Июля 18 го в полдень на обсерватории больший Арнольдов хронометр под No. 128 м (Box time keeper) показывал менее среднего времени С. Петербурга 2 мя часами 9. 4″, суточное оного отставание было 9″,376. Арнольдов же карманный под No. 1857 м показывал менее среднего времяни С. Петербурга 1 м часом 55. 42″,97 Суточное его отставание было 7″,51З. Третий карманный Пеннигтонов хронометр показывал более средего времени С. Петербурга 0 ч. 0. 23″,63, суточное же отставание его было 5″,215. С. Петербургская обсерватория восточнее Гринвичской 9 часами 1, 12″,4.

Ход сих хронометров в продолжении двух месяцев весьма переменился; ибо при приеме оных Г-м Лисянским в Лондоне было:

Отставание No. 128 — 4″» 88*

Ускорение No. 1856 — 2, 60.

Отставание Пеннигтонова — 0, 70.

Я поставляю обязанностию поместить здесь не только имена Офицеров, но и служителей, которые все добровольно первое сие столь далекое путешествие предприняли. Руские мореплаватели никогда так далеко не ходили: самое дальнейшее их плавание по Атлантическому Океану не простиралось никогда до поворотного круга. Ныне же предлежало им от шестидесятого градуса северной, перейти в тот же градус южной широты, обойти дышущий бурями Кап-Горн, претерпеть палящий зной равноденственной линии. Все сие, равно как и долговременное от отечества удаление и многотрудное около света странствование, казалось бы долженствовало произвесть в них более страха, нежели в других народах, которым плавания сии, по причине частого оных повторения, сделались обыкновенными, однако, не взирая на то, любопытство их и желание увидеть отдаленные страны было так велико, что если бы принят всех охотников, явившихся ко мне с прозьбами о назначении их в сие путешествие, то мог бы я укомплектовать многие и большие корабли отборными Матросами Российского флота.

Мне советовали принять несколько и иностранных Матросов; но я, зная преимущественные свойства Российских, коих даже и Англинским предпочитаю, совету сему последовать не согласился. На обоих кораблях, кроме Гг. Горнера, Тилезиуса, Лангсдорфа и Либанда, в путешествии нашем ни одного иностранца не было.

Находившиеся на корабле Надежде:

Капитан-Лейтенант, Начальник Экспедиции.

Иван Крузенштерн.

Старший Лейтенант, произведенный во время путешествия: в Капитан-Лейтенанты, и Кавалер Макар Ратманов.

Лейтенанты:

Феодор Ромберг.

Петр Головачев.

Ермолай Левенштерн.

Мичман, произведенный во время путешествия в Лейтенанты, Барон Фаддей Биллингсгаузен.

Штурман Филипп Каменнщиков.

Подштурман Василий Сполохов.

Доктор Медицины Карл Еспенберг.

Помощник его Иван Сидгам.

Астроном Горнер.

Естествоиспытатели:

Тилезиус.

Лангсдорф. Сей оставил корабль Надежду 25 июня 1805 года в Камчатке, и перешел на судно Американской Кампании Марию, для предпринятия путешествия к Северозападному берегу Америки.

Артиллерии Сержант, пожалованный во время путешествия в Офицеры, Алексей Раевский.

Кадеты Сухопутного Кадетского Корпуса: Отто Коцебу, Мориц Коцебу.

Клерк Григорий Чугаев.

Парусник Павел Семенов.

Плотничный десятник Тарас Гледианов.

Плотник Кирилл Щекин.

Конопатный десятник Евсевий Паутов.

Конопатчик Иван Вершинин.

Купор Петр Яковлев.

Бомбардиры: Никита Жегалин, Артемий Карпов.

Слесарь Михаил Звягин.

Подшкипер Василий Задорин.

Ботсман Карп Петров.

Квартирмейстеры:

Иван Курганов.

Евдоким Михайлов.

Михаил Иванов.

Алексей Федотов.

Матросы:

Егор Черных.

Иван Елизаров.

Федосей Леонтиев.

Иван Яковлев 1 й.

Егор Мартынов

Василий Фокин.

Филипп Биченков.

Феодор Филиппов.

Матвей Пигулин.

Перфилий Иванов.

Куприан Семенов.

Иван Михайлов 1 й.

Филипп Харитонов.

Даниил Филиппов.

Николай Степанов.

Нефед Истреков.

Мартимиян Мартимиянов.

Иван Михайлов 2 й.

ГЛАВА IV. ПРЕБЫВАНИЕ У ОСТРОВА СВ. ЕКАТЕРИНЫ

Прием на острове Св. Екатерины. — Установление обсерватории на острове Атомирисе. — Усмотрение повреждения мачт на корабле Неве. — Непредвидимое промедление у сего острова. — Примечания об укреплении рейда, о городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, о военнослужащих, о настоящем состоянии сего владения; о торговле и произведениях оного. — Плоды и произрастения, нужные для мореплавателей, и цена оным. — Аглинской капер. — Морские и Астрономические наблюдения.

1803 год. Декабрь. 21

Едва успели мы стать на якорь, как приехал к нам на корабль Офицер из крепости Санта-Круса поздравить с благополучным прибытием; в следующее же утро имели мы удовольствие видеть у себя и самого Коменданта.

