К столовой примыкает последняя комната — кабинет Пушкина. Обстановка кабинета вос­произведена такой же, какой она была при жиз­ни поэта в михайловской ссылке. Вот что пред­ставлял собой кабинет Пушкина по воспомина­ниям современников. «Комната Александра, — пишет И. И. Пущин, — была возле крыльца с ок­ном на двор, через которое он увидел меня, за­слышав колокольчик. В этой небольшой комнате помещалась кровать его с пологом, письменный стол, диван, шкаф с книгами и пр. Во всем поэти­ческий беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обож­женные кусочки перьев (он всегда, с самого Ли­цея, писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах). Вход к нему прямо из кори­дора».

Е. И. Осипова (в замужестве Фок) свидетель­ствует: «Я сама, еще девочкой, не раз бывала у него в имении и видела комнату, где он писал. …Комнатка Александра Сергеевича была малень­кая, жалкая. Стояли в ней всего-навсего простая кровать деревянная с двумя подушками, одна ко­жаная, и валялся на ней халат, а стол был лом­берный, ободранный: на нем он и писал и не из чернильницы, а из помадной банки».

Ее сестра М. И. Осипова рассказывала: «Вся обстановка комнаток Михайловского домика была очень скромна: в правой, в три окна ком­нате, где был рабочий кабинет А. С-ча стояла са­мая простая, деревянная, сломанная кровать. Вместо одной ножки под нее поставлено было по­лено: некрашеный стол, два стула и полки с кни­гами довершали убранство этой комнаты».

Таким же скромным и непритязательным вы­глядит кабинет поэта и сейчас. В центре неболь­шой комнаты стоит письменный стол, покрытый зеленым сукном. На нем стопки книг, листы, исписанные стремительным почерком поэта. Ря­дом с подсвечником на четыре рожка ножницы для снимания нагара со свечей, в металлическом

стакане гусиные перья, рядом с чернильницей пе­сочница. Между окнами наполненный книгами шкаф, на противоположной стене висит полочка, также заставленная книгами.

Пожалуй, книги были в этом скромном жи­лище единственным богатством. «Книг, ради бо­га книг!» — восклицает поэт в одном из писем к брату, и потом эти просьбы он адресует ему и многим своим друзьям и знакомым чуть ли не в каждом письме, писанном им из михайлов­ского заточения (за два года ссылки он отсылает отсюда более ста двадцати писем и около шести­десяти получает от своих адресатов). По свиде­тельству первого биографа поэта П. В. Анненко­ва, «библиотека его росла уже по часам, каждую почту присылали ему книги из Петербурга».

За время михайловской ссылки поэт прошел своеобразный домашний университет: он, полу-

чая много книг, с упоением и без устали зани­мается самообразованием. Он всегда живо инте­ресовался и прекрасно разбирался в сложных и подчас новых вопросах политики, искусства, литературной жизни, философии и истории того времени. По окончании ссылки Пушкин проявил много заботы, чтобы доставить книги из деревни к себе домой; перевозили их в двадцати четырех ящиках на двенадцати телегах.

В кабинете поэта напротив письменного сто­ла, у стены, стоит диван, у противоложной сте­ны — деревянная кровать с пологом. Неподалеку от дивана, в углу, — туалетный столик, в другом углу, у камина, на полу — огромные трубки с чу­буками для курения. На полу большой, почти во всю комнату ковер. Все эти вещи являются или копией пушкинских, или вещами той эпохи, ти­пичными для дворянского поместного быта. Из подлинных пушкинских вещей в кабинете поэта сейчас хранится железная трость — частая спут­ница его прогулок по окрестностям Михайлов­ского.

Михайловский кучер поэта Петр Парфенов рассказывал: «Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу; уйдет в поля, палку вверх бросит, ловит ее на лету».

На диване в его кабинете лежит пистолет точ­но такого же образца, из которого поэт упраж­нялся в стрельбе. Тут же рядом старинный ма­нежный хлыст для верховой езды — такой же был у Пушкина, много ездившего по окрестностям верхом на «вороном аргамаке». Тот же П. Пар­фенов свидетельствует: «…потом сейчас на ло­шадь и гоняет тут по лугу; лошадь взмылит и пой­дет к себе». А в одном из писем к Вяземскому из ссылки Пушкин выразительно пишет о своих наезднических увлечениях: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наездниче­ского честолюбия». Брата же своего в числе дру­гих поручений он просит прислать ему в Михай­ловское «книгу об верховой езде — хочу же-

ребцов выезжать: вольное подражание Alfieri и Байрону».

А. Н. Вульф оставил любопытное свидетель­ство об увлечениях ссыльного поэта стрельбой из пистолета: «…Пушкин, по крайней мере в те года, когда жил здесь, в деревне, решительно был помешан на Байроне… А чтобы сравняться с Бай­роном в меткости стрельбы, Пушкин вместе со мною сажал пули в звезду над нашими воро­тами».

Не раз поэт приглашает к себе в деревню Вульфа

…Погулять верхом порой,

Пострелять из пистолета.

«Из письма к Вульфу» (Здравствуй, Вульф, приятель мой!)

В эти годы Пушкин действительно сильно увлекался Байроном и всегда держал при себе его портрет, которым очень дорожил. Портрет этот сохранился, и сейчас висит в кабинете по­эта над диваном. На обороте портрета надпись (по-французски), сделанная рукой П. А. Оси­повой: «Подарено Аннет Вульф Александром Пушкиным. Тригорское, 1828». Увлечение Бай­роном прошло, и поэт подарил некогда доро­гую для себя вещь своей тригорской приятель­нице.

Под книжной полкой, висящей на стене, на полу стоит небольшая деревянная этажерка. Она была увезена сыном поэта в Вильнюс, где и была обнаружена на чердаке его дома (ныне музея А. С. Пушкина).

У письменного стола, на полу, в стеклянном футляре, хранится еще одна реликвия, связан­ная с Пушкиным, — подножная скамеечка А. П. Керн. Скамеечка маленькая, низенькая, обита выцветшим от времени светло-коричне­вым бархатом. Анна Петровна в воспомина­ниях о Пушкине упоминает об этой скамеечке:

«Несколько дней спустя он (Пушкин) приехал ко мне вечером и, усевшись на маленькой скаме­ечке (которая хранится у меня, как святыня), на­писал на какой-то записке:

Я ехал к вам: живые сны За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны Осеребрял мой бег ретивый».

У письменного стола старинное кожаное крес­ло с высокой откидывающейся спинкой. Это крес­ло из собрания тригорских вещей. Оно было по­дарено Дому-музею А. С. Пушкина весной 1964 года родственниками Осиповых-Вульф. Кресло это — точная копия (к тому же старин­ная) пушкинского кресла.

На этажерке огромная черная книга — Биб­лия. Пушкин предназначал ее больше для игу­мена Святогорского монастыря, под духовным надзором которого он находился в период ссыл­ки. Библия была своего рода «дымовой завесой». Еще накануне михайловской ссылки он в одном письме довольно определенно высказал свое от­ношение к Библии: «…читая Шекспира и Библию, святой дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира».

Гостивший у ссыльного поэта И. И. Пущин рисует в своих «Записках» характерный эпизод о том, как Пушкин в нужных случаях ловко использовал эту «дымовую завесу»: «Я привез Пушкину в подарок «Горе от ума»… После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух… Среди этого чтения кто-то подъехал к крыльцу. Пушкин взглянул в окно, как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе Четью-Минею. За­метив его смущение и не подозревая причины, я спросил его: «Что это значит?» Не успел он от­ветить, как вошел в комнату низенький рыжева­тый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего монастыря. Я подошел под благослове­ние. Пушкин — тоже, прося его сесть. Монах на­чал извинением в том, что, может быть, помешал

нам, потом сказал, что, узнавши мою фамилию, ожидал найти знакомого ему П. С. Пущина, уро­женца великолуцкого, которого очень давно не видел. Ясно было, что настоятелю донесли о моем приезде и что монах хитрит. Хотя посещение его было вовсе не кстати, но я все-таки хотел делать веселую мину при плохой игре и старался уве­рить его в противном: объяснил ему, что я — Пу­щин такой-то, лицейский товарищ хозяина… Раз­говор завязался о том, о сем. Между тем подали чай. Пушкин спросил рому, до которого, видно, монах был охотник. Он выпил два стакана чаю, не забывая о роме, и после этого начал прощать­ся, извиняясь снова, что прервал нашу товари­щескую беседу.

Я был рад, что мы избавились от этого гостя, но мне неловко было за Пушкина: он, как школьник, присмирел при появлении настоятеля. Я ему высказал мою досаду, что накликал это посещение. — Перестань, любезный друг! Ведь он и без того бывает у меня, я поручен его наблюде­нию. Что говорить об этом вздоре!

Тут Пушкин, как ни в чем не бывало, продол­жал читать комедию».

Рядом с книжной этажеркой на стене висит портрет В. А. Жуковского — копия того портре­та, который Жуковский подарил Пушкину, над­писав: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в кото­рый он окончил свою поэму Руслан и Людмила. 1820 марта 26». Этим подарком Пушкин дорожил и всегда держал его при себе.

Над диваном на стене на металлической це­почке подвешен старинный медный охотничий рог. Такой же рог был подарен ссыльному поэту одним из соседей-помещиков, о чем свидетельст­вует А. П. Керн: «Вообще же надо сказать, что он (Пушкин) не умел скрывать своих чувств, вы­ражал их всегда искренне и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Так, один раз мы восхищались его тихой радостью, когда он получил от какого-то поме-

щика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольст­вием и повторял: Charmant! Charmant!»

В левом, противоположном от окон углу каби­нета камин. Он облицован белыми изразцами; в камине на металлической решетке — поддувале лежат каминные щипцы с длинными ручками и горка погасших углей: будто только вот сейчас поэт сидел около него:

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,

Минутное забвенье горьких мук.

«19 октября»

На выступе камина, рядом с расшитыми цвет­ным бисером табакеркой и шкатулкой, неболь­шая фигурка Наполеона со сложенными крест — накрест руками и нахмуренным лицом. Скульпту­ра французского императора была почти обяза­тельной принадлежностью кабинета либерального дворянина того времени. О ней упоминает Пуш­кин и в описании деревенского кабинета Евгения Онегина, во многом, несомненно, «списанного» с собственного деревенского кабинета:

Татьяна взором умиленным Вокруг себя на всё глядит,

И всё ей кажется бесценным,

Всё душу томную живит Полумучительной отрадой:

И стол с померкшею лампадой,

И груда книг, и под окном Кровать, покрытая ковром,

И вид в окно сквозь сумрак лунный,

И этот бледный полусвет,

И лорда Байрона портрет,

И столбик с куклою чугунной Под шляпой с пасмурным челом,

С руками, сжатыми крестом.

На письменном столе «померкшая лампа­да» — дорожная металлическая лампа (в копии, подлинная лампа Пушкина находится во Всесо­юзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде),

которой поэт запасся (ее прислал ему брат), гото­вясь к побегу из ссылки за границу. Для этой же цели он держал при себе дорожную чернильницу (точно такая же — на письменном столе в его кабинете), а в одном из писем даже просит брата прислать ему «дорожный чемодан» и сапоги. О бегстве за границу Пушкин подумывал еще в пору южной ссылки, и это нашло отражение в строках I главы «Евгения Онегина». Новая ссылка в псковскую деревню еще более подогре­вала стремление поэта вырваться из заточения путем бегства за границу, облекаясь уже в кон­кретные планы. Сначала он собирался бежать с помощью брата и А. Н. Вульфа, и уже настолько уверился в осуществлении этого плана, что пишет стихотворение «Презрев и голос укоризны» (ок­тябрь— ноябрь 1824 года), где явственно звучат ноты прощания с «отчизной»:

Презрев и голос укоризны,

И зовы сладостных надежд,

Иду в чужбине прах отчизны С дорожных отряхнуть одежд.

…Простите, сумрачные сени,

Где дни мои текли в тиши,

Исполнены страстей и лени И снов задумчивых души.

Мой брат, в опасный день разлуки Все думы сердца — о тебе.

В последний раз сожмем же руки И покоримся мы судьбе.

Благослови побег поэта…

Ни с братом, ни с Вульфом поэту бежать не удалось.

В течение нескольких месяцев Пушкин не оставлял попыток избавиться от ссылки и уехать за границу под предлогом лечения своей болез­ни — аневризма. Но и эти планы не осуществи­лись.

Несмотря на частые приступы хандры и то­ски, рождаемые неопределенностью своего поло­жения, опальный поэт интенсивно работает. Ни­когда еще раньше «приют свободного поэта, непокоренного судьбой» (Н. М. Языков) не ви-

дел такого вдохновенного, обширного, отмечен­ного печатью гениальности творчества.

Здесь, в псковской деревне, в его кабинете

Какой-то демон обладал Моими играми, досугом;

За мной повсюду он летал,

Мне звуки дивные шептал,

И тяжким, пламенным недугом Была полна моя глава;

В ней грезы чудные рождались;

В размеры стройные стекались Мои послушные слова И звонкой рифмой замыкались.

<гРазговор книгопродавца с поэтом»

Этим «демоном» ссыльного поэта была поэ­зия, напряженный поэтический труд, он в это время «бредит» рифмами и «рифмами томим».

В самый разгар михайловской ссылки, в июле 1825 года, Пушкин пишет в письме к Вяземско­му: «Я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцелуешь: романтическую трагедию!» Эти слова, сказанные по поводу ра­боты над «Борисом Годуновым», можно отнести ко всему михайловскому периоду творчества Пушкина. Это был литературный подвиг, сделав­ший его глубоко национальным поэтом, родона­чальником новой реалистической литературы. И действительно, окончив в Михайловском по­следнюю поэму из романтического цикла «Цыга — ны», поэт создает потом десятки глубоко реали­стических произведений, а всего в Михайловском он написал их более ста. Именно здесь, в Михай­ловском, он «присмотрелся к русской природе и жизни, и нашел, что в них есть много истинно хо­рошего и поэтического. Очарованный сам этим открытием, он принялся за изображение действи­тельности, и толпа с восторгом приняла эти див­ные издания, в которых ей слышалось так много своего, знакомого, что давно она видела, но в чем никогда не подозревала столько поэтической пре­лести» (Н. А. Добролюбов).

Одним из таких изданий, подготовленных поэтом в ссылке со всей тщательностью и завид-

ной требовательностью к своему таланту, было издание «Стихотворений Александра Пушкина», которое разошлось с невиданной для того време­ни быстротой: «Стихотворения» вышли в свет 30 декабря 1825 года, и уже 27 февраля 1826 года П. А. Плетнев, поверенный ссыльного поэта по издательским его делам, писал ему в Михайлов­ское: «Стихотворений Александра Пушкина»

у меня уже нет ни единого экземпляра, с чем его и поздравляю. Важнее того, что между книгопродавцами началась война, когда они узнали, что нельзя больше от меня ничего по­лучить».

Выдающимся «литературным подарком» и «в высшей степени народным произведением», по словам Белинского, явился гениальный роман в стихах «Евгений Онегин», центральные главы которого (с конца третьей по начало седьмой) писались поэтом в Михайловском. Уже в первые недели ссылки он в письме к В. Ф. Вяземской признавался, что находится «в наилучших усло­виях, чтобы закончить мой роман в стихах». Эти­ми «наилучшими условиями» было не только уединение, хотя и вынужденное, тем не менее концентрирующее его поэтический труд, но и не­посредственная близость к окружающей действи­тельности: к помещичьему усадебному быту,

к крестьянскому быту, к родной русской природе, к русскому народу с его высокопоэтическим фольклором. И не случайно в созданных в Ми­хайловском «деревенских главах» «Евгения Оне­гина» так много поэтических «зарисовок» здеш­него быта, здешнего пейзажа, причем при всей, казалось бы, конкретности всегда чувствуешь его общерусскую широту, его типичность.

В плане романа «Евгений Онегин», составлен­ном Пушкиным и разбитым им на три части, он в части второй написал: «IV песнь. Деревня Ми­хайлов. 1825». А если вспомнить любопытное от­кровение Пушкина Вяземскому в письме от 27 мая 1826 года: «в IV песне Онегина я изобра­зил свою жизнь», — то можно говорить об инте-

ресных деталях деревенского бытия самого опального поэта, изображенных в IV главе рома­на. Вот его «вседневные занятия»:

Онегин жил анахоретом;

В седьмом часу вставал он летом И отправлялся налегке К бегущей под горой реке;

Певцу Гюльнары подражая,

Сей Геллеспонт переплывал,

Потом свой кофе выпивал,

Плохой журнал перебирая,

И одевался…

Прогулки, чтенье, сон глубокий,

Лесная тень, журчанье струн,

Порой белянки черноокой Младой и свежий поцелуй,

Узде послушный конь ретивый,

Обед довольно прихотливый,

Бутылка светлого вина,

Уединенье, тишина:

Вот жизнь Онегина святая…

Когда же приходит зима, то

Прямым Онегин Чильд Гарольдом Вдался в задумчивую лень:

Со сна садится в ванну со льдом…

Брат поэта Лев Сергеевич, который сам был свидетелем первых недель его ссыльной жизни, а потом получал подробнейшие сведения о ней от самого Пушкина (в письмах), от навещавших его друзей, от тригорских приятелей и даже от своих дворовых, ездивших в Петербург за припасами, рассказывает о деревенской жизни Пушкина: «С соседями Пушкин не знакомился… В досуж — ное время он в течение дня много ходил и ездил верхом, а вечером любил слушать русские сказ­ки. Вообще образ его жизни довольно походил на деревенскую жизнь Онегина. Зимою он, про­снувшись, также садился в ванну со льдом, летом отправлялся к бегущей под горой реке, также играл в два шара на бильярде, также обедал поздно и довольно прихотливо. Вообще он любил придавать своим героям собственные вкусы и

привычки». А в рукописи IV главы романа есть описание, не включенное Пушкиным в поздние редакции, деревенского костюма Онегина:

Носил он русскую рубашку,

Платок шелковый кушаком,

Армяк татарский нараспашку И шляпу с кровлею, как дом Подвижный. Сим убором чудным, Безнравственным и безрассудным.

Была весьма огорчена Псковская дама Дурина И с ней Мизинчиков. Евгений,

Быть может, толки презирал,

А вероятно, их не знал,

Но все ж своих обыкновений Не изменил в угоду им.

За что был ближним нестерпим.

В таком наряде соседи частенько видели и Пушкина. М. И. Семевский передает рассказ А. Н. Вульфа, встретившего однажды поэта в та­ком наряде: «…в девятую пятницу после пасхи

Пушкин вышел на Святогорскую ярмарку в рус­ской красной рубахе, подпоясанный ремнем, с палкой и в корневой шляпе, привезенной им еще из Одессы. Весь новоржевский beau monde, съезжавшийся на эту ярмарку закупать чай, са­хар, вино, увидя Пушкина в таком костюме, весь­ма был этим скандализирован…»

Известно, что поэт в годы ссылки избегал со­седей (за исключением Тригорского), не участ­вовал в различных забавах, охоте, пирушках де­ревенских помещиков. Об этом говорят многие свидетельства, в том числе и крестьянина И. Пав­лова: «…жил он один, с господами не вязался, на охоту с ними не ходил…» Пушкин сам ощущал огромную разницу своих интересов и интересов соседей-помещиков. Он прежде всего поэт, и глав­ное для него в жизни — поэзия:

…У всякого своя охота,

Своя любимая забота:

Кто целит в уток из ружья,

Кто бредит рифмами, как я…

«Евгений Онегин ». Из ранних редакций

Ы

А какими были’ в своей массе поместные дво­ряне, Пушкин хорошо знал, так как мог часто наблюдать их уклад жизни, привычки. В V главе «Онегина», в сцене сбора гостей на бал к Лари­ным, он дает меткую реалистическую характери­стику деревенских помещиков.

С своей супругою дородной Приехал толстый Пустяков;

Гвоздин, хозяин превосходный,

Владелец нищих мужиков;

Скотинины, чета седая,

С детьми всех возрастов, считая От тридцати до двух годов;

Уездный франтик Петушков,

Мой брат двоюродный, Буянов В пуху, в картузе с козырьком (Как вам, конечно, он знаком),

И отставной советник Флянов,

Тяжелый сплетник, старый плут,

Обжора, взяточник и шут.

Глубокое проникновение Пушкина в быт, нра­вы, психологию тогдашнего общества (прежде всего на жизненном материале михайловского бытия поэта) и позволило создать роман «Евге­ний Онегин», который «…помимо неувядаемой его красоты, имеет для нас цену исторического документа, более точно и правдиво рисующего эпоху, чем до сего дня воспроизводят десятки толстых книг» (А. М. Горький).

В ссылке же поэт «в два утра» пишет сатири­ческую поэму «Граф Нулин», в основе которой лежит «происшествие, подобное тому, которое случилось, недавно в моем соседстве, в Ново­ржевском уезде» (Пушкин).

Не может не вызвать восхищения неукроти­мый оптимизм Пушкина, который, находясь под надзором властей, не зная еще о своей завтраш­ней судьбе, создает здесь одно из самых светлых, жизнерадостных произведений — «Вакхическую песню», пронизанную верой в торжество сил че­ловеческого разума, сил света, добра над силами зла и тьмы:

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

Эту веру в светлое будущее опальный поэт черпал в поэтическом творчестве:

Но здесь меня таинственным щитом Святое провиденье осенило,

Поэзия, как ангел-утешитель,

Спасла меня, и я воскрес душой.

* Вновь я посетил». Из черновой редакции

Творческий взлет Пушкина за время михай­ловской ссылки был таким стремительным и отличался такой поэтической зрелостью, что сра­зу же бросался в глаза, особенно тем, кто мог сравнивать Пушкина до ссылки с Пушкиным в пору ссылки и сразу после нее.

Любопытное сопоставление между Пушкиным «деревенским» и «столичным» делает А. П. Керн: «С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, в доме его родителей, где я бывала всякий день и куда он приехал из ссылки в 1827 году, прожив в Москве несколько месяцев. Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собой и другими, как в Тригорском и Михайловском. Я полагаю, жизнь в Михайлов­ском много содействовала развитию его гения. Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, со­средоточились мысли, душа окрепла и осмысля­лась».

«Нового» Пушкина с возмужавшим в ссылке талантом увидел и Вяземский, который в письме от 29 сентября 1826 года (то есть сразу же после освобождения поэта из ссылки) писал А. И. Тур­геневу и В. А. Жуковскому: «Пушкин читал мне своего «Бориса Годунова». Зрелое и возвышен­ное произведение. Трагедия ли это, или более историческая картина, об этом пока не скажу ни слова: надобно вслушаться в нее, вникнуть… но

дело в том, что историческая верность нравов, языка, поэтических красок сохранена в совершен­стве, что ум Пушкина развернулся не на шутку, что мысли его созрели, душа прояснилась, и что он в этом творении вознесся до высоты, которой еще не достигал.

Следующие песни «Онегина» также далеко ушли от первой».

Брат поэта Лев Сергеевич также отмечает решающие перемены, происшедшие в его твор­честве в михайловской ссылке: «Перемена ли образа жизни, естественный ли ход усовер­шенствования, но дело в том, что в сем уеди­нении талант его видимо окрепнул и, если мож­но так выразиться, освоеобразился. С этого времени все его сочинения получили печать зре­лости».

