Глава V. Баия — Бланка

Геология

Многочисленные вымершие гигантские четвероногие

Недавнее вымирание

Долговечность видов

Крупным животным не нужна пышная растительность

Южная Африка

Сибирские ископаемые

Два вида страуса

Повадки печника

Броненосцы

Ядовитая змея, жаба, ящерица

Зимняя спячка животных

Повадки морского пера

Индейские войны и резня

Наконечник стрелы — археологическая находка

«Бигль» пришел сюда 24 августа и через неделю отплыл к Ла-Плате. С согласия капитана Фиц-Роя я остался, с тем, чтобы проехать в Буэнос-Айрес сушей. Приведу здесь некоторые наблюдения, сделанные как во время этого посещения, так и прежде, когда «Бигль» занимался тут съемкой гавани.

Равнина на расстоянии нескольких миль от морского берега относится к громадной формации пампасов, состоящей частью из красной глины, частью из богатой известью мергельной породы. Ближе к берегу есть равнины, образованные остатками верхней равнины и илом, гравием и песком, выброшенными морем, пока происходило медленное поднятие суши; об этом поднятии свидетельствуют, лежащие на некотором возвышении слои раковин ныне живущих моллюсков и окатанные голыши пемзы, разбросанные повсюду. На Пунта-Альте перед нами открывается разрез одной из этих площадок недавней формации, чрезвычайно интересной теми многочисленными и совершенно своеобразными остатками гигантских наземных животных, которые погребены в ней. Они весьма полно описаны профессором Оуэном в «Зоологических результатах путешествия на «Бигле»» и хранятся в Хирургическом училище. Здесь я лишь вкратце опишу их.

Сюда относятся, во-первых, части трех черепов и. другие кости мегатерия (Megatherium), самое название которого говорит о его колоссальных размерах. Во-вторых, мегалоникс (Megalonyx) — огромное животное, родственное первому. В-третьих, сцелидотерий (Scelidotherium) — также близкое к ним животное; мне удалось найти почти полный скелет его. Величиной он был, должно быть, с носорога; по строению черепа он, оказывается, по мнению м-ра Оуэна, ближе всего к капскому муравьеду, но в некоторых других отношениях приближается к броненосцам. В-четвертых, Mylodon darwinii, принадлежащий к роду очень близкому, но немного меньших размеров. В-пятых, еще одно гигантское четвероногое из неполнозубых. В-шестых, крупное животное с покровом из костяных пластинок, очень похожим на панцирь броненосца. В-седьмых, лошадь вымершей породы, к которой я еще вернусь. В-восьмых, зуб какого-то толстокожего, вероятно макраухении (Macrauchenia), громадного животного с длинной, как у верблюда, шеей; к нему я тоже вернусь в дальнейшем. Наконец, токсодон (Toxodon), быть может одно из самых диковинных из когда-либо открытых животных: величиной он равняется слону или мегатерию, но строение его зубов, как установил м-р Оуэн, неоспоримо доказывает, что это близкий родственник грызунов — отряда, к которому в настоящее время относятся по большей части самые маленькие четвероногие; многие черты приближают его к Pachydermata; судя по расположению глаз, ушей и ноздрей, это было, вероятно, водяное животное вроде дюгоня или ламантина, к которым он также близок2. Как удивительно признаки всех этих различных отрядов, в настоящее время так резко разграниченных, сочетались друг с другом в различных особенностях строения токсодона!

