, что после сильного шторма рев его по ночам слышен даже в Кастро, на расстоянии не менее 21 морской мили по холмистой и лесистой местности. Мы не без труда добрались до мыса, из-за того, что тропы были крайне неудобны для ходьбы: повсюду в тени почва быстро превращается в настоящую трясину. Сам мыс представляет собой крутой каменистый холм. Он зарос растением, близким, как я полагаю, к Bromelia и называемым местными жителями чепонес. Пробираясь через эти заросли, мы очень сильно исцарапали себе руки. Меня позабавила предосторожность, принятая нашим проводником-индейцем: он подвернул штаны, полагая, что они нежнее его собственной жесткой кожи. Это растение приносит плод, формой похожий на артишок и наполненный множеством семенных коробочек; в последних заключается приятная на вкус сладкая мякоть, которая здесь высоко ценится. В гавани Лоу я видел, как жители приготовляли из этого плода чини — напиток вроде сидра; таким образом, совершенно справедливо, как замечает Гумбольдт, что почти повсюду человек находит способ приготовления какого-нибудь напитка из продуктов растительного царства. Впрочем, дикари Огненной Земли и, мне кажется, Австралии не дошли до этого искусства.

Берег к северу от Пунта-Уантамо чрезвычайно изрезан и разбит; перед ним множество бурунов, на которых вечно ревело море. М-ру Кингу и мне очень хотелось вернуться, если бы то оказалось возможным, пешком вдоль этого берега; но даже индейцы заявили, что это совершенно невыполнимо. Нам говорили, что люди пробирались напрямик через лес из Кукао в Сан-Карлос, но берегом еще никто не проходил. В такие экспедиции индейцы берут с собой только жареные хлебные зерна и едят их понемногу дважды в день.

26 января. — Вернувшись к перьягуа, мы переправились обратно через озеро и снова сели на лошадей. Все население Чилоэ, пользуясь этой неделей необычной здесь ясной погоды, расчищало землю, выжигая леса. Со всех сторон кверху взвивались клубы дыма. Несмотря на усердие, с которым жители поджигали повсюду лес, я не видел, чтобы им хоть раз удалось устроить большой пожар. Мы пообедали с нашим другом комендантом и приехали в Кастро, — когда уже стемнело. На следующее утро мы выехали очень рано. Через некоторое время со склона крутого холма перед нами развернулся обширный вид — редкое явление на этой дороге — на огромный лес. Вдали, над деревьями, гордо высился Корковадо и к северу от него еще один большой вулкан с плоской вершиной; почти никаких других покрытых снегом вершин этой длинной горной цепи видно не было. Я надеюсь, что долго еще не забуду этого прощального вида на великолепные Кордильеры, возвышающиеся напротив Чилоэ. Ночь мы провели на воздухе, под безоблачным небом, и на следующее утро достигли Сан-Карлоса. Мы прибыли как раз вовремя, потому что еще перед вечером начался проливной дождь.

После двух дней утомительного путешествия на нас еще издали освежающе подействовал вид тополей и ив, растущих рядами вокруг селения и реки Лухан. Вскоре после приезда сюда мы заметили на юге какое-то клочковатое облако темного красновато-бурого цвета. Сначала мы подумали, что это дым от какого-то большого пожара на равнинах, но скоро увидали, что это рой саранчи. Она летела на север и, подгоняемая легким ветерком, обгоняла нас со скоростью 10 или 15 миль в час. Главное ядро насекомых заполняло воздух от 20 и, казалось, до 200–300 футов над землей, и «звук их крыльев был точно грохот запряженных множеством коней колесниц, мчащихся в бой» или, я бы сказал, вернее, точно завывание сильного ветра в снастях корабля. Даже сквозь авангард роя небо казалось гравюрой, отпечатанной меццо-тинто, но сквозь ядро его вовсе ничего не было видно; впрочем, насекомые летели не так плотно, чтобы не могли уклониться от палки, которой я размахивал. Когда они сели, то их было больше, чем листьев в поле, и поверхность земли сделалась из зеленой красноватой; после того как рой сел, отдельные насекомые продолжшш летать из стороны в сторону по всем направлениям. Саранча — обычное бедствие в этой стране: в этом году сюда уже прилетало несколько меньших роев с юга, где, как то происходит, очевидно, во всех частях света, саранча размножается в пустынях. Бедные крестьяне тщетно пытались отвратить нападение, разводя костры, поднимая крик и размахивая ветками. Этот вид саранчи очень похож на знаменитую Gryllus migratorius Востока, а может быть и тождествен с ней.

Мы переправились через Лухан, довольно большую реку, путь которой к морю, однако, известен очень плохо; не выяснено даже, не испаряется ли она и не теряется ли в равнинах. Ночевали мы в Лухане, небольшом селении, окруженном садами и составляющем самый южный возделанный округ провинции Мендоса; он расположен в 5 лье к югу от столицы. Ночью я подвергся нападению (ибо оно никак не заслуживает менее сильного названия) бенчуки, крупного черного, пампасского клопа из рода Reduvius. Нет ничего противнее того ощущения, какое испытываешь, когда по телу ползут эти мягкие бескрылые насекомые, около дюйма длиной. До того как клопы насосутся, они совсем плоские, но после того как нальются кровью, становятся круглыми, и в таком состоянии их легко раздавить. Один клоп, пойманный мной в Икике (они водятся и в Чили, и в Перу), был совершенно тощий. Я положил его на стол, и, хотя вокруг стояли люди, стоило подставить палец, как смелое насекомое тотчас же высовывало свой хоботок, бросалось на палец и, если ему позволяли, сосало кровь. Укус не причинял никакой боли. Любопытно было наблюдать, как во время сосания менее чем за десять минут тело клопа из плоского, как облатка, становилось шарообразным. Однако такого пиршества, которому бенчука был обязан одному из наших офицеров, было достаточно, чтобы насекомое оставалось растолстевшим целых четыре месяца; но уже после первых двух недель оно было совсем не прочь снова полакомиться.

27 марта. — Мы поехали в Мендосу. Страна была прекрасно возделана и похожа на Чили. Эта местность славится фруктами, и в самом деле не найдется ничего, что казалось бы таким цветущим, как эти виноградники и фруктовые сады с фиговыми, персиковыми и оливковыми деревьями. Мы покупали арбузы почти вдвое больше человеческой головы, чудесно освежающие и ароматные, по полпенни за штуку, а за три пенса — полтележки персиков. В провинции обработано и огорожено очень немного земли — немногим больше того, что мы видели по пути между Луха-ном и столицей. Как и в Чили, земля своим плодородием всецело обязана искусственному орошению, и поистине изумительно, какой необыкновенно плодородной становится благодаря орошению голая траверсия.

Следующий день мы провели в Мендосе. В последние годы благосостояние города сильно упало. Жители говорят: «Тут хорошо жить, но очень трудно разбогатеть». У низших сословий те же ленивые и бесшабашные нравы, что у пампасских гаучосов, да и одежда, конская сбруя и образ жизни почти такие же. На мой взгляд, город выглядит каким-то, вялым, заброшенным. Ни прославленной аламедой [бульваром] ни общим видом своим он не может идти ни в какое сравнение с Сантьяго; но приезжим из Буэнос-Айреса, только что пересекшим однообразные пампасы, эти фруктовые сады должны показаться восхитительными. Сэр Ф. Хед, говоря о здешних жителях, замечает: «Они пообедают, а потом уже очень жарко, и они ‘ложатся спать, — ибо что им еще делать?» Я вполне согласен с сэром Ф. Хедом: счастливый удел обитателей Мендосы заключается в возможности есть, спать и бездельничать.