А сам поэт, который всегда относился к своему дарованию и своим поэтическим достоин­ствам подчеркнуто строго, пишет Н. Н. Раевско­му из Михайловского в июле 1825 года, то есть в самый «разгар» ссылки: «Чувствую, что духов­ные силы мои достигли полного развития, я могу творить».

Этот творческий подъем он сам вспоминал вскоре после освобождения из Михайловского, оглядываясь на покинутую деревню и призы­вая вдохновение в новых условиях, в новой обста­новке «не дать остыть душе поэта»:

Дай оглянусь. Простите ж, сени,

Где дни мои текли в глуши,

Исполненны страстей и лени И снов задумчивой души.

А ты, младое вдохновенье,

Волнуй мое воображенье,

Дремоту сердца оживляй,

В мой угол чаще прилетай,

Не дай остыть душе поэта.

Ожесточиться, очерстветь,

И наконец окаменеть В мертвящем упоенье света,

В сем омуте, где с вами я Купаюсь, милые друзья!

<• Евгений Онегин»

Не забывал он в «омуте» столичной жизни и своей любимой няни, ее «светлицы» — скромной крестьянской комнатки при господской баньке, которую в ее память называют теперь домиком няни.

Комнату эту отвели в барском доме Арине Родионовне родители поэта, покидая Михайлов­ское и оставляя здесь ссыльного старшего сына на ее попечение. Сюда собирались дворовые де­вушки Михайловского для занятий рукоделием и мелким ремеслом. Руководила этими работа­ми Арина Родионовна: «Вошли в нянину ком­нату, где собрались уже швеи… Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились восвояси» (И. И. Пущин, «Записки»),

В настоящее время комната няни воссоздана в мемориально-бытовом плане. Вдоль одной сте­ны— длинная и широкая деревянная лавка, на которой в ряд стоят старинные прялки с куделью и веретенами, старинные коклюшки для плетения кружев.

Тут же сохранившиеся образцы рукоделия того времени: вышивка работы сенных девушек Михайловского, вывезенная в свое время сыном поэта Григорием Александровичем в Вильнюс; вышивки работы крепостных мастеров Тригор — ского и Петровского. Убранство комнаты просто, но уютно.

Рядом с комнатой няни расположена простор­ная комната, которую занимали родители Пуш­кина во время своих приездов в деревню, поэто­му она и называется спальней родителей.

Экспозиция здесь рассказывает о пребывании поэта в ссылке: о круге чтения и переписке, о приездах к нему друзей, о работе над «Цыга­нами», «Борисом Годуновым», циклом лириче­ских стихотворений и эпиграмм. Среди изобрази­тельного материала экспозиции редкая миниатю­ра матери поэта Н. О. Пушкиной, выполненная неизвестным художником на пластинке из слоно­вой кости в начале XIX века, а также известная картина Н. Ге (в копии) «Пушкин и Пущин в Ми­хайловском», портреты Н. М. Языкова, И. И. Пу­щина, А. А. Дельвига, А. М. Горчакова, с которы­ми он здесь встречался, а также портреты неко­торых из тех его приятелей и знакомых, с кем он находился в переписке.

Некоторые из приятелей и друзей поэта, обескураженные и напуганные его новой ссыл­кой, советовали ему уняться, смириться с судь­бой, напоминали ему о «грехах», навлекших кару царских властей.

Вскоре после получения известия о ссылке поэта Н. Н. Раевский пишет ему: «…Советую

тебе: будь благоразумен. Не то, чтоб я опасался новых невзгод, но меня все еще страшит какой — нибудь неосторожный поступок, который может быть истолкован в дурную сторону; а по несча­стию, твое прошедшее дает к тому повод…». Жу­ковский напоминает Пушкину о бедах, «которые сам же состряпал», и убеждает не усугублять своего положения. С откровенным призывом к смирению, к компромиссу с властями, обращает­ся к ссыльному поэту близкий к нему в то время П. А. Вяземский.

Не удивительно поэтому, что иногда в мину­ты отчаяния Пушкин начинал сомневаться в искренностч друзей:

Что дружба? Легкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор.

«Дружба»

А в IV главе «Онегина», в которой поэт «изо­бразил свою жизнь» в деревне, он с горечью от­мечал:

Молва, играя, очернила Мои начальные лета,

Ей подмогала клевета (И дружба не всегда щадила).

<гЧерновой вариант»

Но эти минуты были недолгими и бесследно проходили, уступая место искренним, трогатель­ным чувствам к друзьям.

А. Бестужеву Пушкин из ссылки пишет: «Ах! Если б заманить тебя в Михайловское!», в письме к Жуковскому — «желаю, что нет у меня твоих советов или хоть присутствия — оно вдохновение».

В письме к брату около 20 декабря 1824 года он просит его: «Напиши мне нечто о

Карамзине, ой, ых,

Жуковском

Тургеневе А.

Северине,

Рылееве и Бестужеве».

Оторванный от «суеты столицы праздной», от друзей, поэт стремится «быть в просвещенье с веком наравне» через их письма. «Твои письма гораздо нужнее для моего ума, чем операция для моего аневризма. Они точно оживляют ме­ня, как умный разговор, как музыка Россини… Пиши мне»… — пишет он Вяземскому.

Любопытно, что в это же время декабрист К. Ф. Рылеев, стараясь хоть как-то морально поддержать Пушкина, писал ему (первая поло­вина января 1825 года): «Ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы;

настоящий край вдохновения — и неужели Пуш­кин оставит эту землю без поэмы?» А в другом письме он страстно призывает: «На тебя устрем­лены глаза России; тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь поэт и гражданин».

Когда ссыльный Пушкин говорил, что «жизнь моя сбивалась на эпиграмму, но вообще она была элегией», то можно утверждать, что эти элегические настроения часто рождались вслед­ствие разлуки с близкими друзьями, из-за невоз­можности быть с ними. И когда ему одному в Михайловском пришлось встречать традицион­ную лицейскую годовщину, он грустил без них.

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет, —

пишет поэт в стихотворении «19 октября».

О напряженном ожидании друзей, пригла­шаемых поэтом и самих обещавших приехать к нему в деревню, говорят и прочувствованные строки из «Графа Нулина»:

Кто долго жил в глуши печальной.

Друзья, тот верно знает сам,

Как сильно колокольчик дальный Порой волнует сердце нам.

Не друг ли едет запоздалый,

Товарищ юности удалой?..

Если опального поэта даже письма друзей «оживляли», то легко представить себе его не­уемную радость, когда он «в забытой хижине своей» встречал их.

Первым, кому поэт здесь «пожал от сердца руку», был самый преданный и благородный из его друзей, близкий ему еще с лицейских лет — И. И. Пущин. 11 января 1825 года, рано поутру, когда еще на дворе стояли густые сумерки зимне­го утра, Пущин подкатил к парадному крыльцу михайловского дома. Вот как сам Пущин расска­зывает об этом визите: «С той минуты, как я

узнал, что Пушкин в изгнании, во мне заро­дилась мысль непременно навестить его. Со­бираясь на рождество в Петербург для сви­дания с родными, я предположил съездить и в Псков к сестре… а оттуда уже рукой подать в Михайловское.

Проведя праздник у отца в Петербурге, по­сле крещения я поехал в Псков. Погостил у се­стры несколько дней, и от нее вечером пустился из Пскова; в Острове, проездом ночью, взял три бутылки клико и к утру следующего дня уже приближался к желаемой цели. Свернули мы, на­конец, с дороги в сторону, мчались среди леса по гористому проселку: все мне казалось не до­вольно скоро.

…Кони несутся средь сугробов. Скачем опять в гору извилистой тропой, вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились смаху в при­творенные ворота, при громе колокольчика.

…Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком в одной рубашке, с поднятыми вверх ру­ками. Не нужно говорить, что тогда во мне проис­ходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смот­рим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об за­индевевшей шубе и шапке. Было около восьми часов утра. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза, мы очнулись. Совестно стало перед этой женщиной, впрочем она все поняла. Не знаю, за кого приня­ла меня, только ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это его няня, столько раз им воспетая, чуть не задушил ее в объятиях.

…Я между тем приглядывался, где бы умыть­ся и хоть сколько-нибудь оправиться. Дверь во внутренние комнаты была заперта, дом нетоплен. Кой-как все это тут же уладили, копошась среди

отрывистых вопросов: Что? как? где? и проч. Во­просы большею частью не ожидали ответов. На­конец помаленьку прибрались; подали нам кофе; мы уселись с трубками. Беседа пошла правиль­нее; многое надо было хронологически расска­зать, о многом расспросить друг друга. Теперь не берусь всего этого передать.

Вообще Пушкин мне показался несколько серьезнее прежнего, сохраняя, однако ж, ту же веселость. Он, как дитя, был рад нашему свида­нию, несколько раз повторяя, что ему еще не ве­рится, что мы вместе. Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было конца в неумолкае­мой нашей болтовне. Наружно он мало переме­нился, оброс только бакенбардами.

Он сказал, что несколько примирился в эти четыре месяца с новым своим бытом, вначале очень для него тягостным, что тут, хотя невольно, он все-таки отдыхает от прежнего шума и волне­ния; с музой живет в ладу и трудится охотно и усердно…

…Незаметно коснулись опять подозрений на­счет общества. Когда я ему сказал, что не я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул:

— Верно, все это в связи с майором Раев­ским, которого пятый год держат в Тирасполь­ской крепости и ничего не могут выпытать.

Потом, успокоившись, продолжал: — Впро­чем, я не заставляю тебя, любезный Пущин, го­ворить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою — по многим моим глупостям.

Молча я крепко расцеловал его; мы обнялись и пошли ходить: обоим нужно было вздохнуть…

…Потом он мне прочел кое-что свое, большею частью в отрывках, которые впоследствии вошли в состав замечательных его пиес; продиктовал начало из поэмы «Цыганы» для «Полярной звез­ды» и просил, обнявши крепко Рылеева, благо­дарить за его патриотические «Думы».

…Между тем время — шло за полночь. Нам по­дали закусить: на прощанье хлопнула третья

пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставанье после так от­радно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что

последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сени. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша я глядел на него: он оста­новился на крыльце, со свечой в руках. Кони рва­нули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!»

Ворота скрипнули за мною»…

Пущин прогостил в Михайловском только день и ночь и под утро 12 января уехал. Это была последняя встреча близких друзей: в декабре того же 1825 года Пущин был арестован за уча­стие в декабрьском восстании, а затем отправлен на каторгу в Сибирь.

Несколькими месяцами позже после встречи с Пущиным поэт с волнением вновь вспоминал эти отрадные минуты в стихотворении «19 ок­тября»:

Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его Лицея превратил.

В неоконченном послании к Пущину, написан­ном в 1825 году, он тоже говорит об «отраде» встречи с ним.

И как бы подводя итог многолетней дружбы между ними, Пущин через много лет после ги­бели Пушкина писал: «…Никогда не переставал я любить его; знаю, что и он платил мне тем же чувством».

Глубокая дружба связывала Пушкина и с другим лицейским воспитанником А. А. Дель­вигом. Чуть ли ни с первых дней михайлов­ской ссылки поэт ждал его к себе в гости. Об

ожидаемом приезде друга Пушкин говорит и в стихотворном послании к Языкову, осенью 1824 года, приглашая и его к себе в гости:

И муз возвышенный пророк,

Наш Дельвиг всё для нас оставит,

И наша троица прославит Изгнанья темный уголок.

Наконец, в апреле 1825 года Дельвиг из Витебска приехал в Михайловское. Три дня, которые Дельвиг провел у поэта, прошли за чтением и обсуждением законченных сцен «Бо­риса Годунова», новых пушкинских стихов, в их подготовке к изданию, за разговорами, в поезд­ках в Тригорское. Вместе друзья пишут шутливую эпитафию «Ах, тетушкаї Ах, Анна ЛьвовнаІ».

Человек разносторонних знаний, тонкого ли­тературного вкуса, мягкой и отзывчивой души, Дельвиг оставлял неизменно приятное впечат­ление у всех знавших его людей. Много черт его благородного характера мы находим в «Днев­нике» А. Н. Вульфа, в воспоминаниях А. П. Керн. Любил его и Пушкин.

По словам А. П. Керн, «гостеприимный, ве­ликодушный, деликатный, изысканный, он умел счастливить всех его окружающих», и не удиви­тельно, что поэт сразу же, как только встретил Дельвига, спешит поделиться радостью с братом: «Как я был рад баронову приезду. Он очень мил». Таким бесконечно милым для поэта Дель­виг остался навсегда.

А. П. Керн в своих воспоминаниях о Пушкине рассказывает яркий эпизод встречи Пушкина с Дельвигом в Петербурге — такой же встреча (и расставание) была и в Михайловском. «По отъезде отца и сестры из Петербурга я перешла на маленькую квартирку в том же доме, где жил Дельвиг, и была свидетельницею свидания его с Пушкиным. Последний, узнавши о приезде Дельвига, тотчас приехал, быстро пробежал че-

рез двор и бросился в его объятия; они целовали друг у друга руки и, казалось, не могли нагля­деться один на другого. Они всегда так встреча­лись и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях».

В стихах на лицейскую годовщину «19 ок­тября» поэт с теплотой писал о Дельвиге:

Когда постиг меня судьбины гнев,

Для всех чужой, как сирота бездомный,

Под бурею главой поник я томной И ждал тебя, вещун пермесских дев,

И ты пришел, сын лени вдохновенный,

О Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

Свиделся Пушкин во время ссылки и с третьим лицейским однокашником, князем А. М. Горчаковым, который в конце августа 1825 года приехал к своему дяде Пещурову (ко­торому был поручен надзор за ссыльным поэтом) в его имение Лямоново (в шестидесяти километ­рах от Михайловского). Встреча была прохлад­ной: Горчаков делал тогда блестящую карьеру дипломата и на ссыльного поэта, у которого с ним и раньше было мало общих интересов, а тем бо­лее дружбы, смотрел с высоты своего положения. «Горчаков доставит тебе мое письмо, — писал поэт Вяземскому. — Мы встретились и расста­лись довольно холодно — по крайней мере с моей стороны».

Хотя Пушкин и Горчаков и были далеки ду­ховно друг от друга, но встреча с ним в ссылке, по признанию поэта, ему «живо напомнила Ли­цей». Вот почему он вспоминает и его рядом с другими, близкими сердцу лицеистами: Пущи­ным и Дельвигом:

И ныне здесь, в забытой сей глуши,

В обители пустынных вьюг и хлада,

Ліне сладкая готовилась отрада:

Троих из вас, друзей моей души,

Здесь обнял я.

К спальне родителей примыкает следующая комната — гостиная (или зальце), которая делит — весь дом на две половины. Через гостиную можно’ пройти из передней на балкон, к заднему крыль­цу дома. Ссыльный поэт, стремясь отвадить до­кучавших ему соседей-помещиков, частенько с этого крыльца отправлялся из дома, когда к его парадному крыльцу подъезжали непрошеные гости. В письме В. Ф. Вяземской (на француз­ском языке) он пишет: «Что касается соседей, то мне лишь поначалу пришлось потрудиться, что­бы отвадить их от себя; больше они мне не доку­чают — я слыву среди них Онегиным». А как отвадил Онегин своих соседей, мы хорошої помним:

Сначала все к нему езжали;

Но так как с заднего крыльца Обыкновенно подавали Ему донского жеребца,

Лишь только вдоль большой дороги Заслышит их домашни дроги, — Поступком оскорбясь таким.

Все дружбу прекратили с ним.

В гостиной воссоздана обстановка того време­ни: В Центре КОМНаТЫ КруГЛЫЙ СТОЛИК, Перед НИМ’ диван с двумя креслами, чуть поодаль большие напольные часы, в одном из простенков старин­ное продолговатое зеркало, а под ним маленький ломберный столик из Тригорского. На стенах висят бра, а между ними портреты предков и род­ственников Пушкина: прадеда А. Ф. Пушкина (отца его бабки Марии Алексеевны), двоюродно­го деда И. А. Ганнибала (старшего сына знаме­нитого Арапа Петра Великого), двоюродной тет­ки поэта Е. П. Ганнибал (дочери П. А. Ганниба­ла), а также портреты его матери Надежды Оси­повны и дяди Василия Львовича Пушкина. В углу высокий изразцовый камин (изразцы изго­товлены по образцу пушкинских, найденных при

Уголок гостиной. В стеклянной горке — ► бильярдные шары Пушкинд

раскопках старого фундамента во время рестав­рации 1948—1949 годов). Обстановка зальца очень напоминает ту, о которой Пушкин пишет в черновых строфах II главы «Евгения Оне­гина»:

В гостиной штофные обои,

Портреты дедов на стенах И печи в пестрых изразцах.

При Пушкине в этой комнате стоял бильярд. И. И. Пущин пишет в своих «Записках»: «В зале был биллиард; это могло бы служить для него развлечением. В порыве досады я даже упрекнул няню, зачем она не велит отапливать всего дома. Г-н Анненков в биографии Пушкина говорит, что он иногда один играл в два шара на биллиарде. Ведь не летом же он этим забавлялся, находя приволье на божьем воздухе, среди полей и ле­сов, которых любил с детства».

В IV главе «Евгения Онегина», во многом автобиографической, Евгений тоже

Один, в расчеты погруженный,

Тупым кием вооруженный,

Он на бильярде в два шара Играет с самого утра.

В описи имущества села Михайловского за 1838 год этот пушкинский бильярд упоминается как «биллиарт Корелчистой Березы Старой с 4 шарами». Бильярд до наших дней не сохра­нился, он погиб вместе с другими пушкинскими вещами при пожаре михайловского дома в 1908 году. Сохранились лишь четыре бильярдных шара слоновой кости. Они помещены сейчас в витрине, стоящей здесь же, в гостиной. Рядом с ними, в той же витрине, бильярдный кий, полоч­ка для киев, несколько предметов посуды — это вещи из числа тех, которые сын поэта Григорий Александрович вывез из Михайловского в Виль­нюс.

За гостиной следует большая комната, ко­торая служила в доме Пушкиных столовой. Лите­ратурная экспозиция рассказывает здесь о рабо­те Пушкина над поэмой «Граф Нулин», над «де­ревенскими главами» «Евгения Онегина», истори­ческим романом «Арап Петра Великого», «Запис­кой о народном воспитании» и рядом других произведений. Освещается тема «Пушкин и де­кабристы», рассказывается о крестьянских вос­станиях в окрестностях Михайловского в 1825—1826 годах, о работе поэта над созданием «Песен о Степане Разине». Отдельные разделы посвящены приездам поэта в псковскую деревню в 1826, 1827 и 1835 годах. В разделе, посвящен­ном работе над «Евгением Онегиным», даны пер­вые издания глав романа, написанных в Михай­ловском, и многочисленные автографы (в ко­пиях) этих глав. В этой комнате висят портреты Пушкина работы художника О. Кипренского (копия), «Пушкин на лесистом холме» работы неизвестного художника первой половины XIX века, а также портрет прадеда Пушкина А. П. Ганнибала. Под ним на столике — макет грота-беседки в Петровском (работы В. Само — родского).

На деревянном постаменте большой кусок соснового дерева — от одной из тех трех сосен, которые воспеты Пушкиным во «Вновь я посе­тил». Когда в июле 1895 года последняя из этих сосен погибла (сломана бурей), живший в Ми­хайловском Г. А. Пушкин отпилил от нее не­сколько кусков себе на память. Один из них на­ходится в столовой.

В центре комнаты стоит старинный круглый стол «сороконожка», на нем в стеклянном фут­ляре посуда из Михайловского: фарфоровое

блюдо, блюдца, хрустальные рюмки, кофейная чашечка с блюдцем, принадлежавшая отцу поэта Сергею Львовичу.

В передней комнате экспозиция рассказывает об истории пушкинского уголка со дня основания усадьбы и до наших дней, о первых приездах Пушкина сюда в 1817 и 1819 годах, о приезде в михайловскую ссылку.

На бюро пушкинского времени стоит неболь­шая медная пушечка — мортирка, которую на­шли в 1954 году в михайловском парке на глуби­не пятидесяти сантиметров. Известно, что на усадьбе Михайловского была пушечка, о которой современник Пушкина, крестьянин Иван Павлов, потом рассказывал: «С мужиками он больше

любил знаться, но и господа к нему по вечерам наезжали, — тогда фейерверки да ракеты пуща-

ли, да огни, — с пушки палили для потехи. Пуш­ка такая для потехи стояла завсегда около ворот, еще с давнишних пор. Как же, дескать: у Пушки­ных, да без пушки?»

В этой комнате произошла встреча опаль­ного поэта с приехавшим к нему в гости И. И. Пущиным.

Из передней (коридора) двери направо ведут в кабинет Пушкина, налево — в комнату няни. «…Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло мно­жество пяльцев», — писал И. И. Пущин в своих «Записках».

Господский дом Пушкиных стоит в центре усадьбы, на краю крутого холма, обращенный одной стороной к парку, а другой — к реке Со — роти.

Господский дом уединенный,

Горой от ветров огражденный,

Стоял над речкою. Вдали Пред ним пестрели и цвели Луга и нивы золотые,

Мелькали сёла; здесь и там Стада бродили по лугам…

«Евгений Онегин»

Сооруженный дедом поэта еще в конце XVIII века, был он небольшим и даже скромным по сравнению с имениями помещиков-соседей. Поэт в стихотворении «Домовому» называет его

«скромная семьи моей обитель», а в одном из писем отсюда брату — «михайловской избой». Ему же в письме от 27 марта 1825 года Пушкин несколько иронически пишет, подчеркивая бед­ность родительского гнезда: «…Когда пошлешь стихи мои Вяземскому, напиши ему, чтоб он ни­кому не давал, потому что эдак меня опять обо­крадут—у меня нет родительской деревни с со­ловьями и медведями».

М. И. Осипова, сводная сестра тригорского приятеля Пушкина А. Н. Вульфа, тогда еще де­вочка, не раз бывала в эти годы в доме Пушки­ных в Михайловском, о котором она потом рас­сказывала: «Вся мебель, какая была в домике при Пушкине, была ганнибаловская. Пушкин себе нового ничего не заводил. Самый дом был довольно стар. Мебели было немного и вся-то

старенькая… Вся обстановка комнат михайлов­ского домика была очень скромна…»

А сам А. Н. Вульф, посетивший поэта в сен­тябре 1827 года, уже после ссылки, когда Пуш­кин вновь гостил в Михайловском, в своем днев­нике отметил: «По шаткому крыльцу взошел я в ветхую хижину первенствующего поэта рус­ского»…

Ветхим запомнил господский дом приятель Пушкина поэт Н. М. Языков, навещавший Ми­хайловское летом 1826 года:

Там, где на дол с горы отлогой Разнообразно сходит бор В виду реки и двух озер,

И нив с извилистой дорогой,

Где, древним садом окружен,

Господский дом уединенный Дряхлеет, памятник почтенный Елисаветинских времен…

Вон там — обоями худыми Где-где прикрытая стена,

Пол нечиненный, два окна И дверь стеклянная меж ними;

Диван под образом в углу,

Да пара стульев…

«•На смерть няни А. С. Пушкина»

В описи села Михайловского, «учиненной Опочецким земским исправником Васюковым» 19 мая 1838 года, об этом доме говорится: «Дом Деревянного строения на Каменном фундаменте крыт и обшит тесом длиною 8 А шириною 6 Са­жень к нему подъездов с крыльцами 2. Балкон 1. В нем печей Голландских Кирпичных белых с железными дверцами и чугунными вьюшками 6. Дверей столярной работы распилинных на мед­ных петлях с таковыми же внутренними замка­ми 4. одиноких Столярной работы на железных крюках и петлях с таковыми Сколками 16 окон с рамами и Стеклами на крюках Петлях желез­ных с таковыми же крючками и задвижками 14-ть».