Остатки этих девяти крупных четвероногих и множество разрозненных костей были погребены у самого берега на площади не более 200 квадратных ярдов. Замечательно то обстоятельство, что столько различных видов было найдено вместе; это свидетельствует о том, как многообразны, должны были быть древние обитатели этой страны. На расстоянии около 30 миль от Пунта-Альты, в обрыве краснозема, я нашел несколько обломков костей, из коих некоторые были довольно крупные. Среди них были зубы грызуна, очень похожие на зубы водосвинки, повадки которой были описаны выше, и такие же по размеру, а потому они принадлежали, должно быть, водному животному. Тут же была часть черепа Ctenomys, вида в общем очень сходного с тукутуко. В похожем на почву пампасов красноземе, где были погребены все эти остатки, профессор Эренберг нашел 8 видов пресноводных наливочных анималькулей и один вид солоноводных; таким образом, эта почва представляет собой, вероятно, отложение эстуария. На Пунта-Альте остатки лежали в слоях гравия и красноватого ила в точности такого же, какой в наши дни море намывает на неглубокие мели. Там же было найдено 23 вида раковин, из коих 13 принадлежат ныне живущим видам и 4-формам, очень близким к современным. Судя по сохранившимся в правильном взаимном расположении костям сцелидотерия, среди которых была даже коленная чашечка, и по костному панцирю большого животного, похожего на броненосца, так хорошо сохранившемуся вместе с костями одной из его ног, можно не сомневаться, что эти остатки были еще свежи и соединены связками, когда вместе с раковинами отложились в гравии. Таким образом, у нас есть веское доказательство того, что перечисленные выше гигантские четвероногие, сильнее отличающиеся от четвероногих наших дней, чем от самых древних из третичных четвероногих Европы, жили в то время, когда море уже было населено большей частью его нынешних обитателей, а этим подтверждается тот замечательный закон, на котором так упорно настаивает м-р Ляйелль, — что «долговечность видов у млекопитающих в общем ниже, чем у Testacea».

Покончив с обедом из мяса убитых градом животных, мы пересекли Сьерра-Тапальгуэн, цепь невысоких холмов в несколько сот футов высотой, начинающуюся у мыса Коррьентес. Горная порода в этом месте представляет собой чистый кварц; дальше к востоку, как я слышал, она гранитная. Холмы отличаются замечательной формой: они представляют собой небольшие ровные участки плоскогорья, окруженные низкими отвесными утесами подобно останцам осадочного отложения. Холм, на который я забрался, был очень мал, не более каких-нибудь двухсот ярдов в диаметре; правда, я видел другие, которые были побольше. Один из них, известный под названием Корраль, имеет, как говорят, 2 или 3 мили в диаметре и окружен стеной отвесных утесов вышиной от 30 до 40 футов, и только в одном месте в стене имеется вход. Фолкнер* сообщает любопытный факт о том, что индейцы загоняли внутрь стены табуны диких лошадей, а затем держали их там, охраняя вход. Я никогда не слыхал о другом таком случае, — чтобы в кварцевой формации существовали плоскогорья, в которых, кроме того, как и в том холме, что я осмотрел, не было бы ни кливажа, ни слоистости. Мне говорили, что Корраль сложен белой породой, из которой можно высекать огонь.

До посты на Рио-Тапальгуэн мы добрались только когда уже стемнело. За ужином меня вдруг поразила ужасом мысль, — на которую навел меня разговор присутствующих, — о том, что я ем одно из излюбленных в этой стране блюд, а именно недоразвитого теленка, вынутого из чрева матери задолго до срока рождения. Но оказалось, то была пума; мясо у нее очень белое и вкусом удивительно похоже на телятину. В свое время смеялись над д-ром Шо, который утверждал, что «мясо льва высоко ценится, причем по цвету, вкусу и запаху имеет немало сходства с телятиной». С пумой дело, безусловно, обстоит точно так же. Гаучосы расходятся во мнении относительно того, вкусен ли ягуар, но все в один голос заявляют, что эта кошка, т. е. пума, превосходна на вкус.

17 сентября. — К девятой посте мы ехали по течению Рио-Тапальгуэн, по очень плодородной местности. Самый Тапальгуэн, т. е. город Тапальгуэн, если только можно так его назвать, представляет собой совершенно плоскую равнину, сплошь, насколько хватало глаз, усеянную хижинами индейцев (тольдо), имеющими форму печи для плавки стекла. Здесь жили семьи дружественных индейцев, воевавших на стороне Росаса. Мы встречали и обгоняли много молодых индианок, сидевших по две, по три на одной лошади; они, как и многие юноши, были поразительно статны, а их красивые красноватые лица дышали здоровьем. Кроме тольдо, здесь было еще три ранчо: в одном жил комендант, а в других — испанцы, содержавшие маленькие лавки.

