Утром 22-го нам сообщили, что аджава близко и жгут деревню, находящуюся на расстоянии нескольких миль. Оставив освобожденных невольников, мы двинулись навстречу этим опустошителям страны. На пути мы встретили толпы манганджа, бежавших от войны. Эти бедные беженцы должны были, как обычно, оставить все свои продукты, кроме того немногого, что они могли нести на головах. Мы проходили поле за полем с созревшими зерном или бобами, но владельцев их не было. Все деревни были покинуты; одна, в которой мы завтракали два года назад и видели мужчин, мирно ткавших материю (между собой мы прозвали деревню Горной Пэсли), была сожжена; все запасы зерна были вывезены в повозках и рассыпаны по равнине и вдоль дорог, так как ни победители, ни побежденные не могли его унести. Около 2 часов дня мы увидели дым горевших деревень и услышали торжествующие крики, перемешанные со стонами женщин манганджа, оплакивавших своих павших близких. Епископ предложил нам помолиться; встав с колен, мы увидели длинную вереницу воинов аджава, которые вместе со своими пленниками огибали склон холма. Первые из возвращавшихся победителей входили уже в свою деревню, расположенную внизу, и мы слышали, как их приветствовали женщины. Увидев нас, вождь аджава сошел с тропы и влез на муравейник, чтобы хорошенько нас рассмотреть. Мы крикнули, что пришли поговорить с ними, но манганджа, шедшие за нами, закричали: «Пришел наш Чибиса». (Чибиса известен как великий заклинатель и полководец.) Тогда аджава убежали с пронзительными криками: «Нкондо! Нкондо!» («Война! Война!») Мы слышали слова манганджа, но в тот момент не поняли, что они сводят на нет все наши увещания о мире. Пленные бросили свои грузы на тропу и убежали в горы. Из деревни прибежала большая группа вооруженных людей и через несколько секунд они окружили нас со всех сторон, преимущественно скрываясь за скалами и в высокой траве. Напрасно уверяли мы, что пришли не воевать, а побеседовать с ними. Они не хотели нас слушать, на что имели, как мы после припомнили, достаточное основание в связи с криками о «нашем Чибисе». Возбужденные недавней победой над тремя деревнями и уверенные, что им нетрудно будет справиться с горсточкой людей, они начали осыпать нас своими отравленными стрелами, посылая их с громадной силой вверх с расстояния в 100 ярдов. Они ранили одного из наших спутников в руку. То, что мы стали медленно спускаться от деревни, еще больше разожгло их стремление помешать нашему бегству; полагая, что это отступление свидетельствует о нашем страхе, они сомкнулись вокруг нас, охваченные кровожадной яростью. Некоторые подходили с ужасающими плясками на расстояние в 50 ярдов; другие, окружив нас, появлялись из-за скал и из травы, намереваясь нас отрезать; третьи убежали со своими женщинами и большой группой рабов. Четверо были вооружены мушкетами, и мы были принуждены, обороняясь, ответить на огонь и прогнать их. Как только они увидели предел досягаемости винтовок, они перестали упорствовать и убежали. Однако некоторые кричали нам с гор, что они последуют за нами и убьют нас, когда мы будем спать. К нам бежали только двое пленных, но, вероятно, в этот день большинство пленных мужчин убежало в суматохе в другие места. Мы вернулись в деревню, из которой вышли утром, после крайне неприятно проведенного дня, голодные и усталые.

Хотя мы и не могли осуждать себя за выбранную нами линию поведения, мы жалели о том, что случилось. Мы в первый раз подверглись нападению туземцев, никогда раньше не было у нас с ними никаких столкновений. Хотя мы всегда считали, что могут быть случаи, когда нам придется прибегнуть к обороне, но на этот раз мы были готовы к ней меньше, чем когда бы то ни было. У каждого из наших людей было только по одной обойме с патронами, а начальник их оставил свою винтовку на судне, чтобы предохранить ее от сырости. Если бы мы лучше знали, как подействовали работорговля и убийства на этих кровожадных мародеров, мы, прежде чем к ним приблизиться, попробовали бы прибегнуть к посланиям и подаркам.

На другой день к нам в гости пришел старый вождь Чин-сунсе и просил епископа поселиться с ним. «Чигунда – просто ребенок, – сказал он, – а епископу подобает жить с отцом, а не с ребенком». Но старик так явно хотел использовать миссию в качестве защиты от аджава, что его приглашение было отклонено. Умоляя нас прогнать грабителей, чтобы он мог жить в мире, он прибег к следующей уловке: несколько его людей ворвались в деревню с криками, что аджава идут на нас. Когда мы напомнили Чинсунсе, что никогда не сражаемся, если на нас не нападают, как это было накануне, и что мы пришли к ним, чтобы установить мир и научить их поклоняться всевышнему, отказаться от продажи его детей и использовать для обмена другие предметы, а не себе подобных, он ответил: «Ну, тогда я уже мертв».

К концу декабря дожди шли почти непрерывно, и в начале января 1862 г. вода в Шире поднялась. У того места, где мы брали дрова, на милю выше реки Руо, уровень воды был на 3 фута выше, чем когда мы были там в июне. В ночь на 6-е она поднялась еще на 18 дюймов и несла огромное количество кустарника и бревен, которые кишели жуками и двумя видами раковин, обычно встречающихся на всем африканском материке. Туземцы на каноэ были заняты тем, что кололи копьями рыбу на залитых водой лугах и в речках; по-видимому, они ловили ее в большом количестве. Гуси разных пород и другие птицы, воспользовавшись тем, что огороды, расположенные в низинах, затоплены, прилетали воровать бобы. Когда 7-го числа мы проехали Руо и не увидели епископа, мы решили, что он узнал от хирурга о нашей задержке и отложил свою поездку. Он прибыл туда 12-го, пятью днями позже.