После смерти поэта в Михайловском долгое время никто не жил, и дом и усадьба пришли в совершенное запустение.

«По его (Пушкина) кончине, — рассказывала М. И. Осипова, — вдова Пушкина также приез­жала сюда гостить раза четыре с детьми. Но когда Наталья Николаевна (Пушкина) вышла вторично замуж, — дом, сад и вообще село было заброшено, и в течение восемнадцати лет все это глохло, гнило, рушилось… Наконец, в последние годы исчез и дом поэта: его продали за бесценок на своз, а вместо него выстроен новый, крайне безвкусный домишко — совершенно по иному плану, нежели как был расположен прежний домик».

Сын поэта Г. А. Пушкин, перестраивая дом, сохранил, однако, старый фундамент, и это вместе с другими документами помогло потом, в 1949 году, восстановить дом в пушкинском виде (по проекту архитекторов Н. В. Яковлева и Л. И. Рожнова).

Сейчас в этом доме находится музей, в шести комнатах которого: передней, комнате няни,

спальне родителей, гостиной, столовой и каби­нете Пушкина, — рассказывается о жизни и твор­честве великого русского поэта в псковской деревне.

От этих лип влево по небольшому склону, покрытому сочной густой травой, идет аллейка к пруду. В его зеркальной глади отражаются перекинутый через него белый горбатый мостик, дымчатая стена из высоких серебристых ив, скло­нивших свои ветви к самой воде, и только что вы­шедшая на берег, истово отряхивающаяся стайка молодых уток. Это тот самый, пушкинский

…пруд под сенью ив густых, раздолье уток молодых,

от которого аллея, обсаженная с обеих сторон яркими цветами, идет мимо обширного фрукто­вого сада, разрезая его на две части — северную

Пруд с серебристыми ивами ^

Аллея, ведущая к пруду с серебристыми ивами, у входа на усадьбу

и южную, •— в центр усадьбы. Она вся в зелени деревьев, куртин сирени, кустов жасмина, бар­бариса и желтой акации. И когда всего через полсотни шагов попадаешь на край крутого хол­ма, на котором расположена усадьба, не веришь, что она уже кончается. Отсюда сквозь заросли густой сирени вдруг открывается неповторимый вид на окрестности. У самого подножия холма течет тихоструйная Сороть, за ней колышутся метровые травы широких заливных лугов, на хол­мах, уходящих волнами вдаль, живописно раз­бросаны деревни, а чуть правее •— синяя гладь озера Кучане (Петровского), на противополож­ном берегу которого вздымается густая куща де­ревьев — парк Петровского, имение двоюродно­го деда Пушкина Петра Абрамовича Ганнибала.

Везде передо мной подвижные картины:

Здесь вижу двух озер лазурные равнины,

Где парус рыбаря белеет иногда,

За ними ряд холмов и нивы полосаты,

Вдали рассыпанные хаты,

На влажных берегах бродящие стада,

Овины дымные и мельницы крилаты…

«Деревня»

Этот пейзаж стал для Пушкина частицей чего — то навсегда родного и близкого, и спустя шест­надцать лет после написания этих стихов он, приехав в Михайловское, опять любуется им:

…и глядел

На озеро, воспоминая с грустью Иные берега, иные волны…

Меж нив златых и пажитей зеленых Оно синея стелется широко;

Через его неведомые воды

Плывет рыбак и тянет за собою Убогий невод. По брегам отлогим Рассеяны деревни — там за ними Скривилась мельница, насилу крылья Ворочая при ветре…

€Вновь я посетил»

Здесь, на вершине Михайловского холма, особен­но остро чувствуется то, о чем так проникновенно писал К — Паустовский: «Я изъездил почти всю страну, видел много мест, удивительных и сжи­мающих сердце, но ни одно из них не обладало такой внезапной лирической силой, как Михай­ловское».

Усадьба поэта невелика. С севера она оканчи­вается крутым обрывом к реке Сороти, а с юга ее ограничивают тенистый парк и Михайловские рощи.

Планировка усадьбы очень проста, все основ­ные хозяйственные службы находились в непо­средственной близости от господского дома. Он стоит в центре усадьбы, обращенный южной сто­роной фасада с парадным крыльцом в сторону парка, а северной — к реке Сороти и живописным окрестностям. Перед домом расположен боль­шой дерновый круг, который при Пушкине был обсажен декоративным венком из кустов сирени, жасмина и желтой акации. Сейчас же по окруж­ности растут двадцать шесть декоративных лип, а в центре — мощный вяз с раскидистыми, ка­сающимися самой земли ветвями. Эти изменения в планировке усадьбы произошли сравнительно недавно: вяз был посажен в конце XIX века сы­ном поэта Григорием Александровичем перед отъездом из Михайловского, а липы по кругу — в 1898 году.

По обе стороны от господского дома в пяти — десяти шагах друг от друга идут службы и хо­зяйственные постройки. Слева от него (если смотреть со стороны парка) стоит бывшая бань­ка, называемая теперь по традиции домиком няни — в память Арины Родионовны, няни Пуш­кина, которая живала в одной из ее комнаток —

светелке. Еще левее — большой погреб с дере­вянной двускатной крышей. Находившийся неко­торое время вместе с Пушкиным в Михайловском его кучер Петр Парфенов рассказывал, как поэт «…с утра из пистолетов жарит, в погреб, вот тут за баней, да раз сто эдак и выпалит в утро-то».

Еще чуть левее погреба — амбарчик (восста­новлен в 1965 году). Он незамысловатой кресть­янской архитектуры, типичной для Псковщины того времени, крыт соломой, и это невольно вос­крешает в памяти пушкинский поэтический образ:

То по кровле обветшалой Вдруг соломой зашумит…

«Зимний вечер»

По другую сторону господского дома распо­ложен флигель таких же размеров, как и домик

Погреб на усадьбе поэта (слева), за ним виден домик няни

няни, — бывшая кухня и людская (восстановлен в 1955 году), правее, в один ряд с кухней и люд­ской стоят еще два флигеля: дом управляющего имением (восстановлен в 1962 году) и бывшая вотчинная контора (восстановлена в 1964 году).

За этими флигелями сразу же начинается фруктовый сад, посаженный в 1940 году после гибели старого сада от сильных морозов зимой 1939/40 года. В саду восстановлены те сорта фруктовых деревьев (в основном яблонь), кото­рые были здесь при Пушкине. Между яблоня­ми — несколько старинных колод пчел, на опуш­ке сада—деревянная старинная голубятня.

Неподалеку от флигелей был каретный сарай (сейчас сохранился только фундамент), за садом располагались скотные дворы, гумно, амбары (все они не сохранились).

Такой усадьба была и при Пушкине.

Люби мой малый сад и берег сонных вод,

И сей укромный огород С калиткой ветхою, с обрушенным забором!

Люби зеленый скат холмов,

Луга, измятые моей бродящей ленью,

Прохладу лип и кленов шумный кров —

Они знакомы вдохновенью.

«Домовому»

Впервые это вдохновение Пушкин ощутил здесь летом 1817 года, в свое первое посещение Михайловского. Поэт, только что окончив лицей и получив отпуск «для приведения в порядок до­машних дел», отправился 9 июля вместе с родите­лями в псковское имение. В его бумагах сохрани­лась записка о первом приезде в Михайловское: «Вышед из Лицея, я почти тотчас отправился в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч…». Пушкин бывает в соседнем имении, в доме своих новых знакомых Осиповых — Вульф, гостит у двоюродного деда Петра Абра­мовича Ганнибала, владельца соседнего с Ми­хайловским села Петровского. Поэт пробыл в де­ревне полтора месяца, и в стихотворении «Про­стите, верные дубравы», написанном перед отъ­ездом, тепло говорит о проведенных здесь днях:

Простите, верные дубравы!

Прости, беспечный мир полей,

И легкокрылые забавы Столь быстро улетевших дней!

Летом 1819 года Пушкин вторично посещает Михайловское. Накануне отъезда из Петербурга он, как бы предчувствуя радость новой встречи с полюбившимися ему в первый же раз местами, писал:

Смирив немирные желанья,

Без долимана, без усов,

Сокроюсь с тайною свободой,

С цевницей, негой и природой Под сенью дедовских лесов;

Над озером, в спокойной хате,

Или в траве густых лугов,

Или холма на злачном скате…

«Орлову»

На этот раз поэт ехал в псковскую деревню с большой охотой: он только что перенес тяжелую болезнь — «горячку» (тиф) — и предвкушал впереди оздоровляющий отдых:

Меня зовут холмы, луга,

Тенисты клены огорода,

Пустынной речки берега И деревенская свобода.

«В. В. Энгельгардту»

В этот приезд в Михайловское поэт создает знаменитое антикрепостническое стихотворение «Деревня».

Пушкин покинул Михайловское 11 августа 1819 года. Накануне отъезда он пишет проник­нутое любовью к нему стихотворение «Домово­му» — своеобразную «охранную грамоту» родно­му уголку:

Поместья мирного незримый покровитель.

Тебя молю, мой добрый домовой,

Храни селенье, лес и дикий садик мой И скромную семьи моей обитель!..

…Останься, тайный страж, в наследственной сени. Постигни робостью полунощного вора И от недружеского взора Счастливый домик охрани!

Ходи вокруг его заботливым дозором…

Поэт словно предчувствовал, что расстается с «поместьем мирным» надолго. Действительно, последовавшая в скором времени ссылка на Юг за то, что он, как выразился император Алек­сандр I, «наводнил всю Россию возмутительны­ми стихами», на пять лет разлучила его с Михай­ловским. Пушкин снова приезжает в родное гнез­до только 9 августа 1824 года.

А я от милых южных дам,

От жирных устриц черноморских,

От оперы, от темных лож И, слава богу, от вельмож Уехал в тень лесов Тригорских,

В далекий северный уезд;

И был печален мой приезд.

<гЕвгений ОнегинИз ранних редакций

Приезд поэта в Михайловское был дей­ствительно печален. Это был приезд в новую ссылку.

Михайловское было выбрано царским прави­тельством не случайно. За годы южной ссылки (сначала в Кишиневе, а потом в Одессе) необы­чайно выросла популярность Пушкина среди пе­редовых кругов дворянской молодежи. Его воль­нолюбивые стихи в огромном количестве рукопис­ных списков расходились по России.

Поэт, глубоко убежденный в общественной значимости своего поэтического творчества и счи­тая его своим основным жизненным призванием, требовал от высших властей в лице наместника Южного края графа Воронцова уважения к са­мому себе прежде всего как поэту, а потом уже мелкому чиновнику — коллежскому секретарю Коллегии иностранных дел. Однако Воронцов, по уничтожающей характеристике Пушкина «при­дворный хам и мелкий эгоист», взбешенный неза­висимостью поведения Пушкина, его влиянием на умы передовых кругов тамошнего общества, всячески третировал поэта, подчеркнуто прене­брежительно относился к его поэтическим заня­тиям, часто требуя пунктуального исполнения ме­лочных, порой даже оскорбительных для него чи­новничьих поручений. Об этом стремлении вла­стей унизить общественную значимость его поэ­зии Пушкин потом, находясь уже в Михайлов­ской ссылке, с неостывшим возмущением писал: «Так! мы можем праведно гордиться: наша сло­весность не носит на себе печати рабского уни­жения. Наши таланты благородны, независимы… Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он во­ображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою, а тот является с тре­бованием на уважение».

Граф Воронцов шлет в Петербург одно за другим требования избавить его от Пушкина, становящегося опасным для одесского общества. И вот в начале июля 1824 года воспоследовало высочайшее повеление «находящегося в ведомст-

ве Государственной коллегии иностранных дел коллежского секретаря Пушкина уволить вовсе со службы… выслать в имение его родных в Псковскую губернию, подчинив его там надзору местных властей». Поводом для новой расправы со свободолюбивым поэтом послужило его при­знание в письме, перехваченном властями, что он берет «уроки чистого афеизма», то есть безбо­жия. Власти рассчитывали, что здесь в глухой де­ревне, поэт будет сломлен, а его вольнолюбивая поэзия, наконец, приглушена.

Пушкин приехал в Михайловское, минуя Псков, где он, согласно предписанию, должен был явиться к губернатору. Однако поэта затре­бовали в Псков, и с него была взята губернато­ром подписка в том, что он обязуется «жить без­отлучно в поместье родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприлич­ными сочинениями и суждениями, предосудитель­ными и вредными общественной жизни, и не рас­пространять оных никуда».

Новая ссылка была для Пушкина тяжелым наказанием. П. А. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу 13 августа 1824 года так писал по этому поводу: «Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние че­ловека! Кто творец этого бесчеловечного убийст­ва? Или не убийство — заточить пылкого юношу в деревне русской?.. Неужели в столицах нет лю­дей более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью!.. Да и пости­гают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно точ­но быть богатырем духовным, чтобы устоять про­тив этой пытки. Страшусь за Пушкина… При­знаюсь, я не иначе смотрю на ссылку как на смертельный удар, что нанесли ему».

Сосланный в глухую деревню на неопределен­ный срок, оторванный от друзей, от общества, от­данный под унизительный надзор местных поли­цейских и духовных властей, поэт чувствовал себя в первые недели ссылки, как в тюрьме.

…Слезы, муки,

Измены, клевета, всё на главу мою Обрушилося вдруг… Что я, где я? Стою,

Как путник, молнией постигнутый в пустыне,

И всё передо мной затмилося!..

<гЖелание славы»

Новая опала, продолжая четырехлетнюю юж­ную ссылку, тяжело подействовала на поэта. С горечью и резкостью писал он в начале михай­ловской ссылки в стихотворном послании к Н. М. Языкову:

Но злобно мной играет счастье:

Давно без крова я ношусь,

Куда подует самовластье;

Уснув, не знаю, где проснусь.

Всегда гоним, теперь в изгнанье Влачу закованные дни.

<гК Языкову»

Эти «закованные дни» стали для поэта осо­бенно невыносимы в начале ссылки в силу одного обстоятельства. Приехав в Михайловское, Пуш­кин застает здесь всю семью. И отец поэта, на­пуганный новыми репрессиями против старшего сына, соглашается выполнять необычное поруче­ние властей в лице уездного предводителя дво­рянства А. Н. Пещурова: вести «неослабный над­зор за поступками и поведением сына».

«Посуди о моем положении, — с возмуще­нием и обидой писал Пушкин В. А. Жуковскому 31 октября 1824 года. — Приехав сюда, был я всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему долж­ность распечатывать мою переписку, короче — быть моим шпионом… Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие… Спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем… Я вне закона».

Ссоры отца с сыном обострились настолько, что поэт в порыве отчаяния пишет псковскому

губернатору Адеркасу просьбу о переводе его даже в царскую тюрьму. Нарочный, с которым было послано в Псков это прошение, не застал губернатора и вернулся обратно, а затем друже­ское вмешательство соседки по имению П. А. Оси­повой и Жуковского предотвратили этот шаг.

Сам поэт в это время почти не бывает дома, предпочитая длительные прогулки по окрестно­стям и общество тригорских знакомых.

Заточение в глухую деревню после шумной Одессы на первых порах породило у него «бе­шенство скуки», снедающей его «нелепое сущест­вование». «Вы хотите знать его, это нелепое су­ществование, — писал он в Одессу В. Ф. Вязем­ской в конце октября 1824 года, — то, что я пред­видел, сбылось. Пребывание среди семьи только усугубило мои огорчения, и без того достаточно существенные. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; ут­верждают, будто я проповедую атеизм сестре… и брату… Мой отец имел слабость согласиться на выполнение обязанностей, которые, во всех об­стоятельствах, поставили его в ложное положе­ние по отношению ко мне; вследствие этого все то время, что я не в постели, я провожу верхом в полях. Все, что напоминает мне море, наводит на меня грусть — журчание ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова — думаю, что голубое небо заставило бы меня плакать от бе­шенства; но, славу богу, небо у нас сивое, а луна точная репка».

Теперь даже очарование здешней природы, которую он любил и которой восторгался в пер­вые приезды сюда, в какой-то мере померкло для него.

И потребовалось некоторое время, чтобы поэт смог снова увидеть и еще глубже почувствовать ее обаяние, а также трезво оценить и положи­тельную сторону вынужденного одиночества: возможность для поэтического творчества, для еще более тесного знакомства, перешедшего по­том в дружбу, с Осиповыми-Вульф из Тригорско-

го, которое всего через несколько месяцев после приезда в ссылку становится вторым домом опального поэта.

В первой половине ноября 1824 года из Ми­хайловского уехал брат поэта Лев и сестра Ольга Сергеевна, а через некоторое время покинули деревню и родители. Отъезд семьи разрядил гро­зовую обстановку в михайловском доме. «Скажи моему гению-хранителю, моему Жуковскому, — писал поэт брату в письме в двадцатых числах ноября, — что, слава богу, все кончено. Письмо мое к Адеркасу у меня, наши, думаю, доехали, а я жив и здоров».

Теперь, когда «буря успокоилась», поэт боль­ше стал домоседом. «Милая Оля, — писал он сестре, — благодарю за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не ве­ришь… Твои троегорские приятельницы неснос­ные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы». Поэту предстояло прове­сти здесь многие месяцы михайловского из­гнания.

Если ехать со стороны Пушкинских Гор, пуш­кинское Михайловское начинается уже тогда, когда минуешь два огромных камня-валуна, на одном из которых выбиты слова: «Пушкинский Заповедник. Михайловское», а на другом — приветственные слова поэта: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» — и вступишь под сень Михайловских рощ. Тут у самой дороги, справа,

необычный памятник — большой камень-валун, у подножия которого на каменной плите высече­ны слова (автор текста поэт М. Дудин):

Здесь воин похоронен неизвестный,

Освободивший Родины святыню.

Бессмертной славы мужество достойно.

Идущий мимо, голову склони.

Это могила Неизвестного солдата, павшего в бою с немецко-фашистскими захватчиками при осво­бождении пушкинских мест. Отсюда до усадьбы поэта двухкилометровая дорога, часто и круто поворачивая, идет по красивому сосновому бору. Временами она так узка, что кажется, вот-вот коснешься плечом бронзового ствола могучей тридцатиметровой сосны. Между великанами сос­нами живописно поднимается подлесок: черная

ольха, орешник, можжевельник, крушина, иногда мелькнет белоствольная березка. Воздух густо напоен хвойным ароматом, и кажется, что он струится оттуда, сверху, где сквозь рассту­пившиеся кроны сосен, параллельно дороге, вьется ярко-голубая лента бездонного неба. Это они, Михайловские рощи, встречающие вас тор­жественной красой, стали в поэзии Пушкина символом всего этого уголка.

В разные годы

Под вашу сень, Михайловские рощи,

Являлся я, —

* Вновь я посетил». Черновой вариант

писал поэт незадолго до смерти, вспоминая здесь свои приезды в псковскую деревню.

Но вот последний поворот дороги — и вне­запно перед глазами открывается широкая зе­леная поляна, окаймленная с трех сторон сосно­вым бором и березовыми рощами, а с четвертой замыкающаяся семьей полуторастолетних лип. На одной из них гнездятся аисты — потомки тех, которые вили здесь гнезда при Пушкине.

Уже зрелым поэтом и умудренным житей­ским опытом человеком, за плечами которого было много месяцев жизни и вдохновенного твор­чества в деревне, Пушкин писал полушутливо, но с большим смыслом применительно к себе: «Не любить деревни простительно монастырке, толь­ко что выпущенной из клетки, да 18-летнему камер-юнкеру. Петербург прихожая, Москва де­вичья, деревня же наш кабинет. Порядочный че­ловек по необходимости проходит через перед­нюю и редко заглядывает в девичью, а сидит у себя в своем кабинете». Этим «кабинетом» для великого поэта не раз становилось сельцо Михай­ловское.

В ста километрах к юго-востоку от Пскова, на автостраде Ленинград — Киев, стоит старин­ная русская деревенька Новгородка, от которой влево убегает асфальтовая лента шоссе. И уже отсюда, за два десятка километров, в ясную по­году видна впереди гряда лесистых холмов. На самом высоком из них, на темном фоне хвойных лесов, отчетливо выделяется белокаменный Ус­пенский собор Святогорского монастыря, у стен которого похоронен Пушкин. А неподалеку, в двух-трех километрах друг от друга, знаме­нитые усадьбы Михайловское и Тригорское, ганнибаловская вотчина Петровское, древние городища Воронин и Савкина Горка. Сегодня все эти места, овеянные гением поэта, составляют Пушкинский Государственный Заповедник.

Александр Сергеевич Пушкин — «величайшая гордость наша и самое полное выражение духов­ных сил России» (А. М. Горький) —дорог каж­дому советскому человеку. Бессмертная поэзия его, в которой, по словам В. Г. Белинского, «бьет­ся пульс русской жизни», стала неотъемлемой частью нашей социалистической культуры. Про­изведения Пушкина, хорошо знакомые нам с дет­ства, помогают формировать наши первые эсте­тические впечатления, воспитывать литературный вкус, учат чувствовать и понимать красоту худо-

жественного слова. Нас продолжают волновать патриотизм гениального поэта, его свободолю­бие, во имя которого он в крепостнической «сум­рачной России» смог всю свою жизнь

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

«Из Пиндемонти»

«…Губерния Псковская, теплица юных дней» поэта, места, где «текли часы трудов» его «сво­бодно-вдохновенных», воспеты во многих пуш­кинских строчках и неотделимы от его творче­ской биографии.

Дважды побывав в псковской деревне до михайловской ссылки и несколько раз после нее, Пушкин создал здесь более ста художественных произведений. Через всю свою жизнь, через всю поэзию пронес он немеркнущую, необъятную и глубокую любовь к этой «обители дальней тру­дов и чистых нег». Вот почему сегодня пушкин­ские места стали заповедными и бережно охра­няются нашим народом, вот почему почитателей Пушкина так живо интересует история этого уголка.

В начале XVIII века среди земель, которы­ми владела царская семья на Псковщине, была обширная вотчина — Михайловская Губа. Пос­ле смерти последней ее владелицы, племянницы Петра I Екатерины Ивановны (дочери брата Петра I Ивана Алексеевича), Михайловская Губа была приписана к дворцовым землям.