Поелику я намерен был, сколько возможно, сократить здесь мое пребывание; то и отправился сего же утра в город Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, находившийся от нас в 91 милях прямо к югу. В сем городе имеет свое пребывание Губернатор; почему и полагал я, что в оном все наши надобности скорее исполнены быть могут. Губернатор Дон Иозеф де Куррадо, Португальский Полковник, к которому явились мы с Г. Лисянским и несколькими Офицерами для засвидетельствования своего почтения, принял нас с чрезвычайною ласкою. Немедленно изъявил он готовность свою к вспомоществованию нам во всем возможном. На каждой из кораблей наших прислал он по Сержанту и приказал им находиться под нашим распоряжением. Он взял у нас роспись всем для нас потребным припасам, и дал приказание одному Офицеру, как возможно, скорее закупить оные в разных местах на острове и матерой земле. Он был столько благосклонен, что заставил своих людей рубить для нас дрова; о сем просил я его особенно потому, что работа сия, по причине великих жаров крайне тягостная, могла бы нанести вред здоровью наших служителей. Он позволил нам учредить на малом острове Атомирисе свою обсерваторию, которая была нам весьма нужна, как для поверки хода хронометров, который на пути нашем от Тенерифа на всех трех очень переменился, так и для других полезных наблюдений, которые Доктор Горнер надеялся произвести на южном полушарии неба, к чему Европейские Астрономы редко имеют случай.

Распорядив таким образом дела наши, возвратился я на корабль уже ночью. Посланник со свитою своею остался на берегу. Губернатор очистил для него половину своего дома, свиту же поместил в своем собственном загородном доме, находящемся недалеко от города в приятнейшем месте. По прибытии моем на корабль, салютовал я на другой день крепости Санта-Круса 13 ю выстрелами, на которые равным числом ответствовано было. В сей же день сделал нам честь Комендант своим посещением с несколькими Офицерами, и обедал на корабле моем. Между тем послал я одного из своих Офицеров на берег для отыскания удобного места к налитию водою и починке бочек. Он избрал для сего небольшое селение, называемое Сант-Михель, лежащее в прекраснейшем месте. Чистая вода проведена трубами от водопада к мельнице для сарочинского пшена, которая однако же редко действует. В три дня весьма легко запастися можно всем количеством воды, хотя бы оное простиралось и более 100 бочек. При сем случае встречается только одно то неудобство, что место сие отстоит от корабля на 5 миль; но если иметь большой баркас, то и сие затруднение будет не слишком чувствительно. Г. Горнер учредил свою обсерваторию еще в тот же день на показанном месте. Работа на корабле производима была с величайшею поспешностию, и я наверно полагал через десять дней быть в состоянии продолжать наше плавание, но неожидаемое донесение Г-на Лисянского лишило меня сей приятной надежды. Он известил, что мачты грот и фокь корабля Невы столь повредились, что он почитает необходимо нужным поставить новые. В стране, в коей нет никакой торговли, следовательно и людей, способных к доставлению всех надобностей для приходящих кораблей, обстоятельство сие сопряжено было с чрезвычайными трудностями, которые, без помощи Г-на Губернатора, могли бы задержать нас несколько месяцов. Поелику готовых мачт здесь вовсе нет; то Губернатор немедленно послал нарочных в близ находящиеся леса, в которых хотя и скоро найти можно годные для мачт деревья; однако же главнейшее затруднение, по причине чрезвычайной тяжести оных, состояло в их доставлении к берегу. При весьма усердном вспомоществовании Г-на Губернатора, пребывание наше здесь, посему неприятному и совсем неожидаемому обстоятельству, продлилось более 5 ти недель.

Мужчина острова Нукагивы

На другой день по утру окружили корабль многие сотни плававших Островитян, принесших в руках и на головах кокосы, бананы и плоды хлебного дерева для продажи. Королевская фамилия прибыла на корабль по утру в 7 часов, которую повел я в каюту для того, чтоб одарить каждого. Портрет жены моей, написанный маслеными красками, обратил особенно на себя их внимание. Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые вероятно почитали они великою красотою, нравились каждому столько, что всякой на них указывал. Зеркало так же не меньше их удивляло. Хотя они и осматривали стену позади оного для изведания странного сего явления; однако нельзя думать, чтоб некоторые из них не имели случая видеть оного прежде. Но большое зеркало, в коем видеть могли все тело, долженствовало быть для них нечто новое. Королю понравилось смотреться в него столько, что он при каждом посещении приходил прямо в каюту, становился пред сим зеркалом и из самолюбия ли или любопытства смотрелся в него, к немалой моей скуке, по нескольку часов сряду.

Вознамерясь ехать на берег как для отдания визита Королю, так и для осмотрения пресной воды, которою налиться следовало, и не желая, чтоб в отсутствии моем находились на корабле гости, приказал я сделать пушечный выстрел, поднять красной флаг, объявить корабль Табу[32] и вдруг прервать всякую мену. Следствием сего было то, что никто более не смел на корабль всходить; однако плававшие около оного не удалялись. В 10 часов поехал я на берег с Господином Посланником и большею частию корабельных Офицеров. Оказанная нам Королем и его родственниками: приязнь, и общее островитян расположение подавали мне великую надежду на мирный прием по нашем прибытии на берег; но не взирая на то, почитал я за нужное взять предосторожность и ехать к ним вооружась лучшим образом. И так, кроме шлюбки своей, взял я с собою еще гребное судно и шесть человек с ружьями. Каждый из гребцов имел два пистолета и саблю, все Офицеры вооружились весьма достаточно. Агличанин и Француз сопутствовали нам как толмачи для переговоров. Чрезвычайное множество народа собралось в том месте, где выходили мы на берег, что по причине сильных бурунов было довольно затруднительно. Между оным не находилось ни Короля ни его родственников; однако островитяне были учтивы и почтительны. По испытании пресной воды, которая оказалась весьма хорошею, пошли мы к стоявшему недалеко от берега дому, у коего ожидал нас сам Король. В 500 шагах от дома встречены мы дядею его, которой купно был ему и отчим, и назывался всегда отцем Королевским. При 75 ти летней старости казался он совершенно здоровым. Живость глаз и черты лица его показывали в нем решительного и неустрашимого мужа. Он был, как то мы узнали после, один из величайших воинов своего времени, и теперь имел еще перевязанную рану около глаза. В руке держал длинной жезл, которым тщетно старался удержать народ, толпившийся за нами. Взяв меня за руку повел в длинное, но узкое строение, в котором сидела Королевская мать рядом со всеми своими родственницами, казалось, нас ожидавшими. Едва коснулись мы пределов сего жилища, вдруг встретил нас сам Король и приветствовал с великою искренностию и приязнию. Народ остановился и мало по малу рассеялся; ибо жилище Короля есть Табу. Я должен был сесть в средине женщин Королевской фамилии, которые смотрели на нас с великим любопытством, держали за руку, и обращали особенное внимание свое на шитье наших мундиров, шляп и прочее. На лицах их изображалось такое добросердечие, что я не мог не почувствовать к ним приязни. Каждую одарил я пуговицами, ножами, ножницами и другими мелочами; но сии вещи не произвели в них той радости, которой ожидать следовало. они обращали свое внимание более на нас самих, нежели любовались подарками. Дочь Короля, женщина лет около 24 х и его невестка, несколькими годами моложе первой, превосходили других своею красотою, и были столь хороши, что и в Европе не не признали бы их красавицами. Все тело их покрыто было желтою тканью; на голове не имели никакого украшения; черные волосы были завязаны крепко в пучек близ самой головы. Тело их, сколько позволило видеть покрывало, не было испещрено, как у мущин; но оставлено в природном состоянии. одни только руки расписаны до локтей черными и желтыми узорами, придающими вид коротких перчаток, каковые нашивали прежде обыкновенно наши дамы.