Так как люди из Сены хотели ехать домой, мы расплатились с ними и высадили их на берег. Они все были заядлыми торговцами и покупали главным образом туземные железные мотыги, топоры и украшения. Много мотыг и копий было взято у невольничьих партий, пленников которых мы освобождали. В таких случаях наши друзья из Сены были необычайно усердны и активны. Остальное было куплено на старую одежду, которую мы им давали, и на их запасы мяса бегемотов. Они не боялись ни того, что потеряют вещи, ни того, что они будут наказаны за то, что помогали нам. Система, в которой они были воспитаны, искоренила у них всякое представление о личной ответственности. Они говорили, что португальские рабовладельцы будут обвинять только одних англичан, «а мы были в то время только их слугами». Никто из белых на судне не мог купить ничего так дешево, как они. Много раз своим красноречием они убеждали местного торговца заплатить за кусок грязной изношенной части одежды вдвое больше, чем за чистый новый коленкор, от которого тот только что отказывался.

Мы вошли в Замбези 11 января и поплыли по направлению вниз, держась той стороны, вдоль которой мы поднимались, но, как это иногда бывает, фарватер в течение лета переместился к другому берегу, и мы вскоре сели на мель. Португалец, лейтенант армии в отставке, живущий в настоящее время в Сангвизе, на одном из островов Замбези, явился со своими рабами, чтобы помочь нам сойти с мели. Он признался нам откровенно, что все его люди – большие воры и что мы должны быть начеку и ничего не оставлять без присмотра. Затем он обратился к ним с краткой речью, заявляя, что он знает их воровские наклонности и умоляет их не обкрадывать нас, так как по окончании работы мы подарим им ткани. «Население нашей страны, – заметил он, – думает только о трех вещах: что им поесть и попить, сколько им можно иметь жен и о том, что бы им украсть у своих господ, если не о том, как их убить».

Он всегда спал с заряженным мушкетом, положенным рядом. Такое мнение можно иметь в отношении рабов, но наш опыт показал, что к свободным людям оно совершенно не применимо. Мы заплатили этим людям за помощь и думаем, что так как мы им уплатили, то они у нас ничего не украли.

Наш друг занимается в широком масштабе сельским хозяйством на большом острове, называемом Сангвиза и предоставленном ему бесплатно сеньором Феррао. Он выращивает большое количество мапиры и бобов, а также прекрасного белого риса из семян, вывезенных несколько лет назад из Южной Каролины. Он снабдил нас небольшим количеством риса, который был очень кстати, так как хотя мы и не очень нуждались, но питались исключительно бобами, соленой свининой и дичью, ибо все запасы сухарей и муки, имевшихся на пароходе, были исчерпаны.

Мы ожидали, что хозяева пленных, которых мы освободили, проявят свое неудовольствие хотя бы на словах, но им, по-видимому, было стыдно. И только один из них позволил себе сделать замечание. Во время общей беседы он сказал с улыбкой: «Вы взяли рабов губернатора, не правда ли?» – «Да, мы освободили несколько партий, которые мы встретили в стране манганджа».

Глава XXIII

Крушение планов

Шестнадцатого июня 1863 г. мы отправились к Верхним водопадам в повозке, запряженной мулом, по нашей дороге, расположенной в миле к западу от реки. Мы видели много жилищ, покинутых людьми, которые раньше всегда выходили к нам навстречу. Мы были очень удивлены огромным количеством обрабатываемой земли, хотя, по сравнению со всей страной, оно было совсем незначительным. На больших участках земли продолжала расти мапира; говорят, что она в течение трех лет может расти от одного корня. Мапира была смешана с высокими кустарниками бобов с Конго, клещевиной и хлопком. Мы измерили шагами самый большой участок. Оказалось, что он, с одной стороны, был длиной в 630 шагов, остальные имели от одного до трех акров, а многие не более одной трети.

Хлопок, очень высокого качества, спадал с кустов и гнил; его, представляющего такую ценность в Ланкашире, здесь было некому собирать.

В различных селениях, которые мы проходили, хижины были в полном порядке. Ступки для дробления зерен, камни для их растирания, посуда для воды и пива и другие кухонные принадлежности были нетронуты. Большинство дверей было закрыто, как будто голодающие хозяева их вышли в лес искать корней и плодов и никогда уже не возвращались. Когда мы открыли несколько хижин, нашему взору представился ужасный вид: они были полны человеческих скелетов. Некоторые лежали в таком неестественном положении, как если бы они скончались, упав в обморок при попытке достать что-нибудь, чтобы ослабить мучения, причиняемые голодом.

До Мукуру-Мадсе мы взяли с собой несколько человек. Мы хотели, чтобы они воспользовались переменой воздуха, да и поработали на нас, так как мы рассчитывали привезти на судно некоторый запас буйволового мяса; нам говорили, что эти животные имеются в изобилии на той реке. Но хотя, судя по следам, эти сведения и соответствовали действительности, нам не удалось увидеть ни одного буйвола. Они всегда замечали наше приближение раньше, чем мы их видели, так как трава там росла очень густо и была выше человеческого роста. Первым признаком, по которому мы определяли, что буйволы близко, – это был шум, который они производили, прыгая через камни, ломая ветки и сталкиваясь друг с другом рогами. Однажды, когда мы на восходе солнца искали брод для нашей повозки, мы увидели стадо, медленно поднимающееся от воды по склону холма. Пока посылали за ружьем, нас охватило невероятное желание съесть жирный бифштекс вместо нашей обычной порции солонины. Мы уже подошли к буйволам так близко, что слышали хриплый густой рев самцов, но из-за массы поднимающейся впереди нас желтой травы не могли ничего видеть. Вдруг зазвучал громкий свист буйволовых птиц: стадо тотчас же бросилось в разные стороны, и ни птиц, ни буйволов нам увидеть не удалось.