Когда на престол взошла дочь Петра I импе­ратрица Елизавета Петровна, она стала щедро одарять тех соратников и сподвижников своего отца, которые после его смерти долгое время находились в опале. В числе их был и знамени­тый Абрам Петрович Ганнибал, прадед великого русского поэта. Указом Елизаветы от 12 января 1742 года ему была пожалована большая часть Михайловской Губы, а в 1746 году он получил за подписью Елизаветы жалованную грамоту на это владение.

По ревизской переписи 1744 года А. П. Ган­нибалу в Михайловской Губе принадлежала 41 деревня, в которых проживало более восьми­сот крепостных крестьян.

После смерти А. П. Ганнибала (1781 год) Михайловская Губа была поделена по раздель­ной записи между его тремя сыновьями: «де­ревню Кучане, что ныне сельцо Петровское» с

деревнями получил Петр Абрамович Ганнибал, «деревню Оклад, что ныне называется сельцо Воскресенское» с деревнями — Исаак Абрамо­вич Ганнибал, «деревню Устье, что ныне назы­вается сельцо Михайловское» с деревнями — Осип Абрамович Ганнибал. Выйдя с военной службы в отставку, он последние годы жизни (умер в 1806 году) провел почти безвыездно в Михайловском, в котором в конце XVIII века и создал усадьбу: воздвигнул барский дом, раз­бил парк.

После смерти О. А. Ганнибала Михайлов­ское наследовала его семья — жена Мария Алек­сеевна и дочь Надежда Осиповна, мать поэта. Н. О. Пушкина после смерти своей матери (в 1816 году) осталась единственной владелицей

имения. А когда в 1836 году умерла Надежда Осиповна, Михайловским стали владеть ее дети: Ольга, Лев и Александр.

После гибели поэта Михайловское стало соб­ственностью его детей: сыновей Александра и Григория и дочерей Марии и Наталии. В 1860 го­ду в Михайловском поселился младший сын поэта Григорий Александрович. К этому времени ста­рый ганнибаловский барский дом обветшал на­столько, что Г. А. Пушкин продал его на слом, построив на том же месте новый, несколько иной архитектуры. Впоследствии этот дом дважды — в 1908 и в 1918 году — горел, но каждый раз вос­станавливался (в 1908—1911 годах по проекту архитектора академика А. В. Щуко) в том виде, какой он принял при Г. А. Пушкине.

Близился столетний юбилей со дня рожде­ния поэта. Прогрессивная общественность России готовилась отметить его. В связи с этим значи­тельно повысился интерес к Михайловскому.

И по настоянию передовых кругов тогдаш­него общества было решено выкупить имение у наследников А. С. Пушкина и создать там в честь памяти поэта какое-нибудь благотвори­тельное заведение. Однако в царской казне денег на приобретение Михайловского не оказалось, и пришлось по всем российским «городам и весям» объявить сбор пожертвований. Большая часть необходимых средств была собрана у простого народа. В 1899 году село Михайловское было куплено у Г. А. Пушкина казной и передано в ве­дение псковского дворянства.

В 1901 году было решено создать здесь бла­готворительное заведение — колонию для пре­старелых литераторов, которая была открыта лишь в 1911 году.

До Великого Октября пушкинский уголок находился в жалком состоянии. Посетивший в 1898 году Святогорский монастырь и могилу А. С. Пушкина В. П. Острогорский с грустью отмечал то небрежение, в котором содержалась даже могила великого поэта: «Ничья заботли-

вая рука, как видно, не прикасается к памятни­ку. Покосившийся обелиск порастает травой, гря­зен и испещрен надписями посетителей». Мало того, монахи Святогорского монастыря выгод­но продавали различным лицам участки земли для будущих могил в непосредственной близости от места погребения Пушкина.

Летом 1917 года крестьяне Воронической во­лости, в которую входило и село Михайловское, обратились в Совет рабочих и солдатских депу­татов с ходатайством об изъятии у псковского дворянства села Михайловского и передаче его в общегосударственное ведение, а также о раз­решении устроить в селе Михайловском на со­бранные народом деньги «Всероссийский уни­верситет имени А. С. Пушкина с низшим, сред­ним и высшим отделением», где люди из народа могли бы бесплатно получать образование.

После Великой Октябрьской социалистиче­ской революции в пушкинские места пришел на­стоящий, заботливый хозяин — народ. Уже в первые годы Советской власти Псковский губ — исполком занимался восстановлением и рестав­рацией этого ценнейшего памятника русской культуры.

В 1920 году при участии стоявших в окре­стностях Михайловского частей Красной Армии был реставрирован домик няни. А осенью 1921 года для обследования мер по надлежащей охране пушкинского уголка Псковский губерн­ский отдел народного образования командировал туда специалиста, который представил в губис — полком обстоятельный доклад о плачевном со­стоянии после гражданской войны пушкинских мест, особенно Михайловского и Тригорского. В докладе говорилось, что «от обеих усадеб оста­лись каменные фундаменты и груды обгорелого мусора… Самый парк зарос и заглох, фруктовый сад одичал». На основании этого доклада Псков­ский губисполком 11 ноября 1921 года принял решение об охране пушкинских мест в Опочецком уезде Псковской губернии. В этом решении гово-

рилось: «Обратиться в Наркомпрос РСФСР

с ходатайством об объявлении пушкинского угол­ка заповедным имением и взять его под охрану как исторический памятник, имеющий значение для всей республики».

Ходатайство местных псковских властей встретило горячую поддержку наркома просве­щения А. В. Луначарского, который 2 марта 1922 года и подготовил проект постановления под названием «О национализации усадеб Ми­хайловское и Тригорское, а также места погре­бения А. С. Пушкина в Святогорском монас­тыре». Отправляя проект в тот же день в нар­комат земледелия, А. В. Луначарский просил срочно дать заключение на него и отправить в правительство.

Уже 17 марта 1922 года на распорядитель­ном заседании Малого Совнаркома РСФСР проект был рассмотрен (докладчиком был А. В. Луначарский), и в протоколе было запи­сано: «Объявить Пушкинский Уголок: Михай­ловское и Тригорское, а также место погребе­ния А. С. Пушкина в Святогорском монастыре Заповедным имением с передачей его под охра­ну, как исторического памятника, НК просве­щения по Главмузею. Границу этого имения оп­ределить Народному Комиссариату Просвеще­ния по соглашению с Народным Комиссариа­том Земледелия».

Накануне столетнего юбилея со дня гибели поэта, который широко отмечался всей страной, в Михайловском был восстановлен бывший гос­подский дом, и вскоре в нем был открыт Дом — музей А. С. Пушкина. В это же время в состав Пушкинского Заповедника были включены свя­занные с именем Пушкина село Петровское, древние городища Воронин и Савкина Горка и вся территория бывшего Святогорского мона­стыря. Теперь территория Пушкинского Запо­ведника составляет более семисот гектаров.

Во время оккупации гитлеровцы расхитили многие музейные ценности, вырубили сотни де-

ревьев в заповедном лесу и парках. Перед от­ходом из Михайловского фашисты завершили разорение и осквернение усадьбы поэта: сожг­ли Дом-музей, из двух других домов у въезда на усадьбу один сожгли, а другой сильно по­вредили, прострелили в трех местах большой портрет Пушкина, который висел на арке у вхо­да в Михайловское, а саму арку уничтожили, взорвали колокольню Успенского собора Свято­горского монастыря-музея, уничтожили домик няни. Под дорогу, ведущую к могиле Пушкина, фашистские варвары вырыли 20-метровый тун­нель и заложили в него десять 120-килограммо­вых авиабомб и десятки специальных мин.

Стараясь сохранить уцелевшие памятники Заповедника, наши войска избегали прямого штурма Михайловского. 12 июля 1944 года со­ветские воины освободили Пушкинские Горы. Писатель Николай Тихонов так рассказывает об этом: «Пушкинские места я увидел во время Ве­ликой Отечественной войны, когда они были толь­ко что освобождены. Печать разорения лежала на них. Мимо Святогорского монастыря шли на фронт машины. У монастыря они обязательно останавливались, и командиры и бойцы подыма­лись по лестнице наверх, к могиле Пушкина. Всегда среди приехавших находился человек, ко­торый произносил краткое слово. Эта встреча с Пушкиным людей, спешивших на фронт, кото­рый ушел уже за Режицу, производила большое впечатление».

К 150-летию со дня рождения великого рус­ского поэта Пушкинский Заповедник был в ос­новном восстановлен, 12 июня 1949 года открыл свои двери для посетителей возрожденный из пепла Дом-музей А. С. Пушкина, еще ранее были восстановлены домик няни и Успенский собор Святогорского монастыря-музея.

В последующие годы в Пушкинском Запо­веднике продолжались реставрационные работы с целью еще больше придать пушкинским мес­там тот вид, какой они имели при жизни поэта.

Село Михайловское. Усадьба А. С. Пушкина

В течение 1953—1968 годов в Михайловском на территории усадьбы были восстановлены три пушкинских флигеля, погреб, людская изба, кре­стьянский амбарчик; в Святогорском монастыре­музее отремонтирована гробница Пушкина (1953—1954 годы) и каменная отмостка площад­ки вокруг нее, восстановлен главный вход в мо­настырь — Святые ворота. На надгробном памят­нике поэту восстановлены некоторые детали, придавшие ему первоначальный вид.

В Михайловском в прежних размерах восста­новлены Еловая аллея и фруктовый сад.

В августе 1962 года в восстановленном доме Осиповых-Вульф в Тригорском был торжествен­но открыт новый большой музей, а вокруг него восстановлены цветники, газоны и зеленая бе­седка.

В целях дальнейшего улучшения охраны при­родных памятников Пушкинского Заповедника, его флоры и фауны, строгого соблюдения мемо­риальное™ пушкинских мест, Псковский облис­полком в 1965 году принял специальное решение о создании вокруг Заповедника охранной зоны в радиусе от одного до пяти километров от его внешних границ. Здесь запрещались все виды охоты, промысла, возведение сооружений, могу­щих разрушить целостность пушкинского пей­зажа по соседству с Михайловским.

В 1966 году охранная зона была создана и вокруг Святогорского монастыря-музея в посел­ке Пушкинские Горы.

Теперь ежегодно в Пушкинском Заповедни­ке торжественно отмечаются три даты: годовщи­ны рождения и гибели поэта и годовщина его приезда в Михайловскую ссылку. На этих пуш­кинских торжествах с докладами и научными сообщениями о творческой деятельности поэта в Михайловском выступают ведущие ученые — пушкинисты нашей страны. Ежегодно проходит здесь и традиционное двухдневное научное со­брание — Пушкинские чтения. А в честь дня рождения великого поэта в Заповеднике теперь устраивается Всесоюзный пушкинский праздник поэзии. Он проводится Союзом писателей СССР совместно с Пушкинским Заповедником, партий­ными и советскими организациями Псковской об­ласти в первое воскресенье июня в селе Михай­ловском. На этот праздник из союзных республик и областей съезжается более 100 тысяч человек, перед которыми выступают десятки писателей и поэтов из всех республик страны, литераторы многих зарубежных стран, выдающиеся мастера советского искусства. Председателем постоянно­го Оргкомитета Союза писателей СССР по прове­дению этого праздника является большой знаток и исследователь творчества А. С. Пушкина писа­тель И. Л. Андроников.

Каждый год в Пушкинский Заповедник, в его музеи и парки со всех концов нашей огром-

Ной страны приезжает более 350 тысяч Экскур­сантов.

Много гостей бывает и из-за рубежа. И всех паломников здесь особенно трогает и волнует встреча с Пушкиным, с его бессмертной поэзией, с немеркнущей красой воспетой им природы.

«Больше тридцати лет мечтал я побывать здесь, в Михайловском и Тригорском, у стен Свя­тогорского монастыря, у священной для поколе­ний русских людей могилы Пушкина, — пишет в «Книге впечатлений» большой знаток творче­ства Пушкина поэт П. Г. Антокольский. — Нако­нец, на старости лет нам с женой посчастливи­лось побывать здесь — в прохладный июльский день, когда все полно жизнью, дышит светом и радостью. Наибольшее впечатление производит… любовь, которой окружено и благоустроено, ухо­жено и воскрешено заново это человеческое гнез­до— жилище ссыльного поэта. Трудно оценить огромный и благородный труд, затраченный на такое дело. Он перед глазами туристов, посетите­лей, паломников. Жалко уезжать отсюда!»

А шахтеры Донецкой области оставили та­кую запись: «Память о Пушкине, дух Пушкина до сих пор живы в Михайловском. Идя по музеям, по аллеям парка так и ожидаешь, что вот на по­вороте столкнешься с самим великим русским поэтом».

«Трудно, невозможно выразить словами те чувства, которые охватывают человека, когда он побывает в этих заповедных пушкинских ме­стах, — пишет народный артист СССР В. Я. Ста — ницын. — Это на всю жизнь! Раз побывав здесь, нельзя не стремиться сюда снова и снова!»

Санджей Чандра, гость из далекой Индии, так выразил свои впечатления: «Дом-музей

А. С. Пушкина мне очень понравился. Эти места нам, любящим Россию, очень дороги. Мое палом­ничество по России было бы половинчатым, если бы не был в Михайловском».

Для нормального человека свойственно любить свой род­ной город, местность, Родину. Естественным является жела­ние расширить свои знания о своей родной земле, ее прошлом, настоящем и будущем, понять, объяснить, разумно использо­вать своеобразие природы, хозяйства, населения. Эти знания не только духовно обогащают человека, но и помогают найти правильный путь в жизни, определить и сделать для себя не­обходимой грамотную активную позицию в ней.

ММ. Пришвин (1873—1954), большой патриот России, замечательный певец русской природы, писал, что птице нужен воздух, рыбе — вода, а человеку прежде всего Родина Чтобы быть ее достойными гражданами, настоящими хозя­евами, надо знать очень много о ней: о ее духовных истоках и традициях, природе, истории, хозяйстве, о разрабатывае­мых планах ее развития. Пока знания о главных духовных ценностях и природно-хозяйственном развитии России за­нимают недостаточное место в школьном, среднем, высшем образовании России. Пока в стране год от года все в боль­шей мере ориентируются на западную модель образования (при которой нужно прежде всего уметь отвечать на тесты, а не раздумывать и мыслить комплексно, готовиться жить там, где удобнее и выгоднее, т. е. совсем не обязательно на сво­ей Родине, давшей жизнь, воспитание, образование). Вот по­чему путешествие по России, знакомство с ее духовными ис­токами, неприукрашенной жизнью и реальной историей, о которой многие узнают принципиально значащие факты, только побывав в исторических местах, дают чрезвычайно многое думающему человеку.

«Знание возбуждает любовь», — писал Н. Г. Чернышевс­кий (1828—1889). Только досконально зная свою Родину, можно сознательно строить свою жизнь в ней, влиять на ра­зумное использование ее богатств и определение перспек­тив ее развития во имя интересов большинства соотечествен­ников.

К. Г. Паустовский (1892—1968) писал: «Счастье дается только знающим. Чем больше знает человек, тем резче, тем сильнее он видит поэзию земли там, где ее никогда не най­дет человек, обладающий скудными знаниями».

В этой книге автору хотелось поделиться с читателями знаниями о местах России и событиях в ней, которые соби­рались многие годы. Изложенную информацию нужно оце­нивать как основу для мыслей, раздумий, обоснования ре­шений и действий читателей — моих соотечественников, скорее всего — людей молодых, энергичных, патриотично на­строенных, от которых и зависит будущее России.

Н. А. Добролюбов (1836—1861) говорил: «Настоящий патриотизм выше всех личных отношений и интересов и находится в теснейшей связи с любовью к Отечеству». Вели­кий россиянин русский святой Серафим Саровский (1759— 1833) пророчествовал (абсолютно все его пророчества все­гда сбывались): «Господь помилует Россию и приведет ее пу­тем страданий к великой славе». Хочется верить, что страда­ния рке позади, и теперь мы вносим свой посильный вклад в возрождение нашей великой страны — России и ее при­ближение к периоду давно заслуженной и великой славы.

(По изданию: Гладкий Ю. И., Доброскок В. А., Семе­нов С. П.. Экономическая география России. Учебник для педагогических и экономических вузов. М.: Гардарика. 1999, 2000. С. 732—73б, 738, 740,741, 744. Авторы этого учебни­ка — крупные ученые, профессора ведущих вузов Санкт — Петербурга, большие патриоты и знатоки ценностей свое­го родного города.)

* ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ, главная площадь города. Выдающийся архитектурный ансамбль: Зимний дворец, арка и монументальное здание Главного штаба (1819—1829 гг., арх. К. И. Росси), Александровская колонна и др. На Дворцо­вой площади происходили важнейшие для судьбы России исторические события. В годы советской власти площадь ис­пользовалась для проведения демонстраций и парадов.

* АЛЕКСАНДРОВСКАЯ КОЛОННА, в центре Дворцо­вой площади. Монументальный гранитный столб (высотой 47,5 м, весом 500 т), увенчанный фигурой ангела, воздвигнут в 1830—1834 гг. (арх. А А Монферран) в честь победы в Оте­чественной войне 1812 г.

* ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, главная резиденция российских императоров. Грандиозное здание (свыше 1000 залов) пост-

роєно в Санкт-Петербурге в 1754—1762 гг. (арх. В. В. Рас­трелли) в етиле барокко. Бо­гатые интерьеры дворца, ук­рашенные позолотой, леп­кой, резьбой, многократно перестраивались, особенно после пожара 1837 г.

* ЭРМИТАЖ, один из крупнейших музеев мира. Го­дом основания Эрмитажа принято считать 1764 г., ког­да Екатерина II купила в Бер­лине коллекцию картин гол­ландской и фламандской жи­вописи. Эрмитаж, занимая 350 залов, размещается в пяти связанных друг с другом зданиях: Зимний дворец, Ма­лый Эрмитаж (1764—1767, арх. Ж. Б. Валлен-Деламот),

Старый Эрмитаж (1761—1767, арх. ЮМ Фельтен), Новый Эрмитаж (1839—1852, арх. Л. фон Кленце) и Эрмитажный театр (1783—1787, арх. Дж. Кваренги). После реставрации 1980 г. Эрмитажу также передан бывший дворец Менши — кова. В современном Эрмитаже создано несколько отделов: первобытной культуры, античного мира, культуры народов Востока, истории русской культуры (в том числе дворцовые интерьеры и галерея 1812 г.), нумизматики, западноевропей­ского искусства, где хранятся всемирно известные произве­дения Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Джорджоне, Ве­ласкеса, Мурильо, Рубенса, Ван Дейка, Халса, Рембрандта, Кранаха Старшего, Гейнсборо, Пусена, Ватто, Моне, Ренуа­ра, Сезанна, Пикассо, Матисса и др., скульптуры Микеланд­жело, Родена и др.

* АДМИРАЛТЕЙСТВО, заложено в 1704 г. по замыслу и при участии Петра I как кораблестроительная верфь. В 1727—1738 гг. и в 1806—1823 гг. было перестроено в ста­ле ампир: башня, окруженная колоннадой и увенчанная ку­полом со шпилем, и два крыла. Многочисленные статуи и барельефы. Адмиралтейство — архитектурная доминанта Санкт-Петербурга. К его башне подходят три важнейшие магистрали города. Шпиль Адмиралтейства стал символом города.

* СЕНАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ (ныне площадь Декабри­стов). В центре площади знаменитый бронзовый памятник Петру I, открытый в 1782 г. (скульптор ЭМ. Фальконе) и вос­петый А. С. Пушкиным в поэме «Медный всадник». Здесь же находятся здание Сената и Синода, построенные в стиле классицизма (1829—1834, арх. К. И. Росси) и объединенные аркой. На сенатской площади 14 декабря 1825 г. произош­ло восстание декабристов.

* БИРЖА, на стрелке Васильевского острова. Здание построено в стиле ампир в 1805—1810 гг. (арх. Ж Тома де Томон). Открыто в 1816 г. как Фондовая биржа Вместе с набережной Невы и двумя ростральными колоннами, сим­волизирующими морское могущество державы, здание Бир­жи гармонично вписывается в архитектурный ансамбль цен­тральной часта города С 1940 г. здесь размещается Цент­ральный военно-морской музей.

* ИНЖЕНЕРНЫЙ ЗАМОК (бывш. Михайловский). Построен в 1779—1800 гг. в стиле классицизма (по проекту арх. В. И. Баженова) как резиденция императора Павла I (где он был убит в 1801 г.). В 1800 г. перед замком была установ­лена конная статуя Петра І (арх. К. Б. Растрелли).

* МАРИИНСКИЙ ТЕАТР. Один из ведущих театров опе­ры и балета в России. Построен в 1859—1860 гг. (арх. А. К. Ка — вос), перестроен в 1883—1896 гг. (арх. ВА. Шретер).

* искусств ПЛОЩАДЬ. Создана в 1819—1840 гг. по проекту арх. К. И. Росси. В ансамбле площади — Русский му­зей, Малый театр оперы и балета (1831—1833, арх. А. П. Брюл­лов), филармония (1834—1839, арх. П. Жако). В 1946— 1948 гг. площадь была реконструирована, на ней разбит сквер, в центре которого в 1957 г. установлен памятник А. С. Пуш­кину (скульптор М. К Аникушин).

* РУССКИЙ МУЗЕЙ. Крупнейший в России музей на­ционального искусства Учрежден в 1895 г. как художествен­ный и культурно-исторический музей. В Русском музее хра­нятся богатейшие коллекции русской и советской живопи­си, скульптуры и графики, произведения декоративно-при­кладного искусства Кроме того, представлены иконописные произведения Андрея Рублева и Симона Ушакова В большой коллекции искусства XVIII — начала XIX в. имеются полотна ИМ. Никитина, Д. Г. Левицкого, ВА. Боровиковского, О А. Кип­ренского, А. Г. Венецианова и др. Работы передвижников пред­ставлены произведениями И. Е. Репина и В. И. Сурикова. Сре-

ди художников конца XIX — начала XX в. — картины И. И. Левитана, В А Серова, МВ. Врубеля и др. Широко представле­ны работы художников советского периода — КС. Петрова — Водкина, Н. П. Крымова, П. Н. Кончаловского и др.

Путь корабля по глади р. Невы в пределах Санкт-Петер­бурга к его речному вокзалу позволяет познакомиться с при­легающими историческими местностями и событиями в них. У впадения в р. Неву р. Славянки находится историчес­кое место Усть-Славянка. Здесь сохранился возведенный в классическом стиле дом поэта Ф. Н. Слепущкина, построен­ный на фундаменте древней сторожевой башни времен шведского владычества Современному россиянину, как пра­вило, мало что говорит имя этого человека, а когда-то он был известен, даже моден, был символом торжества таланта и трудолюбия над светскими правилами. Ф. Н. Слепушкин (1783—1848) — крестьянин, был талантливым поэтом, по­лучившим признание современников благодаря своим идил­лическим стихам (см. его сборники стихотворений «Досуги сельского жителя», 1826 г., эпическую поэму «Четыре вре­мени года», 1830 г.). Получив определенное общественное признание, он смог здесь построить себе дом

Поблизости находится другая историческая местность — Рыбацкое, где находилась известная с XVIII в. Рыбная (Ры­бацкая) слобода Сюда в 1716 г. по указу царя Петра I были переселены рыбаки из Подмосковья — с р. Оки, славивши­еся своим рыболовецким мастерством, чтобы обеспечить в новой столице поставку качественной речной рыбы к царс­кому столу. Позже здесь также стали селиться ямщики и купцы. В 1788 г., охваченные патриотическим стремлением победить врага, жители этой слободы добровольно вступи­ли в морское ополчение для борьбы со шведским флотом в период русско-шведской войны 1788—1790 гг.; в память об этом возведен обелиск. В период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. здесь был один из внутренних рубе­жей обороны Ленинграда, стояли и вели артобстрел по вра-

гу корабли балтийского флота; об этих днях напоминают же­лезобетонный дот и мемориальная стела (1970).