Всеобщее верование волшебству составляет, кажется мне некоторую часть их религии; поелику жрецы признаются в оном искуснейшими. Однако некоторые и из простого народа почитаются за разумеющих сию тайну. Волшебство сие называется Кага и состоит, по расказам их, в следующей не вероятной басне: волшебник, ищущий погубить медленною смертию того, кто ему досадит, старается достать харкотину его, урину или испражнение. Полученное смешивает с некиим порошком, кладет в мешечек, сплетенной отменным образом, и зарывает в землю. Главная важность заключается в искустве плести правильно употребляемой на то мешечек и приготовлять порошек. Срочное к тому время полагается 20 дней. Как скоро зарыт будет мешечек, тотчас оказывается действие оного над подпавшим чародейству. Он делается болен, день ото дня слабеет, наконец вовсе лишается сил и через 20 дней умирает. думать должно, что таковая баснь распространена в народе хитрыми людьми, дабы заставить других себя бояться, и быть в состоянии вынуждать у них подарки. Сие подтверждается тем, что если тот, над кем делается чародейство, подарит волшебника свиньею, или иным каким знатным подарком, хотя бы то было в последний день срока, то может откупиться от смерти. Волшебник вынимает из земли мешечик, и больной мало по малу выздоравливает. Кажется такой несбыточной обман не мог бы долго сохранять к себе доверенности, но может быть, принаравливание оного к естественным припадкам, или и вподлинно некоторое в здравии расстройство, могущее приключаться от силы воображения того, над кем совершается колдовство, поддерживают доверенность к оному. Робертс, впрочем человек рассудительный, и Француз верили действию сего волшебства. Последний употреблял всевозможное, но тщетное старание узнать тайну чародейства, чтобы освободиться от неприятеля своего Робертса, которого он не надеялся лишишь жизни другим каким либо, кроме сего, способом; потому что Агличанин, имея ружье, мог охранять себя всегда сим талисманом, превосходящим и самое Кага; но чтобы сделаться еще страшнее для своих неприятелей, убедительно просил Робертс меня и Капитана Лисянского дать ему пару пистолетов, ружье, пороху, пуль и дроби. Мы, сожалея, что не можем исполнить прозьбы человека, бывшего нам во многом полезным, представили ему, что естъли бы он и получил от нас некоторой запас пуль и пороху; то сохранение на острову сей драгоценности не может остаться тайным. беспрестанно воюющие Островитяне овладеют неминуемо таким сокровищем и истощат оное скоро, при чем жизнь его подвергнется непременно еще большей опасности, которой будет сам причиною. Доказательства наши казались ему основательными и он успокоился. Мы расстались с ним, как добрые приятели, снабдив его вещьми другими, полезнейшими пуль и пороха.

Робертс казался человеком нетвердых мыслей и непостоянных свойств, однако рассудителен и доброго сердца. Главнейший его недостаток в сем новом его жилище, как то подтверждал и непримиримой враг его Ле-Кабрит, состоял в том, что он неискусен в воровстве, а потому часто находился в опасности умереть с голоду. Впрочем, поколику разум превозмогает невежество, Робертс приобрел мало по малу от дикого народа великое к себе уважение, и имеет над оным более силы, нежели какой либо из их отличнейших воинов. Для Короля сделался он особенно нужным. Ни мало не сомневаюсь я, чтобы он острову сему не мог принесть более пользы, нежели миссионер Крук, препроводивший на оном некоторое время для того, чтобы обратить Нукагивцев в Христианскую веру, не помыслив, что их надобно прежде сделать людьми, а потом уже Христианами. Мне кажется что проворный и оборотливый Робертс, к успешному произведению сего на самом деле способнее быть может и Крука и всякого другого миссионера. Он построил себе хорошенькой домик, имеет участок земли, обработываемой им прилежно в надлежащем порядке, старается о приведении возможного в лучшее состояние, что здесь до него неизвестно было и по собственному его признанию ведет жизнь счастливо. Одна только мысль попасться в руки Канибалов его беспокоит. Предстоящей войны боится он особенно. Я предложил ему, что готов отвезти его на острова Сандвичевы, откуда удобно уже найдет случай отправиться в Кантон; но он не мог решиться оставить жену свою, которая в бытность нашу родила ему сына, и, вероятно он окончит жизнь свою на Нукагиве.

