Архив категории » По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp «

31.07.2015 | Автор:

Людская, проданная на своз из-за ветхості сыном поэта Г. А. Пушкиным, впервые была вое становлена в 1955 году. Во флигеле две комнаты показывающие быт крестьянской дворни сел; Михайловского при Пушкине. В первой комнат; представлены старинные предметы крестьянско го домашнего обихода того времени.

Налево от главного входа еще двери, веду щие во вторую комнату людской. В ней точне такая же, как и в первой комнате, русская беле ная печь, но только здесь уже с деревянными по­латями, прикрытыми пологом — занавеской из домотканой льняной ткани. В этой комнате три окна. Вдоль двух стен стоят деревянные лавки, на них и около них на полу — самопрялка с куделью, старинные прялки, веретена, сукала (для сучения нити). Около стола, покрытого льняной ска­тертью, железный кованый светец для лучины. На настенной полочке — старинный расписной берестяный короб для хранения вышивок, кружев, тканей, вязаний. На простенках между окнами, в широких деревянных рамках небольшие зер­кальца.

В этой половине в пушкинское время со всей усадьбы собирались дворовые девушки для занятия рукоделием и мелким кустарным ремес­лом: ткали, пряли, вышивали, лепили из глины игрушки. Сюда частенько заглядывал ссыльный поэт послушать хор девушек, потолковать с кре­стьянами об их житье-бытье. Может быть, здесь и лежат истоки позднего пушкинского суждения о содержании русских народных песен: «Вообще несчастие жизни семейственной есть отличитель­ная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание —

Подпись: Л юдская
или жалобы красавицы, выданной замуж насиль­но, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похорон­ный».

Многое из того, что слышал здесь поэт, вошло в его поэтический словарь. И сейчас, когда смот­ришь на крестьянские вещи и предметы быта, представленные в людской, невольно приходят на память пушкинские слова: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!»

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Святогорский монастырь стоит в пяти кило­метрах к югу от Михайловского, на восточной окраине поселка Пушкинские Горы (при Пуш­кине— Святые Горы), называвшегося в давние времена «слободой Тоболенец».

Основанный в 1569 году псковским наместни­ком князем Юрием Токмаковым по приказу Ива­на Грозного, монастырь должен был укрепить подступы к соседнему городу Воронину — опор­ному пункту на границах русских земель. Чтобы

обосновать причину создания монастыря с рели­гиозной точки зрения, и была сочинена легенда о явлении иконы «Пресвятыя Богородицы» на Синичьей Горе, «иже ныне зовома Святая Гора». О «чудесном явлении», как сообщает псковская летопись, князь Токмаков дал знать в Москву Ивану Грозному, который и «повеле на той горе устроити церковь каменну во имя пресвятыя Бо­городицы честного и славного ее успения и повеле быти обители» (т. е. монастырю).

После разгрома Баторием Воронича Свято­горский монастырь скрыл за своими стенами уцелевших защитников города и стал благопо­лучно процветать, владея обширными угодьями и крепостными крестьянами. В конце XVII века он среди русских монастырей по старшинству числился двадцать седьмым.

Позже, по указу 1764 года, монастырские зем­ли были включены в состав дворцовых, и Свято­горский монастырь (к которому раньше были приписаны и другие монастыри), потеряв свое и административное значение, с 32 оставленными ему десятинами земли, стал быстро хиреть. В пушкинское время здесь было всего двенадцать «черных» монахов, которые постоянно вели тяж­бу с окрестными крестьянами из-за земли.

Монастырь обнесен высокой каменной стеной длиной в семьсот метров, образующей широкий монастырский двор в виде четырехугольника. Во дворе — длинное каменное здание со светел­кой наверху. Это так называемый Братский кор­пус, в котором помещались трапезная и кельи монашеской братии. Сейчас в одной половине Братского корпуса размещается музыкальная школа, другая половина служит залом, в котором Пушкинский Заповедник ежегодно устраивает выставки художников. Во дворе разбит сквер с цветником, в центре которого стоит бюст Пуш­кина работы скульптора И. Гинцбурга.

Во двор ведут двое ворот: старинные Ана — стасьевские ворота и Святые ворота, реставри­рованные в 1962 году.

Успенский собор Святогорского монастыря ^

image045

Подпись: Братский корпус в Святогорском монастыре

У Анастасьевских ворот, там, где дорога сво­рачивает влево, в сторону Михайловского, стоит памятник Пушкину (в бронзе), выполненный скульптором, народным художником СССР Е. Белашовой и архитектором Л. Холмянским. Памятник сооружен в 1959 году.

Центром монастыря была «церковь камен — на» — Успенский собор, построенный псковскими мастерами в соответствии с традициями псков­ского храмового зодчества.

Собор состоит из центральной части, стены которой, полуметровой толщины, сложены из камня-плитняка, и двух приделов: северного и южного, — пристроенных к собору в 1770—1776 годах на средства «замаливавших» свои грехи окрестных помещиков.

Свод центральной части покоится на четы­рех массивных каменных столбах, потолок и верх боковых стен усеяны отверстиями; в них вставлены для лучшей акустики так называемые «голосники»: глиняные, напоминающие удлинен­ные горшки, сосуды.

В алтарной части собора, слева, лежит ка­менная плита с надписью: «Здесь положено тело младенца Платона Пушкина, родившегося 1817 го­да, ноября 14-го дня. Скончавшегося 1819-го года, июля 16-го дня. Покойся, милый прах, до радост­ного утра». Это могила брата поэта, Платона, умершего в Михайловском и погребенного в его присутствии. Во время ремонтных работ в конце XIX века могила была скрыта под толстым слоем цемента и обнаружена при реставрации собора в 1948 году.

В соборе помещены документы, фотографии, рисунки, которые рассказывают об истории со­оружения памятника на могиле Пушкина, о ре­ставрационных работах на могиле поэта в 1899—1902 годах и в 1953 году.

Справа от главного входа маленькая дверца ведет на лестницу, поднимающуюся к деревян­ным хорам, сделанным под потолком в виде балкона. Рядом еще одна дверь, которая ведет к монашеской келье. В ней сейчас воссоздана обстановка, типичная для монастырской кельи в пушкинское время. Строго и сурово убранство этой каморки: у стены стоит деревянный топчан с сундучком-подголовником, у щелевидного, как бойница, окна стоит деревянная парта, на ней старинные рукописные книги, перо с чернильни­цей, скамья, мерцающая лампадка.

Все это невольно воскрешает в памяти сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» в пушкин­ском «Борисе Годунове» и величественно-мудрый образ летописца Пимена.

Работая в Михайловском над «Борисом Году­новым», Пушкин, по собственному признанию, широко пользовался, кроме других материалов, старинными русскими летописями, стараясь в них

|| Пушкинский Заповедник /£/

«угадать образ мыслей и язык тогдашних времен».

Близость овеянного историей Святогорского монастыря еще более усилила интерес Пушкина к русским историческим древностям, и не случай­но здесь существовало предание, сообщенное игу­меном Иоанном, что «Пушкин живо интересовал­ся монастырскими книгами и древностями, для чего ему, Пушкину, отводили в монастыре келию, которую он испещрил своими надписями по сте­нам, так что приходилось ее белить после его ухода.

Он был хорошо знаком с иеромонахом Васи­лием, который тогда ведал монастырскою библио­текою».

Наблюдения над жизнью монастырской бра­тии тоже нашли место в творчестве поэта. В эпо­ху Пушкина Святогорский монастырь был своего рода «исправительной колонией», куда за прелю­бодеяния, пьянство, богохульство, непослушание церковным властям и т. д. ссылали на «покаяние» монахов из многих монастырей. О том, какие здесь можно было встретить колоритные типы монахов, говорят хотя бы такие записи игумена Ионы в монастырском диариуше (книге записей происшествий): «1820 мая дня. Иеромонах Васи­лий отлучился самовольно в слободку Тоболенец и напившись в питейном доме допьяна за неделю праздника девятой пятницы и продолжал даже до возвращения из Пскова крестного хода со Святыми иконами и в Ярманку девятой пятницы при многолюдном собрании, находясь в пьяном виде в неприличных монашескому званию и край­не соблазнительных и постыдных поступках, и в должности своей неисправным таскаясь в сло­бодке безобразно в одном подряснике и ходя в ярмарочное время около лавок требовал от куп­цов на пьянство денег»…

Другая запись: «1824 сентября 16 дня в во­скресенье приходил сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он 15 дня в субботу был в кабаке и просил вина в долг у жены сидельце-

вой, а как она ему в долг не давала, то он вскоча в застойку бил ее, изодрав ее рубаху и руку об­кусав.

В которые дни монах Агафон самовольно от­лучался в слободку и дрался близ кабака с му­жиками, а не быв в монастыре сутки двое сказы­вался больным и привезен был в телеге на за­втра не был в заутрене в обедню пришел пьяной и настоятель приказал Кирилы вывести за что и был посажен после обедни при всей братии в цепь большую».

Все это, безусловно, было хорошо знакомо Пушкину, когда он создавал образы пьяниц- забулдыг Мисаила и Варлаама. «Отец Варлаам» так и сыплет прибаутками да поговорками, не забывая о вине: «…Отец Мисаил, да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино… да вот и оно!»; «выпьем же чарочку за шинкарочку», «иное дело пьянство, а иное чванство», «эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать не нужна тебе вод­ка, а нужна молодка, дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна за — ботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим». По свидетельству А. Н. Вульфа, надзиравший за ссыльным Пушки­ным игумен Иона, большой любитель выпить, часто повторял: «Наш Фома пьет до дна, выпьет, поворотит, да в донышко поколотит».

В «Борисе Годунове» Варлаам говорит о Гри­гории: «Да что он за постник? Сам же к нам на­вязался в товарищи, неведомо кто, неведомо от­куда, да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал…»

Пушкин, имея в виду такой «площадной» стиль речи в трагедии, писал: «Стиль трагедии смешанный. Он площадной и низкий там, где мне приходилось выводить людей простых и грубых, что касается грубых непристойностей… это писа­лось наскоро…» Так и представляешь себе, как Пушкин, вернувшись из Святогорского монасты-

ря, по горячим следам, «наскоро» писал в речи Варлаама эти грубости, в обилии слышанные только что от монастырской братии.