Эта страна представляет интерес для охотников, только пока не выросла трава. Животные очень осторожны, так как они напуганы отравленными стрелами. Те туземцы, которые занимаются охотой, делают это с большим азартом и преследуют дичь с необыкновенной настойчивостью и хитростью. Так как стрела не производит никакого шума, то охотники следуют за стадом, пока не подействует яд и раненое животное не отстанет. Тогда за ним терпеливо следят, пока оно не упадет. Мясо вокруг раны срезается, а все остальное съедают.

Отравленные стрелы делаются из двух частей. На одном конце небольшой деревянной палочки, длиной от десяти дюймов до фута, прочно прикрепляется железная бородка; другой конец палочки, отточенный так, что образует длинное тонкое острие, плотно вставляется в полость тростинки, составляющей стержень стрелы. Дерево сейчас же за железным острием смазывается ядом. Когда стрела попадает в животное, тростинка или тут же падает на землю, или немного позднее, зацепившись за кустик; но железный крючок и отравленная верхняя часть деревянной палочки остаются в ране. Если бы стрела была цельная, то она часто вырывалась бы вместе с наконечником из раны, зацепившись своим длинным стержнем где-нибудь за кусты или ударившись о дерево.

Употребляемый туземцами яд называется комби; добывается из одного вида строфанта (Strophantus) и очень сильный. Д-р Кэрк как-то случайно испытал его действие на себе и заметил, что он понижает пульс. Однажды, чистя зубы своей зубной щеткой, лежавшей в кармане, где было немного яда, он почувствовал во рту горький вкус. Иногда он пользовался ручкой этой щетки, когда принимал хинин, и думал, что это и есть причина ощущения горечи. Несмотря на то что количество яда было ничтожным, пульс, который в то время у него был учащенным из-за простуды, моментально начал понижаться. На следующий день доктор совсем поправился. Естественно, что, исходя из этого единственного случая, нельзя делать особых выводов, но возможно, что комби может оказаться ценным лекарством; профессор Шерпи производит целый ряд опытов с этим веществом, и нам очень интересно узнать результаты. Из этого вещества добывают алколоид, похожий на стрихнин. Без сомнения, все дикие животные, за исключением слонов и бегемотов, умирают от действия отравленных стрел. Так как то количество яда, которое может внести в организм огромных животных стрела, слишком мало, чтобы умертвить их, охотники за ними прибегают к западням с бревнами.

На расстоянии дня пути за Моламбой находится озерко Чиа, параллельное озеру Ньяса. Длина его равна 3 или 4 милям, а ширина от 1 до 11/^ миль. Оно соединяется с озером рукавом значительной глубины, но с несколькими скалами в нем. Проходя между озером Ньяса и восточным берегом этого озера, мы не видели ни одной речки, которая впадала бы в него. Оно поражает изобилием рыбы, и мы видели свыше 50 больших каноэ, занятых рыбной ловлей, производимой при помощи ручных сетей с боковыми шестами около 7футов длины. Эти сети почти такие же, как те, которые применяются теперь в Нормандии. Разница между ними заключается в том, что у африканской сети концы жердей соединены деревянной перекладиной, чтобы удерживать их в неподвижном положении. Это – большое усовершенствование. Рыбы должно было быть очень много, если ее могли вылавливать в таком большом количестве на стольких каноэ. Торговля сушеной рыбой ведется тут в большом размере.

Местность вокруг возвышенная, волнистая, много маниоковых полей. Употребляемая здесь мотыга имеет рукоятку в 4 фута длины, а ее железная часть такой же формы, как в стране Бечуана.

Корзины здесь плетутся так плотно, что в них держат пиво. Они такие же, как и те, которые используют для хранения молока кафры, за тысячу миль отсюда.

Путешествие пешком особенно располагает к размышлениям – радуешься любому предмету, занимающему твои мысли, что нарушает однообразие утомительного длинного пути. Сеть на Чиа напомнила нам, что кузнечные мехи, которые делаются здесь из козьих шкур с палками на открытых концах, такие же, как и те, которые употребляются далеко на юго-западе в стране Бечуана. Эти мехи, вместе с мотыгой с длинной рукояткой, только показывают, что каждый народ, следующий один за другим с севера на юг, приносил с собой изобретение из одного и того же источника. На местонахождение этого источника указывает другая пара мехов, замеченная нами ниже водопада Виктория; такие мехи были найдены еще в Центральной Индии и у цыган Европы.

Здесь встречаются три вида дикорастущих трав, семена которых можно употреблять в пищу. Один из них, называемый ноандже (NoanJe), даже культивируется. Если очистить зерна от шелухи, а затем сварить, то получается сносная каша; но если не толочь зерно и не отделять его от острой шелухи, составляющей почти половину зерна, то эту еду не вынесли бы желудки самых первобытных дикарей. От Египта до южного конца материка встречаются одинаковые песты и ступки. Существование их, по-видимому, доказывает, что со времени самых древних переселений африканцев они служили для удовлетворения той же потребности, что и сейчас.