23 го в широте 31°,13 и долготе 221 найдено склонение магнитной стрелки 1°,2 восточное. В следующее утро, в долготе 223° было оное 0°,2 западное; в вечеру того же дня под широтою 31°,20 и долготою 225°,00 возрасло сие западное склонение до 2°,49. Отсюда можно заключить, что мы перешли чрез магнитной меридиан под 31°,15 широты северной и 222°,20 долготы западной.

24–25

24 го был первой хороший день с отплытия нашего из Камчатки, которым и не упустили мы с Господином Горнером воспользоваться для поверения своих хронометров. Два вычисления лунных расстояний от Венеры, взятых каждым из нас в половине шестого часа утра показали в полдень долготу 223°,21. Из семи вычислений лунных расстояний от солнца, между коими величайшая разность была 6,45 , вышла долгота в полдень 223°,28. По Арнольдову хронометру No. 128 и Пеннингтонову, неразнствовавшим в сей день ни одною секундою, найдена оная = 223°,16; по малому же Арнольдову No. 1856 = 223°,30,45″. 25 го среднее из 20 ти лунных расстояний от солнца, обсервованных в следующий день, показало погрешность No. 128 только две минуты. Сие близкое сходство не позволяло сомневаться нам о верном ходе хронометров и я с нетерпением ожидал скоро увидеть берег Японии, положение которого могли мы при сих обстоятельствах определить с точностию. Множество бабочек, морских нимф, береговых птиц, плавающих древесных ветвей и травы уверяли нас довольно, что мы находились от оной в близости.

28 го в 10 часов пред полуднем показалась нам наконец Япония на NW в то самое время, когда наблюдали мы лунные расстояния, по которым, так же как и по вчерашним наблюдениям, вышла погрешность хронометра No. 128, только несколько минут. Немедленно переменил я курс свой и велел держать на NW при слабом WSW ветре. В полдень широта наша, обсервованная многими секстантами с великою точностию, была 32°,5,34″; долгота по No. 128 226°,22,15″. В сие самое мгновение находился от нас высокой мыс на NW 28° в расстоянии около 36 миль. Пред сим мысом видно было несколько малых островков, но оные, уповательно, соединяются с матерою землею. Ветр, дувший до сего слабо, сделался в 4 часа по полудни немного свежее и способствовал нам подойти ближе к земле; но при захождении солнечном все еще находились мы в расстоянии от ближайшего к нам берега более 20 миль, где достать дна не можно было 120 саженями.

29, 30. Октябрь 1–3

Видимые нами пределы земли пеленгованы на NW 20°,30 и NW 41° упомянутой мыс был юговосточнейший сего берега. Положение его от корабля не способно было к точному определению долготы и широты однако я полагаю, что погрешности состоять в нескольких разве минутах. Сей мыс лежит по наблюдениям нашим под 3S°,38,30″ широты и 226°,43,15″ долготы и есть вероятно южный мыс Сикокфа. От оного, берег круто заворачивается к северу и кажется, что составляет залив, коего северный и западный берега могли мы видеть. От залива простирается берег на WNW и в сем направлении, казалось, находится бухта. Гористый, ближайший к мысу берег склоняется мало по малу до того места, в коем полагали мы другой залив; после же возвышается опять вдруг так, что в задней части полагаемого нами залива образуется великая долина, ограничиваемая с восточной стороны цепью гор, а с другой утесистыми горами, из коих преимущественно отличаются две своею высотою; от чего сия часть берега весьма приметна. Надежда моя продолжать описание сего берега скоро уничтожилась. На рассвете следующего дня видели мы землю на NW 10°; но, только что начали держать курс к оной, вдруг помрачилось небо. Мы не только потеряли берег из виду; но и видимой наш горизонт простирался не далее одной Аглинской мили. Ветр дул сильно от NO; дождь шел беспрерывно. При сих обстоятельствах почитал я приближение к берегу бесполезным и опасным; наипаче же потому, что мы на карты, хотя оные были и лучшие, не могли никак положиться. Оные не заслуживали доверенности по несходству в показаниях долготы и широты главных мест, положения берегов, островов и даже пролива Вандименова. Мы стали держат курс к WSW и W под малыми парусами. Под вечер сделался ветр еще сильнее. Великой дождь продолжался беспрестанно. Небо грозило страшными тучами. Почему я и решился под зарифельными марселями остаться до утра. В полночь сделался совершенной шторм. Тогда мы поворотили к Осту и продолжали лежать сим курсом во весь следующий день, в которой буря свирепствовала с прежнею силою. Ночью шторм утих и ветр сделался от SO. На рассвете дня начало проясниваться. Скоро после показалось и солнце. Почему и направили мы курс свой к берегу. Но сильное волнение от SO и беспрестанное понижение ртути в барометре, не взирая на сияние солнечное, позволившее с довольною точностию обсервовать нам широту 31°,7 северн. и долготу 297°,40 западн., были верными предвестниками нового от SO шторма. До 11 ти часов продолжали мы плыть к западу, потом поворотив к югу поставили столько парусов, сколько кораблю нести можно было. В полдень состояние погоды не позволяло уже более сомневаться о наступающей бури. Волны, несущиеся от SО, казались горами. Бледной цвет солнца скоро помрачился бегущими от SО облаками. Ветр, постепенно усиливаясь скрепчал в один час по полудни до такой степени, что мы с великою трудностию и опасностию могли закрепить марсели и нижние паруса, у которых шкоты и брасы, хотя и по большей части новые, были вдруг прерваны. бесстрашие наших Матросов, презиравших все опасности, действовало в сие время столько, что буря не могла унести ни одного паруса. В 3 часа по полудни рассвирепела наконец оная до того, что изорвала все наши штормовые стаксели, под коими одними мы оставались. Ничто не могло противустоять жестокости шторма. Сколько я ни слыхивал о тифонах, случающихся у берегов Китайских и Японских, но подобного сему не мог себе представить. Надобно иметь дар стихотворства, чтобы живо описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш. По изорвании штормовых стакселей, мы желали поставить зарифленную штормовую бизань, но сего сделать совершенно было не возможно и потому корабль оставался без парусов на произвол свирепых волн, которые, как казалось ежеминутно поглотить его угрожали. Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант спасли нас от сих бедствий.