«Угадывать язык» действующих лиц «Бориса Годунова» помогло Пушкину и живое, тесное об­щение его с народом на монастырских ярмарках, которые устраивались трижды в год. Особенно многолюдной бывала ярмарка «в девятую пятни­цу после пасхи» — «девятник», — когда «в оный монастырь несколько тысяч простого народа со­бирается но со своим изделием, оное продают, а от других покупают что им нужное».

Гостиные ряды располагались в монастыр­ском дворе и за ним, торговля шла по многу дней, в течение которых здесь не умолкал шум многолюдной ярмарочной толпы, беспрерывно входившей и выходившей через двое ворот мона­стыря — Анастасьевские и Святые.

В такие дни Пушкин в крестьянском наряде и наведывался в монастырь, «любил ходить на (монастырское) кладбище, когда там «голосили» над могилками бабы, и прислушиваться к бабье­му «причитанию», сидя на какой-нибудь могилке.

На ярмарках в Святых Горах Пушкин любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие тянули «Лазаря» и где пар­ни и девушки водили хоровод, плясали, или где крестьяне перебранивались и спорили. «Пушкин простаивал с народом подолгу», — свидетельст­вовали современники.

Кучер Пушкина П. Парфенов рассказывал: «Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пят­ницу, ну, народу много собирается, и он туда ха­живал, как есть, бывало, как дома: рубаха крас­ная, не брит, не стрижен, чудно так, палка желез­ная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают!»

Вот этот народ — нищие, «плакальщицы», кре­стьяне, артельные люди — и давал Пушкину яр­кие и богатые впечатления и для «Бориса Году-

нова» и для многих других его творений, прони­занных народным духом.

Об этом рассказывает экспозиция северного придела монастыря.

Среди других материалов здесь помещены записи Пушкиным народных песен, гравюры на дереве В. Фаворского «Борис Годунов» (иллю­страции к пушкинскому произведению), редкий портрет (парусина) Бориса Годунова работы неизвестного художника конца XVII века, народ­ный лубок «Убийство царевича Дмитрия» (такие лубки продавались на монастырских ярмарках), рисунок Н. Ульянова «Пушкин среди крестьян на ярмарке» (1936 год), литографии XIX века А. Ор­ловского и А. Скино «Пляшущие крестьяне» и «Слепцы», картина Б. Щербакова «Святогорский монастырь» (1936 год) и другие.

Отдельно рассказывается об истории созда­ния монастыря как опорного пункта на подступах к Вороничу. Здесь интерес представляет старин­ный план Пскова и его пригородов, составленный Стефаном Баторием в 1581 году (с оригинала, хранящегося в архиве Ватикана), рисунок (ре­конструкция) Воронича в XVI веке.

В этом же приделе стоят макеты (из гипса) Успенского собора и Святых ворот, выполненные архитектором В. П. Смирновым.

В Южном приделе собора размещена по­стоянная выставка «Дуэль, смерть и похороны Пушкина».

Различные документы (в репродукциях), вы­сказывания современников, литографии, рисунки, картины, в том числе художников А. Пирашкова «Умирающий Пушкин» и В. Федорова «Увоз тела Пушкина из Петербурга» и «Похороны Пушки­на» (обе написаны в 1937 году), портрет Пушки­на работы художника А. Линева (1836 год, ко­пия) и другие материалы рассказывают о послед­них годах жизни поэта, о дуэли с Дантесом, о по­хоронах в Святогорском монастыре.

Почти в центре придела специальной оградой означено место, надпись на котором гласит:

«Здесь в Ночь с пятого на шестое февраля 1837 го­да стоял гроб с телом Пушкина». Поэту не было еще тридцати восьми лет, он погиб в пору небы­валого расцвета своего поэтического гения.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Рядом с людской, под сенью вековых лип стоит еще один флигелек — дом управляющего имением. Восстановлен он в 1962 году по доку­ментам и описаниям пушкинского времени.

Подпись:
В доме этом при Пушкине две комнаты зани­мал управляющий имением, в третьей помеща­лась вотчинная (усадебная) контора.

Сейчас во всех трех комнатах музей. В пер­вой комнате (слева от входа) экспозиция расска­зывает о положении псковского крепостного кре­стьянства в пушкинское время, о социальном со­ставе населения Псковщины того времени, об изучении этого края и крестьянской жизни Пушкиным. Открывает экспозицию высказыва­ние Герцена: «Я не жалею о двадцати поколе­ниях немцев, потраченных на то, чтобы сделать возможным Гёте, и радуюсь, что Псковский оброк дал возможность воспитать Пушкина». Здесь даны карты Псковской губернии и Опо- чецкого уезда (в который входило при Пушки­не село Михайловское) того времени (из атла-

са, составленного псковским губернским земле­мером И. С. Ивановым в 1835 году), несколько иллюстраций на тему «Крестьяне на барщине»; литография и акварель с видами тогдашней псковской деревни.

Рядом помещена карта Псковщины с обозна­чением на ней мест крестьянских восстаний в 1826 году; дается сообщение о том, что положе­ние псковского крепостного крестьянства в то время было самым тяжелым во всей нечернозем­ной полосе: 80 процентов крестьян было барщин­ных и только 20 процентов — оброчных (оброк был более легким видом крепостной эксплуата­ции). Тут же слова Пушкина: «Только одно страшное потрясение могло бы привести к осво­бождению крестьян».

Отдельный стенд рассказывает о путешест­виях поэта по Псковщине. Здесь можно видеть карту Псковской губернии с нанесением маршру­тов поездок Пушкина по ней, рядом — несколько видов мест того времени, посещавшихся поэтом: Острова, Опочки, Голубева, Лямонова, Белья, Пскова.

Отдельно представлены материалы, на осно­ве которых был восстановлен флигелек.

Рядом в витрине предметы, найденные при раскопках фундамента этого флигеля во время восстановления: янтарная серьга, несколько ста­ринных пуговиц от одежды, монеты того времени, старинная кавалерийская шпора, вилка, замок, расписная глиняная чернильница и другие.

В одной из витрин документы о земельных владениях Ганнибалов-Пушкиных в Псковской губернии XVIII—XIX веков.

У окна, на небольшом столике, макет господ­ского дома в Петровском — имения двоюродного деда поэта П. А. Ганнибала (работы В. Самород — ского).

Экспозиция второй комнаты (с выходом в сад) рассказывает о влиянии псковской дерев­ни на творчество Пушкина, в ней дается (в до­кументах того времени) характеристика кресть-

янского хозяйства Михайловского. Тут же авто­портрет Пушкина в крестьянской холщовой ру­бахе, несколько его рисунков (все в копиях).

Рядом портреты крестьян — современников Пушкина: Афанасия из деревни Гайки («Дед Афанасий», рисунок художника В. Максимова, 1899 год) и Ивана Павлова (художник В. Мак­симов, 1872 год). Приводится воспоминание Афа­насия о Пушкине (запись 1891 года): «Когда Пушкин приехал в Михайловское, он никакого внимания не обращал на свое сельское и домаш­нее хозяйство; где его крестьяне и дворовые, на его ли работе, или у себя в деревне. Это было как-будто и не его хозяйство».

Материалы экспозиции, представленные в этих двух комнатках флигелька, показывают бедственное положение крепостного крестьянства Псковщины того времени, рисуют такие детали крепостного и дворянско-помещичьего быта, ко­торые не ускользнули от зоркого глаза гениаль­ного поэта, найдя отражение в его произведениях. Без глубокого знания крестьянской и поме­щичьей жизни, приобретенного в Михайловском (в том числе и на примере своей родовой усадь­бы), Пушкин не писал бы так уверенно в «Рома­не в письмах»: «Небрежение, в котором мы остав­ляем иных крестьян, непростительно… Мы остав­ляем их на произвол плута-приказчика, который их притесняет, а нас обкрадывает. Мы прожи­ваем в долг свои будущие доходы — и разоряем­ся; старость нас застает в нужде и в хлопотах. Вот причина быстрого упадка нашего дворянства: дед был богат, сын нуждается, внук идет по миру. Древние фамилии приходят в ничтожество, новые подымаются и в третьем поколении исчезают опять».

А в одном из писем к Вяземскому поэт писал, что «с Ольдекопом и отцом можно умереть без денег». Пушкин здесь сам воочию видел всю бес­хозяйственность своего отца, у которого в 1826 году в Михайловском по ревизской сказке числилось всего восемьдесят восемь душ крепост-

ных (вспомним, что у Абрама Петровича Ганни­бала их здесь было около восьмисот, у Осипа Аб­рамовича—более двухсот пятидесяти).

«Барство дикое», картины бытия мелкопоме­стного дворянства и крепостного крестьянства нашли потом отражение в «Дубровском», в «По­вестях Белкина», в «Капитанской дочке» и дру­гих произведениях поэта.

В третьей комнате флигелька воссоздана об­становка конторки управляющего имением. У од­ного из окон стоит деревянная лавка с несколь­кими снопами знаменитого псковского льна, ста­ринное конторское бюро с откидывающейся (для письма) крышкой, на нем часы. Вдоль стен — три больших сундука для хранения оброчных взно­сов, на одном из них выставлены образцы домо­тканых, крестьянской работы, старинных льня­ных тканей. На полу кованый железный светец для свечи, на конторке подсвечники со свечами. Несколько стульев, сделанных по образцу тех, которые были в Михайловском при Пушкине; огромные подвесные весы, безмен, ковш — мера для зерна.

У входа висит пожелтевший листок, на кото­ром написано: «Расписание, в какие дни из

Санкт-Петербургского Императорского Почтамта приходит и в какие уходит белорусская почта с почтовых станций в Острове, Опочке, Новорже — ве и Синске.