Глава XXV

У истоков Луангвы

Мы переправились в каноэ через рукав озера, соединяющий Чиа с Ньясой, и переночевали на его северном берегу. Вся прилегающая к озеру местность от этого пункта до залива Кота-Кота густо населена тысячами людей, бежавших от набегов мазиту в надежде найти защиту у живущих здесь арабов. На трех речках мы видели пальмы шуаре и одну масличную, которая гораздо хуже растущей на западном побережье. Хотя по виду она и похожа на ту, но ее плод не намного больше обыкновенного ореха. Люди не используют эти плоды, так как они дают очень мало масла.

По-видимому, мысль о том, чтобы использовать масло для освещения, никогда не приходила в голову африканцам. Пучок расщепленного и высушенного бамбука, перевязанного вьющимися растениями, толщиной с туловище человека и около 20 футов длины, употребляется здесь ночью, на каноэ в виде факела для приманки рыбы. Жечь или вообще употреблять на что-нибудь другое, кроме смазывания головы или тела, масло, которое они добывают из бобов клещевины и из других семян, а также и из некоторых рыб, считалось бы безумной расточительностью.

Мы достигли залива Кота-Кота днем 10 сентября 1863 г. и уселись под великолепным диким фиговым деревом, листья которого были длиной в 10 и шириной в 5 дюймов. Залив этот находился почти в четверти мили от деревни Джума-бен-Саиди и Якобе-бен-Араме, которых мы встретили на реке Каомбе несколько севернее этого места, во время нашего первого исследования озера. Едва успели мы немного отдохнуть, как к нам подошел Джума, который, был, очевидно, здесь главным лицом, в сопровождении около 50 человек, чтобы приветствовать нас и пригласить расположиться у него в селении. Хижина, которую предложили нам по ошибке, была такой маленькой и такой грязной, что мы предпочли спать на открытом воздухе в нескольких сотнях ярдов от нее.

Это очень незначительное приключение было единственной опасностью, которая нам встретилась в этом путешествии; но, подобно нескольким слухам, которые были распространены раньше, из португальских селений на Замбези разошелся слух о том, что доктор Ливингстон был убит людьми макололо. К сожалению, этот слух достиг Англии прежде, чем он мог быть опровергнут.

Приключение с мазиту принесло и некоторую пользу. Захария и другие, которых очень часто приходилось ругать за то, что они отставали, теперь заняли места впереди, и в течение нескольких дней у нас не было никаких трудностей во время очень длинных переходов, так как все думали, что мазиту будут идти следом за нами и нападут на нас во время сна.

До того как мы начали спускаться в долину озера, мы прошли очень холмистую местность, изрезанную оврагами и покрытую деревьями. Несколько раз, входя в глубокую долину или взбираясь на крутую гору, мы слышали крик: «Нкондо! Нкондо!» (Война! Война!) и громкий вой женщин: «О, ма!» (О, мать!). Жители отвечали на наши вопросы о тропах с вершин, но никто не подходил близко к нам. Тропа, по которой мы, наконец, спустились, была выбрана очень удачно: она шла вдоль отрогов, поднимающихся в разных местах большой долины, и на протяжении тридцати миль была сравнительно ровной.

Расстояние от верха плоскогорья до долины внизу было около пятидесяти миль. Когда мы встретили людей, идущих с равнин в леса для сбора диких плодов, наше сообщение, что мы действительно видели живых мазиту, они приняли, как большую новость.

Местность, в которую мы спустились, все еще называлась Банго, и по ней протекала прекрасная река Фуриза, впадающая в озеро. Здесь у жителей были большие поля колосившейся кукурузы, выращенной в ямах в сухое время года с помощью той воды, которая просачивается через песок из Фуризы.

Восьмого октября мы прибыли в Маламба, расположенное на берегах озера, и с удовольствием выкупались. Мы очень хотели опять повидать старшину Нкомо, потому что мы не заплатили проводнику, которого он нам дал. Иногда те люди, которых мы нанимали, плохо нас обслуживали или покидали нас. Действительно, если начать жаловаться на трудности путешествия, то самую главную из них будут представлять проводники. Им не доставляет особенного удовольствия обслуживать бродяг, как не доставляло бы и нам. Однако в этом случае виновниками были мы. Этот проводник, пройдя пятнадцать миль, во время перехода вдруг остановился и сказал, что он покинет нас. Мы просили его дойти до следующего селения, где будем отдыхать и где заплатим ему. Но больше мы никогда его не видели. Рассказывая это Нкомо, мы узнали, что, взяв именно этого проводника, мы несознательно помогли бегству двух жен старшины. Идя вместе с нами, проводник поддерживал связь с шедшими позади дамами, и, по-видимому, они подали ему знак повернуть к западу, и он покинул нас.

Судя по многочисленным неприятностям, переживаемым многоженцами, которые нам приходилось наблюдать, можно предположить, что муж испытывает не слишком много радостей. Однако можно привести доводы и за, и против. Многоженство, конечно, является несчастьем для детей, которые становятся участниками мелочной ревности, ненависти и ссор между различными матерями.

Когда мы находились в Маламба, туда пришла с северо-запада группа торговцев табаком из племени бабиза; один из них несколько раз утверждал, что река Лоапула, выходя из Моело, принимает реку Лулуа, затем протекает через озера Мофа и Танганьика и, наконец, впадает в море. Таково представление туземцев о географии внутренней части страны. Для того чтобы проверить общие познания нашего осведомителя, мы спросили его о наших знакомых в Лонда; оказалось, что Моене, Катема, Шинде, или Шинте, которые живут юго-западнее упомянутых рек, были хорошо известны ему и остальным торговцам.[48]

Вечером пришли два человека из племени бабиза и сообщили, что мазиту следовали за нами вплоть до селения Чигарагара, где мы провели ночь у подножия горы. Хотя солнце уже село, вся группа торговцев тотчас же отправилась в путь. Мы сами послужили причиной возникновения этого слуха, так как женщины Чигарагара, приняв нас издали за мазиту, убежали, унося на голове все свои хозяйственные принадлежности, и не смогли обнаружить своей ошибки. Мы провели ночь на том же месте, где остановились, и на следующее утро, отклонив уговоры Нкомо пойти охотиться на слонов, пошли дальше на юг вдоль берегов озера.