Мы смогли купить бисквитов. Уже несколько дней я не пробовал ничего, кроме мяса; не то чтобы мне вообще не нравился этот новый режим, но я чувствовал, что могу хорошо переносить его только при усиленном моционе. Я слышал, что в Англии больные, которые хотели ограничить себя исключительно животной пищей, едва в состоянии были вытерпеть это даже ради спасения своей жизни. Между тем гаучосы в пампасах целыми месяцами не берут в рот ничего, кроме говядины. Я заметил, однако, что они едят по сравнению с прочим очень много жира, животная природа которого выражена слабее, и особенно не любят сухого мяса, например мяса агути. Д-р Ричардсон** также отмечает, «что, когда человек долгое время ест одну только постную животную пищу, влечение к жиру становится столь неутолимым, что он может поглощать огромное количество чистого жира и даже масла, не чувствуя тошноты»; по-моему, это — любопытный физиологический факт. Быть может, именно благодаря своему мясному режиму гаучосы, так же как и плотоядные животные, могут долго обходиться без еды. Мне говорили, что у Тандиля войска добровольно преследовали отряд индейцев три дня, ничего не евши и не пивши.

В лавках мы видели много изделий, сотканных индианками, таких, как попоны, пояса, подвязки. Узоры были очень приятные и яркой расцветки; искусство изготовления подвязок стоит так высоко, что один английский купец в Буэнос-Айресе упорно принимал их за английские изделия, пока не обнаружил, что кисточки привязаны надрезанными сухожилиями.

18 сентября. — В этот день мы очень долго ехали. У двенадцатой посты, расположенной в семи лье к югу от Рио-Саладо, мы проехали первую эстансию со скотом и белыми женщинами. После этого нам пришлось ехать много миль по местности, затопленной водой, которая доходила нашим лошадям выше колен. Скрестив стремена и по-арабски подобрав ноги, мы ухитрились остаться более или менее сухими. Уже почти стемнело, когда мы приехали к Саладо; река была глубокой и около 40 ярдов шириной; летом, однако, русло ее почти совсем пересыхает, а остающаяся в небольшом количестве вода почти такая же соленая, как в море. Мы ночевали на одной из крупных эстансий генерала Росаса. Она была укреплена и так обширна, что, приехав уже в темноте, я решил, что это город и крепость. Утром мы увидели громадные стада крупного рогатого скота; генерал имел здесь 74 квадратных лье земли. Прежде в этом поместье работало около трехсот человек, и эти люди отбивали все нападения индейцев.

26 ноября. — Я начал свое возвращение напрямик в Монтевидео. Услыхав о каких-то костях гигантских животных на соседней ферме у Сарандиса, маленькой речки, впадающей в Рио-Негро, я поехал туда в сопровождении хозяина, у которого я жил, и купил за 18 пенсов череп токсодона. Череп был найден в целости, но мальчишки выбили из него несколько зубов камнями, а потом стали бросать ими в череп, как в цель. По самой счастливой случайности я нашел на берегу Рио-Терсеро, на расстоянии около 180 миль от этого места, целый зуб, который в точности подошел к одной из лунок в челюсти этого черепа. Я нашел остатки этого необычайного животного еще в двух местах, так что оно, должно быть, часто встречалось здесь в прошлом. Я нашел также несколько больших кусков панциря гигантского животного, сходного с броненосцем, и часть огромного черепа милодона. Кости этого черепа до того свежи, что, согласно анализу м-ра Т. Рикса, содержат 7 % животных веществ, а на спиртовке горят маленьким пламенем. Количество остатков в отложении грандиозного эстуария, образующем пампасы и покрывающем гранитные породы в Банда-Орьенталь, должно быть необычайно велико. Мне кажется, что, в каком бы направлении ни провести через пампасы прямую линию, она прошла бы через какой-нибудь скелет или кости. Помимо тех, что я нашел во время моих коротких экскурсий, я слышал еще о многих других, и происхождение таких названий, как «звериная река» и «холм гиганта», совершенно очевидно. Иной раз я слыхал о чудесном свойстве некоторых рек превращать маленькие кости в большие или о том, что, как утверждал кое-кто, кости сами растут. Насколько я знаю, — ни одно из этих животных не погибло, как полагали прежде, в болотах или в илистых руслах рек настоящего времени; их кости только вымыты реками, пересекающими ныне подводные отложения, в которых кости были погребены. Мы можем сделать заключение, что вся территория пампасов — одна обширная могила этих вымерших гигантских четвероногих.