Приходит: по понедельникам и пятницам.

Отходит: во вторник и пятницу».

Опальный поэт хорошо помнил это расписание.

В дни, когда из Михайловского отправляли почту, он почти каждый раз посылал письма своим друзьям, с нетерпением ожидая их писем, чтобы встретить в них поддержку, сочувствие, добрый совет, услышать от них о мерах, которые они должны были предпринять (по велению свое­го сердца и по просьбам Пушкина) для облегче­ния и изменения его судьбы, и часто, получив письмо, он уходил из дому в парк, чтобы остаться наедине со своими раздумьями.

Михайловский парк — неотъемлемая, важ­нейшая часть мемориального облика сегодняш­него Михайловского. Созданный при основании усадьбы дедом Пушкина О. А. Ганнибалом в по­следней четверти XVIII века по тогдашним об­разцам садово-парковой архитектуры, он хорошо сохранился до настоящего времени. Парк зани­мает около девяти гектаров.

Он разделен на две половины: восточную и западную — центральной подъездной магист­ралью — Еловой аллеей, которая начинается сразу же за декоративным кругом, расположен­ным у господского дома.

Здесь высятся огромные, тридцатиметровые ели-великаны, которым уже по двести лет, и под их густой сенью вспоминаются слова поэта о родовом парке:

И сени расширял густые Огромный, запущенный сад,

Приют задумчивых дриад.

<гЕвгений Онегин»

По обе стороны Еловой аллеи, в ее начале, густые заросли орешника, и часто на высоких, гибких орешинах можно видеть белку. В 1956 го­ду Еловая аллея была восстановлена в тех раз­мерах, которые имела при Пушкине. Вдоль нее. между отдельными вековыми деревьями, остат­ками прежней аллеи, посажены молодые елки. Еловая аллея пересекает дорогу из Михайлов­ского в Тригорское и тянется на четыреста пять­десят метров. На противоположном от усадьбы конце она замыкается невысоким холмиком, на котором при Пушкине стояла фамильная часов­ня. Может быть, она и навеяла ему поэтический образ, созданный здесь:

Всё волновало нежный ум:

Цветущий луг, луны блистанье,

В часовне ветхой бури шум…

<гРазговор книгопродавца с поэтом»

Еловая аллея ►

Подпись: 'Л

image022

Часовня исчезла из-за ветхости после смерти Пушкина, от нее остался только фундамент, ко­торый был обнаружен в 1956 году во время рас­копок. Около этого места на огромной двухсот­летней сосне, между тремя расходящимися ство­лами ее вершины, темнеет большое гнездо, в нем испокон веков гнездится семья черных воронов, очень редких в этих краях.

Направо от Еловой аллеи отходит узкая ал­лейка. Мимо «парковых затей» — «горки-парна — са» и прудика с перекинутым через него мости­ком — она ведет к «старому ганнибаловскому пруду», одному из живописнейших уголков ми­хайловского парка. Вековые деревья так тесно сгрудились по его берегам, что густая тень от них делает водную гладь пруда черной, и его поэтому по давней традиции иногда называют «черным прудом».

На берегу пруда на огромных стройных сос­нах уже много-много десятков лет гнездятся се­рые цапли — по местному «зуи» (отсюда и часто встречающееся в то время название всей усадь­бы—Зуево). В этом уголке парка всегда перво­зданная тишина, нарушаемая изредка гортанным резким вскриком цапли да шорохом падающей из лапок белки еловой шишки. Под гнездовьями «зуев» лежат крупные перья, иногда увидишь и желторотую еще нахохлившуюся цаплю, выпав­шую из гнезда. Часто встречаются холмики зем­ли, вырытые кротами, а чуть подальше — «лисьи ямы». Здесь невольно вспоминаются пушкинские строки:

Там на неведомых дорожках Следы невиданных зверен.

По левую сторону Еловой аллеи, в глубине парка, деревянная шестигранная беседка с невы­соким шпилем, восстановленная на месте такой же пушкинской беседки. От нее радиально в раз­ные стороны расходятся четыре аллейки. Одна из них, березовая (восстановлена в 1954 году),

Подпись: Пруд около Еловой аллеи
ведет к небольшому прудику, заросшему ряс­кой, от которого начинается одна из красивейших аллей парка — Липовая аллея. Она особенно хо­рошо сохранилась. Аллея живописна не только густой сенью и двумя зелеными уютными бесед­ками, венчающими ее концы, но и причудли­востью форм деревьев, не похожих одно на дру­гое.

Среди почитателей Пушкина за этой аллеей закрепилось и другое название — «аллея Керн», связанное с посещением Анной Петровной Керн села Михайловского в июне 1825 года.

Племянница хозяйки Тригорского П. А. Оси­повой, приезжавшая к ней погостить в деревню летом 1825 года, когда у них в доме часто бывал ссыльный Пушкин, А. П. Керн сама так расска-

image024

зывает в своих воспоминаниях о прогулке в Ми­хайловское:

«Тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское. Пушкин очень обра­довался этому, и мы поехали. Погода была чу­десная, лунная июньская ночь дышала прохла­дой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипа­жах: тетушка с сыном в одной; сестра, Пушкин и я в другой. Ни прежде, ни после я не видела его так добродушно веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов: хвалил луну, не называл ее глупою, а говорил: «Люблю луну, когда она освещает красивое лицо». Хвалил природу…

Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад,

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

«Он пал в полном расцвете сил, не окончив своих песен, не досказав того, что имел сказать. За исключением двора и его приближенных весь Петербург плакал; только тогда стало видно, ка­кую популярность приобрел Пушкин» (А. И. Гер­цен).

По многочисленным свидетельствам современ­ников, многие десятки тысяч людей разных сосло­вий прошли через квартиру поэта, прощаясь с ним.

Эта, невиданная доселе, демонстрация народ­ного горя испугала царя, власти боялись, что начнутся народные манифестации.

До последнего момента держались в сек­рете время и место похорон поэта. Когда же, вспомнив не раз высказанное желание поэта быть похороненным рядом с Михайловским, решили прах поэта везти в Псковскую губер­нию, то все это было обставлено предосторож­ностями.

Трагическая весть о гибели поэта распростра­нилась с молниеносной быстротой. Полицейские власти доносили правительству, что, по сведе­ниям, «многие расположены следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губер­нии… что будто бы в самом Пскове предполага­лось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, при­готовив к этому жителей Пскова».

И вот, опережая траурный кортеж, псковско­му губернатору Пещурову полетело распоряже­ние управляющего III (жандармским) отделе­нием Мордвинова о том, что «…тело Пушкина ве­зут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца… По сему случаю имею честь

Подпись: Святогорский монастырь. Могилы деда и бабки поэта — Осипа Абрамовича Ганнибала и его жены Марии Алексеевны Ганнибал (в девичестве — Пушкиной)

сообщить Вашему Превосходительству волю Го­сударя императора, чтобы Вы воспретили всякое особенное проявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обык­новенно по нашему церковному обряду испол­няется при погребении тела дворянина. К сему не излишним считаю уведомить, что отпевание тела уже совершено». Подобные предписания по­лучили и местные духовные власти.

Тело Пушкина было тайно отправлено из Петербурга в сопровождении жандармского офи­цера и старого друга поэта А. И. Тургенева. «Назначен я в качестве старого друга, — записал А. И. Тургенев в своем дневнике 2 февраля — от­дать ему последний долг… Куда еду — еще не знаю».

Только за несколько часов до отъезда Турге­нев узнал, куда надо ехать. После похорон поэта он в письме своей сестре А. И. Нефедьевой писал: «2 февраля в полночь мы отправились из Коню­шенной церкви с телом Пушкина в путь; я с поч­тальоном в кибитке позади тела, жандармский капитан впереди оного. Дядька покойного желал также проводить останки своего дорогого барина к последнему его пристанищу… он стал на дрогах, как везли ящик с телом, и не покидал его до са­мой могилы».

Дядька поэта крепостной крестьянин Никита Козлов, проживший с ним вместе долгие годы, был потрясен горем. «Человек у него был, — рас­сказывал потом жандарм, сопровождавший тело Пушкина, — что за преданный был слуга! Смот­реть даже было больно, как убивался. Привязан был к покойному, очень привязан. Не отходил почти от гроба; не ест, не пьет».

Без разрешения властей, «самовольно» он поехал отдать последний долг Пушкину.

Траурный санный поезд мчался с невиданной быстротой, останавливаясь только на станциях для смены лошадей. На одной из станций процес­сию встретила жена современника Пушкина, про­фессора А. В. Никитенко. Она «увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обер­нутый рогожею. Три жандарма суетились на поч­товом дворе, хлопотали о том, чтобы скорее пере­прячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом. «Что это такое? — спросила она у одно­го из находившихся здесь крестьян». — «А бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку».

Вечером 5 февраля подъехали к Тригорскому. «В ту зиму морозы стояли страшные, — расска­зывает Е. И. Осипова. — Такой же мороз был и 5 февраля 1837 года. Матушка недомогала и по­сле обеда, так в часу в третьем, прилегла отдох­нуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с ка­кими-то двумя людьми, а за ними длинные сани

Могила А. С. Пушкина ^

image048

с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям. Видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в мона­стырь… приехали сюда… Матушка оставила го­стей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригор — ского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся про­мерзла, — ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хо­ронить Пушкина… Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий (настоятель монасты­ря — В. Б.) вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно».

Прямо со свежей могилы Тургенев отправился в Михайловское. «Мы вошли, — пишет он в днев­нике, — в домик поэта, где он прожил свою ссыл­ку и написал лучшие стихи свои. Все пусто. Двор­ник, жена его плакали».

Слез и горя на этот раз было больше, чем не­сколько месяцев назад, когда Пушкин сам, в ап­реле 1836 года, привозил сюда хоронить их гос­пожу — свою мать Н. О. Пушкину. Уже тогда Пушкин внес в монастырскую казну деньги, от­купив место для себя рядом с могилой матери. Еще в 1829 году он в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных» писал:

И хоть бесчувственному телу Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу Мне всё б хотелось почивать.