Почти сразу же после победного завершения Великой Отечественной войны в нашей стране было создано специализированное издательство географической литературы (Географгиз), которое в 1947 г. подготовило и опубликовало новый перевод первого сочинения Давида Ливингстона под названием «Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 г.» (перевод с англ. Н. М. Пульхритудова, вступительная статья доктора географических наук, профессора А. С. Баркова). В 1955 г. это издание было повторено без изменений.

В 1864 г. Давид Ливингстон вернулся в Лондон после своего второго, почти восьмилетнего пребывания в Африке. На этот раз была создана экспедиция, в которой в качестве членов, помимо прославленного путешественника и исследователя, принимали участие его жена, младший сын, брат Чарльз и доктор Джон Кэрк. К этому времени Давид Ливингстон вышел из состава Лондонского миссионерского общества в связи с тем, что получил назначение «консула ее Величества в Килимане для восточного побережья и независимых областей Внутренней Африки» и начальника экспедиции для исследования Восточной и Центральной Африки.

В 1865 г. в Лондоне выходит вторая книга, рассказывающая о новых путешествиях и исследованиях в Африке, написанная совместно с Чарльзом «Narrative of an expedition to the Zambesi and its tributaries: and of the discovery of the lakes Shirwa and Nyassa. 1858–1864.

By David and Charles Livingstone.

London: John Myrray. Albemarle street. 1865».

(Рассказ [повествование] об экспедиции по Замбези и ее притокам: и об открытии озер Ширва и Ньяса. 1858–1864. Написано Давидом и Чарльзом Ливингстонами. С картами и иллюстрациями. – Изд.: Лондон. Джон Мюррей. – 1865.)

Титульный лист новой книги, созданной братьями Ливингстонами, украшал рисунок, изображающий процесс изготовления туземцами муки с помощью ручной мельницы.

Появление новой книги, рассказывающей о жизни, деятельности, исследованиях и открытиях Ливингстона и его сотоварищей в Африке, было восторженно встречено всей читающей Англией. Тут же последовали переводы на немецкий, французский и другие языки. Книгу читали, обсуждали в разных кругах общества. И опять одной из первых в 1867 г. Россия публикует книгу в русском переводе.

Географгиз дважды, в 1948 г. и в 1956 г., издает книгу Давида и Чарльза Ливингстонов в несколько сокращенном переводе под названием «Путешествие по Замбези с 1858 по 1864 г.» (перевод с англ. П. М. Добровицкой, редакция и примечания И. И. Потехина).

Издания 1948 и 1956 гг. предваряло небольшое предисловие «От редакции» (менее страницы). В этом предельно кратком, но очень важном для читателей середины ХХв. тексте было особо подчеркнуто, что «первое русское издание этой книги вышло в 1867 г. и сейчас является библиографической редкостью. Между тем более обстоятельного, всестороннего описания бассейна Замбези никто еще не дал, и книга Ливингстона продолжает оставаться ценным научным руководством». Напомним еще раз, что это было написано в 1948 г.

При подготовке нового перевода произведений Ливингстона прежде всего было обращено внимание на его рассказы, повествования, связанные с географическими открытиями, с тем, как постепенно человеку раскрывала свои тайны Африка. Но те места, где идет речь о миссионерских размышлениях, сделанных в середине и во второй половине XIX в., во многом очень далеких от наших дней, требуют специальных, особых пояснений. Поэтому некоторые из этих философско-богословских текстов подверглись сокращению. Кроме того, в совместном произведении братьев Ливингстонов «Путешествие по Замбези с 1858 по 1964 г.» опущена целиком 28 глава, в которой повествуется о путешествии по морю. Эта глава не раскрывает что-либо новое в облике братьев, не дополняет сообщения об их открытиях в Африке.

Изъятие главы 28 из второй книги привело не только к некоторому сокращению текста, но и к перенумерации последних глав (бывшая глава 29 стала 28-й).

В 1852 г. Ливингстон организует первую из своих крупных, по существу уже чисто исследовательских, экспедиций. Он вновь направляется в долину Замбези, поднимается вверх по реке почти до ее истоков, пересекает водораздел ее бассейна с бассейном реки Конго и уже по ней достигает побережья Атлантического океана. Затем путешественник возвращается в глубь континента и вдоль течения Замбези проходит до ее устья на восточном побережье Африки. Так, в 1856 г. Ливингстоном было завершено пересечение этого материка по широте от Атлантического океана до Индийского.

Прошло 16 лет с того времени, когда Ливингстон покинул родину. Он давно уже мечтал навестить в Англии родителей и встретиться с женой и четырьмя детьми, о которых не имел вестей три года. 12 июля 1856 г. Ливингстон отплыл в Англию. Еще по пути на родину он узнал о том, что отец его умер. Только в декабре Ливингстон встретился с женой и детьми в порту Саутгемптон. В Лондоне он навестил свою престарелую мать, жившую с его сестрами. Вскоре после приезда в британскую столицу Ливингстону в торжественной обстановке вручили золотую медаль Королевского географического общества. Ливингстон долго уклоняется от множества приглашений, чтобы закончить рукопись своей книги. И осенью 1857 г. он сдает ее издателю.