Расположенный в устье р. Мурзинки спортивный сад «Спартак» любим петербуржцами за возможность зани­маться в его сооружениях разными видами спорта, а в его парковой пейзажной части приятно проводить пассивный отдых. В царский период здесь была усадьба графов Апрак­синых. В 1933 г. здесь построили Южную водопроводную станцию.

Рядом находится знаменитый Обуховский завод. Этот металлургический завод был основан в 1863 г. (с 1886 — ка­зенный, т. е. государственный), с XIX в. был одним из лучших сталелитейных европейских заводов. Назван по имени вы­дающегося русского металлурга ПМ. Обухова (1820—1869), руководившего его строительством. Завод остается мощным металлургическим производственным объединением, где внедряются достижения научно-технического прогресса. Здесь выплавляют сталь мартеновским методом, выпускают электросталь, различную металлоемкую продукцию.

Левый берег р. Невы ь XVIII в. принадлежал генерал-гу­бернатору графу АА. Вяземскому, здесь была его загородная усадьба. В его селе Александровском арх. НА. Львов создал по заказу А А. Вяземского Троицкую церковь, комплекс гу­бернаторской усадьбы «Александровское», в том числе жи­лой дом, хозяйственные постройки, парк с павильонами, во­доемами, различными парковыми сооружениями — «заба­вами» (до наших дней все это сохранилось частично, пере­строено или утрачено). Теперь мало кто помнит об А А. Вя­земском и даже о НА. Львове, а действующий Троицкий храм является объектом всеобщего внимания, почитания. Местность эту называют ее историческим именем Троиц­кое поле. Главной достопримечательностью этого места ос­тается, несомненно, уникальная Троицкая церковь (1785—1787, арх. НА. Львов; пр. Обуховской обороны, д. 235). Троицкая церковь — единственная в православной архитектуре постройка, известная своим названием из-за ее

визуального своеобразия как «Кулич и Пасха». Этот храм имеет вид ротонды, окруженной колоннадой, его колоколь­ня представляет собой четырехгранную пирамиду, прорезан­ную арками звонов; вот почему этот комплекс напоминает пасхальные кулич и пасху. Этот действующий храм имеет скромное, на высоком художественном уровне внутреннее убранство. В нем установлен резной с позолотой иконостас середины XVIII в. из Благовещенского храма на Васильевском острове. По преданию, деньги на строительство этого храма выделил не только АА. Вяземский, но и пожертвования на его строительство были от императрицы Екатерины II, по­этому храм был освящен по ее желанию в честь Святой Жи­воначальной Троицы; это произошло на праздник Троицы в 1790 г. В 1938 г. Троицкий храм закрыли, его убранство вы­везли, в том числе и особо почитаемую икону Святой Трои­цы. Но храм возродился в 1946 г. Ныне в нем пребывают по­читаемые чудотворными две иконы: Божией Матери «Всех скорбящих радость» (с грошиками; ей молятся с просьбами об избавлении от недугов телесных и душевных, видят в ней помощницу и утешительницу в скорби) и образ святителя Николая (находился раньше в Свято-Троицкой церкви г. Колпино), а также почитаемые иконы Серафима Саровс­кого, молящегося на камне (с частицей его мощей) и пре­подобного Нила Столбенского (также с мощами). Приехав в Санкт-Петербург, нужно непременно посмотреть и посе­тить этот Троицкий храм (тем более что он находится неда­леко от Речного вокзала, на том же левом берегу р. Невы). Полюбовавшись Троицкой церковью, нужно обязательно вспомнить ее на редкость талантливого и очень красивого создателя — русского дворянина НА. Львова

Творчество русского гения НА. Львова (1753—1803) в большой мере связано именно с Санкт-Петербургом, а так­же с Тверской землей, Москвой и Подмосковьем, рядом дру­гих мест. К сожалению, пока Львов в основном известен как талантливый архитектор. За 27 лет своей профессиональной деятельности он создал не менее чем 87 оригинальных ар­хитектурных произведений (домов, дач, общественных зда-

ний, храмов, комплексов усадьб, парковых строении), кро­ме того, он был мастером планировки и создания парков, прославился и большим числом других своих знаний и та­лантов. В Санкт-Петербурге и его пригородах он оформил фасады и интерьеры Дома (1776) принцессы Вюртемберг­ской (будущая императрица Мария Федоровна), спроекти­ровал и построил Невские ворота (1780—1787) Петропав­ловской крепости (1781—1787), здание «Почтового стана» (Почтамт, 1782—1789), Дворец и дачу А. А. Безбородко (1780—1784; угол Почтамтской улицы и Выгрузного пере­улка; Полюстровская наб., д 40), Дом Г. Р. Державина на Фон­танке (1790-е гг.) и другие здания, в Гатчине — Приоратс — кий дворец (1798—1799) и «Ристалище» (Земляной амфи­театр, 1797), в Павловске — парковый павильон «Любезным родителям» (1786), в Выборге— Спасо-Преображенская церковь (1787), многие другие строения, усадебные ансам­бли, парки в городе и его пригородах. (В Москве он имеет прямое отношение к созданию Дома АА. Безбородко близ Воронцова поля, 1780-е — 1790-е гг.; Дома А. Н. Соймонова на Малой Дмитровке, д. 18, 1780-е гг.; храма на Гороховом поле; Дома АК. Разумовского 1800—1803, на современной ул. Казакова, д. 18—20; близ подмосковного города Звениго­рода — усадьбы Введенское, в том числе Введенской церкви и соседней Владимирской церкви в с Горницы; дома-двор­ца в бывшей усадьбе А. И. Воронцова «Вороново» под г. По­дольском и др.). НА. Львов очень много построил на Тверс­кой земле (храмы, монастыри, усадьбы, парки.)

Николай Александрович Львов (1753—1803)

родился под г. Торжком в деревне Черенчицы в семье прапоргцика А. П. Львова, принадлежал к очень древне­му, но обедневшему дворянскому роду. Львов от природы был очень настойчивым в достижении своих желаний, трудолю­бивым, редкостно талантливым и исключительно красивым человеком. Начальное образование (причем очень скромное) он получил в родительском доме, затем — в Петербурге, а по сути — по своей ингщиапгиве он учился всю жизнь. Львов

остается в русской и мировой истории как яркая и неорди­нарная личность. По богатству талантов, широте интере­сов и масштабности открьітий Н. А. Львов сопоставим толь­ко с Леонардо да Винчи и М. В. Ломоносовым. Львов был счас — лив как талантливый человек и востребованный специалист, но именно из-за этого у него было немало врагов и завист­ников. Его давние дворянские корни, благородная порода, вне­шняя редкая красота, способность быть душой общества, его обширные знания и высокая культура не давали покоя бес­породным выскочкам. Многое в России Львов сделал лично впервые или одним из первых. Отдавая все свои таланты и способности служению Отечеству, он не гцадил себя, вот по­чему прожил всего 50 лет. Он умер в Москве в 1806 г. и был похоронен под Торжком в его усадьбе Никольское-Черенчгщы, в родовой усыпальнице (сохранившейся до наших дней).

Н. А. Львов был одним из самых лучших русских архи­текторов (причем теоретиком и практиком), строите-

леи-новатором, создателем новых строительных мате­риалов (землебитные блоки, толь), художником, графиком — новатором; садовником, ботаником, мастером садово-пар­кового и ландшафтного искусства; разносторонним изоб­ретателем и инженер ом-конструктор ом машин, а также гидротехником, механиком, новатором-создателем ото — пительно-вентиляцгюнньїх устройств; геологом (по сути, основателем каменноугольной и торфяной промышленно­сти), химиком-исследователем, географом-экологом (как мы говорим теперь); поэтом, прозаиком, драматургом, пе­реводчиком, редактором, причем везде и всегда он отстаи­вал и доказывал большие возможности и достоинства рус­ского языка; автором ряда научных книг и осудожником-ил — люстратором изданий; историком, археологом, этногра­фом, искусствоведом; композитором, музыкантом, теоре­тиком музыки и первым профессиональным собирателем народных песен, автором-сценаристом ответственных празднеств; дипломатом; талантливым педагогом; муд­рым руководителем, плодовитым управляющим и органи­затором; решительным и одновременно терпеливым воз­любленным (тайно при романтических обстоятельствах заключившим брак и четыре года после тайного венчания добивавшимся и добившимся его огласки, признания), счаст­ливым отцом 5 детей. И это еще далеко не все отличи­тельные таланты и достоинства этого человека. Все, что он делал, было неординарным, выделялось на обгцем фоне, в большой мере было новаторским, а то и дерзким в сме­лости своих предложений.

Н. А. Львов внес выдающийся вклад в архитектуру и гра­достроительство, стал одним из основателей пейзажного стиля в садово-парковом искусстве, первым крупным лан­дшафтным архитектором в стране (сохраняется понятие «львовский сад»). Он прославлял достоинства классической архитектуры, доказал своим творчеством большие воз­можности форм ротонды, создал парковые пирамидаль­ные беседки-погреба, «львовский купол» зданий и многое дру-

гое. Он изобрел новые тогда строительные материалы: толь, землебитные блоки,, кирпичи.

Н. А. Львов стал первым в мире и России создателем бу­магоделательной машины с паровым приводом. Он стал создателем отопительной пиростатики в России, создал теорию вентиляционно-отопительных систем.

Н. А. Львов был первым или одним из первых в России пе­реводчиком сонетов Петрарки. Нашел и издал 2 старинные русские летописи; одну из них называют «Львовская». Он первым в России собрал 200 народных песен, написал трак­тат о народной песне. Стал автором первой в России те­матической литературной программы для симфонической музыки. Он стал инициатором создания первой в России хоровой оперы. Львов первым в музыкальной науке, первым в русской музыкальной литературе указал на многоголо­сие русского народного хорового пения. Львов одним из пер­вых стал писать оперные либретто на русском языке. Он был высокого класса мастером организации, проведения праздничных торжеств.

Н. А. Львов является основателем отечественной топ­ливной, прежде всего угольной, промышленности. Он про­явил себя и как геолог, географ-эколог, архитектор. Львов обследовал минеральные воды на Кавказе, где также вел и археологические работы. Ему удалось впервые в России най­ти месторождение углей на Валдайской возвышенности, доказать высокую калорийность русских каменного и бу­рого угля. Он первым в России нашел способ получения из каменного угля кокса, а также первым нашел способ полу­чения из отечественного каменного угля серы. Львов внес заметный вклад в развитие отечественной химической промышленности и корабельного дела.

Н. А. Львов был прекрасным художником, первым в Рос­сии стал работать в технике лависа. Он начал работать над первой в России художественной энциклопедией.

Н. А. Львов был прекрасным педагогом и учеником. Он со­здал Школу землебитного строительства и успешно руко-

водил ею. Перевел и написал лично ряд обстоятельных на­учных трудов. Был столь даровит и талантлив, что вкратце передать все то, что сделал и создал он — про­сто невозможно.

Скорее всего в нем беспрестанно и мучительно боролись 2 человека: примерный семьянин и жертвенный в своих творческих исканиях одинокий одержимый исследователь — новатор, который отдавал творчеству всего себя, не остав­ляя сил ни для чего другого. Вероятно, творчество и было для него превыше всего, вот почему он и шел на компромис­сы с судьбой. Но свое творческое призвание он оценивал как Божий дар, как призвание к достойному служению на благо Отечества, как долг и священную обязанность перед Роди­ной — Россией.

Во всех своих мыслях и поступках Н. А. Львов был пат­риотом своей Родины. Он был глубоко убежден, что только сами россияне своим умом, знаниями, разумным учетом зарубежного опыта могут улучшить свою жизнь, обеспе­чить процветание России. Он абсолютно не допускал бе­зумного копирования и без корректив переноса в русскую практику зарубежных приемов в любом деле. Об этом пи­сал в своих работах: «Может быть, и оттуда заимство­вать будет что-нибудь возможно, не отступая однако от сего единственно и твердо во мне вкорененного закона, что для русского человека русские только годятся правила и со­всем он не сотворен существом подражательным — везде исполин и везде подлинник». Похоже, что эти слова были для него исходным профессиональным лозунгом и правилом.

При жизни Н. А. Львов был признан современниками, его высоко ценили правители России. За недолгое время он про­шел путь от чиновника VIII класса до Действительного Тай­ного Советника (штатский генеральский чин). Стал дей­ствительным членом Российской академии, Почетным чле­ном Академии художеств, членом Вольного экономическо­го общества, Главным директором угольных приисков, Глав­ным начальником земляного битого строения в Экспедиции

государственного хозяйства, Директором Школы земле­битного строительства. Но за творческие победы он зап­латил краткостью своей земной жизни (всего 50 лет) — сказались постоянное нервное напряжение, обиды от кле­ветников, депрессии, обострившиеся с годами болезни, по­иск доходов для содержания семьи из 7 человек.

Почему-то с годами, десятилетиями, веками немало из того, что Н. А. Львов изобрел, сделал, было забыто или припи­сано другим. Многое из ароситектурных творений НА. Львова было приписано И. Е. Старову, Л. Менеласу, М. Ф. Казакову, Аж. Кваренги, В. П. Стасову, И. Г. Моору и некоторым дру­гим архитекторам. Забыв, не зная или не желая упоминать о работах Н. А. Львова, происходили «открытия» уже пред­ложенных инноваций. Идеи Львова в области отопитель­но-вентиляционных устройств восприняли Мейснер, Н. Амосов и другие; воздушное отопление вошло в историю под названием «Лмосовская система отопления» (в честь Н. Амосова). Л землебитное строительство стало вновь внедряться в южных губерниях России во второй половине XIX в. уже Изнаром, а егце шире — с 1990-х гг. Все рукопис­ное наследие Львова никогда не издавалось, издавались лишь несколько научных и переводимых книг, отдельные статьи, поэмы и «Сборник песен с их голосами».

Исключительный интерес представляют исторические пригородные поселения под Санкт-Петербургом. Все, кто приезжает в Санкт-Петербург, стремятся посетить распо­ложенный в 29 км к югу от него на берегу Финского залива средний по людности (немногим более 80 тыс человек) го­род Петродворец (Петергоф до 1944). Он имеет междуна­родную известность благодаря своему огромному, роскош­ному, на редкость красивому дворцово-парковому ансамб­лю, одному из крупнейших русских подобных комплексов (площадь около 1000 га). Историко-художественное значе­ние Петродворца затмевает его хозяйственно-экономичес­кое значение. В городе работают головное подразделение

ПО «Петродворцовый часовой завод» и ряд небольших про­изводственных предприятий. Приехать в Петродворец мож­но автотранспортом, по железной дороге (станция Новый Петергоф на линии Санкт-Петербург — Веймарн), водным транспортом (есть пристань).

Этот город начали строить в 1709 г. как летнюю резиден­цию царя Петра I на месте прибрежной мызы Питергоф (или Петергоф, Петров двор, известного с 1705), где царь любил останавливаться, совершая свой путь из Санкт-Петер­бурга в Кронштадт и обратно. После смерти Петра I здесь в теплое время года продолжала жить и развлекаться его вдо­ва императрица Екатерина I, которой тогда едва перевалило за 40 лет. Она способствовала строительству и увеличению числа строений, затей в этом дворцово-парковом комплек­се, где она любила проводить время с фаворитами и друзья­ми, как могла, стремилась компенсировать себе все те не­удобства, что она вытерпела с ее когда-то любимым мужем царем Петром I.

Екатерина I (1684—1727) единолично иар-

ствовала в статусе правящей императрицы с 1725 г. Женщина чрезвычайно низкого происхождения — Марта Самуиловна Скавронская (то ли немка, то ли ли­товка, то ли еврейка) из прибалтийских крестьян, прачка, служанка пастора Глюка, жена простого шведского драгу­на, добыча русских солдат, какого-то сержанта, полковни­ка Боура, главнокомандуюгцего Б. П. Шереметева, любимца иаря светлейшего князя А. Д. Менгиикова, потом самого Пет­ра I с 1 704 г., принявшая православие и имя Екатерина, в 1712 г. стала официальной и второй женой, а потом вдо­вой царя Петра I. Она оказалась единственной женщиной, ко­торая была постоянно необходима и дорога для Петра I. Одна она могла сдержать его безграничный гнев, помочь пре­одолеть недомогания, была терпеливой, домовитой, нетре­бовательной женой. Она долгое время во всем старалась угождать мужу, даже красила свои светлые волосы в тем-

ный цвет. Но у царской четы не было сына-наследника {все родившиеся сыновья умерли). За почти двадщть лет близ­ких отношений Екатерина I от Петра I родила одиннад­цать (по другим сведениям — 8) детей, перенесла жуткие психотравмы, связанные с ранней смертью девяти из них (до совершеннолетия дожили только Анна и Елизавета, последняя со временем стала русской императрицей). Ека­терина I смирилась с регулярными изменами мужа. Со вре­менем она поняла его болезни, отметила его мужскую сла­бостьу а это усиливало его стремление менять подруг, что, по его мнению, способствовало поправлению его немощи. Екатерина I устала от такой жизни. В сорок лет ее невер­ность Петру I с 36-летним красавцем камергером Вилли Монсом (которого потом казнили) стала началом нового

этапа в ее жизни. После смерти Петра I Екатерина I силь­но изменилась, причем к худшему. Уже в 1725 г. траур по недавно умершему царю стали соблюдать формально. Ека­терина I охотно участвовала в балах, пикниках, застоль­ях, увеселительных поездках, развлечениях. Стала потреб­лять очень много спиртного. Усилилась ее подверженность хроническому алкоголизму (еще сам Петр способствовал началу этого заболевания). Она меняла фаворитов, офици­альным ее фаворитом был камергер граф Ту став Аевенволь­де. Тосударственными делами Екатерина I заниматься не любила. Всюду процветали казнокрадство, произвол, зло­употребления. Фактическим правителем в стране сделал­ся давний друг и покровитель Екатерины и, так же как и она, простолюдин по происхождению князь Александр Да­нилович Меншиков (1673—1729), человек властный и не­честный, думающий в первую очередь о благополучии его семьи, а не о благе России. Екатерина I умерла в 1727 г. в возрасте 43 лет от чахотки (туберкулеза легких). Печаль­но закончился опыт пребывания у власти людей сомни­тельного происхождения — Екатерины I и А. Д Меншикова (а до них — Ажедмитрия I, то есть Ю. Б. Отрепьева).

В Петродворце с начала XVIII в. и в XIX в. одновременно создавали дворцово-парковый ансамбль и собственно город с его жилыми и хозяйственными секторами. С 1721 г. здесь уже действовала мастерская по обработке мрамора (с 1801 — Гранильная фабрика), другие хозяйственные объекты; жили здесь главным образом строители и дворцо­вые служители. Это поселение с 1762 г. получило статус го­рода, в 1849 г. Петергоф стал уездным городом До 1917 г. Петергоф был одной из главных летних резиденций русской императорской семьи. В 1918 г. все дворцы и парки были на­ционализированы и музеефицированы. Колоссальный ущерб дворцово-парковому ансамблю нанесли гитлеровцы. Это было целенаправленное, умышленно масштабное, поистине варварское разрушение и разграбление культурного и худо­жественного наследия России. Город был оккупирован не-

мецко-фашистскими войсками с конца сентября 1941 г. до конца сентября 1944 г. Ансамбль был фактически разрушен, украдены многие, в том числе уникальные, художественные ценности. Трудно было даже представить, что после подоб­ных разрушений и воровства архитектурно-художественный ансамбль можно возродить в его былом великолепии. Но труд и таланты россиян оказались выше всех похвал, как чудо Петергоф снова блистает в числе лучших дворцово-парковых ансамблей России и мира. С 1983 г. этот музейный комплекс приобрел статус художественно-архитектурного дворцово­паркового музея-заповедника, который остается главной до­стопримечательностью города Петродворец. Кроме того, в этом городе внимание туристов привлекает Музей восковых фигур (с 1990 г.) и памятник-обелиск «Защитникам Ленинг­рада». К Петродворцу относится и бывший поселок Стрель­ни с комплексом своих дворцово-парковых ансамблей.

О дворцово-парковом комплексе Петродворца написаны и изданы тысячи статей, книг, альбомов, проспектов, сдела­ны многие радио — и телепередачи и фильмы, напечатаны многочисленные открытки с чудными видами природы и рукотворными богатствами этого дивного места. Но всегда лучше хоть один раз увидеть все это лично, на всю жизнь за­печатлеть в памяти этот сказочно-красивый дворцово-пар­ковый ансамбль, который нельзя забыть или спутать с ка­ким-либо другим. Даже только скупой перечень основных архитектурно-художественных и ландшафтных ценностей этого ансамбля завораживает, рождает желание поехать и лично полюбоваться ими.

Среди главных архитектурно-художественных и ланд­шафтных прелестей царского дворцово-паркового ансамб­ля (XVIII—XIX вв.) в Петродворце: Большой дворец (1714— 1725; перестроен в 1745—1755 гг., арх. В. В. Растрелли), Верх­ний сад с 5 фонтанами, в том числе «Нептун» (1714—1725), Нижний парк с комплексом знаменитых фонтанов «Боль­шой каскад» (1714—1721), с подземным гротом, водопад­ными лестницами, бронзовыми позолоченными статуями

(скульп. И. П. Мартос, Ф. И. Шубин, Ф. Ф. Щедрин и др.), раз­ными «забавами», среди них «Римские фонтаны» (1739), кас­кады «Шахматная горка» (1722—1739) и «Золотая гора» (1724, в 1819 облицован позолоченной медью), «Менажер — ные фонтаны» (1722—1724), фонтаны-«шутихи», а также малый дворец Петра I «Монплезир» (1714—1725, арх. ИФ. Браунштейн, Ж. Б А Леблон, М. Г. Земцов и др.) с регуляр­ным «голландским» садиком, павильон «Эрмитаж» (1721— 1724), дворец «Марли» (1720—1723, оба — арх. ИФ. Браун­штейн), павильоны-колоннады (1803, арх. АН. Воронихин) и др. В конце XVIII — начале XIX в. были сделаны пейзажные парки «Английский» (с Английским дворцом, 1781—1794, арх. Дж. Кваренги), «Александрия» (с дворцом «Коттедж», 1826—1829, арх. АА. Менелас) и «Александровский», «Ко­лонистский», «Луговой» (с дворцом «Бельведер», 1853—1856, арх. А. И. Штакеншнейдер). В середине XIX в. были построе­ны дворцовые конюшни (1848—1854), железнодорожная станция (1855—1857), фрейлинские дома (1858, все — арх. НА. Бенуа; работает ныне и музей семьи Бенуа). (Спи-

сок основных памятников и достопримечательностей Петродворца приведен по «Энциклопедии туриста»», глав­ный редактор Е. И. Тамм. М.: БРЭ, 1991, с. 394.)