В июне 1834 года в письме жене своей Пуш кин писал полушутливо, полусерьезно: «Умри я сегодня, что с Вами будет? Мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церк­ви на просторе, как прилично порядочному чело­веку».

Пушкинские Горы. Памятник А. С. Пушкину работы ^ народного художника СССР Е. Ф. Белашовой

image049

О «просторе» и «торжественном покое» сель­ского кладбища, на котором он не раз здесь бы­вал, поэт с большим чувством говорит и в стихо­творении «Когда за городом, задумчив, я брожу», написанном всего за несколько месяцев до гибе­ли—• 14 августа 1836 года:

Но как же любо мне Осеннею порой, в вечерней тишине,

В деревне посещать кладбище родовое,

Где дремлют мертвые в торжественном покое. Там неукрашенным могилам есть простор;

К ним ночью темною не лезет бледный вор;

Близ камней вековых, покрытых желтым мохом. Проходит селянин с молитвой и со вздохом;

На место праздных урн и мелких пирамид, Безносых гениев, растрепанных харит Стоит широко дуб над важными гробами, Колеблясь и шумя…

На таком кладбище и был погребен Пушкин морозным февральским утром. Вначале его моги­ла была отмечена только простым деревянным крестом. Друг поэта П. А. Плетнев так описывает первоначальный вид его могилы: «Долго нам суж­дено переноситься мыслью к тихому пристани­щу… Площадка шагов в двадцать пять по одному направлению и около десяти по другому. Она по­хожа на крутой обрыв. Вокруг этого места рас­тут старые липы и другие деревья, закрывая собою вид на окрестности. Перед жертвенником есть небольшая насыпь земли, возвышающаяся над уровнем с четверть аршина. Она укладена дерном. Посредине водружен черный крест, на котором из белых букв складывается имя: ПУШКИН. За могилой ухаживают друзья Пуш­кина из Тригорского и дворовые с. Михайлов­ского».

В конце 1839 годя женя поэта Наталья Ни­колаевна заказала «Санкт-Петербургского мону­ментального цеха художнику» А. Пермагорову мраморный обелиск на могилу Пушкина. Достав­лял памятник и устанавливал его на могиле поэта Михаил Калашников — дворовый Пушкиных.

Ґ72

Осенью 1840 года памятник был установлен на могиле поэта, тогда же, вероятно, был соору­жен под памятником и склеп, в котором и были помещены рядом останки Пушкина и его матери. Такой в основном могила сохранилась и до на­ших дней.

Памятник очень прост и строг: на трех гранит­ных четырехугольных плитах, суживающихся кверху, белый мраморный обелиск с нишей, в ко­торой стоит мраморная урна, покрытая покрыва­лом. Над нишей скрещенные факелы, над ними лавровый венок. На гранитном цоколе высечены слова:

Александр Сергеевич
ПУШКИН

Родился в Москве 26-го мая 1799 года.

Скончался в С.-Петербурге
29-го января 1837 года.

«Самодержавие, черной тенью окутав Пушки­на, думало, что оно победило, но победил Пушкин. Оно хотело сделать место погребения Пушкина самым глухим, самым незаметным, са­мым неизвестным. Сегодня — это священное ме­сто для всего советского народа и всего передо­вого человечества». (Из выступления Н. Тихо­нова на могиле Пушкина 12 июня 1949 года.)

По широким ступеням каменной монастыр­ской лестницы идут и идут советские люди — страстные почитатели бессмертного творчества Пушкина — к вершине холма, на котором бе­леет могильный памятник поэта. И отдав ему дань немеркнущей любви и глубочайшего ува­жения, они обращаются к нему со словами дру­гого большого русского поэта:

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет.

Ф. И. Тютчев. <г29 января 1837 года»

[1] «Вот женщина!»

[2] Ученый-пушкинист Т. Г. Цявловская предлагает в од­ном из последних комментариев вторую и третью строки читать так:

От Тригорского на Псков,

Там, где Луговка струится…

[3] Приказчика с. Михайловского в пору михайловской ссылки Пушкина.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

с длинными аллеями старых дерев, корни кото­рых, сплетаясь, вились по дорожкам, что застав­ляло меня спотыкаться, а моего спутника вздра­гивать. Тетушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Милый Пушкин, покажите же, как лю­безный хозяин, ваш сад госпоже». Он быстро подал мне руку и побежал скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, вы­ражался о ней увлекательно, восторженно…

На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощание принес мне экземп­ляр второй главы «Онегина» 1 в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сло­женный почтовый лист бумаги со стихами:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…

1 А. П. Керн называет главу неточно — это могла быть тогда только первая глава.

4 Аллея, ведущая к <гганнибаловскому пруду»

image025

Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэти­ческий подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять…»

Эта встреча с А. П. Керн оставила в сердце Пушкина глубокое, яркое чувство. 21 июня 1825 года он писал в Ригу А. Н. Вульф (под­линник на французском языке): «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь — камень, о который она споткнулась, ле­жит у меня на столе, подле ветки увядшего ге­лиотропа, я пишу много стихов — все это, если хотите, очень похоже на любовь…» А через четы­ре дня Пушкин пишет самой А. П. Керн: «Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Оле­ниных. Лучшее, что я могу делать в моей печаль­ной деревенской глуши, — это стараться не ду­мать больше о вас».

Но поэт не мог не думать о ней, и последую­щие письма его к А. П. Керн были наполнены этим же сильным мучительным чувством. В по­следующие годы они оставались друзьями до са­мой смерти Пушкина.

От восточного края «аллеи Керн», между опушкой парка, переходящего здесь в лесопарк, и фруктовым садом (восстановленным в этой части усадьбы в 1963—1964 годах), аллейка ве­дет к «острову уединения». Это небольшой остро­вок, осененный соснами, березами и липами. Вокруг него — густая стена серебристых ив, сквозь которую просматривается гладь неширо­кого прудика, питающегося лесным ручейком. «Шум привычный и однообразный любимого ручья» слышится и сейчас — вода из этого пру­дика через плотину стекает в следующий пруд и из него, опять же через плотину, — в речку Сороть.

Эта система старых ганнибаловских прудов полностью восстановлена в послевоенное время.

Подпись: Липовая аллея («аллея Керн»)

По преданию Пушкин любил бывать в этом укромном уголке парка, оставаясь на живопис­ном и уютном «острове уединения» наедине со своими мыслями.

Я был рожден для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

В глуши звучнее голос лирный,

Живее творческие сны.

<гЕвгений Онегин*

От северного фасада господского дома в сто­рону реки Сороти начинается так называемый «интимный парк». Он идет вниз по крутому холму, на котором стоит Дом-музей А. С. Пуш­кина. Почти от самого заднего крыльца дома широкая деревянная лестница, обрамленная с обеих сторон кустами жасмина и сирени, ведет

вниз к Сороти. Приблизительно на середине спу­ска лестница завершается небольшой площадкой — беседкой, от которой направо и налево ходы среди густой зелени приводят в небольшие, уют­ные «зеленые гроты». От них деревянные лестни­цы, скрытые в густой зелени, уходят дальше вниз, к самому подножию холма. Слева от левой лест­ницы на небольшом пространстве высится густая куща зелени из зарослей акации, черемухи, бере­зы. Сюда каждую весну прилетает в родное гнездо соловей и наполняет своими руладами всю усадьбу.

Еще левее этой «соловьиной рощицы», у самого западного края усадьбы, от домика няни спускается вниз узкая аллейка, скрытая высо­кими кустами акации. Аллейка внизу завер­шается площадкой, на которой стоит белая садо­вая скамья.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Внизу, где кончается «интимный парк», берет начало чуть наезженная дорога, она ведет из Михайловского в Тригорское. По этой дороге на рассвете 4 сентября 1826 года, как рассказы­вает М. И. Осипова, в Тригорское прибежала Арина Родионовна, «…вся запыхавшись; седые волосы ее беспорядочными космами спадали на лицо и плечи; бедная няня плакала навзрыд. Из расспросов ее оказалось, что вчера вечером… в Михайловское прискакал какой-то не то офи­цер, не то солдат… Он объявил Пушкину пове­ление немедленно ехать вместе с ним в Москву. Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было. «Что ж, взял этот офицер какие-нибудь бумаги с со­бой?» — спрашивали мы няню. — «Нет, родные, никаких бумаг не взял и ничего в доме не ворошил; после только я сама кой-что поунич — тожила…» — «Что такое?» — «Да сыр этот проклятый, что Александр Сергеевич кушать

любил, а я так терпеть его не могу, и дух-то от него, от сыра-то этого немецкого, — такой скверный».

Этому внезапному отъезду Пушкина из ссылки предшествовали значительные события, прямо коснувшиеся и судьбы поэта-изгнанника.

К началу декабря 1825 года Пушкин уже знал о смерти царя Александра I, и эта весть вселила в него надежду на возможные перемены его нынешнего положения. В письме к П. А. Ка­тенину от 4 декабря он выражал надежду, что «…может быть, нынешняя перемена сблизит меня с моими друзьями». Но за плечами Пуш­кина было столько неудавшихся попыток по­кончить с ссылкой, что он на этот раз осто­рожно вопрошает: «Но вспомнят ли обо мне? Бог весть».

О своих надеждах и в то же время серьез­ных сомнениях он пишет через четыре дня и А. П. Керн (на французском языке): «Вы едете в Петербург, и мое изгнание тяготит меня более, чем когда-либо. Быть может, перемена, только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться. Не стоит верить надежде, она — лишь хорошенькая женщина, которая обращает­ся с нами, как со старым мужем».

А вскоре произошло восстание декабристов, которое отодвигало надежды Пушкина на не­определенное время. Поэт узнал об этом в Три — горском вскоре после самого события от дворо­вого человека, только что приехавшего из сто­лицы. ’

«…Пушкин, услышав рассказ Арсения, страш­но побледнел. В этот вечер он был очень скучен, говорил кое-что о существовании тайного обще­ства, но что именно, не помню», — вспоминает М. И. Осипова. Поэт понимал, что после случив­шегося имя его не останется в полной тени.