Затем наступает триумф популярности путешественника. Его чествуют в Шотландии, приглашают делать доклады об Африке в Глазго, Лидсе, Бирмингеме, Ливерпуле, Манчестере. Всех поражает исключительная скромность, обходительность Ливингстона, но в то же время и большая активность. Он безрезультатно пытался улучшить свои сложные отношения с Лондонским миссионерским обществом. Вышедшую книгу Ливингстона в этом обществе встретили недружелюбно. Упрек заключался в том, что для миссионера книга слишком «светская», в ней много географии и естественных наук, но недостаточно миссионерства. Ливингстон возражал: «Я служу Христу даже в том случае, когда провожу астрономические наблюдения или забиваю буйвола, чтобы накормить людей».

Во многом под воздействием восторженного общественного мнения британское правительство объявляет о поддержке будущих путешествий Ливингстона. В феврале 1858 г. ему присваивают звание британского консула «в независимых областях Африки». Это дает Ливингстону 500 фунтов стерлингов в год, что с лихвой возмещает потерю им мизерного миссионерского жалованья. Апогей триумфа – продолжительная аудиенция у королевы Виктории. В начале марта 1858 г. Давид Ливингстон с братом Чарльзом, женой, ожидающей пятого ребенка, и младшим сыном Осуэллом отплыли в Африку.

Все мысли Давида, которыми он делился с братом Чарльзом, были заняты организацией новой экспедиции. Для участия в ней он пригласил и Чарльза. Более всего Давиду Ливингстону хотелось вернуться в бассейн Замбези, чтобы внести большую ясность в исследование этой обширной области. И в 1858–1864 гг. он осуществляет свои планы. Особо ценным в результатах новой экспедиции было установление очертаний принадлежащего к системе Замбези большого озера Ньяса, о котором до этого у европейцев были только смутные представления. О величайших же трудностях, опасностях и лишениях, постоянно преследовавших мужественного исследователя в этом, предыдущих и последующих его путешествиях, читатель сам узнает из лежащей сейчас перед ним книги.

В годы, когда начались путешествия Ливингстона, мировая географическая общественность большое внимание уделяла упомянутой нами выше проблеме установления истинных истоков Нила. Этот вопрос занимал умы ученых, начиная с античных времен. Когда Ливингстон путешествовал в пределах бассейнов Замбези и Конго, его соотечественник Джон Спик обнаружил в восточной части Экваториальной Африки неизвестное европейцам огромное озеро. Он дал ему имя английской королевы – Виктория. Спику удалось установить прямую связь верховий Нила с озером Виктория. Однако тогда многие исследователи Африки, в частности и Давид Ливингстон, продолжали считать или допускали, что главный исток Нила должен находиться южнее озера Виктория.

Поэтому главной задачей новой экспедиции, начавшейся в 1866 г., Ливингстон считал поиск самого южного истока великой африканской реки. Экспедиция продолжалась более семи лет и стала последним путешествием Ливингстона. Впервые английское правительство поддерживало экспедицию Ливингстона. Для ее охраны был выделен даже небольшой отряд солдат-сипаев (выходцев из Индии). Но неудачи преследовали Ливингстона с начала и до конца путешествия. Быстро дезертировали сипаи. Вскоре было разграблено почти все имущество экспедиции, украдены медикаменты. Оставшийся без охраны, лекарств, многого другого, необходимого в пути и для научных наблюдений, Ливингстон был очень ослаблен давней малярией и новыми тяжелыми тропическими недугами.

Я был в их деревнях, где если бы мы действовали как власть имущие и обыскали бы каждую хижину, то ничего не нашли бы; но когда мы спокойно сидели и терпеливо ждали, то в конце концов у жителей деревни создавалось о нас всегда благоприятное мнение, и женщины обыкновенно приносили неизвестно откуда яйцо, полное драгоценной влаги.

Следует заметить, что так называемая пустыня[4] отнюдь не является бесполезным пространством. Помимо того что она поддерживает существование множества мелких и крупных животных, она кое-что поставляет на мировой рынок. Она доставила убежище многим беглецам и прежде всего целому поколению бакалахари, а за ними – другим бечуанам, когда их земля была опустошена настоящими кафрами, называемыми «матабеле». Баквейны, бангвакеце и бамангвато – все убежали в пустыню Калахари, а мародеры матабеле, которые пришли с богатого водой востока, при попытках гнаться за ними погибали там сотнями. Один из вождей бангвакеце, который был хитрее других, подослал к матабеле путеводителей, чтобы обманом завести их в местность, где на сотни миль невозможно найти ни капли воды, вследствие чего они погибли. Погибли также и многие баквейны, которые могли бы рассказать нам о прошлых временах.

Глава III

Отправление из Колобенга 1 июня 1849 г. – Спутники. – Наш путь. – Обилие травы. – Серотли, источник в пустыне. – Способ копать колодцы. – Южноафриканская антилопа. – Животные пустыни. – Гиена. – Вождь Секоми. – Опасности. – Заблудившийся проводник. – Медленное продвижение. – Недостаток воды. – Взятие в плен бушменки. – Соляное блюдце в Нчокоце. – Мираж. – Достигли реки Зоуги. – Открытие озера Нгами 1 августа 1849 г. – Его размеры. – Небольшая глубина воды. – Положение как резервуара великой речной системы. – Бамангвато. – Решение возвратиться в Кэп. – Берега реки Зоуги. – Деревья. – Слоны. – Новый вид антилопы. – Рыба в Зоуге

Такова была пустыня, через которую нам предстояло ехать, область, являвшаяся прежде для бечуанов предметом страха из-за большого количества змей, которые кишели в ней, питаясь разными видами мышей. Эта пустыня страшна также из-за неизбежной жажды, которую приходилось терпеть бечуанам, так как посуда для воды была у них слишком малоемкой для расстояний, которые нужно было им пройти, прежде чем достигнуть ближайшего колодца.