К середине дня 28-го [ноября] мы прибыли в Монтевидео, потратив на дорогу два с половиной дня. Всю дорогу местность была чрезвычайно однообразна, только некоторые места были несколько более каменисты и холмисты, чем близ Ла-Платы. Неподалеку от Монтевидео мы проехали через селение Лас-Пьетрас, получившее название от нескольких громадных округленных глыб сиенита. Оно имело довольно привлекательный вид. В этой стране всякую группу домов, окруженных несколькими смоковницами и возвышающихся на 100 футов над общим уровнем, уже следует признать живописной.

На протяжении последних шести месяцев я имел возможность подметить кое-какие черты характера обитателей этих провинций. Гаучо-сы, или сельские жители, стоят намного выше тех, кто живет в городах. Гаучо неизменно в высшей степени любезен, вежлив и гостеприимен; мне ни разу не пришлось встретить среди них грубости или негостеприимства. Он скромен как в отношении самого себя, так и в отношении своей страны, но в то же время это живой и бойкий малый. С другой стороны, здесь случается много грабежей и льется много крови; главная причина последнего заключается в обыкновении постоянно носить с собой нож. Прискорбно слышать, сколько погибает жизней из-за пустячных ссор. В драке каждый из противников старается попасть другому в лицо и поранить ему нос или глаза, о чем нередко свидетельствуют глубокие, ужасные на вид шрамы. Разбои — естественное следствие повсеместных азартных игр, пьянства и непомерной лени. В Мерседесе я спросил двух человек, почему они не работают. Один серьезно ответил, что дни слишком длинны, а другой — что он слишком беден. Громадное количество лошадей и изобилие пищи губят всякую промышленность. Кроме того, существует столько праздников; и опять-таки не будет успеха ни в каком деле, если не начать его, пока луна на прибыли; так что уже по этим только двум причинам пропадает полмесяца.

Полиция и правосудие совершенно бездействуют. Если убийство совершит человек бедный и его схватят, то посадят в тюрьму, а может быть, и расстреляют; но если этот человек богат и имеет друзей, он может быть уверен, что никаких слишком тяжелых последствий для него не будет. Любопытно, что самые почтенные жители неизменно помогают убийце бежать; по-видимому, они полагают, что человек, убивая, грешит против правительства, а не против народа. У путника нет иной защиты, кроме огнестрельного оружия, и только обычай постоянно носить его с собой и препятствует более частым грабежам.

4 мая. — Капитан Фиц-Рой решил не вести шлюпки дальше вверх по реке, которая стала очень извилистой и быстрой; кроме того, весь вид местности не внушал желания идти дальше. Повсюду мы видели те же предметы, тот же унылый ландшафт. Мы находились теперь в 140 милях от Атлантического океана и примерно в 60 от ближайшего залива Тихого океана. Долина в этой верхней своей части расширялась в обширную котловину, ограниченную с севера и с юга базальтовыми платформами, а впереди виднелась длинная цепь одетых снегом Кордильер. Однако мы смотрели на эти величественные горы с сожалением, потому что нам приходилось ограничиться лишь догадками об их природе и естественных произведениях, вместо того чтобы, как мы надеялись, стоять на их вершинах. Не говоря уже о бесполезной потере времени, которой стоила бы нам попытка подняться хоть немного выше по реке, мы уже несколько дней получали половинный хлебный паек. Хотя и этого было бы достаточно нетребовательному человеку, но после тяжелого дневного перехода такой еды маловато; неотягченный желудок и легкое пищеварение — вещи, о которых хорошо рассуждать, но которые очень неприятны на деле.