И действительно, многие декабристы во время следствия, отвечая на вопрос, «с какого времени и откуда заимствовали они свободный образ мыс­лей, то есть от общества ли, или от внушения дру-

Подпись: Нижняя дорога в Тригорское

гих, или от чтения книг, или сочинений в руко­писях и каких именно», и кто вообще «способст­вовал укоренению в них сих мыслей» — называли имя Пушкина. Например, М. П. Бестужев-Рюмин показал на следствии, что «рукописных экземпля­ров вольнодумных сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло».

Декабрист И. Д. Якушкин свидетельствовал о популярности и широком распространении не­напечатанных вольнолюбивых стихов поэта, ко­торые «были не только всем известны, но в то время не было сколько-нибудь грамотного пра­порщика в армии, который бы не знал их на­изусть».

«…Тогда везде ходили по рукам, переписы­вались и читались наизусть его «Деревня»,

«Ода на свободу», «Ура! В Россию скачет!» и др. … — рассказывает И. И. Пущин. — Не было живого человека, который не знал бы его стихов».

В такой обстановке друзья Пушкина на прось­бы похлопотать о его судьбе советовали ему «остаться покойно в деревне, не напоминать о себе», ибо, как писал ему Жуковский, «в бума­гах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правитель­ством», и поэтому надо дать «пройти несчастному этому времени».

Вскоре Пушкин обратился к Николаю I с про­шением, в котором обещал не противоречить мнениям и «общепринятому порядку», просил императора для «постоянного лечения» аневриз­ма «позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края». К письму было приложено медицинское свидетельство Псков­ской врачебной управы о болезни Пушкина и его подписка «впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать».

Однако сам Пушкин серьезно сомневался в благоприятном решении властями его просьбы. «Я уже писал царю, тотчас по окончании след­ствия,—писал поэт Вяземскому 10 июня 1826 года. — Жду ответа, но плохо надеюсь. …Я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем… Если б я был потребован комиссией, то я бы, конечно, оп­равдался, но меня оставили в покое, и, кажется, это не к добру».

И действительно, материалы следствия над декабристами создавали у следственной комис­сии представление о Пушкине, как об опасном для общества вольнодумце, «рассевавшем яд свободомыслия в обольстительной поэтической форме». Какими глазами смотрели на Пушкина в тот момент царские приспешники, показывает донесение тайного агента III отделения (жан-

дармского) Н. Локателли (в июне 1826 года), в котором он писал, что в обществе «все чрез­вычайно удивлены, что знаменитый Пушкин, который всегда был известен своим образом мыс­лей, не привлечен к делу заговорщиков».

Именно поэтому правительство и не спешило решать участь Пушкина, ожидая дополнитель­ных сведений о его поведении в михайловской ссылке. Эти сведения должен был дать послан­ный специально для этого в Псковскую губернию под видом ботаника тайный агент А. К. Бошняк. Любопытно, что маршрут его поездки по сбору сведений о поведении Пушкина пролегал чаще всего по тем местам, где летом 1826 года буше­вали крестьянские волнения. Бошняку хотелось в первую очередь установить, «не понуждает ли Пушкин крестьян к неповиновению начальству». Тщательный сбор сведений Бошняком устанав­ливал, что Пушкин «ни во что не вмешивается и живет, как красная девка», что «ведет себя не­сравненно осторожнее противу прежнего», «скро­мен и осторожен, о правительстве не говорит», и агент делал вывод, что «Пушкин не действует решительно к возмущению крестьян» и «не мо­жет быть почтен, — по крайней мере, поныне, — распространителем вредных в народе слухов, а еще менее — возмутителем».

Видимо, годы ссылки научили Пушкина быть более сдержанным внешне, хотя внутренне он не менял своих вольнолюбивых убеждений. И в то время когда царские агенты собирали под­робнейшие сведения о его политических взгля­дах, он не скрывал в письмах к друзьям своих горячих симпатий к декабристам.

Он пишет, что «неизвестность о людях, с ко­торыми находился в короткой связи», его мучит (из письма к Плетневу), что его беспокоит судь­ба арестованного А. Раевского, ибо он «болен ногами, и сырость казематов будет для него смертельна. Узнай, где он, и успокой меня» (из письма к Дельвигу), что «сегодня участь их должна решиться — душа не на месте» (из пись-

ма к нему же). В письме к Жуковскому, где поэт просит похлопотать о нем, он решительно добав­ляет: «Каков бы ни был мой образ мыслей, поли­тический и религиозный, я храню его про самого себя».

Когда же Пушкин узнал о расправе над де­кабристами, он с болью пишет Вяземскому 14 августа 1826 года: «Повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».

Между тем прошению Пушкина был дан ход: гражданский псковский губернатор Адеркас от­правил его прибалтийскому генерал-губернатору Паулуччи, а тот, в свою очередь, 30 июля 1826 го­да — графу Нессельроде.

Не имея прямых улик, но ничуть не веря в лояльность Пушкина по отношению к себе, царь решил разыграть спектакль: вызвать в Москву, где окончательно решить его судьбу. И вот в Псков Адеркасу летит секретный приказ началь­ника Главного штаба Дибича о том, чтобы «на­ходящемуся во вверенной вам Губернии чинов­нику 10 класса Александру Пушкину позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с ним нарочным фельдъегерем. Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по при­бытии же в Москву имеет явиться прямо к де­журному генералу Главного Штаба Его величе­ства».

Фельдъегерь примчался в Псков вечером 3 сентября и тотчас отправился в Михайловское. А 4 сентября П. А. Осипова уже записала в своем календаре: «В ночь с 3-го на 4-е число прискакал офицер из Пскова к Пушкину, — и вместе уехали на заре».

Усталого, полубольного, покрытого дорожной грязью Пушкина доставили 8 сентября во дво­рец к Николаю I, и между ними состоялся раз­говор. Барон М. А. Корф, слышавший потом рас­сказ об этом свидании от самого царя, так пере­дает его: «Я впервые увидел Пушкина после моей

коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву, совсем больного… «Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?» — спросил я его между прочим. «Стал бы в ряды мятежников», — отвечал он. На вопрос мой, пере­менился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю… очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания про­тянул мне руку с обещанием сделаться другим». Царь «милостиво» объявил, что отныне он будет личным цензором поэта: этим он хотел добиться того, о чем с циничной откровенностью писал шеф жандармов Бенкендорф в донесении: «Если уда­стся направить его перо и его речи, в этом будет прямая выгода».

Но ни личное вмешательство царя в творче­ский процесс поэта, ни всевидящее и преследую­щее око жандармов в лице Бенкендорфа не изме­нили вольнолюбивых убеждений поэта — он «гимны прежние» пел, он не стал придворным стихотворцем, и после разгрома декабристов опять «звонкая и широкая песнь Пушкина звуча­ла в долинах рабства и мучений; эта песнь про­должала эпоху прошлую, наполняла мужествен­ными звуками настоящее и посылала свой голос в отдаленное будущее» (А. И. Герцен).

Пушкин понимал, что его молниеносный отъ­езд наделает переполоху в Михайловском и Три — горском, и поэтому он 4 сентября 1826 года из Пскова пишет успокоительное письмо П. А. Оси­повой (на французском языке): «Я полагаю, что мой внезапный отъезд с фельдъегерем удивил вас столько же, сколько и меня. Дело в том, что без фельдъегеря у нас, грешных, ничего не делается…

Еду я прямо в Москву… и лишь только буду свободен, поспешу возвратиться в Тригорское, к которому отныне навсегда привязано мое сердце».

И действительно, уже через два месяца сво­бодный поэт снова возвращается в Михайлов-

ское, надо было привести в порядок наспех бро­шенные рукописи, библиотеку.

«Вот я в деревне… — писал он Вяземскому из Михайловского 9 ноября 1826 года. — Деревня мне пришлась как-то по сердцу. Есть какое-Tv, поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму.

Ты знаешь, я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни… и моей няни — ей-богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслажде­ния самолюбия, рассеянности и пр.».

Пушкин радовался новой встрече с теми, кто его любил, кто в тяжелую годину изгнания ста­рался помочь ему, сколько можно было.

На обратном пути из деревни Пушкин 13 декабря в Пскове пишет посвященные сослан­ному в Сибирь Пущину стихи «Мой первый друг, мой друг бесценный!»

Вез он с собой и написанную в этот приезд в Михайловское «Записку о народном воспита­нии», по прочтении которой царь «заметить из­волил», что проповедоваемое Пушкиным в «За­писке» мнение, «будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершен­ству, есть правило опасное для общего спокой­ствия, завлекшее вас самих на край пропасти…» Этим было положено начало целому ряду по­следующих замечаний «личного цензора» — царя, которые так мучили Пушкина до конца его жизни.

Вернувшись в Москву, Пушкин весной 1827 года поехал в Петербург, откуда намере­вался ехать «или в чужие края, то есть в Евро­пу, или восвояси, то есть во Псков»… В Европу Пушкин не поехал, а «убежал в деревню, почуя рифмы», откуда и уведомлял Дельвига: «Я в де­ревне и надеюсь много писать, вдохновенья еще нет, покаместь я принялся за прозу». Поэт боль­шую часть своего более чем двухмесячного пре­бывания в деревне посвятил работе над «Арапом Петра Великого» — своим первым опытом в про­зе. В это же время он написал в Михайловском

стихотворение «Поэт», начал VII главу «Евгения Онегина» и еще несколько стихотворений.

В августе 1830 года по дороге из Петербурга в Москву Пушкин вновь заезжает в Михайлов­ское на короткое время.