Как раз перед прибытием моих спутников на Колобенг с озера пришли несколько человек, заявляя о том, что они посланы вождем Лечулатебе просить меня посетить его страну. Они с таким жаром рассказывали об огромном количестве слоновой кости, которую можно там увидеть (загоны для скота, сделанные из огромных клыков слона, и т. д.), что наши путеводители баквейны возымели неудержимое стремление добраться до озера, что как раз и было для нас желательно. Приход послов Лечулатебе был весьма кстати, так как мы узнали, что дорога, по которой они пришли, была непроходимой для повозок.

В конце мая приехали Освелл и Меррей, и к 1 июня 1849 г. мы тронулись в неведомую нам область. Направляясь на север и проехав ряд покрытых лесом возвышенностей, тянущихся до Шокуане, где прежде жили баквейны, мы вскоре вышли на большую дорогу, ведущую к племени бамангвато; дорога эта шла большей частью по руслу одной древней реки, или вади, которая в свое время протекала, вероятно, с севера на юг. Прилегающая к ней местность – совершенно ровная, покрыта лесом, кустарником и густой травой; деревья по большей части принадлежат к одному виду акации, называемому «монато», который появляется немного южнее этой области и встречается всюду до Анголы. Листьями этого дерева питается по ночам крупная гусеница, называемая «нато», которая, чтобы избежать жгучих лучей солнца, спускается днем с дерева и зарывается в песок около его корней. Люди откапывают ее и очень любят есть в жареном виде; она – приятного вкуса, напоминающего вкус овощей. Когда она должна превратиться в куколку, то тоже зарывается в землю, но и тогда ее ищут для того, чтобы есть. Если она сохраняется нетронутой, то выходит из куколки на свет красивой бабочкой.

Почва в этих местах песчаная, и кое-где имеются следы, указывающие на то, что в некоторых местах, где теперь нет воды, прежде были колодцы и водопой для скота.

Боатланама, следующая наша остановка, – прелестное местечко среди сухой пустыни. Колодцы, из которых мы должны были доставать воду для скота, глубоки, но хорошо наполнены. Поблизости от них мы обнаружили несколько деревень, населенных бакалахари, и большое количество антилоп, газелей, цесарок и маленьких обезьян.

Вырезанные из дерева ложки и ковши кафров

Берлинский музей народоведения

И вот, если бы вместо впадины на подветренной стороне Тэйбл Маунтин у нас была приподнятая нагретая равнина, то облака, которые клубятся и исчезают над этой стороной, как это бывает в настоящее время при юго-восточном ветре, могли бы давать немного дождя при поднятии их с наветренной стороны и находясь вверху; но тогда жара усиливала бы то свойство воздуха, которое он теперь получает на более низком уровне при опускании на подветренную сторону, и вместо обширной страны с флорой, состоящей из Disa grandiflora, Gladiolus, тростников и лишаев, которые мы видим на Тэйбл Маунтин, у нас была бы только скудная растительность Калахари.

Почему на равнинах Калахари должно быть много растительности, можно объяснить, исходя из геологической структуры страны. Большая центральная равнина страны, которая, опускаясь внутрь, образует как бы чашу, окаймлена, как бахромой, поднятыми породами; ее дно составляют древнейшие силурийские породы. Эта впадина во многих местах растрескалась и заполнена изверженными траппами и брекчиями, и в их массах часто содержатся обнажившиеся участки более древних пород, как это видно по ископаемым, которые в них находятся. И вот, хотя огромные пространства равнины были так денудированы, что от первоначальных форм ее теперь остались лишь небольшие следы, все же весьма вероятно, что на этих огромных пространствах остается доминирующей форма впадины. И так как на тех склонах, на которые дождя выпадает больше всего, породы имеют наклон к центру, то они, вероятно, и проводят воду под равнины, мало орошаемые дождем. Существование источников со стоячей водой, которые, благодаря новому и более глубокому выходу, становятся неиссякаемыми ручьями, может подтвердить тот взгляд, согласно которому вода проходит на дно центральной котловины с ее окраин; и тот факт, что вызывающая у нас удивление северная речная система, которая, если верить туземцам, создает приток воды в источниках Матломаган-яна («звенья»), проявляет свое животворное действие и под равнинами Калахари, не выходит за пределы возможного.

Своеобразная структура поверхности страны может объяснить, почему между двадцатой и тридцатой параллелями в Южной Африке и теми же параллелями в Центральной Австралии существует такая разница в растительности. Недостаток растительности одинаково присущ некоторым местам как в центре Южной Африки, так и в Австралии; разница эта происходит, вероятно, вследствие влияния артезианских колодцев на огромные пространства Африки, которые не имеют населения только вследствие недостатка воды на самой их поверхности. По крайней мере, позволительно немного поразмышлять над причинами более обильной растительности в Африке, так как, от какой бы причины ни происходило это обилие, в нем для Южной Африки заключается надежда на ее будущее, которое для Центральной Австралии безнадежно.[9]

Дорога, по которой мы в это время следовали, шла или в середине или по краю вышеупомянутой западной зоны, пока мы не достигли широты оз. Нгами, где начинается совершенно иная местность. Она имеет безжизненный вид. Так как зиме предшествовала сильная засуха, то многие из фермеров потеряли две трети своего скота. Ландшафт здесь был непривлекательный; лишенные деревьев темно-бурые холмы и скудная растительность на равнинах заставили меня подумать, что эта местность больше заслуживает названия пустыни, чем Калахари. Говорят, что когда сюда впервые пришли европейцы, то она была сплошь покрыта зеленым ковром, но вместе с антилопами, которые паслись на нем, исчезла и сама трава, и ее место заняли культуры мезембри-антемума и крассула.