Не только объемные архитектурно-художественные па­мятники, но и собственно его планировочная структура представляют интерес. Характерной чертой планировочной организации территории здесь является гармоничное соче­тание регулярности и симметричности общей композиции с искусным использованием сложного и живописного рель­ефа этой местности. На высоком холме поставлен дворец. В этот прибрежный холм как бы врезан Большой каскад фонтанов с подземным гротом, водопадными лестницами, многочисленными бронзовыми позолоченными статуями. Знаменитая скульптурная группа «Самсон, раздирающий пасть льва» (1800—1802, была похищена немцами в 1944 г., ее восстановил в 1947 г. ВЛ. Симонов). Авторами установ­ленных здесь скульптур и скульптурных групп являются И. И. Козловский, Ф. Ф. Щедрин, И. П. Мартос, Ф. И. Шубин и другие мастера. Возвышающийся на вершине холма Боль­шой дворец, дошедший до нас в перестроенном (1745— 1755) виде по проекту В. В. Растрелли в стиле развитого рус­ского барокко, поражает роскошью и богатством интерье­ров. Анфилада парадных и жилых комнат украшена деревян­ной позолоченной резьбой, художественными плафонами, скульптурой, картинами, меблирована прекрасной мебелью. Верхний сад имеет регулярную планировку, украшен скуль­птурными фонтанами, в том числе известным фонтаном «Нептун». В нижнем парке также имеются многочисленные замечательные фонтаны, в том числе занимательные фонта- ны-«шутихи».

Вне дворцового комплекса в городе нет столь ярких ар­хитектурных памятников. Сохранились Кавалерские дома (1799—1801, арх. Броуэр), ряд зданий в стиле развитого клас­сицизма, комплекс монументальных зданий в стиле англий­ской неоготики (1830—1850-е гг., арх. Бенуа, А. К. Кавос), монументальный 5-главый Петропавловский собор в псев-

дорусском стиле (1894—1905, арх. ВА Косяков по проекту Н. В. Султанова), здание бывшей военной школы в формах барокко начала XVIII в. (1914, арх. АА Ильин), ряд других зданий. Но после посещения царского дворцово-паркового ансамбля все эти городские строения, несмотря на их опре­деленную ценность, не поражают взор туристов. Посещение Петродворца остается ярким, незабываемым событием, не стираемым из памяти на всю жизнь.

В 46 км к юго-западу от Санкт-Петербурга, на ижорской возвышенности, находится средний по людности (около 80 тыс. чел.) город Гатчина (Троцк в 1923—1929, Красно — гвардейск в 1929—1944), получивший городской статус в 1796 г. Город расположен на шоссе Санкт-Петербург — Псков, является узлом железнодорожных линий (Гатчина — Варшавская, Таллин — Тосно, Санкт-Петербург — Псков). Современный город Гатчина имеет средний уровень разви­тия его градообразующей базы. В нем действуют ПО «Гат- чинсельмаш», заводы металлообрабатывающий, электроме­ханический и др., есть мебельная фабрика, известен местный протонный синхроциклоірон. Но главную славу и извест­ность городу принесли его история, архитектурно-художе­ственные богатства, насыщенная событиями жизнь, тради­ции новаторства.

Именно в Гатчине в конце XVIII в. впервые в России на высоком уровне была доказана эффективность, надежность, долговечность строительства землебитных сооружений, тех­нология которых была выработана русским гением НА Львовым (см с. 396—397).

В Гатчине в XVIII в., по сути, впервые в России начались представительные работы, исследования о возможностях масштабного строительства на сложных, в том числе боло­тистых и мерзлотных, грунтах. Вначале это были отчасти за­бавы графа Г. Г. Орлова, но затем они приобрели четкую прак­тическую направленность. Г. Г. Орлов в Гатчине увлекся стро­ительством на сложных грунтах, в том числе доказывал, что в условиях сурового русского климата лед может служить

фундаментом для строений. Он изобрел ледяные сваи, опус­кал их в грунт и возводил над ними пышные арки и иные сооружения. Таким образом, Гатчина — это своего рода пер­вый в России научно-практический полигон для изучения возможностей строительства на сложных грунтах.

В Гатчине в 1910 г. была открыта первая в России Возду­хоплавательная (позднее — авиационная) школа и был по­строен аэродром.

Гатчина как владение Новгорода — село Хотчино — из­вестна с 1499 г., значит, этому населенному пункту идет 6-й век (510 лет в 2009 г.). На какое-то время село Хотчино ото­шло к Ливонии и Швеции, но после 1721 г. оно снова стало русской собственностью. В начале XVIII в. (в 1720-х гг.) мыза Гатчины была владением любимой сестры царя Петра I — царевны Наталии Алексеевны, затем она принадлежала при­дворному медику И. П. Блументросту, князьям Куракиным, с 1765 г. — графу Г. Г. Орлову, после его смерти была купле­на в 1783 г. Екатериной II и подарена ее сыну — великому князю Павлу Петровичу (будущий император Павел I), ста­ла одной из главных резиденций в период его царствования). В 1801—1828 гг. Гатчина принадлежала вдовствующей им­ператрице Марии Федоровне (жена, вдова Павла I), затем последовательно — императору Николаю I, Александру II, Николаю II.

Многие события, связанные с жизнью царского двора, членов Дома Романовых и их приближенных, были связаны с Гатчиной. Расскажем только о некоторых из них.

В Гатчине определился сценарий развязки громкого любов­ного романа императрицы Екатерины II и Г. Г. Орлова в 1773 г.

^^3 Орлов Григорий Григорьевич (1734— 1783), граф (1762 г.), фаворит (1760—1773) импе­ратрицы Екатерины II (1729—1796, правила с 1762)у один из пяти знаменитых братьев Орловых, рослых красавцев силачей. Он был вместе с братом А. Г. Орловым,, одним из главных организаторов дворцового переворота 1762 г., при­ведшего императрицу Екатерину II к единоличному прав-

лению в обход ее сына Павла I, законного наследника рус­ского престола. Г. Г. Орлов стал графом, генерал-фельдцейх — мейстеромрусской армии (1765—1775), первым президен­том Вольного экономического обгцества в России. В совет­ский период Г. Г. Орлова снисходительно вспоминали толь­ко как одного из первых и самых любимых фаворитов любвеобильной императрицы Екатерины II. Тем не менее это был интересный человек, немало сделавший для Рос­сии (не говоря уже о дивной красоте, доброте, сердечности по отношению к простым людям и сугубо мужских досто­инствах). Его беда была в том, что он полюбил немку Ека­терину II — женщину на 5 лет старше, опытнее, хитрее его, стоящую гораздо выше его на согщальпой лестнице, что неизбежно вызывало его зависимое положение, унижающее его человеческое достоинство русского мужчины. У Г. Г. Ор-

лова и Екатерины II были сын — Алексей Бобринский (1762—1813 гг., при императоре Павле I с 1796 г. — графу генерал-майор) и, по слухам, еще 2 дочери. Основные зас­луги Г. Г. Орлова перед Россией таковы: 1) обеспечил подав­ление «Чумного бунта» в Москве в 1771 г., возглавил госу­дарственную комиссию для наведения порядка в городе и борьбы с чумой; все сделал оперативно, качественно, впе­чатляюще порядочно; 2) организовал заезд иностранцев в Россию для освоения заволжских пустошей, по сути, обес­печил освоение залежных земель за р. Волгой; 3) проводил опыты по строительству на сложных, в том числе боло­тистых, мерзлотных, грунтах; 4) содействовал научным делам М. В. Ломоносова во благо России.

Именно в Татчине Г. Г. Орлов впервые очень остро почув­ствовал ненадежность положения царицына фаворита. Екатерина II отправила его на конгресс в Фокшаны вести переговоры с турками; узнав там, что у императрицы по­явился новый молодой фаворит, А. С. Васильчиков, он бро­сил все и помчался в Санкт-Петербург. Но туда по приказу императрицы его не пустили, а велели «высидеть в каран­тине» в Татчине (но он помнил, что когда он победителем вернулся в 1771г. из чумной Москвы, никто его в карантин не отправлял, а императрица встретила его тогда с поче­том и поцелуями). Здесь, в Татчине, Г. Г. Орлов решил дока­зать всем, что зависимости от женщины, даже такой как Екатерина II, он не допустит, не потерпит. Думал, как это сделать, и одновременно продолжал свои опыты строи­тельства на сложных грунтах в Татчине. В то время им­ператрица распорядилась Гатчину оцепить войсками, как вражескую крепость, не выпускать во что бы то ни стало из нее Г. Г. Орлова. Но ему все-таки удалось попасть в Санкт-Петербург, он появился во дворце, при людях, в том числе и при А. С. Васильчикове, увлек императрицу во внут­ренние покои, где наедине объяснился с нею. Приручить Г. Г. Орлова, полностью подчинить его себе Екатерина так и не смогла. В конце концов он в 43 года женился (1777) на

своей двоюродной 19-летней сестре Е. Н. Зиновьевой (1758—1781), в которую был давно влюблен, но через 4 года она умерла, детей у них не было.

История Гатчины и ее обитателей — особенно судьбы императоров Петра III и Павла I — напоминают и о том, что счастья и благополучия в России не будет, если во главе нее будет стоять не российский по духу, не убежденный в силе Православия, неправославный по своей сути человек, веря­щий в интеллектуальное превосходство Запада над Россией, зовущий иностранцев якобы для помощи ей (что на деле обертывалось новыми бедами стране), да еще и человек, ок­ружающий себя «специалистами» по принципу личной вер­ности, ловкими дельцами, способствующими бытовому и экономическому комфорту его и членов его семьи.

Император Павел I (1754—1801, царствовал с 1796), ставший русским самодержцем в 42 года, царствовал всего 5 лет. Тогда он не часто бывал в Гатчине (но стремился при-

езжать и обдумывать именно здесь свои новые планы и их реализацию), а до этого он много и продолжительное время жил здесь в статусе наследника русского престола. Павел I болезненно мечтал о власти, стремился к ней и ее сохране­нию. Вступив на российский престол, он получил благосло­вение правящего православного иерарха в России, но в сво­ей жизненной практике он не следовал канонам правосла­вия, более того — изменял им, оценивал ниже иностранных, западных норм. Доказательством этого стала и поддержка им Мальтийских рыцарей.

Мальтийские рыцари (иониты, госпитальеры) — чле­ны духовно-рыцарского ордена, основанного в Палестине католикалш-крестоносцами в начале XII в. Первоначально их резиденцией был иерусалимский госпиталь (дом для па­ломников) св. Иоанна. В 1530—1798 гг. иониты обоснова­лись на о. Мальта. Мальтийский католический орден стал хорошо известен; с 1834 г. их резиденция была в Риме. Пос­ле занятия о. Мальты войсками революционной Франции резиденция ордена была перенесена по предложению импе­ратора Павла I в Санкт-Петербург. Император Павел I пожелал, чтобы в ею любимой загородной резиденции — Тот­чине — появился дворец для находившегося в эмиграции прин­ца Хонде, приора этого рыцарского ордена. Сам Павел I в 1797 г. утвердил в России «великое приорство» ордена Маль­тийских рыцарей, тем более что он принял титул главы — гроссмейстера, или Великого магистра этого духовного ры­царского ордена Иоанна Иерусалимского. Все это было не­уместно и бестактно для первого лица в России, ибо одно­временно служить православным и иным идеалам в России нельзя (подобную ошибку совершали в России и позже неко­торые другие политики, доказывая этим шагом свою недо­статочную грамотность, отсутствие должного уважения к православию и большинству россиян).

Павел I прошел тайно крещение по католическому об­ряду в 1782 г. Он фактически отрекся от православия и тай-

но вступил в масонскую ложу. Став императором, Павел I не только принял на себя звание Великого гроссмейстера ор­дена св. Иоанна Иерусалимского, ввел в стране мальтийс­кую символику («мальтийский крест»), учредил высшую на­граду — Мальтийский орден, но и чуть ли не требовал, от дворян вступать в число мальтийских рыцарей. Павел I разрешил масонские ложи, вернул из тюрем, ссылок (и об­ласкал) видных масонов (Н. И. Новикова, М. М. Хераскова, А. Б. Куракина, Н. В. Репнина, И. В. Лопухина, И. П. Тургенева и др.), дал им чины, высокие звания и должности. Павел I из — за своей ограниченности и недостаточности знаний верил, что масонские ложи могут стать источником демократичес­кой идеологии свободы, равенства, братства. Павел I был при­верженцем — на деле безрезультатных в условиях России — западнических реформ Он верил, что только его благими на­мерениями, указами, а то и давлением молено быстро пере­менить жизнь в России к лучшему. Жизнь неоднократно до­казала обратное: в территориально обширной, многонаселен­ной, многонациональной России никакие потрясения, тем более по иностранному рецепту, истинную пользу стране не приносили (и не принесут) — в смысле надежного счастья, благополучия большинству ее жителей, а не 3—5 % из них. Идеологией поддерживаемого Павлом I Мальтийского ор­дена были католичество и масонство. Павел I не хотел учи­тывать то, что 93 % россиян были православные и мусульма­не. Павел I и другие ему подобные россияне, одобрявшие членство в масонском ордене, отошли от православия. Па­вел I, став рыцарем-командором, гроссмейстером ордена св. Иоанна Иерусалимского, отверг от себя Благодать Бо­жию, полученную им при восшествии на престол через бла­гословение правящего православного иерарха в России. При Павле I и его администрации добра в России ждать было нельзя. Павел I подписал в 1801 г. секретный указ о посте­пенном введении в России католичества руками миссионе­ров из Мальтийского ордена и ордена иезуитов; через 4 дня после подписания этого приказа он был убит.

Павла I в большой мере окружали люди, умевшие войти к нему в доверие, доказать их особую верность и нужность ему и его семье, а на деле думавших не о них, и не о России, а только о своем личном обогащении. Ярким примером по­добных приближенных к Павлу I был градоначальник Гат­чины, генерал-провиантмейстер АХ Обольянинов, член осо­бой комиссии «для распорядка квартир и прочих частей» и для снабжения Гатчины припасами, т. е. человек, обеспечи­вавший комфорт проживания Павла I в его любимой рези­денции Гатчине. Обольянинов и ему подобные стремились выслужиться перед Павлом I, льстили ему, обеспечивали оп­ределенные услуги, комфорт и одновременно — неизменно мешали жить и творить на благо России ее честным, скром­ным, порядочным, грамотным и талантливым, патриотиче­ски настроенным (в отличие от них) людям. Так, отношение Обольянинова к НА Львову в период его работы в Гатчине — лучший пример этого.

Гатчина была одним из самых любимых и длительных мест проживания для императора Александра III (1845— 1896, царствовал с 1881 г.) и членов его семьи.

Александр III (1845—1894, царствовал с

1881 г.) получил почетное прозвище Миротво­рец, так как за все 13 лет его царствования Россия не уча­ствовала в масштабных войнах, военных операциях. Алек­сандр III в советских исторических описаниях оказался из русских царей самой оболганной личностью, хотя на са­мом деле это был яркий, мудрый и сильный человек. Он пе­риодически организовывал участие русских войск в военных операциях, но его главным принципом во внешней полити­ке было не вмешиваться в чужие дела, а сосредоточить вни­мание на решении внутренних проблем. Он призывал не ду­мать об увеличении территориальных владений России, но и не допускать потери своих каких-либо (даже самых ма­лых и далеких) территорий. В мире и России его боялись и уважали. Александр III не был ловким дипломатом и не все-

гда мог изысканно сформулировать свои мысли. Он любил всех своих соотечественников, подчиненных разных наци­ональностей, но понимал особую значимость и историче­скую роль титульной нации — русских. Вот почему при нем впервые открыто во всей России прозвучали слова: «Рос­сия — для русских». Это, вне сомнения, был не шовинисти­ческий лозунг, а стремление оградить и защитить инте­ресы русских в их стране. Он не мог допустить ущемле­ния, умаления возможностей и интересов русских в поли­тике, экономике, культуре, обгцественной жизни, постепен­но складывающиеся тенденции сокращения удельного веса русских православных людей в Санкт-Петербурге и Моск­ве. Он резко выступал против быстрого упрочения позиций неправославного контингента в экономике, особенно негатив­

но отбеливал растущее влияние евреев-иудеев в сферах про — мьииленности, финансов’, управлении, поэтому ограничивал их права. Его царствование отличалось антиеврейской поли­тикой и погромами евреев, о чем следует помнить и реально оценивать неприятные факты. Оптимальную национальную политику он не смог сполна обеспечить в России.

Александр III усиленно покровительствовал дворянству, отличался приверженностью ко всему русскому, пропаган­дировал русский склад жизни, любил все русское, националь­ное, осуждал заимствование иностранных привычек и моды. Православие было его главным и высшим душевным убеждением. Он всячески искоренял разврат при дворе, где у него лично не было фавориток (но в разное время было не­большое число пассий из простых семей, эти связи были недлительными и сохранялись в строгой тайне). Алек­сандр III не стремился к роскоши и осуждал ее, был забот­ливым мужем и отцом.

Александр III в 21 год женился на бывшей невесте умер­шего старшего брата Николая — дочери датского короля Христиана IX 19-летней принцессе Софье-Фредерике-Ааг — маре (1847—1928). В 36 лет он стал русским императо­ром, а она — императрицей. За 28 лет их счастливой се­мейной жизни у них родилось 6 детей (4 сына и 2 дочери). Однако Александр III пережил двух своих сыновей. А его жена, которую в России стали называть императрицей Ма­рией Федоровной, пережила 4 из 6 детей. Только 2 дочери дожили до глубокой старости и умерли вдали от России в 1960 г. (Ксения — 85 лет, Ольга — 78 лет). Их третий сын — Георгий — умер в 1899 г. в 28 лет от туберкулеза легких, а еще раньше умер в годовалом возрасте их второй сын. Ава других сына — император Николай II и Михаил — были расстреляны в 1918 г. большевиками. Марии Федоров­не помогли эмигрировать из России, она умерла у себя на родине в Копенгагене в 1928 г., не поверив в смерть ее ос­тавшихся сыновей, внучек и внука, считала, что они где — то скрываются от большевиков. Александр III умер в воз­расте 49лет, а Мария Федоровна — в 81 год. Знакомство с дневниками Александра III позволяет с уверенностью ут­верждать, что главным в его жизни было стремление слу­жить Православию, Отечеству, забота о благополучии Рос­сииу его подданных и семьи. Самыми радостньши момен­тами в своей жизни он считал рождение детей.

Александр III был влюблен в молодости в княжну М. Э. Ме­щерскую и ради брака с ней был готов отказаться от тро­на, но чувство долга перед Родиной оказалось сильнее. Алек­сандр III писал в дневнике:«Может быть, я часто забывал в глазах других мое назначение, но в душе моей всегда было это чувство, что я не для себя должен жить, а для других; тяжелая и трудная обязанность. Но: “fax будет Воля Твоя, Боже”». Судьба, Бог наградили его за благоразумие счаст­ливым браком с принцессой Дагмарой, миром в стране про­стом мирового авторитета России в его правление. Импе­ратрица Марш Федоровна любила, но как и все россияне, отчасти побаивалась своего грозного супруга, старалась не отставать от него в благодеяниях. Она выступила иници­атором создания особых средних женских учебных заведе­ний, что-то сродни отечественным ПТУ в XX в., заботилась о сиротах. К концу ее царствования в воспитательные дома Петербурга и Москвы ежегодно принимали до 20 ты­сяч незаконнорожденных младенцев и 1000 законных.

Улучшение транспортной доступности Гатчины во вто­рой половине XIX в. сделало ее не местом сверхэлитарного расселения, а просто престижным пригородом Санкт-Пе­тербурга. В 1853 г. через Гатчину прошла линия Варшавской железной дороги, что расширило ее значимость и доступ­ность как дачной местности. В Гатчине жили и работали

А. И. Куприн, М. А. Балакирев, С. М. Ляпунов, М. М. Ип­политов-Иванов (уроженец Гатчины), С. Ф. Щедрин, ФА. Ва­сильев и другие представители русской культуры.

В 1918 г. дворцовый комплекс был национализирован, получил статус дворца-музея. С сентября 1941 г. почти до конца января 1944 г. Гатчина была оккупирована немецко­фашистскими войсками. Дворцово-парковому комплексу был нанесен огромный ущерб. Были разрушены многие по­стройки, пожар уничтожил интерьеры дворца, пропали мно­гие художественные ценности. В послевоенный период были проведены масштабные восстановительные работы. Архи­тектурно-художественный музейный комплекс Гатчины вер­нул себе свою утраченную в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. привлекательность.

Историческим ядром Гатчины является его дворцово-пар­ковый ансамбль, который начал складываться в 1760-х гг. во­круг цепочки озер (Белое, Черное, Серебряное и др.) в живо­писной местности. До наших дней дошли дворец в стиле ран­него классицизма (1766—1781, арх. А. Ринальди; расширен в 1793—1797 г., арх. В. Ф. Бренна; перестроен в 1845—1851, арх. Р. И. Кузьмин), а также парки общей площадью 617 га («Дворцовый», «Приоратский», «Зверинец», «Сильвия») с си­стемой прудов и каналов, с многочисленными павильонами («Венера», «Орел», «Ферма, «Птичник»), мостами («Камен­ный», «Львиный»), террасами, воротами («Безовые», «Адми­ралтейские») и другими постройками — «затеями» ланд­шафтной архитектуры, созданными в конце XVIII — начале XIX в. по проектам Бренны, А. Д Захарова и др. и относящих­ся к лучшим образцам русской ландшафтной архитектуры.

Исключительный интерес представляет созданный по технологии землебитных строений Приоратский дворец на берегу Черного озера (1798—1799, арх. НА. Львов). Его возвели в связи с учреждением в России в 1797 г. по воле им­ператора Павла I «великого приорства» — ордена Мальтий­ских рыцарей (Мальтийского католического ордена). Став во главе ордена Мальтийских рыцарей в России, Павел I по­желал возвести в его любимой загородной резиденции в Гат­чине дворец приора этого рыцарского ордена (Приоратский дворец). Проект этого дворца, причем с применением прин­ципиально новой технологии его строительства (еще и очень дешевого, быстрого) предложил арх. НА. Львов.

НА Львов предложил возводить жилые, общественные, хо­зяйственные постройки по разработанному им способу зем­лебитных строений, сооружаемых из специальных блоков или кирпичей, сделанных из утрамбованной (битой) земли, уплот­ненной специальным известковым раствором. Львов разрабо­тал и внедрил в практику строительства огнестойкие материа­лы, в том числе землебитные блоки и кирпичи, неотесанные валуны, из которых возводили постройки или их части. Жизне­способность и экономическую эффективность практики зем­лебитного строительства Львов блестяще доказал, построив в Гатчине Приоратский дворец в 1798 г. за 3 месяца (с 15 июля по 12 сентября). Время доказало надежность и долговечность зданий из землебитных блоков. Даже в дни Великой Отече­ственной войны с немецко-фашистскими захватчиками, когда в Гатчине шли ожесточенные бои, от снарядов и авиабомб ру­шились даже массивные каменные постройки, а землебитный Приоратский (или Земляной) дворец выстоял, но оккупанты нанесли ему ощутимый ущерб. В послевоенный период иссле­довали конструкции Приоратского дворца, определили соот­ношение его строительных материалов, главный из которых — землебит. Львов подобрал такой состав грунтомассы, что она по прочности до наших дней соперничает с железобетоном. Объемный состав этой грунтомассы таков: гравий крупностью от 3 до 7 мм — 4 %, песок — 58 %, пыль или мелкая земля — 20 %, глина — 18 %. Прочность землебита у НА Львова через 20—30 лет после возведения здания составила 10—12 МПа, хотя цемент в состав грунтомассы не вводился.