После ссылки жизнь поэта не стала безоблач­ной. Его постоянно преследовал выговорами и за­мечаниями Бенкендорф, много горьких минут приносила бесцеремонность цензора-царя, без одобрения которого он не имел права печатать свои произведения, «снова тучи» собрались над его головой по возникновению «дела» о стихах «А. Шенье». Поэт не без оснований даже думал одно время о готовящихся новых карах для него.

Там, в тяжкой атмосфере светского Петер­бурга, ему не было «отрады». Он все чаще и чаще мысленно ищет ее в родной деревне — в близости к простому народу, полюбившейся навсегда сельской природе. И когда в опостылевшей сто­лице поэта томил «тоскою однозвучной жизни шум», он мысленно обращал свои взоры на иные, милые ему «картины»:

Иные нужны мне картины:

Люблю песчаный косогор,

Перед избушкой две рябины,

Калитку, сломанный забор,

На небе серенькие тучи,

Перед гумном соломы кучи…

Теперь мила мне балалайка Да пьяный топот трепака Перед порогом кабака.

Мой идеал теперь — хозяйка,

Мои желания — покой…

«Евгений Онегин»

Почти в это же время, когда поэт писал эти строки, он предпринимает даже практические шаги обрести этот покой в деревне, где он соби­рался с головой уйти в творчество. Он просит П. А. Осипову узнать условия и возможность по­купки соседнего сельца Савкино.

Мечтой о деревенском покое, об иной жизни, приносящей душевное удовлетворение, прониза-

Подпись: Дорога в Тригорское
ны и строки стихотворного обращения Пушкина к своей жене:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем Предполагаем жить… И глядь — как раз — умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля —

Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальную трудов и чистых нег.

«Пора, мой друг, пора!»

Стихотворение это явилось отголоском мечты Пушкина выйти в отставку летом 1834 года. Пушкин мечтает покинуть Петербург, по крайней мере на длительное время, и в 1835 году. 2 мая

Подпись: у места *Tf,ex сосен»

1835 года он пишет Н. И. Павлищеву: «Думаю

оставить Петербург и ехать в деревню, если только этим не навлеку на себя неудовольствия».

В мае 1835 года он приехал в Михайловское «скучный, утомленный: «Господи, — говорит,-—

как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Пе­тербурге, какая тоска зачастую душит меня», — вспоминала М. И. Осипова.

В письме своему отцу 20 октября 1836 года он сетует на то, что не смог «побывать в Михай­ловском… Это расстроит мои дела по крайней мере еще на год. В деревне я бы много работал; здесь я ничего не делаю, а только исхожу желчью».

Еще годом раньше, в 1835 году, поэт тоже связывал свое семейное и материальное благо-

получие с переездом в Михайловское. И летом 1835 года он снова пытается добиться длитель­ного отпуска в деревню — на три-четыре года. Но и на этот раз «плюнуть на Петербург да удрать в деревню» не удалось: царь выразил неудовольствие просьбой Пушкина, равнознач­ной, по определению царя, отставке, которой поэт не хотел только из-за того, что она закры­вала ему доступ для работы в архивах.

Пушкину пришлось не настаивать на своей просьбе, а согласиться с тем, что предложил ему царь, — ехать в деревню в отпуск на четыре ме­сяца.

7 сентября поэт выехал из Петербурга в Ми­хайловское. И хотя он ехал навстречу деревен­ской осени, всегда очень плодотворной в его твор­честве, на этот раз работа шла туго. «Пишу, че­рез пень колоду валю, — пишет он в письме к П. А. Плетневу. — Для вдохновения нужно сер­дечное спокойствие, а я совсем не спокоен».

Пушкин был неспокоен, и он откровенно пи­шет об этом 21 сентября и жене своей: «Я все беспокоюсь и ничего не пишу, а время идет. Ты не можешь вообразить, как живо работает во­ображение, когда сидим одни между четырех стен, или ходим по лесам, когда никто не мешает нам думать, думать до того, что голова закружит­ся. А о чем я думаю? Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставит мне имения; он его уже в половину промотал; ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты… У нас ни гроша верного дохода…»

В этом же письме он кратко говорит о здеш­нем своем житье-бытье: «Я много хожу, много

езжу верхом, на клячах, которые очень тому рады, ибо им за то дается овес, к которому они не привыкли. Ем я печеный картофель, как маймист, и яйца всмятку, как Людовик XVIII. Вот мой обед. Ложусь в 9 часов; встаю в 7».

Он часто наведывается в Тригорское, ездит в гости во Врев (Голубово), в имение мужа

Подпись: Озеро Маленец и «холм лесистый»

Евпраксии Николаевны Вревской (Вульф), о ко­торой он шутливо пишет жене: «Был у Вревских третьего дня… Вревская очень добрая и милая бабенка, но толста, как Мефодий, наш Псковский архиерей».

Поэт, несмотря на отсутствие вдохновения, работает здесь над «Сценами из рыцарских вре­мен», «Египетскими ночами», ведет оживленную переписку с друзьями, много читает.

В этот приезд он создает проникнутое трога­тельной любовью к родному уголку стихотворе­ние «Вновь я посетил». Сюжетно оно построено так: Пушкин идет по хорошо знакомой дороге из Михайловского в Тригорское и видит то, что ему давно уже было дорого, знакомо, близко.

Дорога в Тригорское идет от усадьбы берегом Сороти, потом по берегу озера Маленец (другая

дорога идет от Михайловского в Тригорское через парк, а потом лесом — к озеру Маленец и дальше).

На противоположном берегу озера высится покрытый могучими соснами холм — «холм ле­систый».

Вот холм лесистый, над которым часто Я сиживал недвижим — и глядел На озеро, воспоминая с грустью Иные берега, иные волны…

«…Вновь я посетил»

Берега этого красивейшего, окруженного с трех сторон сосновым бором озера часто видали Пушкина в пору ссылки:

Тоской и рифмами томим,

Бродя над озером моим,

Пугаю стадо диких уток:

Вняв пенью сладкозвучных строф,

Они слетают с берегов.

<гЕвгений Онегин»

Дорога огибает озеро и у подъема раздваи­вается: направо ведет в Савкино, налево — в Тригорское.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Сельцо Савкино Пушкин задумал купить в 1831 году, о чем просил П. А. Осипову: «Я попро­сил бы вас, как добрую соседку и дорогого друга, сообщить мне, не могу ли я приобрести Савкино, и на каких условиях. Я бы выстроил себе там хижину, поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году». Но планы эти не осуществились.

Рядом с деревенькой Савкино высится пра­вильной круглой формы холм с почти отвесными скатами и ровной просторной площадкой на вер­шине. Это Савкина Горка, древнее городище, остатки небольшой древнерусской крепости, один

Подпись: Савкина Горка

из замечательных исторических памятников Пуш­кинского Заповедника.

Еще в начале XX века на Савкиной Горке стояла полуразвалившаяся, очень старая дере­вянная часовня, и до сих пор сохранилась древ­няя намогильная гранитная плита, представля­ющая собой ложе для креста, — Савкин камень. Ей более 400 лет, о чем говорит полустершаяся надпись на древнеславянском языке: «Лета 7021 постави крест Сава поп». Отсюда и название Горки. 7021 год по нашему летоисчислению — это 1513 год. Видимо, крест был поставлен на братской могиле русских воинов, погибших в боях с иноземными захватчиками.

Савкина Горка была одним из любимых мест Пушкина. Отсюда открывается великолепный вид на Михайловское, вдали виднеется Воскре­сенское— бывшее имение Исаака Ганнибала.

Подпись: Савкин камень

Широко раскинулись зеленые сочные луга, среди которых голубой лентой течет Сороть, а за лугами «синея, стелется широко» озеро Кучане, на берегу которого стоит ганнибаловский Петров­ский парк. Отсюда, с Савкиной Горки, можно ча­сами любоваться на красочную природу, воспе­тую великим поэтом.

Другая дорога от Маленца ведет в гору, к границе пушкинских владений, а там,

На границе

Владений дедовских, на месте том,

Где в гору подымается дорога,

Изрытая дождями, три сосны Стоят — одна поодаль, две другие Друг к дружке близко…

«…Вновь я посетил»

Эти три сосны стояли на полпути из Михайлов­ского в Тригорское и рельефно выделялись на

безлесном фоне полей. Поэт упоминает о них и в письме своей жене 25 сентября 1835 года: «В Михайловском нашел я все по-старому, кро­ме того, что нет уже в нем няни моей и что око­ло знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья».

Сейчас на месте погибших несколько десяти­летий наздд пушкинских старых сосен посаже­ны молодые: две рядом, а чуть поодаль, через дорогу, — «угрюмый холостяк», третья сосна. Около них шумит густая поросль молодого сос­няка— это потомки того племени, о котором поэт пишет в конце стихотворения. Оно напол­нено такой искренней, глубокой любовью к род­ному уголку, где «кажется, вечор еще бродил» поэт «в этих рощах», что не случайно было наз­вано его друзьями в посмертном собрании со­чинений «Опять на родине». И действительно, с Михайловским в творческой биографии Пуш­кина было связано так много значительного, что эти места можно с полным правом назвать второй родиной великого русского поэта.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Знакомство с ним помогает ярче представить и глубже понять многие эпизоды жизни и твор­чества поэта в псковской деревне, ибо с Три горским он был тесно связан многими узами. Вот почему эта некогда заурядная дворянская усадьба была включена в состав Пушкинско­го Заповедника и сейчас бережно сохраняется наряду с другими памятными пушкинскими ме­стами.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

Уже с половины пути из Михайловского, с места «трех сосен», на противоположном краю ровного обширного поля хорошо видны три вы­соких холма (отсюда и название — Тригорское), правый из которых покрыт густыми высокими деревьями. От них по крутому склону холма вниз, к самому берегу протекающей здесь Соро — ти, идет сплошная зеленая стена кустарника. А чуть левее кущи деревьев, почти на опушке, в широких просветах зелени хорошо виден де­ревянный дом с обращенным в сторону Михай­ловского крыльцом с портиком и белыми дере­вянными колоннами.