Интересно наблюдать, как в природе, в борьбе за существование, самые несходные организации всецело зависят одни от других. Распространение трав, которые прежде росли здесь, зависело от травоядных животных, разносивших всюду их семена. Когда, вследствие исчезновения антилоп, рассеивание семян прекратилось, то на эти сообщества растительности гибельно подействовали африканские засухи. Но, чтобы противостоять мертвящему действию засушливости, было уже наготове другое семейство растений. Это – мезем-бриантемумы. Пока почва продолжает оставаться нагретой и сухой, семенная коробка этих растений остается плотно закрытой и, таким образом, сохраняет невредимой способность семян к прорастанию в продолжение самого знойного периода; но как только выпадает дождь, семенная коробка раскрывается и высыпает свое содержимое как раз в момент наибольшей вероятности их прорастания. У других растений, наоборот, семенная коробка лопается, и семена высыпаются от действия на них жары и засухи.

Дерево мопане (Bauhinia) отличается тем, что его листья дают очень мало тени. Во время дневного зноя каждая пара листьев складывается вместе и стоит почти отвесно, так что тень от них ложится на землю в виде тонкой линии. На листьях мопане находятся маленькие личинки одного насекомого, покрытые сладким клейким веществом. Туземцы собирают их в большом количестве и употребляют в пищу. На этом же дереве водятся лопане, большие гусеницы в 3 дюйма [около 7,5 см] длиной, питающиеся его листьями; гусеницы тоже разделяют судьбу личинок.

Во время пути невольно приковывает к себе внимание мощь растений, пробивающих поверхность отложений туфа. Растущее в небольшой расщелине дерево мопане, увеличиваясь в размерах, разрывает и приподнимает вокруг себя большие куски породы, подвергая их расщепляющему действию атмосферы. Дерево это очень твердое, почему португальцы и называют его железным деревом. Оно красивого красного цвета.

Доехав до Рапеш, мы попали к нашим старым друзьям – бушменам, управляемым Горойе. Этот Горойе – типичный представитель своего племени; его сын Моканца и другие все были ростом по меньшей мере в 6 футов [1,8 м], и кожа у них более темная, чем у южных бушменов. У них всегда достаточно пищи и воды, и так как они посещают р. Зоугу так же часто, как дикие животные, среди которых они живут, то их жизнь резко отличается от жизни обитателей безводных равнин Калахари. В целом – это веселая, жизнерадостная компания, с которой приятно иметь дело. Они никогда не лгут.

Достигнув Унки, мы попали в местность, в которой задолго до нашего прибытия прошли освежающие дожди. Вся она была покрыта травой, и все деревья были в полном цвету. Вместо унылого ландшафта в окрестностях Кообе и Нчоко-цы нашим взорам открылось приятнейшее зрелище. Все водоемы были наполнены водой, воздух оглашался веселым щебетаньем птиц. Так как теперь дикие животные везде беспрепятственно находили воду, то они сделались снова очень осторожными и пугливыми, и их нельзя было обнаружить даже в их излюбленных местах.

Продолжая путь от Кама-Кама на север, мы въехали в густой кустарник могононо, через который можно было пробираться, только постоянно работая топором. В течение двух дней трое людей из нашей партии прокладывали нам дорогу, не выпуская из рук топора. У этого кустарника красивые серебристые листья и сладкая на вкус кора. Слон со своим изысканным вкусом любит его и много ест. Выехав из зарослей кустарника на равнину, мы увидели много бушменов, которые позже оказались очень полезными для нас. Выпавшие прежде дожди были очень обильными, но теперь большое количество водоемов уже высохло. В них в изобилии росли лотосы, а берега были покрыты каким-то низкорослым душистым растением. Иногда с этих высохших болот до нас доносился приятный освежающий ветерок, и с ним доходил какой-то приятный запах, вызывавший и у меня и у всех других чихание, а 10 марта (когда мы находились на 19°16 ю. ш. и 24°24 в. д.) мы вынуждены были сделать непредвиденную остановку вследствие того, что четверо людей из нашей партии заболели лихорадкой. Я видел раньше случаи этой болезни, но не мог сразу распознать именно африканскую лихорадку. Я думал, что это просто приступ желчной болезни, возникшей от обильного мясного питания, потому что у нас в пути всегда было много мяса крупных диких животных, но через несколько дней, помимо первых заболевших, которые скоро поправились, у нас слегли все люди, кроме одного баквейна и меня. Этот уцелевший баквейн управлялся с быками, а я ухаживал за больными и иногда уходил с бушменами охотиться на зебру или буйвола для того, чтобы у них не пропадало желание оставаться с нами.

Здесь первый раз за все время моего путешествия я располагал свободным временем, чтобы применить на практике любезные указания моего учителя мистера Маклира, и я определил несколько долгот по расстоянию луны от других светил. Сердечность, с которой этот знаменитый астроном и искренне расположенный ко мне человек обещал помочь в вычислениях и в проверке моей работы, более чем что-нибудь другое воодушевила меня к настойчивому проведению астрономических наблюдений во все время моего путешествия.