22, 23

Декабря 22 го уведомили Посланника, о прибытии курьера из Эддо с повелением, чтобы ввести корабль наш во внутреннюю гавань для починки. В 10 часов следующего утра, не взирая на довольно свежий ветр от NO и сильный дождь приехали к нам два Баниоса со своею флотилиею и отвели Надежду во внутренний залив, где мы в расстоянии около четверти мили от пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. В сей самой день пришли также две Китайские Ионки; через несколько же дней после еще четыре. Седьмая, принадлежавшая к числу оных, разбилась во время шторма у берегов острова Гото; бывшие на ней люди спаслися и по прошествии нескольких недель привезены на Японских судах в Нангасаки.

Следующие малодостаточные известия, касающиеся Китайской торговли сообщены мне здесь толмачами:

Китайцы имеют позволение присылать в Нангасаки двенатцать купеческих судов из Нингпо.[97] Из оных пять приходят в Июне, а отходят в Октябре месяце; другие же семь приходят в Декабре, а уходят в Марте или Апреле. Груз судов сих составляют по большей части сахар, чай, олово, слоновая кость и шелковые ткани. Мне не удалось узнать от толмачей, чтобы чай принадлежал также к привозимым из Китая товарам, но заключаю потому, что при отходе нашем из Нангасаки предложили нам два рода оного, Японской и Китайской. Мы избрали первой; и нашли, что он гораздо хуже последнего. Судя по собственному испытанию, полагаю я, что все сообщенное от разных писателей о преимущественной доброте Японского чаю слишком увеличено. Японской чай, присланной Губернатором Посланнику по прибытии нашем в малом количестве, равно и тот, которой пили Офицеры при аудиенции у Губернатора, много уступает лучшим сортам Китайского.[98]

Вывозимой Китайцами из Японии товар состоит в некотором количестве красной меди, канфоры, лакированных вещей, на большею частию в каракатицах, которые употребляются в Китае вместо лекарства; сверх того в некотором морском растении и сушеных раковинах, кои употребляются в пищу. Сушеные раковины, называемые Японцами Аваби почитаются в Китае отменною пищею. Оные, как то мы сами собою испытали, действительно вкусны и могут составлять надежную часть морской провизии; потому, что не портятся чрез многие годы и смешанные с солониною делают похлебку вкусною и питательною.

Судя по числу приходящих в Японию Китайских судов, следовало бы полагать, что привозимый на них груз довольно знатен; ибо Ионка мало уступает величиною своею судну в 400 тонов, хота и мелко ходит. Однако я думаю, что все, привозимое двенадцатью Ионками можно было бы удобно погрузить на двух судах в 500 тонов. Ионка выгружается здесь в двенатцать часов, но с величайшим беспорядком. Весь груз укладывается в мешках и в малых ящиках, которые сгружая бросают, не щадя ни мало ни товаров, ни гребного судна. Такелаж Ионки составляют почти одни немногие ванты; почему тяжелые вещи не могут, с осторожностию, ни поднимаемы быть на судно, ни с оного спускаемы. Невероятною кажущаяся небрежность при выгрузке произходит от следующего: когда придет в Нангасаки Китайская Ионка; то на другой день отводят всех людей, даже и самого начальника в Китайскую факторию. Японцы делаются господами судна и товаров и производят одни выгрузку. Китайцы не могут придти прежде на свое судно, как только за несколько дней до отхода в море. По выгружении совсем судна вытягивают оное при первом новолунии или полнолунии, то есть во время высокого прилива, на берег так, что при отливе стоит оно на сухой земле. Построение Ионок есть таково, что сие не вредит им много; о небольшом же повреждении помышляют мало негостеприимственные их хозяева. Кроме двенадцати приходящих Китайских судов, должны находиться всегда два, как залог, в Нангасаки. Сими последними располагают Японцы как своею собственностию. Доказательством тому служит, что они предоставили одно из оных для нашего употребления. Сколь мало стараются Японцы о наблюдении выгоды Китайцев, оное доказывается также и следующим: когда пространство магазейнов, окружавших замок Посланника, оказалось недостаточным к помещению пустых наших водяных бочек; то немедленно очищены были для нас магазейны, ближайшие к Мегасаки из принадлежащих Китайцам.

Бурная и пасмурная погода, наставшая тотчас по отходе нашем из Нангасаки, сделала вовсе тщетным мое намерение изведать западную сторону островов Гото. Мы определили многие пункты на восточной стороне оных с довольною точностию, что могло бы послужить нам хорошим средством к основательному узнанию числа и величины сих островов, которые до ныне никем еще не описаны, выключая, может быть, Капитана Кольнета, о журнале коего впрочем ничего неизвестно. Сверх сего были бы мы в состоянии изведать весь югозападной берег Японии даже до части, лежащей против Тсус-Сима, не нарушая данного мною Японцам обещания; поелику обратной наш путь предлежал необходимо в близости сего берега.