5 мая. — Перед восходом мы пустились в обратный путь. Мы неслись вниз по течению с большой скоростью, делая узлов десять. За этот один день мы прошли то, что стоило нам при подъеме пяти с половиной дней тяжелого труда. 8-го числа, после 21-дневного путешествия, мы добрались до «Бигля». Все, кроме меня, имели основание быть недовольными; но мне экспедиция принесла знакомство с интереснейшим разрезом великой третичной формации Патагонии.

1 марта 1833 г. и во второй раз 16 марта 1834 г. «Бигль» становился на якорь в заливе Баркли, у острова Восточный Фолкленд. Архипелаг расположен почти на той же широте, что и вход в Магелланов пролив; он занимает площадь 120 на 60 географических миль — немногим больше половины Ирландии. После того как за обладание этими жалкими островами спорили между собою Франция, Испания и Англия, они остались необитаемыми. Буэнос-айресское правительство продало их затем одному частному лицу, но пользовалось ими так же, как до того старая Испания — для поселения преступников. Англия заявила о своих правах на острова и захватила их. Англичанин, оставленный охранять флаг, был убит. Затем туда послали британского офицера без всякой вооруженной поддержки, и когда мы прибыли, то нашли его во главе населения, большую половину которого составляли беглые мятежники и убийцы.

Сцена достойна разыгравшихся на ней событий. Волнистая поверхность унылого и жалкого вида повсюду покрыта торфяником и грубой травой однообразного бурого цвета. Там и сям острая вершина или гребень серого кварцита пробивается через гладкий торфяник. Всем известен климат этих мест: его можно сравнить с тем, который господствует на высоте от одной до двух тысяч футов в горах северного Уэльса; впрочем, на этих островах меньше солнечного света и морозов, но больше ветров и дождей.

16 марта 1834 г. — Опишу теперь небольшую поездку, совершенную мной вокруг одной части этого острова; Я отправился утром с шестью лошадьми и двумя гаучосами; последние прекрасно подходили для нашего предприятия: то были люди, привыкшие обходиться своими собственными средствами. Погода стояла холодная, с сильными бурями и градом. Мы, однако, продвигались вперед довольно благополучно, но если отбросить геологию, то не могло быть ничего скучнее нашей поездки в этот день. Волнистая местность представляет собой все время один и тот же однообразный торфяник, поверхность покрыта редкой высохшей бурой травой да кое-где очень мелкими кустиками; растения поднимаются из упругой торфяной почвы. В долинах там и сям виднелось порой небольшое стадо диких гусей, а земля повсюду была так мягка, что в ней могли находить себе корм бекасы. Кроме этих двух других птиц было немного. Здесь тянется одна главная цепь холмов высотой почти в 2 000 футов, сложенная кварцитом; ее изрезанные обнаженные гребни несколько затруднили нам переход. По южному склону мы сошли в местность, замечательно подходящую для существования диких коров, но не встретили их в большом количестве, ибо в последнее время их тут сильно тревожили.

Вечером мы повстречались с небольшим стадом. Один из моих спутников, по имени Сант-Яго, вскоре выбрал жирную корову; он бросил в нее боласы, попал ей в ноги, но опутать их ему не удалось. Тогда, бросив свою шляпу, чтобы отметить то место, где остались шары, он на всем скаку развернул лассо, после отчаянной погони снова настиг корову и поймал ее, накинув лассо на рога. Другой гаучо ушел вперед с запасными лошадьми, так что Сант-Яго не без труда убил разъяренное животное. Он старался вытащить корову на ровное место, используя для этого каждый случай, когда она бросалась на него; когда же корова не хотела двинуться с места, моя лошадь, приученная к этому, сильно толкала ее с разбегу грудью. Но и на ровном месте убить животное, обезумевшее от ужаса, — дело нелегкое для одного человека. Оно было бы еще труднее, если бы предоставленная самой себе лошадь, без всадника, не приучалась вскоре для собственной безопасности держать лассо натянутым; поэтому, если корова или бык двинутся вперед, также быстро продвигается вперед и лошадь; в противном случае она стоит неподвижно, наклоняясь в сторону. Но наша лошадь была молодая и не стояла неподвижно, а поддавалась корове, когда та билась. Я с восхищением следил, с какой ловкостью Сант-Яго изворачивался позади коровы, пока не ухитрился, наконец, нанести ей роковой удар, задевши главное сухожилие задней ноги; после этого он без особых трудностей вонзил нож в верхушку спинного мозга, и корова повалилась, точно пораженная молнией. Он срезал несколько кусков мяса вместе со шкурой, но без единой кости — столько, сколько нам было нужно, — а затем мы поехали к месту нашего ночлега, где поужинали «carne con cuero», т. е. мясом, изжаренным вместе со шкурой. Оно настолько же превосходит обыкновенную говядину, насколько оленина лучше баранины. Большой круглый кусок из спины изжаривают на горячей золе вниз шкурой, которой придают форму блюда, так что не пропадает ни капли сока. Если бы какой-нибудь почтенный ольдермен ужинал с нами в тот вечер, то «carne con cuero», без сомнения, стало бы вскоре знаменитым в Лондоне.