Приоратский дворец был построен в 1798 г. и в 1799 г. его приняло Гатчинское городское правление, позже об ус­пешной практике землебитного строительства в России фак­тически забыли. Вспомнили о нем только в начале XXI в. (см.:

В. Е. Зубкин, ВМ. Коновалов, Н. Е. Королев. Зонное нагнетание сыпучих сред, или как строить из обычной земли весьма де­шевые, прочные, теплые и огнестойкие дома посредством «Русских качелей». Практическое пособие. ML* Русаки, 2002). В 1967 г. в здании Приоратского дворца открыли музей.

В Гатчине вне дворцово-паркового ансамбля в конце XVIII — начале XIX в. постепенно сложился городской ком­плекс Сохранились здания бывших суконной фабрики, а за­тем — дворцового управления (1794—1795, арх. НА Львов);

госпиталя (1793—1794, арх. А. Н. Воронихин); а также Ни­колаевская кирха (1825—1828 гг., арх. Д. И. Квадри, AM. Бай­ков), Ингенбургские ворота (1831—1832 гг., арх. ВА Глин­ка) и другие строения. В городе возведен мемориал на месте казни в 1942 г. комсомольцев-подполыциков и памятники советским воинам в парке «Сильвия» (1965).

В 30 км к югу от Санкт-Петербурга находится малый го­род Павловск (менее 25 тыс. человек, 1918—1944 гг. — г. Слуцк), известный своим роскошным садово-дворцовым комплексом, который является выдающимся памятником зодчества и садово-паркового искусства конца XVIII — на­чала XIX в. в стиле классицизма. Здесь, в Павловске, находит­ся один из самых больших в мире (площадь более 600 га) пейзажный («Английский») парк (1778—1828) с прудами и многочисленными садовыми павильонами высокого худо­жественного качества. В Павловск можно приехать по авто­мобильной дороге и по железной дороге (в нем есть желез­нодорожная станция на линии Санкт-Петербург — Дно).

До начала XVIII в. в этом месте располагались шведские укрепления, их заняли русские войска в 1702 г.; о том пери­оде жизни этого поселения напоминают остатки земляных валов. Этот населенный пункт, расположенный в живопис­ной холмистой местности на склоне Балтийско-Ладожско­го уступа, на берегу р. Славянки, к середине XVIII в. стал из­любленным местом придворной охоты. Здесь в 1777 г. было основано село Павловское, которое императрица Екатери­на II подарила сыну — цесаревичу Павлу в связи с рождени­ем его первенца и ее первого внука — Александра (будущий император Александр I). С 1777 г. с. Александровское разви­валось и обустраивалось как усадьба-резиденция великого князя Павла Петровича. В 1796 г. это село было преобразо­вано в г. Павловск. Этот город стал одним из самых люби­мых мест пребывания великого князя, а затем императора Павла I (1754—1801, царствовал с 1796 г.). С конца 1780 г. Павловск принадлежал супруге Павла I — императрице Ма­рии Федоровне, с 1828 г. — великим князьям Михаилу Пав­ловичу, Константину Николаевичу, другим членам импера­торской фамилии. Яркой страницей в жизни Павловска ста­ли в первой четверти XIX в. собрания музыкально-литератур­ного салона, организованного императрицей Марией Федо­ровной. Тогда сюда на эти собрания в «Розовом павильоне» приезжали известные писатели и поэты, в том числе НМ. Ка­рамзин, В. А. Жуковский, ИА. Крылов и др.

После открытия в 1837 г. первой в России общедоступ­ной железной дороги Петербург — Царское Село, окрест­ности Павловска стали популярным дачным местом. В 1838 г. в Павловске открылось здание Павловского вокза­ла (до наших дней не сохранилось) с большим залом, в кото­ром до 1917 г. проводили симфонические концерты, в том числе с участием лучших отечественных и зарубежных испол­нителей, дирижеров, певцов (Иоганн Штраус, АК. Глазунов, В. И. Главача, Ф. И. Шаляпин, АВ. Вержбилович, АС. Ауэр и др.). До 1917 г. Павловск оставался загородной царской резиден­цией.

В наши дни главной причиной притягательности Павлов­ска остается дворцово-парковый ансамбль в стиле зрелого русского классицизма. В 1919 г. на его основе был открыт музей, в 1983 г. — художественно-архитектурный дворцово­парковый музей-заповедник. В послевоенный период были проведены огромные работы по его восстановлению, ведь с сентября 1943 г. по январь 1944 г. этот ансамбль был почти разрушен немецко-фашистскими войсками во время окку­пации Павловска.

В составе архитектурно-художественного комплекса Пав­ловска все здания и скульптуры прекрасны. Отличительная черта этого ансамбля — гармоничность его общей компози­ции, богатство видовых перспектив, органичная слитность ар­хитектуры дворца и парковых построек с окрркающим ланд­шафтом. В Павловске можно полюбоваться и посетить дво­рец (1782—1786,арх. Ч. Камерон; достроен в 1797—1799,арх. В. Ф. Бренна; в 1804 г. восстановлен после пожара, арх. А. Н. Во­ронихин; в отделке интерьеров участвовали арх. Дж Кваренги, КИ. Росси, скульпторы И. П. Мартос, И. П. Прокофьев, В. И. Де — мут-Малиновский, живописцы П. Г. Гонзаго, Дж. Б. Скотти и др.), обширный парк (600 га, распланирован по проектам Камерона, Бренны, Гонзаго) с регулярными и пейзажными участками. В парке возведены многочисленные и высокого ар­хитектурно-художественного качества постройки, в том чис­ле павильон «Храм дружбы» (1780—1782), «Колонна Апол­лона» (1780—1783), «Три грации» (1800—1801; все — арх. Ка­мерон), «Мавзолей» (1805—1809, арх. Ж. Тома де Томон), мо­сты «Чугунный» (1823, арх. России), «Висконтиев» (1802— 1808, арх. В. И. Висконти по проекту АН. Воронихина) и др. Посещение дворца-музея и особенно прогулка по прекрас­ному парку Павловска, где установлен памятник императри­це Марии Федоровне, остаются в памяти приятным воспо­минанием о чудесных часах, проведенных в этом милом мес­те с насыщенной событиями историей. Павловск заставляет вспомнить добрыми словами жен русских императоров, осо­бенно императрицу Марию Федоровну, сделавшую немало по­лезного для воспитания россиянок.

Императрица Мария Федоровна (София — Доротея, принцесса Вюртемберг-Штутгарт — ская, 1759—1828), жена императора Павла I, оставила о себе хорошую память в России. В 17 лет стала второй же­ной 22-летнего вдовца и наследника российского престола цесаревича Павла. За четверть века их супружеской жизни всего 5 лет она была императрицей, женой императора Павла I, но в 1801 г. он был убит в возрасте 47 лет. У них родилось 4 сына и 6 дочерей. Затем 27 лет она была вдов­ствующей императрицей, увидевшей двух своих сыновей (Александра I и после его смерти — Николая I) в роли рус­ских императоров. Будучи матерью 10 детей, которых она очень любила, но фактически была устранена от их вос­питания (особенно сыновей), так как эти заботы взяла на себя царственная бабка — ее свекровь императрица Екате­рина II. В первую очередь она взяла на воспитание внуков- мальчиков. Это огорчало их родителей, тем более что Па­вел был отстранен ею от участия в государственных де­лах и получал ограниченные средства на свой «малый двор». Довольно уединенная жизнь в Павловске и Татчине в усло­виях ограниченных денежных средств положила начало хо­зяйственной деятельности Марии Федоровны, ее близкому знакомству с бытом низших классов населения. Она всегда находила и выделяла средства на благотворительность, помощь нуждающимся. После смерти Екатерины II Мария Федоровна стала только в 37 лет женой правящего 42-лет­него императора Павла.

За годы их супружества она смогла научиться терпению и снисходительности ко многим недостаткам ее мужа, который имел тяжелый, сумрачный, подозрительный ха­рактер. В семейной жизни Марии Федоровны было мало ра­дости, если учесть характер ее мужа, денежные ограниче­ния, смерть при ее жизни их 5 детей (сына-первенца Алек­сандра I и 4 дочерей). У Марии Федоровны хватило мудро­сти найти общий язык с близким другом ее мужа — фрей­линой Е. И. Нелидовой (1758—1839), более того — подру­житься с ней.

Императрица Мария Федоровна 25 лет была женой Пав­ла I, из них 22 года выполняла абсолютно все супружеские обязанности (за 1776—1798родила 10 детей, в 1798 г. вра­чи запретили ей рожать из-за угрозы новых родов ее жизни, что означало тогда прекращение ее близких отношений с мужем). Она была первой в России императрицей, короно­ванной вместе с мужем, и поэтому считала, что после его насильственной кончины именно она должна была стать первым лицом в государстве, но не смогла. Тем не менее она аргументированно обвинила сына Александра I (1777— 1825, нового императора России) в попустительстве убий­ства его отца и ее мужа, дала ему понять, что ее благород­ство и нравственное превосходство над ним заставили ее добровольно уступить ему права на трон, напомнила о не­избежной каре Божией за все прогрешения людей. После все­го этого она, оставаясь вдовствующей императрицей, на деле была правящей государыней, хотя таковой формаль­но считалась ее невестка — новая, молодая, очень краси­вая, обаятельная императрица Елизавета Алексеевна (1779—1826). На содержание двора Марии Федоровны шло гораздо больше средств, чем на содержание двора молодой императрицы. Павловск при Марии Федорвне в статусе вдовствующей императрицы стал своего рода центром рождения масштабных планов благотворительности, но и многих интриг, фокусом балов и карнавалов, задумок о бра­ках и некоторых государственных делах.

После трагической кончины ее мужа в 1801 г. она почти полностью отдала свои силы благотворительной и обра­зовательной деятельности. Опыт в этом у нее уже был, тем более что еще император Павел I поручил ей управле­ние воспитательными домами и Смольным институтом благородных девиц в Санкт-Петербурге. Мария Федоровна сполна отдала себя делу воспитания будущих российских матерей, женское образование в России обязано ей многим. Она создала в нашей стране ряд благотворительных и вос­питательных организаций, главным образом дворянских организаций (Мариинское ведомство).

Еще один очень интересный и средний по людности (ме­нее 90 тыс. чел.) город находится в 24 км к югу от Санкт-Пе­тербурга в пределах Приневской низменности — г. Пушкин (Царское Село до 1918 г., Детское село до 1937 г.). В наши дни хозяйственное значение этого города невелико. В нем есть заводы дорожных машин и электробытовых приборов, фабрика игрушек, другие промышленные предприятия, а также отделение Российской академии сельскохозяйствен­ных наук, ряд научно-исследовательских институтов и Аграр­ный университет, несколько иных градообразующих пред­приятий, а также организаций отраслей градообслуживаю­щей базы. Город имеет общероссийскую и мировую извест­ность благодаря своим музеям, архитектурно-ландшафтному комплексу, насыщенной событиями истории. Музейная ис­тория города началась только в 1918 г., когда его дворцово­парковый комплекс был национализирован и музеефициро — ван, с 1983 г. он имеет статус Художественно-архитектурного дворцово-паркового музея-заповедника. В послевоенный пе­риод число музеев в г. Пушкине стало расти. Так, в 1949 г. открыли музей «Лицей», в 1959 г. — Музей-дачу А. С. Пуш­кина, в 1967 г. — Всесоюзный музей А. С. Пушкина, затем му­зей — «Федоровский городок» и др. Город Пушкин своей ис­торией связан с земной жизнью нескольких русских святых: Иоанна Кронштадтского, императора Николая И, его жены и детей, великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой.

Хотя этому населенному пункту идет только четвертый век, на примере его истории можно в миниатюре изложить чуть ли не всю историю России, правда, это потребует нема­ло времени и страниц книжного текста. Вот почему мы вы­нуждены ограничиться только изложением основных собы­тий в жизни этого поселения.

До XVIII в. это место было известно как шведская мыза Саари мойс (т. е. по-шведски «возвышенное место»), русские стали называть его Сарская мыза или Сарское село. Его пос­ле 1703 г. царь Петр I подарил своему любимцу, другу, со­ратнику А. Д Меншикову. С 1710 г. оно принадлежало вто­рой жене Петра I — императрице Екатерине I, после 1725 г. стало одной из крупнейших летних резиденций российских императоров. С 1728 г. это место стали называть Царское Село, в 1808 г. оно стало городом. Царское Село стало од­ним из любимых мест летнего проживания императрицы Екатерины II (1729—1796, царствовала с 1762), его владе­лицы в XVIII в. В 1811—1843 гг. в перестроенном дворцовом флигеле функционировал Царскосельский лицей — закры­тое высшее учебное заведение, в котором учились юноши из лучших российских семей. Здесь получили высшее образо­вание А. С. Пушкин, А А Дельвиг, В. К. Кюхельбекер, И. И. Пу­щин и многие другие представители российской интеллек­туальной элиты.

С Царским Селом в той или иной мере, но непременно связаны события жизни всех русских императоров, в том числе и их любовных романов. Царское Село было свидете­лем уймы таинственных событий в жизни русской знати.

С Царским Селом была тесно связана жизнь легендарной личности — императрицы Елизаветы Алексеевны Романовой.

Императрица Елизавета Алексеевна (в де­вичестве Ауиза-Августа-^урлах, принцесса Ба­ден-Баденская, 1779—1826) в 14 лет стала женой любимо­го внука Екатерины II — Александра Павловича, с 22 лет была женой императора Александра 1(1777—1825). Ее пер­вые и самые счастливые месяцы и годы жизни в России она в болъшой мере провела именно в Царском Селе, где она впер­вые ощутила всеобщее восхищение ею, догадалась о тайной влюбленности в нее многих достойных мужчин.

Елизавету Алексеевну в русском обгцестве называли «Бо­гиней», «Ангелом», «прелестным видением», «Ангелом кра­соты», боготворили не столько за неземную красоту, ог­ромное подкупающее всех обаяние, сколько за доброту, скромность, естественность и простоту в обгцении, обра­зованность, музыкальность (она отлично играла на арфе и пела). Ее с конца XVIII в. до 1820-х гг. воспринимали как эталон красоты (ее считали одной из первых красавиц в мире), женственности, изысканного совершенства во всем. Женщины старались копировать ее одежды, прически, ма­неру поведения, а для мужчин она была источником неис­тощимого почитания, вдохновения, тайной влюбленности. Она стала главной поэтической музой А. С. Пушкина (о ней есть строки во многих его стихотворениях, именно ей по­священо его известное стихотворение «Я помню чудное мгновенье», 1825 г., — а не А. П. Керн, которую поэт фри­вольно называл «вавилонской блудницей» и был недолгое время с ней в интимной близости, — его стихи с литерой «К***», кроме одного 1832 г., все связаны именно с Елизаве­той), а декабристы обдумывали возможность после свер­жения императора Александра I сделать именно ее импе­ратрицей, учитывая ее демократические идеалы и редчай­шую порядочность.

Прожив с Александром I в браке 32 года, она никогда не была его счастливой женой, не ощутила его влюбленность, не получила приятных чувственных эмоций, едва пережи­ла смерть двух малолетних дочерей (1800г. в Царском Селе и в 1808 г.), затем не смогла смириться с отношени­ем мужа к ней только как к сестре, знала о многочислен­ных его изменах, его многолетней страсти к Марии Анто­новне Нарышкиной (урожденная княжна Святополк-Чет — вертинская, 1779—1854 гг., почиталась при живом супруге чуть ли не официальной женой императора до 1814 г., име­ла от него троих детей).

Елизавета Алексеевна прежде всего выполняла свой долг — очень старалась быть хорошей русской императ­рицей, о ее личном счастье ей оставалось только мечтать. Говорили, что в нее были влюблены царевич Константин Павлович, фаворит состарившейся императрицы Екатери­ны II красавец Платон Зубов, поляк князь Адам Чарторыж — ский, кавалергард Алексей Охотников (1780—1807 гг,, она якобы его действительно любила с 1805 г., но он внезапно умер от ножевой раны — смертельный удар кинжалом в

спину у полученный при нападении). После этого подавлен­ная горем от смерти Алексея Яковлевича Охотникова (и че­рез 2 года — смерти полуторагодовалой дочери, были слу­хи, что это его дочь) Елизавета Алексеевна, совсем остав­ленная мужем, бездетная, больная, покинутая родственни­ками и нелюбимая свекровью, замкнулась совсем, начала очень быстро стареть.

Только с начала 1820-х гг. у Александра I и Елизаветы Алексеевны восстановились теплые доверительные отно­шения, и они пожалели, что не сделали этого раньше. Имен­но в Царском Селе она — уже болезненная и увядшая жен — гцина, ощутила в небывалых масштабах внимание мужа, которого всегда обожала и считала своим кумиром. Из-за ухудшившегося здоровья Елизаветы Алексеевны в 1825 г. они уехали на юг в Таганрог, где он вскоре внезапно скончался в возрасте 48 лет (ей было 46 лет).

Александр I был от природы не слишком решительным, был очень осторожным, нередко подозрительным челове­ком. Елизавета Алексеевна в плане эрудгщии стояла выше его, обладала большой мудростью и смелостью. Именно она помогла ему, после трагической кончины (убийства) императора Павла I, собрать остаток сил и мужества и осознать себя новым императором Александром I, удер­жать полученную власть. В 1812 г. Елизавета Алексеевна решительно помогла ему возглавить и организовать мощ­ное патриотическое движение в защиту Отечества от на­полеоновских захватчиков. Она имела моральное право и уверенно сказала в 1824 г.: «Я русская и с русскими почию!» Ее девизом были слова: «Терпение и постоянство». В пос­ледние годы жизни Александра I Елизавета Алексеевна была мужу главной духовной опорой, помогала преодолевать физические недуги и духовно-нравственный дискомфорт при воспоминании о серьезных проступках и потерь в его жизни. Она всю жизнь очень много сил отдавала благотво­рительности и с начала 1820-х гг. стремилась в большей мере приобщить мужа к этому и черпать в добрых делах

новые силы для достойной жизни. Елизавета Алексеевна не­надолго пережила мужа, она уехала из Таганрога и напра­вилась в Калугу, но по дороге ей стало плохо, и она умерла в г. Белеве Тульской губернии в 1826 г. в возрасте 47 лет. Ми­нистр просвегцения России (1833—1849), Президент Ака­демии наук, действительный тайный советник, граф Сер­гей Сергеевич Уваров (1786—1855) назвал императрицу Елизавету Алексеевну одной из «самых замечательных жен­щин, когда-либо живших на земле».

В царской России, вспоминая о Елизавете Алексеевне, обычно говорили не о ее дивной красоте в молодости, а о ее широкой благотворительности, в том числе активной де­ятельности в Патриотическом обществе (создано в 1812 г., которому она покровительствовала), содействии работе «Патриотического института» (училище для де­тей погибших или пострадавших от войны) и женского учебного заведения «Аом трудолюбия» (позже назывался Елизаветинский институт в память о его покровительни­це ), помощи многим творческим личностям, очень многих других ее добрых начинаниях и делах.

В 1837 г. Санкт-Петербург и Царское Село связала пер­вая в России общедоступная железная дорога (в наши дни в городе есть железнодорожная станция на линии Резекне — Великие Луки). В марте — августе 1917 г. в Царском Селе в Александровском дворце содержали под арестом бывшего императора Николая II. После осенних событий 1917 г. в лучших домах Царского Села разместили детские оздорови­тельные учреждения, с 1918 г. переименовали в Детское Село, а в 1937 г. — в г. Пушкин. С сентября 1941 г. и почти до конца января 1944 г. г. Пушкин был оккупирован немец­ко-фашистскими войсками, которые нанесли колоссальный ущерб музейному комплексу (разрушили огромное число строений, украли бесценной исторической значимости экс­понаты, многочисленные произведения искусства (в том чис­ле уникальное убранство Янтарной комнаты Большого двор­ца; восстановлена и открыта для осмотра в 2004 г.). Была про­ведена поистине колоссальная работа по восстановлению му­зейного комплекса г. Пушкина после разрушений и хище­ний от рук врагов в период Великой Отечественной войны в 1941—1945 гг.

В наши дни главной достопримечательностью г. Пушкина остается бывший царский дворцово-парковый ансамбль (се­редина XVIII — начало XIX в.). Его ядро составляют Большой, или Екатерининский, дворец (1743—1751, арх. А. В. Квасов, СИ. Чевакинский; перестроен в 1751—1756 гг., арх. В. В. Рас­трелли, затем его достраивали арх. Ч. Камерон, В. П. Стасов и др.), Александровский дворец (1792—1800, арх. Дж. Ква­ренги), Екатерининский парк (включает «Старый сад», 1720—1721, и «Английский сад», 1771—1780) и Александ­ровский парк (включает «Новый сад», 1745 и «Зверинец», 1718, с 1818 — пейзажный парк) с многочисленными пар­ковыми затеями — скульптурами, павильонами, беседками, каскадами и другими, с живописными прудами (на Большом пруду — Чесменская колонна). Среди других сохранивших-

ся хозяйственных строєний дворцового комплекса Большая оранжерея (1820—1823), Конюшенный корпус (1823), Ма­неж (1819—1821) и др. Особый интерес представляет Со­фийский собор (начало XIX в.).

Все основные строения дворцового комплекса имеют очень большую архитектурно-художественную ценность. Екатерининский дворец — это грандиозное здание в стиле развитого русского барокко, с богатым пластичным убран­ством фасадов и интерьеров (длина фасада 306 м; отделка роскошных интерьеров — В. В. Растрелли, Ч. Камерон, В. П. Стасов и др.). Созданные в 1720—1860-е гг. дворцовые парки (общая площадь около 600 га) имеют регулярную и пейзажную части. Среди лучших украшений парков изящ­ный барочный Эрмитаж (1743—1754, арх. М. Г. Земцов и

B. В. Растрелли), Грот (1749—1763, арх. В. В. Растрелли и др.), памятники в честь русской армии и флота («Кагульский обе­лиск», «Чесменская колонна», «Морейская колонна», 1771— 1778, все — арх. А. Ринальди), скульптурные произведения («Молочница с разбитым кувшином», 1810 г., скульптор П. П. Соколов; памятник А. С. Пушкину, 1899—1900, скуль­птор Р. Р. Бах).

Вне дворцового комплекса в г. Пушкине представляют ис­торико-архитектурный интерес Кавалерийские дома (1752— 1753, арх. СИ. Чевакинский), Манеж, Конюшенный корпус, Большая оранжерея (все в стиле классицизма, 1820-е, арх.