Подпись: Вид с Триіорского холма на долину реки Сороть

В стране, где Сороть голубая,

Подруга зеркальных озер,

Разнообразно между гор Свои изгибы расстилая,

Водами ясными поит Поля, украшенные нивой, —

Там, у раздолья, горделиво Гора треххолмная стоит;

На той горе, среди лощины,

Перед лазоревым прудом,

Белеется веселый дом И сада темные куртины,

Село и пажити кругом.

Н. М. Языков. «Тригорское»

Усадьба Тригорское и все имение были значи­тельно больше и благоустроеннее Михайлов­ского.

Тригорское (тогда оно называлось Егорьев­ской Губой) было пожаловано в 1762 году

шлиссельбургскому коменданту М. Д. Вындом — скому и состояло из 6153 десятин земли и 3040 крепостных крестьян. После смерти М. Д. Вындомского Тригорское наследовал его сын Александр Максимович. Затем после его смерти в 1813 году владелицей Тригорского ста­новится его дочь Прасковья Александровна.

Ко времени михайловской ссылки Пушкина семья Прасковьи Александровны состояла из семи человек: детей от первого брака Алексея, Анны и Евпраксии Вульф, от второго брака — Марии и Екатерины Осиповых (в то время они были маленькими девочками) и падчерицы Алек­сандры Осиповой (Алины).

Семья эта постоянно жила в Трнгорском в большом деревянном доме, внешне неуютном, на­поминающем вид какого-то сарая или манежа. И действительно, здесь когда-то помещалась по­лотняная фабрика А. М. Вындомского. Господ­ский же дом стоял неподалеку от фабрики, в парке, с видом на речку Сороть. В 1820 году дом этот хозяева решили отремонтировать п пересе­лились на время в здание мануфактуры. Но слу­чился пожар, господский дом сгорел, п Осиповы так и остались жить в этом длинном деревянном строении, приделав к нему два крыльца с порти­ком и колоннами.

После смерти П. А. Осиповой (1859 год) Три­горское переходит к ее сыну А. Н. Вульфу, кото­рый завещал его одной из дочерей Евпраксии — Софье Борисовне Вревской (с 1881 года).

В 1918 году дом в Трнгорском сгорел, но уже в первых документах Советской власти по охране пушкинского уголка говорилось, что «восстанов­ление Тригорского дома — дело ближайшего вре­мени». Это было предусмотрено и в генеральном плане восстановления и развития Пушкинского Заповедника, составленном после Отечественной войны.

В 1962 году дом был восстановлен (по проек­ту архитектора В. П. Смирнова) на фундаменте прежнего дома по материалам того времени: опи-

Подпись: Дом-музей в Тригорском

саниям, фотографиям, рисункам, картинам и т. д., а также по плану внутреннего расположения комнат, составленному в 1924 году часто бывав­шим здесь раньше известным ученым-океаногра — фом Ю. М. Шокальским — внуком А. П. Керн.

В августе 1962 года в доме был торжественно открыт музей. Из десяти комнат дома под музей заняты шесть: буфетная, столовая, кабинет

А. Н. Вульфа, комната Е. Н. Вульф, гостиная, комната П. А. Осиповой. Все эти комнаты соеди­нены одна с другой и занимают южную половину дома. В другой половине, отделенной длинным сквозным темным коридором, находятся сейчас подсобные помещения: лекторий и выставочные залы для ежегодно устраиваемых в Заповеднике художественных выставок на пушкинские темы.

Первые две комнаты музея — буфетная и столовая — заняты под литературную экспози-

цию, рассказывающую об истории села Тригор — ского, об обитателях его и дружбе с ними Пуш­кина, о влиянии Тригорского на его поэзию.

Кабинет Вульфа, гостиная и комнаты Ев — праксии и П. А. Осиповой воспроизводят обста­новку, близкую к той, которая здесь была при Пушкине.

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты
31.07.2015 | Автор:

В ста километрах к юго-востоку от Пскова, на автостраде Ленинград — Киев, стоит старин­ная русская деревенька Новгородка, от которой влево убегает асфальтовая лента шоссе. И уже отсюда, за два десятка километров, в ясную по­году видна впереди гряда лесистых холмов. На самом высоком из них, на темном фоне хвойных лесов, отчетливо выделяется белокаменный Ус­пенский собор Святогорского монастыря, у стен которого похоронен Пушкин. А неподалеку, в двух-трех километрах друг от друга, знаме­нитые усадьбы Михайловское и Тригорское, ганнибаловская вотчина Петровское, древние городища Воронин и Савкина Горка. Сегодня все эти места, овеянные гением поэта, составляют Пушкинский Государственный Заповедник.

Александр Сергеевич Пушкин — «величайшая гордость наша и самое полное выражение духов­ных сил России» (А. М. Горький) —дорог каж­дому советскому человеку. Бессмертная поэзия его, в которой, по словам В. Г. Белинского, «бьет­ся пульс русской жизни», стала неотъемлемой частью нашей социалистической культуры. Про­изведения Пушкина, хорошо знакомые нам с дет­ства, помогают формировать наши первые эсте­тические впечатления, воспитывать литературный вкус, учат чувствовать и понимать красоту худо-

image001

А. С. Пушкин.

Портрет работы художника О. Кипренского. 1827 год

жественного слова. Нас продолжают волновать патриотизм гениального поэта, его свободолю­бие, во имя которого он в крепостнической «сум­рачной России» смог всю свою жизнь

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

«Из Пиндемонти»

«…Губерния Псковская, теплица юных дней» поэта, места, где «текли часы трудов» его «сво­бодно-вдохновенных», воспеты во многих пуш­кинских строчках и неотделимы от его творче­ской биографии.

Дважды побывав в псковской деревне до михайловской ссылки и несколько раз после нее, Пушкин создал здесь более ста художественных произведений. Через всю свою жизнь, через всю поэзию пронес он немеркнущую, необъятную и глубокую любовь к этой «обители дальней тру­дов и чистых нег». Вот почему сегодня пушкин­ские места стали заповедными и бережно охра­няются нашим народом, вот почему почитателей Пушкина так живо интересует история этого уголка.

В начале XVIII века среди земель, которы­ми владела царская семья на Псковщине, была обширная вотчина — Михайловская Губа. Пос­ле смерти последней ее владелицы, племянницы Петра I Екатерины Ивановны (дочери брата Петра I Ивана Алексеевича), Михайловская Губа была приписана к дворцовым землям.

Когда на престол взошла дочь Петра I импе­ратрица Елизавета Петровна, она стала щедро одарять тех соратников и сподвижников своего отца, которые после его смерти долгое время находились в опале. В числе их был и знамени­тый Абрам Петрович Ганнибал, прадед великого русского поэта. Указом Елизаветы от 12 января 1742 года ему была пожалована большая часть Михайловской Губы, а в 1746 году он получил за подписью Елизаветы жалованную грамоту на это владение.

По ревизской переписи 1744 года А. П. Ган­нибалу в Михайловской Губе принадлежала 41 деревня, в которых проживало более восьми­сот крепостных крестьян.

После смерти А. П. Ганнибала (1781 год) Михайловская Губа была поделена по раздель­ной записи между его тремя сыновьями: «де­ревню Кучане, что ныне сельцо Петровское» с

Подпись: Сельцо Михайловское. Литография Г. Александрова по рисунку И. Иванова. 1837 год
деревнями получил Петр Абрамович Ганнибал, «деревню Оклад, что ныне называется сельцо Воскресенское» с деревнями — Исаак Абрамо­вич Ганнибал, «деревню Устье, что ныне назы­вается сельцо Михайловское» с деревнями — Осип Абрамович Ганнибал. Выйдя с военной службы в отставку, он последние годы жизни (умер в 1806 году) провел почти безвыездно в Михайловском, в котором в конце XVIII века и создал усадьбу: воздвигнул барский дом, раз­бил парк.

После смерти О. А. Ганнибала Михайлов­ское наследовала его семья — жена Мария Алек­сеевна и дочь Надежда Осиповна, мать поэта. Н. О. Пушкина после смерти своей матери (в 1816 году) осталась единственной владелицей

имения. А когда в 1836 году умерла Надежда Осиповна, Михайловским стали владеть ее дети: Ольга, Лев и Александр.

После гибели поэта Михайловское стало соб­ственностью его детей: сыновей Александра и Григория и дочерей Марии и Наталии. В 1860 го­ду в Михайловском поселился младший сын поэта Григорий Александрович. К этому времени ста­рый ганнибаловский барский дом обветшал на­столько, что Г. А. Пушкин продал его на слом, построив на том же месте новый, несколько иной архитектуры. Впоследствии этот дом дважды — в 1908 и в 1918 году — горел, но каждый раз вос­станавливался (в 1908—1911 годах по проекту архитектора академика А. В. Щуко) в том виде, какой он принял при Г. А. Пушкине.

Близился столетний юбилей со дня рожде­ния поэта. Прогрессивная общественность России готовилась отметить его. В связи с этим значи­тельно повысился интерес к Михайловскому.

И по настоянию передовых кругов тогдаш­него общества было решено выкупить имение у наследников А. С. Пушкина и создать там в честь памяти поэта какое-нибудь благотвори­тельное заведение. Однако в царской казне денег на приобретение Михайловского не оказалось, и пришлось по всем российским «городам и весям» объявить сбор пожертвований. Большая часть необходимых средств была собрана у простого народа. В 1899 году село Михайловское было куплено у Г. А. Пушкина казной и передано в ве­дение псковского дворянства.

В 1901 году было решено создать здесь бла­готворительное заведение — колонию для пре­старелых литераторов, которая была открыта лишь в 1911 году.

До Великого Октября пушкинский уголок находился в жалком состоянии. Посетивший в 1898 году Святогорский монастырь и могилу А. С. Пушкина В. П. Острогорский с грустью отмечал то небрежение, в котором содержалась даже могила великого поэта: «Ничья заботли-

вая рука, как видно, не прикасается к памятни­ку. Покосившийся обелиск порастает травой, гря­зен и испещрен надписями посетителей». Мало того, монахи Святогорского монастыря выгод­но продавали различным лицам участки земли для будущих могил в непосредственной близости от места погребения Пушкина.