По усмотрении берега на рассвете начали мы держать курс в параллели острова Тсус-Сима. В 8 часов 37 минут находилась от нас восточная оконечность сего острова прямо на W, а малый остров, означенный на Арро-Смитовой карте и, вероятно, открытый Капитаном Кольнетом, которого именем я оной и называть буду, прямо на Ост. В полдень обсервованная широта была 34°,35,35″; долгота же до трем нашим хронометрам, разнствовавшим между собою только 30 секундами, 230°,16,45″ запад. Северная оконечность острова Тсус находилась тогда на WtN, a высокая, плоская, близкая к оной гора, на SW 85°. В 1 час по полудни лежала от нас северная оконечность прямо на W.

Остров Тсус простирается почти прямо от севера к югу, длина его 35 миль; ширины определить было не можно: но судя по горам виденным нами в довольном от берега расстоянии, думаю я, что оная менее 10 или 12 миль, а может быть, и южной оконечности, лежащей под 34°,6,30″ широты и 230°,43,00″ долготы, берег сего острова простирается почти на NO до другой оконечности, выдавшейся далеко в море на востоке, где казалось, разделяется остров на две части, или по крайней мере составляется там залив, углубляющийся далеко во внутренность. На восточной стороне последней оконечности находится также большой залив, в котором должны быть весьма хорошие места для якорного стоянья. От сего мыса, лежащего под 34°,18,45″ широты и 230°,3l’15» долготы, направляется положение острова несколько к западу. Я назвал его Фида-Буонгоно, именем доброго Нангасакского Губернатора, оказывавшего нам такую благосклонность, каковой редко ожидать можно от деспотического исполнителя воли Японского ГОСУДАРЯ. Северная оконечность острова Тсус лежит по наблюдениям Господина Горнера в широте 34°,40,30″ долготе 230°,38,30″ вышеупомянутая же плоская гора, стоящая не далеко от сего мыса в широте 34°,32,00″.[120] Северная и восточная часть сего острова гористее южной; однако и на сей последней видели мы несколько гор довольно высоких с белыми на вершинах пятнами, кои признавали мы снежными. Итак весь остров состоит из цепи умеренно высоких гор, прерываемой низкими долинами. Мы проходили мимо сего острова не в таком близком расстоянии, чтобы могли рассмотреть на нем хлебопашество; но о сем как по положению его, так и по трудолюбию Японцов сомневаться не можно. Множество прекрасных заливов и якорных мест, виденных нами довольно ясно, вероятно споспешествуют весьма много к торговле жителей с восточными и западными их соседами. Сказывали нам, что Корейцы, коих сообщение с Япониею недавно вовсе пресеклось, продолжают посещать сей остров ради торговли.[121]

Склонение магнитной стрелки найдено нами здесь несколько минут только к западу. Глубина в расстоянии от 12 до 15 миль по восточную сторону острова 75 саженей; грунт мелкой песок, ил и раковина. Остров Кольнет состоит из голого, кругловатого камня, имеющего в окружности от 6 до 7 миль, сходствующего видом с островом Гуд, одним из островов Мендозовых. Он лежит под 34°,16,30″ широты и 230°,4,15″. От мыса Фида-Буонго лежит он прямо на Ост в расстоянии 24 миль. Остров сей показан на Арро-Смитовой карте точно на востоке от северной оконечности острова Тсус, а потому и думать надо, что капитан Кольнет проходя сей остров в пасмурную погоду видел только восточную его оконечность и счел ее северною оконечностию.[122]

В близости селения у залива Лососей нашли мы несколько Аиноских хижин, сделанных из коры древесной, похожих видом на солдатские палатки. Две из сих хижин покрыты были Японскими рогожами, из коих в одной приметили много спрятавшихся женщин. нельзя думать, чтоб сии бедные хижины были и зимним жилищем в таком суровом климате. Оные конечно временные, летния; зимния же, уповательно, находятся от берега гораздо далее, куда проложены многие тропинки. Аины оставляют, может быть, на лето зимния свои жилища, и селятся на сие время для рыбной ловли ближе к берегу.