C. П. Стасов), а также деревянный дом Китаева (1827, ВМ. Гор­ностаев, ныне — музей А. С. Пушкина), костел Св. Иоанна (1824—1828, арх. А. и Д. Адамини), Египетские ворота при въезде в город (1827—1830, арх. А. А. Менелас, скульптор В. И. Демут-Малиновский) и др., а также Федоровский горо­док. В 1910-е гг. к северу от Екатерининского дворца был со­здан в стиле древнерусской архитектуры Федоровский горо­док для императорских конвойных войск. Сохранились Фе­доровский собор и здания собственно городка (арх. С. С. Кри — чинский). Около г. Пушкина находится один их объектов ме­мориала «Зеленый пояс Славы» — комплекс более 80 соору­жений на рубежах Ленинградской битвы 1941—1944 гг.

В Ленинградской области на р. Стрелка расположен по­селок Ропша, известный с 1500 г. как село Храпша В XVII в. это место было известно как шведская мыза (до наших дней около Ропши на Княжей горке сохранилась кирха, с начала XVIII а — церковь Петра и Павла. После того как царь Петр I узнал о местных минеральных источниках и их лечебных возможностях, он в 1713 г. создал в Ропше «лечебную усадь­бу». В конце XVIII в. Ропша стала местом, где разразилась драма, в результате которой погиб последний кровный им­ператор из династии Романовых Петр III (нельзя с абсолют­но полной уверенностью утверждать об отцовстве со сторо­ны кровного Романова следующего императора — Павла Петровича, сына Екатерины II). В 1762 г. именно здесь был убит в результате дворцового переворота, инициированного императрицей Екатериной II и ее сторонниками, законный кровный российский император Петр III (1728—1762, цар­ствовал с 1761 г.), супруг Екатерины II. Затем до событий осе­ни 1917 г. Ропша принадлежала императорской фамилии.

В Ропше до наших дней сохранился дворцово-парковый ансамбль, в том числе дворец (1725, перестроен в 1750-х гг. арх. В. В. Растрелли и в конце XVIII в. арх. А. Порта, ЮЛ1. Фельтен и др.), парк с прудами, здание бывшей бумаж­ной фабрики (1788—1794, арх. Ю. М. Фельтен и С. П. Бер­ников), хозяйственные постройки. В поселке был возведен в 1970 г. мемориал советским воинам-освободителям

В 40 км к западу от Санкт-Петербурга, на южном берегу Финского залива, расположен малый (менее 40 тыс чел.) по людности город Ломоносов (Ораниенбаум до 1948 г.). В нем есть морской порт и железнодорожная станция (Ора­ниенбаум) на линии Санкт-Петербург — Веймарн. Ломоно­сов представляет интерес прежде всего как исторический на­селенный пункт, художественно-архитектурный дворцово­парковый музей-заповедник. Хозяйственное значение горо­да невелико. В нем есть картонно-полиграфическая фабри­ка, предприятия легкой и пищевой промышленности, литей­но-механический завод.

Город получил современное имя в 1948 г. в честь велико­го русского ученого М. В. Ломоносова. Он основал неподале­ку в этих местах в 1753 г. Усть-Рудицкую фабрику цветного мозаичного стекла (работала до 1768 г., на ее месте установ­лен памятный обелиск), а в самом городе установлен памят­ник М. В. Ломоносову (1955, скульптор Гликман ГА)-

На месте современного города в конце XVII в. была швед­ская мыза Теирис, которую в начале XVIII в. царь Петр I по­дарил князю АД. Меншикову (который начал здесь в 1710 г. строительство своего дворца); в 1743—1761 гг. здесь была лет­няя резиденция великого князя Петра Федоровича (будущий император Петр III, муж Екатерины II); в 1831—1917 гг. здесь была летняя резиденция членов императорской фамилии. Собственно город возник из придворцовой слободы. С 1796 г. этот город — тогда Ораниенбаум (с 1780 г. уездный город) — принадлежал великому князю Александру Павловичу (буду­щий император Александр I), а с 1831 г. — его брату велико­му князю Михаилу Павловичу и его наследникам. До конца XIX в. город был известен как дачное место, застроенное скромными особняками и дачами, здесь жили и работали НА Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин, в местном театре вы­ступали (до 1905) MX. Савина, MLH. Ермолова, АП. Ленский и другие известные актеры. В конце XIX — начале XX в. в Ора­ниенбауме размещались Офицерская стрелковая и Орркей- ная школы, в которых работали известные конструкторы-ору­жейники В. Г. Федоров, ВА Дегтярев, Ф. В. Толкачев.

В 1918 г. дворцы парка Ораниенбаума стали музеями. В 1941 г. в районе Ораниенбаума, на побережье Финского залива, был создан плацдарм («Ораниенбаумский пятачок»), который до января 1944 г. удерживали советские войска. Ораниенбаумский плацдарм советских войск (существовал в 1941—1944) сыграл важную роль в обороне Ленинграда в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.

В наши дни г. Ломоносов представляет интерес как двор­цово-парковый ансамбль XVIII в. Среди архитектурно-худо­жественных памятников города Большой дворец в стиле ба­рокко (1710—1725, арх. Дж. М Фонтана и Г. Шедель) с Ниж­ним парком в стиле переходном от барокко к классицизму, дво­рец Петра III (1758—1762) и комплекс дачи Екатерины И: Ки­тайский дворец (1762—1768), Кавалерский корпус (1764), павильон «Катальная горка» (1762—1774, все — арх. А. Ри­нальди), Петровский и пейзажный Верхний парки. Ораниен­баум с 1784 г. застраивался по регулярному плану, по «образ­цовым проектам» (арх. В. П. Стасов, А. И. Мельников и др.). Со­хранились здание Городских присутственных мест в стиле классицизма (1815—1824, арх. В. П. Стасов и АА Михайлов), городские ворота (1826—1829, арх. AM Горностаев), деревян­ные жилые дома первой половины XIX в. Город был очень силь­но разрушен в период Великой Отечественной войны 1941— 1945 гг., был восстановлен; особенно сложным было восста­новление его дворцово-парковой части. Город Ломоносов ос­тается притягательным местом для туристов и живым памят­ником выдающемуся русскому ученому МВ. Ломоносову.

Михаил Васильевич Ломоносов (1711 —

1765) стал первым русским ученым-есте — ствоиспытателем с мировым именем и авторитетом, кроме того он был поэт, заложивший основы современного русского литературного языка, а также художник, исто­рик, поборник отечественного просвещения, развития рус­ской науки и экономики. Он был первым русским академи­ком. Его научные открытия обогатили многие отрасли зна­ний, его идеи далеко опередили науку того времени. Имен­но по инициативе Ломоносова был основан Московский уни­верситет (который в 2005 г. отметил свое 250-летие).

Михаил Ломоносов родился в деревне Д<гнисовка под г. Холмогоры в Архангельской губернии в обеспеченной семье владельца рыбной артели из нескольких судов, преуспева­ющего купца, одного из самых образованных людей тех мест (было время, когда он учился в Москве на священника, в родной деревне имел свою большую библиотеку). Именно его отец — Василий Дорофеевич Ломоносов — первым из

поморов построил судно новейшей формации и получил па­тент на звание мичмана. Присвоение мичманского звания сопровождалось дарованием потомственного дворянского титула. Ломоносовы были достаточно богатыми, извес­тными и хорошо образованными для Севера России людь­ми. Мать М. В. Ломоносова — Елена Ивановна — была до­черью дьякона, она научила его читать и писать егце в юном возрасте, привила любовь к книгам. Отец требовал, чтобы повзрослевший сын совершенствовал свое образование, а главное — практические навыки, готовился взять семейное дело в свои руки. А Михаил хотел учиться, тем более что и отец его в молодости учился в Москве. Имея максималь­но возможное для его родных мест образование и принад­лежность к дворянской семье, он поступил в Москве в Сла­вяно-греко-латинскую академию. В числе ее 12 способных учеников он в 24 года был отправлен в Академию наук (Ака­демический университет) в Петербурге; из них троих, в том числе и его, отправили учиться в Терманию в Марбург­ский университету где он изучал математику, физику, фи­лософию. Затем в Фрейберге он изучал химию и металлур­гию. В 29 лет в Марбурге он женился на Елизавете—Хрис­тиане ЦильХу дочери умершего члена городской думы. Ло­моносов всегда и везде учился с редчайшим упорством и трудолюбием, но в студенческие годы вел беспорядочную жизнь у кутил, делал долги, однако его успехи в учебе неиз­менно были блистательнылш.

В ЗО лет М. В. Ломоносов вернулся из-за границы, но в Рос­сии не получил ни места, ни жалованья. Через год его опреде­лили в Академию адъюнктом физики. В Академии тогда гос­подствовали немецкие ученые, тормозившие карьеру русской молодежи. Ломоносов, как мог, боролся с умалением досто­инств славян. Из-за частых ссор с немцами, особенно в пья­ном виде, его на год оставили без жалованья. В 34 года его по его просьбе назначили в Академии профессором химии; в 37 лет он основал при Академии наук в 1748 г. первую в Рос­сии химическую лабораторию. С приездом к нему жены и рождением дочери жизнь его стала спокойнее, разумнее, при­няла стабильно добропорядочный ритм.

Обеспеченное положение профессора способствовало расцвету его научной деятельности. Его главные научные открытия связаны с химией, физикой, астрономией, при этом он очень много сделал и в поле многих других наук. Особо нужно отметить его вклад в развитие русской сло­весности. Он реформировал систему русского стиха, во многом определил становление русского литературного языка светского характера. Он всегда подчеркивал огром­ное богатство и достоинства именно русского языка. Он писал: «В русском языке есть нежность итальянского, жи­вость французского, великолепие испанского, крепость не­мецкого, богатство и сильная в изображениях краткость латинского и греческого».

В 1745 г. Ломоносов стал первым русским академиком в Петербургской академии наук. В 1757 г. он стал канцле­ром, т. е. вице-президентом Академии наук.

Всю свою жизнь Ломоносов большое внимание уделял образованию россиян, причем не только из высших, но и из низших сословий. При помощи влиятельного вельможи Ива­на Ивановича Шувалова (1727—1797), русского государ­ственного деятеля, фаворита императрицы Елизаветы Петровны, Ломоносов (ему 44 года) основал Московский университет в 1755 г. и гимназию. И. И. Шувалов стал пер­вым куратором Московского университета.

Ломоносов открыл закон сохранения материи и движе­ния — один из основных законов природы. Этот закон он опуб­ликовал через 12 лет, в 1760 г. (ему 49 лет), в диссертации «Рассуждение о твердости и жидкости тел». Ломоносов пер­вым сформулировал положения кинетической теории газов. Он развил атомно-молекулярные представления о строении вещества. Он выдвину лучение о свете. Создал ряд оптических приборов. Первым открыл атмосферу на Венере.

С 1731 г. (ему 31 год) Ломоносов работал над большим трудом по горному делу. В 1764 г. (ему 53 года) он издал его под названием «Первые исследования металлургии или рудных дел», это было и первое в России научно обоснован­ное практическое руководство к поискам руд. В его книге «О слоях земли» он положил начало геологической науке в России. Ломоносов описал строение Земли, объяснил про­исхождение многих полезных ископаемых и минералов. Он одним из первых понял значение внутренних сил для фор­мирования рельефа Земли. Он подчеркивал важность осво­ения Северного морского пути и освоения Сибири. По Гео­графическому департаменту он занимался сбором разно­сторонних сведений (информации) о России. В труде «За­писка о географических экспедициях» он впервые в мире в 1760 г. применил термин «экономическая география», стал одним из родоначальников этой науки в нашей стране.

Ломоносов проявлял большой интерес в области щящ — ных искусств. В 1850-х гг. он проявил особый интерес к мо­заике, стеклянным и бисерным заводам. В России он возро­дил искусство мозаики, создал с учениками мозаичные кар­тины с 1763 г. (ему 52 года), он был членом Академии ху­дожеств России.

При жизни Аомоносову пришло международное призна­ние, но только к концу жизни он был избран почетным чле­ном Стокгольмской и Болонской академий.

Всю свою сознательную жизнь Аомоносов учился, рабо­тал, творил на пределе сил и человеческих возможностей. Он имел веселый и добрый, но крутой, вспыльчивый до ярос­ти нрав, любил пиво, всегда помогал своим ученикам, земля­кам и родственникам. Он мечтал и делал все от него завися­щее для должного образования и продвижения русских лю­дей — титульной нации в стране. Он научно обосновывал и вел практические работы во имя развития России. О нем А. С. Пушкин написал; «Аомоносов был великий человек. Меж­ду Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвегиения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».

К западу от Санкт-Петербурга, в 48 км от него, в восточ­ной части Финского залива на о. Котлин находится малый по людности город Кронштадт (менее 45 тыс чел.), подчи­ненный администрации Санкт-Петербурга. Для небольшо­го города он имеет значимые градообразующую и градооб­служивающую базы. В нем есть морской порт, морской за­вод, предприятия легкой и пищевой промышленности (сре­ди них особенно выделяются молочный и колбасный заво­ды, а также швейная фабрика), работают общетехнический факультет Северо-Западного заочного политехнического института, музей «Кронштадтская крепость» (с 1906), му­зей изобретателя радио А. С. Попова (с 1901), историко-кра­еведческий музей (с 1991) и многочисленные обслуживаю­щие предприятия.

Туристов и гостей в Кронштадте особенно привлекают события его истории, исторические и архитектурные памят­ники, произведения монументального искусства. Этот город был основан царем Петром I в 1703 г. как морская кре­пость — форт Кроншлот (Коронный замок) на искусствен­ном острове к югу от о. Котлина, одновременно на последнем острове началось строительство укреплений, затем оба ост­рова стали единым поселением. Кроншлот был создан для обороны западных подступов к Санкт-Петербургу; строи­тельство этой крепости завершили в 1704 г. Ощутимое го­родское строительство здесь велось в 1709—1710 гг. С 1723 г. это поселение стали называть Кронштадт (Коронный город). С 20-х гг. XVIII в. город стал известен как главная база Бал­тийского флота, многократно защищавшая владения России. Здесь проходили службу известные Российские флотоводцы: Ф. Ф. Ушаков (канонизирован Русской Православной Церко­вью, см. рассказ о нем в тексте о г. Мышкине), П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, Г. И. Бутаков, С. О. Макаров, Д. Н. Сенявин, М. П. Лазарев и др.; многие знаменитые русские мореплава­тели: И. Ф. Крузенштерн, Ю. Ф. Лисянский, Ф. Ф. Бел­линсгаузен, ВМ. Головин, Ф. П. Литке и др. Именно из Крон­штадта уходили в кругосветные плавания суда русских экс­педиций.

Офицеры флота и моряки всегда выделялись и выделяют­ся редчайшим героизмом, сильным патриотическим чув­ством, широким кругозором, высоким уровнем культуры и интеллекта, способностью самостоятельно и трезво оцени­вать события в России и мире. Неудивительно, что в 1921 г. именно в Кронштадте прошли большие антибольшевист­ские недовольства, названные представителями советской власти Кронштадтским мятежом. На подавление вооружен­ного выступления гарнизона и экипажа кораблей Балтийс­кого флота были направлены части Красной Армии и деле­гаты X съезда партии большевиков. Моряки и артиллеристы Кронштадта, в целом Балтийский флот и базировавшиеся в Кронштадте его корабли сыграли огромную роль в героичес­кой обороне Ленинграда, в обороне Таллина, полуострова Ханко, островов Моонзунда.

Основы современной планировки и застройки Кронш­тадта были заложены в самом начале XVIII в. Город имеет регулярную планировку (арх. Ж. Леблон, Д Трезини). Наи­больший исторический и историко-художественный инте­рес представляют небольшое число сохранившихся постро­ек. Среди них Итальянский дворец (1720—1724), дом Ми — ниха (1721—1724), комплекс губернских домов (1717— 1725, перестроены в конце XVIII — начале XIX в.), гостиный двор (1833—1835), ансамбли Адмиралтейства (1784—1797), Военно-морского госпиталя (главное здание 1833—1840), арсенал (1832—1836), комплекс крепости (фортификацион­ные сооружения первой четверти XVIII — начала XIX в.), су­харный завод в стиле классицизма (1795—1797, арх. В. И. Ба­женов), Толбухин маяк (1810 г., арх. АД Захаров). Особый интерес представляет Морской Никольский собор (1903— 1913, арх. В. А. Косяков). В Кронштадте несколько парков, лучшие из них Петровский парк и Летний сад. Город укра­шают произведения монументального зодчества: памятни­ки царю Петру I (1841, скульптор Т. Н. Жак), адмиралу Ф. Ф. Беллинсгаузену (1870 г., скульптор И. Н. Тредор), моря­кам клипера «Опричник» (1873), адмиралу С. О. Макарову (1913 г., скульптор Л. В. Шервуд), ряд памятников защитни­кам Кронштадта в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. и др. Кронштадт является местом, где про­вел значимую часть своей земной жизни яркий русский свя­щеннослужитель и русский святой Иоанн Кронштадтский.

Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Серге­ев’, 1829—1909) остался в памяти россиян как яркий церковный проповедник и мыслитель, духовный пи­сатель, протоиерей и настоятель Андреевского собора в Кронштадте, благотворитель и молитвенник за больных. Он имел при жизни славу «народного святого». Открыто говорил народу с амвона о грядущем и недалеком суде Бо­жием над Россией, о бедах, которые придут на русскую зем­лю вскоре после начала XX в.

Он родился в селе Суры Пинежского уезда Архангельской губернии в семье псаломщика Ильи Сергеева, в миру его зва­ли Иван. Приход был бедный; их семье, где было трое де­тей (сын и две дочери), жилось трудно, всегда ощущалась нужда. Иван постоянно ходил с отцом в храм к богослуже­ниям, и только в храме он ощущал спокойствие и радость. Он рано выучил молитвы, ощущал потусторонний духов­ный мир и уже в 6 лет сподобился увидеть своего Ангела — Хранителя. В 12 лет его отдали в Аросангельское духовное училище, в 16 лет он стал учащимся духовной семинарии (где он был лучшим учеником), затем его отправили в Санкт-Петербургскую духовную академию, куда он был принят на казенный счет. Когда он был студентом Акаде­мии, умер его отец, поэтому ему пришлось в финансовом плане помогать матери и сестрам. Будучи студентом, он работал письмоводителем в Академии. На последнему 4-м, году обучения во сне он увидел себя священником в незнако­мом храмеу после этого он решил избрать путь приход­ского иерея. Церковные каноны не разрешают неженатого посвящать в иереи моложе 40 лет. С детства Иван видел, как трудно совмещать служение Церкви Божией с забота­ми о семьеу детях. Бот почему он нашел себе жену, кото­рая согласилась на целомудренную жизнь после вступления в браку в таком браке детей быть не могло. В 26 лет он был рукоположен в иерея и стал третьим священником в Андреевском соборе г. Кронштадта. Когда он вошел в этот храм. у то увидел, что это — тот самый храм, который он видел во сне. Служа в Андреевском соборе, он — уже отец Иоанн — долгое время был и законоучителем в учебных за­ведениях Кронштадта.

Тогда в одной части Кронштадта жили военные, а в дру­гой части — люди, выселенные в него из Петербурга за дур­ное поведение и неблаговидные поступки. Люди в массе своей были бедными, предавались с отчаяния пьянству, разврату, насилию, воровству (как-то с самого о. Иоанна на окраине города сняли шубу с плеч). Отец Иоанн начал бесстрашную борьбу за нравственное оздоровление бедных, обездоленных и часто злых людей. Он посещалубогие жилища, утешал лю­дей, кому-то давал деньги на еду, другим — на одежду, обувь, иные нужды, стремился врачевать их души и тело, нередко отдавал нуждающимся свою одежду и обувь. Он говорил: «Злые люди — больные, а больных нужно жалеть больше, чем здоровых». Люди стали постепенно убеждаться, что рядом с ними оказался редкий праведник. Затем люди стали гово­рить, что по люлитве о. Иоанна Господь творит чудеса. Отец Иоанн много сил отдал созданию в Кронштадте при­ходских учреждений, в том числе «Аома трудолюбия» и «Странноприимною дома». Он устроил 2 женских монасты­ря: один в Петербурге, а другой — на его малой родине в Сур — ском Погосте. Он гцедро жертвовал средства на создание и украшение храмов в разных частях России.

Очень сильное влияние на людей оказывали его пропове­ди, в том числе пророческие проповеди и составленные им молитвы. Отец Иоанн провел, произнес, напечатал много бесед, проповедей, поучений, слов и т. п. Он ясно представ­лял себе судьбу России в дальнейшем. В одной из проповедей в 1903 г. с амвона он открыто говорил: «Уже близко время, что разделится народ на партии, восстанет брат на бра­та, сын на отца, отец на сына и прольется много крови на Русской земле. Часть русского народа будет изгнана из пре­делов России; изгнанники вернутся в свои родные края, но не скоро, своих мест не узнают и не будут знать, где их родные похоронены». В своем предсмертном пророчестве в 1908 г. он писал: «Русский народ и другие населяющие Рос­сию племена глубоко развращены, горнило искушений и бед­ствий для всех необходимо, и Господь, не хотящий никому погибнуть, всех пережигает в этом горниле».

В последние годы своей жизни, в 1905—1908 гг., он напи­сал в своих книгах немало молитв о России. Император Николай II читал эти молитвы до самой смерти. Приво­дим выдержки из некоторых составленных о. Иоанном мо­литв. «Господи, спаси народ Русский, Церковь Православную в России погибающей: всюду разврат, всюду неверие, бого­хульство, безначалие].. Отче наш, …насади в ней — Рос­сии — веру истинную, животворную] Да будет она цар­ствующей и господствующей в России, а не уравненной с иноверными исповеданиями и неверными.. Да не поколеба — ют Державы Российской инородцы и иноверцы и инослав­ные! Сохрани целостность Державы и Церкви всемогущей Твоею Державою и правдой Твоею! Господи, умиротвори Рос­сию ради Церкви Твоей, ради нищих людей твоих, прекра­ти мятеж и революцию».

В своих тогда не всем понятных пророчествах он пред­сказал убийство царской семьи в Пермской губернии (сде­лал это до опубликования аналогичного пророчества Сера­фима Саровского, сделанного еще в 1890 г.). Совсем близко, перед своей смертью в 1908 г., в Аеушинском женском мо-

пастыре в Санкт-Петербурге отец Иоанн сказал: «Кай­тесь, кайтесь, приближается ужасное время, столь ужас­ное, что вы и представить себе не можете!» Отец Иоанн говорил православным россиянам: «Помните, что Отече­ство земное с его Церковью есть преддверие Отечества не­бесного, поэтому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить… Господь вверил нам, русским, вели­кий спасительный талант Православной веры.. Восстань же русский человек! Перестань безумствовать! Довольно пить горькую, полную яда чашу — и вам и России».

Отец Иоаннумер в самом конце 1908 г. по старому сти­лю ив самом начале 1909 г. по новому стилю. Он прожил 79 с небольшим лет; в 1998 г. был канонизирован.