Летом 1917 года крестьяне Воронической во­лости, в которую входило и село Михайловское, обратились в Совет рабочих и солдатских депу­татов с ходатайством об изъятии у псковского дворянства села Михайловского и передаче его в общегосударственное ведение, а также о раз­решении устроить в селе Михайловском на со­бранные народом деньги «Всероссийский уни­верситет имени А. С. Пушкина с низшим, сред­ним и высшим отделением», где люди из народа могли бы бесплатно получать образование.

После Великой Октябрьской социалистиче­ской революции в пушкинские места пришел на­стоящий, заботливый хозяин — народ. Уже в первые годы Советской власти Псковский губ — исполком занимался восстановлением и рестав­рацией этого ценнейшего памятника русской культуры.

В 1920 году при участии стоявших в окре­стностях Михайловского частей Красной Армии был реставрирован домик няни. А осенью 1921 года для обследования мер по надлежащей охране пушкинского уголка Псковский губерн­ский отдел народного образования командировал туда специалиста, который представил в губис — полком обстоятельный доклад о плачевном со­стоянии после гражданской войны пушкинских мест, особенно Михайловского и Тригорского. В докладе говорилось, что «от обеих усадеб оста­лись каменные фундаменты и груды обгорелого мусора… Самый парк зарос и заглох, фруктовый сад одичал». На основании этого доклада Псков­ский губисполком 11 ноября 1921 года принял решение об охране пушкинских мест в Опочецком уезде Псковской губернии. В этом решении гово-

рилось: «Обратиться в Наркомпрос РСФСР

с ходатайством об объявлении пушкинского угол­ка заповедным имением и взять его под охрану как исторический памятник, имеющий значение для всей республики».

Ходатайство местных псковских властей встретило горячую поддержку наркома просве­щения А. В. Луначарского, который 2 марта 1922 года и подготовил проект постановления под названием «О национализации усадеб Ми­хайловское и Тригорское, а также места погре­бения А. С. Пушкина в Святогорском монас­тыре». Отправляя проект в тот же день в нар­комат земледелия, А. В. Луначарский просил срочно дать заключение на него и отправить в правительство.

Уже 17 марта 1922 года на распорядитель­ном заседании Малого Совнаркома РСФСР проект был рассмотрен (докладчиком был А. В. Луначарский), и в протоколе было запи­сано: «Объявить Пушкинский Уголок: Михай­ловское и Тригорское, а также место погребе­ния А. С. Пушкина в Святогорском монастыре Заповедным имением с передачей его под охра­ну, как исторического памятника, НК просве­щения по Главмузею. Границу этого имения оп­ределить Народному Комиссариату Просвеще­ния по соглашению с Народным Комиссариа­том Земледелия».

Накануне столетнего юбилея со дня гибели поэта, который широко отмечался всей страной, в Михайловском был восстановлен бывший гос­подский дом, и вскоре в нем был открыт Дом — музей А. С. Пушкина. В это же время в состав Пушкинского Заповедника были включены свя­занные с именем Пушкина село Петровское, древние городища Воронин и Савкина Горка и вся территория бывшего Святогорского мона­стыря. Теперь территория Пушкинского Запо­ведника составляет более семисот гектаров.

Во время оккупации гитлеровцы расхитили многие музейные ценности, вырубили сотни де-

ревьев в заповедном лесу и парках. Перед от­ходом из Михайловского фашисты завершили разорение и осквернение усадьбы поэта: сожг­ли Дом-музей, из двух других домов у въезда на усадьбу один сожгли, а другой сильно по­вредили, прострелили в трех местах большой портрет Пушкина, который висел на арке у вхо­да в Михайловское, а саму арку уничтожили, взорвали колокольню Успенского собора Свято­горского монастыря-музея, уничтожили домик няни. Под дорогу, ведущую к могиле Пушкина, фашистские варвары вырыли 20-метровый тун­нель и заложили в него десять 120-килограммо­вых авиабомб и десятки специальных мин.

Стараясь сохранить уцелевшие памятники Заповедника, наши войска избегали прямого штурма Михайловского. 12 июля 1944 года со­ветские воины освободили Пушкинские Горы. Писатель Николай Тихонов так рассказывает об этом: «Пушкинские места я увидел во время Ве­ликой Отечественной войны, когда они были толь­ко что освобождены. Печать разорения лежала на них. Мимо Святогорского монастыря шли на фронт машины. У монастыря они обязательно останавливались, и командиры и бойцы подыма­лись по лестнице наверх, к могиле Пушкина. Всегда среди приехавших находился человек, ко­торый произносил краткое слово. Эта встреча с Пушкиным людей, спешивших на фронт, кото­рый ушел уже за Режицу, производила большое впечатление».

К 150-летию со дня рождения великого рус­ского поэта Пушкинский Заповедник был в ос­новном восстановлен, 12 июня 1949 года открыл свои двери для посетителей возрожденный из пепла Дом-музей А. С. Пушкина, еще ранее были восстановлены домик няни и Успенский собор Святогорского монастыря-музея.

В последующие годы в Пушкинском Запо­веднике продолжались реставрационные работы с целью еще больше придать пушкинским мес­там тот вид, какой они имели при жизни поэта.

Подпись: ■n

Село Михайловское. Усадьба А. С. Пушкина

 

image004

В течение 1953—1968 годов в Михайловском на территории усадьбы были восстановлены три пушкинских флигеля, погреб, людская изба, кре­стьянский амбарчик; в Святогорском монастыре­музее отремонтирована гробница Пушкина (1953—1954 годы) и каменная отмостка площад­ки вокруг нее, восстановлен главный вход в мо­настырь — Святые ворота. На надгробном памят­нике поэту восстановлены некоторые детали, придавшие ему первоначальный вид.

В Михайловском в прежних размерах восста­новлены Еловая аллея и фруктовый сад.

В августе 1962 года в восстановленном доме Осиповых-Вульф в Тригорском был торжествен­но открыт новый большой музей, а вокруг него восстановлены цветники, газоны и зеленая бе­седка.

В целях дальнейшего улучшения охраны при­родных памятников Пушкинского Заповедника, его флоры и фауны, строгого соблюдения мемо­риальное™ пушкинских мест, Псковский облис­полком в 1965 году принял специальное решение о создании вокруг Заповедника охранной зоны в радиусе от одного до пяти километров от его внешних границ. Здесь запрещались все виды охоты, промысла, возведение сооружений, могу­щих разрушить целостность пушкинского пей­зажа по соседству с Михайловским.

В 1966 году охранная зона была создана и вокруг Святогорского монастыря-музея в посел­ке Пушкинские Горы.

Теперь ежегодно в Пушкинском Заповедни­ке торжественно отмечаются три даты: годовщи­ны рождения и гибели поэта и годовщина его приезда в Михайловскую ссылку. На этих пуш­кинских торжествах с докладами и научными сообщениями о творческой деятельности поэта в Михайловском выступают ведущие ученые — пушкинисты нашей страны. Ежегодно проходит здесь и традиционное двухдневное научное со­брание — Пушкинские чтения. А в честь дня рождения великого поэта в Заповеднике теперь устраивается Всесоюзный пушкинский праздник поэзии. Он проводится Союзом писателей СССР совместно с Пушкинским Заповедником, партий­ными и советскими организациями Псковской об­ласти в первое воскресенье июня в селе Михай­ловском. На этот праздник из союзных республик и областей съезжается более 100 тысяч человек, перед которыми выступают десятки писателей и поэтов из всех республик страны, литераторы многих зарубежных стран, выдающиеся мастера советского искусства. Председателем постоянно­го Оргкомитета Союза писателей СССР по прове­дению этого праздника является большой знаток и исследователь творчества А. С. Пушкина писа­тель И. Л. Андроников.

Каждый год в Пушкинский Заповедник, в его музеи и парки со всех концов нашей огром-

Ной страны приезжает более 350 тысяч Экскур­сантов.

Много гостей бывает и из-за рубежа. И всех паломников здесь особенно трогает и волнует встреча с Пушкиным, с его бессмертной поэзией, с немеркнущей красой воспетой им природы.

«Больше тридцати лет мечтал я побывать здесь, в Михайловском и Тригорском, у стен Свя­тогорского монастыря, у священной для поколе­ний русских людей могилы Пушкина, — пишет в «Книге впечатлений» большой знаток творче­ства Пушкина поэт П. Г. Антокольский. — Нако­нец, на старости лет нам с женой посчастливи­лось побывать здесь — в прохладный июльский день, когда все полно жизнью, дышит светом и радостью. Наибольшее впечатление производит… любовь, которой окружено и благоустроено, ухо­жено и воскрешено заново это человеческое гнез­до— жилище ссыльного поэта. Трудно оценить огромный и благородный труд, затраченный на такое дело. Он перед глазами туристов, посетите­лей, паломников. Жалко уезжать отсюда!»

А шахтеры Донецкой области оставили та­кую запись: «Память о Пушкине, дух Пушкина до сих пор живы в Михайловском. Идя по музеям, по аллеям парка так и ожидаешь, что вот на по­вороте столкнешься с самим великим русским поэтом».

«Трудно, невозможно выразить словами те чувства, которые охватывают человека, когда он побывает в этих заповедных пушкинских ме­стах, — пишет народный артист СССР В. Я. Ста — ницын. — Это на всю жизнь! Раз побывав здесь, нельзя не стремиться сюда снова и снова!»

Санджей Чандра, гость из далекой Индии, так выразил свои впечатления: «Дом-музей

А. С. Пушкина мне очень понравился. Эти места нам, любящим Россию, очень дороги. Мое палом­ничество по России было бы половинчатым, если бы не был в Михайловском».

Категория: По Пушкинскому заповеднику ПРОФИЗДАТ — 1970 &nbsp  | Комментарии закрыты