Широта якорного нашего места была 46°,41,15″, N, и долгота 217°,28,00″, W. Японское селение, находящееся у устья малой речки, лежало на NW, в 21 милях, и так широта оного 46°,43,00″. По карте открытий корабля Кастрикома, помещенной в атласе Лаперузова путешествия под N 47, должно находишься устье сей речки под 47°,35. Погрешность в широте 52 минуты кажется невероятною. Может быть Француская копия с Фризовой карты снята неверно. Тамари Анива лежит по наблюдениям нашим под 46°, 30, 20″ и 217°,8,25″; итак в определенной до нас широте её, нашлась погрешность 32 минуты. Глубина, во всем заливе показана на Голландских картах также весьма неверно. Она уменьшается постепенно до четырех саженей. Грунт везде твердой ил, смешанной с мелким песком. При входе в залив у мыса Анива грунт каменистой, но на глубине от 12 до 4 х саженей ил мягкой, зеленой. Залив Анива и служащий продолжением ему залив Лососей, лежат в одинаком направлении от N к S; а потому последний и не защищен ни мало от господствующего здесь южного ветра; следственно и не обещает безопасного якорного места. Сверх того жестокой бурун причиняет великое затруднение в приставании к берегу, однако думать можно, что во время полной воды, приставать безопаснее. Японские, плоскодонные лодки ходят чрез буруны во всякое время. В продолжении двусуточного нашего здесь пребывания приметили мы, что ночью дует слабо ветр с берега, у коего бывает тогда тихо; в 7 же часов утра переходит он к S, и дует чрез весь день с моря довольно сильно. Прикладного часа не могли мы определить с точностию, однако я полагаю, что без дальней погрешности можно положить оный 4 1/2 часа. Гавань в заливе Тамари Анива, которая осмотрена Капитан-Лейтенантом Ратмановым, хотя и защищена несколько от южного ветра, однако так мала, что корабли некоторой величины не могут стоять в ней безопасно. Может быть у мыса Анива нашлося бы лучшее место для пристани, но нам, при выходе из залива во время сильного ветра и туманной погоды, не удалось осмотреть восточной стороны оного, как то имел я намерение. Если есть там место для безопасного пристанища, то в заливе сем преимущественно может какая либо промышленная Европейская нация завести селение. Оное служило бы местом для складки Европейских товаров. Сим образом заведение торговли с Японцами, Корейцами и Китайцами могло бы произведено быть всего удобнее. Сии народы приходили бы тогда на судах своих в залив Анива сами, для мены их товаров на Европейские. Они сверх того произведения свои стали бы менять особенно на рыбу и пушной товар, как на такия вещи, которые сделались для них необходимыми, и которые можно промышлять здесь в великом изобилии. Даже и Камчатка удобно могла бы получать оттуда Европейские товары, хотя правда и за одни наличные деньги, потому что оная, выключая малое количество соболей, не имеет ничего такого, чтобы можно было здесь променивать. Нигде, может быть, не находится такого великого множества китов, как в здешнем месте. Даже и малый залив Лососей наполнен был ими столько, что с осторожностию должно было ездить на берег. Корабль наш при входе в залив и выходе из оного окружен был китами. В заливе Терпения видели мы оных едва ли не более. Вероятно, что Японцы не начали еще заниматься китовою ловлею, которая доставила бы им выгоднейшую торговли отрасль, а особливо если находятся здесь, как то очень полагать можно, Кашелоты (Physeter Maerocephalus. Linn), коих жир и амбра очень дороги. Сии две вещи и самим Японцам весьма нужны; первая для употребления на свечи, которых расходится у них весьма много; а вторая как главная вещь в малой аптеке, каковую имеет при себе всякой Японец. Японцы, превосходящие в любострастии самых Турок, часто употребляют последнюю для возбуждения оного.[144]

«Нам не трудно было, продолжал старец Тума, отмстить обиду свою убиением оскорбивших нас Россиян; но мы не хотим расторгнуть дружеской связи с Россиею, и желали лучше терпеть, и ожидать твоего правосудия, о коем столь много нам расказывали.» Губернатор, по точном исследовании, дела, нашел жалобы Чукчей основательными и сделал им совершенное удовлетворение. Тогда пришел Чегро-Тума с подчиненными ему старшинами опять к Губернатору, и по изъявлении глубочайшей благодарности, просил его принять несколько дорогих мехов в подарок. Губернатор выслушал их с великим удовольствием, но подарков не принял, кроме бездельицы, которую он наконец взял, чтоб не огорчить достойного Туму. Он одарил напротив того сам Чукчей горячим вином, холстиною, сукном и другими вещами, которые частию привез для того с собою, а частию купил на месте. Такой поступок, свойственный Г. Кошелеву, удивил Чукчей несказанно. «Каждый Россиянин, сказал достойный Тума, исполненный удивлением, наипаче же имеющий хотя малое начальство, думает быть в праве требовать от нас подарки, и при малейшем в том сопротивлении нас обижает, и не редко даже грабит; но ты верховный повелитель во всей обширной сей стране, не только не приемлешь из приносимого тебе с желанием от всего сердца благодарными Чукчами ни малейшего дара, но и одаряешь их еще драгоценнейшими вещами. Мы сего никогда не видывали, никогда даже и не слыхивали.» потом вынул Тума из ножен кинжал с концем преломленным: «Смотри великий Генерал, продолжал он: вот сей самый кинжал обещался я покойному своему дяде, (коему следовал Тума преемником в верховной власти над Чукчами) не изощрять никогда против Россиян. Здесь торжественно повторяю мое обещание и говорю: что конец кинжала сего не будет во всю жизнь Тумы изощрен против твоих соотечественников. Объяви о сем своему ИМПЕРАТОРУ.»

Губернатор, во время пребывания своего в Каменном пригласил однажды Чегро-Туму к своему обеду. Тума отговаривался сначала от сего приглашения, и отвечал, что сия честь для него слишком велика. Генерал, сказал он, есть человек знатный; как могу я обедать с ним вместе, а особливо будучи не Христианином? Его единоверцы соотечественники презирают того, кто не носит креста, как знака Христианина. Генерал отвечал на то, что рад будет сердечно обедать за одним столом с верховною Главою храброго народа Чукчей.

При прощании с Губернатором все Чукчи просили его, усердно посетить их еще будущею зимою; но когда он представил им невозможность исполнить их прозьбу, тогда начали они просить его, прислать к ним вместо себя своего брата, которой, говорили они, должен быть верно такой же, как и ты, доброй. Чукчи не обманывались в том ни мало. Сей любви достойный Офицер, бывший с нами в Японии, как уже прежде упомянуто, одарен всеми теми качествами, которые к брату его привлекли всеобщую любовь и почтение в сей обширной области им управляемой.[155]

3–4

Благосклонный Губернатор препроводил с нами то короткое время, которое мы еще оставались на якоре. Он на другой день поутру по прибытии своем приехал к нам на корабль, и оставался у нас до после обеда следующего дня. Потом поехали мы с ним на берег на небольшое пиршество им приуготовленное по обычаю Камчадалов. Все Офицеры, кроме тех, кои не могли отлучишься участвовали в оном, быв привлечены не самым балом, но желанием провесть последние минуты с почтенным Губернатором и его братом. Я позволил при сем также и третей части служителей быть зрителями сего Камчатского празднества. В час пополуночи возвратились мы на корабль. Ветр в то самое время сделался северной. Мы подняли гребные суда, снялись с якоря, и в 4 часа утра 5 го Июля находились уже вне залива.

ГЛАВА V. ИССЛЕДОВАНИЕ ВОСТОЧНОГО БЕРЕГА ОСТРОВА САХАЛИНА

Надежда выходит из Авачинской губы. — Усмотрение Курильских островов. — Проход проливом Надежды. — Буря близ мыса Терпения. — Приход к берегу Сахалина. — Вид оного. — Описание мыса Терпения. — Сравнение между долготами, выведенными по хронометрам и по лунным расстояниям. — Величайшая погрешность, могущая произойти при сих последних наблюдениях. — Удобнейшие инструменты к взятию лунных расстояний. — Продолжение исследования Сахалина к N от мыса Терпения. — Гора Тиара. — Низменность здешнего берега. — Опасные мели в некоем от берега расстоянии. — Продолжительные туманы. — Достижение северной оконечности Сахалина. — Описание мысов Елисаветы и Марии. — Обретение Татарского селения у залива между сими мысами, названного мною северным заливом. — Описание сего залива. — исследование северозападного берега Сахалина. — Низменность оного. — Усмотрение противолежащего берега Татарiи. — Приход к каналу, разделяющему остров Сахалин от Татарии. — Принужденное назад возвращение. — Сильные течения у канала. — Предполагаемая близость устья реки Амура. — Остановление на якорь на северозападной стороне Сахалина в заливе, названном Надеждою.

1805 года Июль. 2

В сей деревне, состоящей из 15 или 18 домов, должно находишься всех жителей от 60 до 70; потому что мы видели совершенно-летних не более 25 тb, коиорые конечно все показывались как по обязанности для: защищения своей собственности, так и из любопытства. Селение у северного залива гораздо более сей деревни, как числом домов, так и количеством народа, что доказывает виденное там Лейтенантом Левенштерном множество людей, одетых в богатое платье. Сии долженствовали быть Начальники, следовательно и число их подчиненных полагать надобно несравненно превосходнейшим. Итак — если принять, что жителей в нем вдвое более, т. е. 140, a в другом меньшем, находящемся у северного же залива 50, в третьем на северозападной стороне, виденном нами в некотором отдалении, 100, число же жителей в разных местах по одиначке рассеянных домов 50; тогда число всех поселившихся здесь Татар будет составлять 400, которое по мнению моему можно скорее уменьшить, нежели увеличить.

Сей залив, названный мною именем корабля нашего Надеждою, есть место довольно открытое, следовательно для якорного стоянья мало удобно, а особливо по тому, что грунт вообще каменистой. Он находится в широте 54°,10,15″, долготе 217°,32,36″. Хотя и легко запасаться в нем дровами и водою, хотя в рыбе также великое изобилие; однако положение его таково, что он редко посещаем быть может мореплавателями.

Возвратясь на корабль в 1 час по полудни, тотчас снялись мы с якоря и пошли из залива. В предъидущей главе упомянуто, что сильное течение от юга препятствовало нам осмотреть противолежащий берег Татарии. Почитая важным узнать сколько нибудь основательнее о его положении, желал я более всего увериться: простирается ли берег Татарии от мыса Хабарова, т. е. дальнейшей, виденной нами на севере оконечности, еще в прежнем своем NW направлении, или склоняется от оного вдруг к западу, как то я с достоверностию полагаю, и как то показывается на картах, приняв, что виденное нами на севере от мыса Ромберха низменное предбрежие есть тот самый остров, которой на картах означается в одинаком направлении с матерым берегом, от чего и имеет вид полумесяца.

Итак я при крепком ветре от SSO велел держать курс SWtW. Ход корабля был не менее 6 1/2 и 7 узлов. С 7 часов показало корабельное счисление, что мы перешли 30 миль. Горизонт от S до NW был весьма чист, так что мы могли бы непременно усмотреть берег и посредственной высоты, в расстоянии 25 до 30 миль. Мыс Хабаров долженствовал лежать от нас тогда на SW в расстоянии не более 12 миль; но мы не могли приметить никакого берега даже и с саленга. Сие доказывало сильное действие течения к северу. Наблюдения, произведенные в следующий день, подтвердили то действительно, и показали место наше 35 милями севернее счисления. В канале действовало течение конечно сильнее, нежели вне оного в открытом море. Итак расстояние наше от мыса Хабарова долженствовало быть вместо 12 миль, уповательно, вдвое или и еще более. Таковое расстояние и тонкой туман, покрывавший вершины высокого берега, были конечно причиною, что мы не могли усмотреть оного. Если бы берег от мыса Хабарова продолжался еще в NW направлении, хотя бы на 9 или 10 миль; то мы, не взирая на сильное течение, приближились бы к нему столько, что неминуемо увидели бы его. Сие обстоятельство служит верным доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова приемлет направление к W, а может быть еще и к WSW. До захождения солнца оставалось полчаса только, итак мы не могли иметь никакой уже надежды увидеть берег; но прежде совершенного выхода нашего из канала, хотел я еще один час держать путь прямо на W, чтобы по уменьшению или увеличиванию глубины заключить: приближаемся ли, или удаляемся от берега? В 7 часов найдена глубина 28 саженей, а в 8 часов, семью милями западнее, 35 саженей, грунт песчаный. Сие показывало, что мы удалялись от берега и служило новым доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова не продолжается в прежнем своем направлении. Пред самыми сумерками приказал я еще осмотреть наиточнейше, приметен ли берег; однако не увидели никакого. На SW казалось впрочем нашему Матросу, имевшему острое зрение, нечто черневшееся; но он не мог полагать с достоверностию, чтобы то был берег. Тогда сожалел я очень, что не воспользовался получасовым дневным светом, и не остался при прежнем SWtW курсе. Может быть при оном увидели бы берег и его направление, хотя разность расстояния и составляла не более 3 1/2 миль.