Возвратясь наутро (28-го), мы с радостью увидели, что все тихо и мужчины в своих челноках бьют рыбу острогой. Капитан Фиц-Рой решил отправить ялик и один вельбот обратно к кораблю, а на двух других шлюпках — одной под его собственной командой (в которой он очень любезно разрешил мне сопровождать его), а другой под командой м-ра Хаммонда — провести съемку западных частей канала Бигля, а потом вернуться еще раз к поселению. День, к нашему удивлению, был нестерпимо жаркий, так что мы обожгли кожу на солнце; при такой прекрасной погоде вид с середины канала Бигля был особенно чудесным. Куда ни глянь — вперед ли, назад ли, — ничего не заслоняло от нас двух точек на горизонте, где этот длинный, проходящий между гор канал терялся из виду. То, что канал представляет собой морской рукав, подтверждала встреча с несколькими громадными китами, выбрасывавшими свои фонтаны с разных сторон. Однажды я видел, как два таких чудовища, вероятно самец и самка, медленно плыли друг за другом на расстоянии полета брошенного рукой камня от берега, над которым распростерли свои ветви буки.

Мы плыли, пока не стемнело, и тогда разбили наши палатки на берегу маленького тихого залива. Здесь мы нашли галечный пляж, на котором устроили себе постели, показавшиеся нам величайшей роскошью, потому что галька была сухая и поддавалась тяжести тела. Торфяная почва влажна, камень неровен и тверд, песок попадает в мясо, когда последнее приходится варить и есть в условиях шлюпочного привала; но всего удобнее мы проводили ночи, лежа в наших спальных мешках на отличной постели из гладкой гальки.

Мне пришлось нести вахту до часу ночи. Есть что-то удивительно торжественное в таких пейзажах. Никогда сознание того, в каком отдаленном уголке мира вы находитесь в это время, не ощущается с такой ясностью. Все способствует этому: безмолвие ночи нарушается лишь тяжелым дыханием моряков в палатках да иногда криком ночной птицы. Лишь изредка лай собаки где-то вдалеке напоминает, что это — страна дикарей.

29 января. — Рано утром мы подошли к месту, где канал Бигля разветвляется на два рукава, и вошли в северный. Пейзаж здесь становится еще грандиознее. Высокие горы на северном берегу образуют гранитный стержень, или позвоночный столб, страны и круто вздымаются до высоты от 3000 до 5000 футов, а один пик поднимается выше 5000 футов. Они одеты обширным покровом вечных снегов, а многочисленные небольшие водопады изливают свои воды через леса вниз, в узкий канал. Во многих местах со склона горы и до самой воды простираются великолепные ледники. Вряд ли можно вообразить себе что-либо более прекрасное, чем берилловая голубизна этих ледников, в особенности по контрасту с мертвой белизной снеговых просторов наверху. Обломки, упавшие с ледников в воду, уплывали дальше, и канал со своими айсбергами представлял на пространстве какой-нибудь мили некое миниатюрное подобие Ледовитого океана. Подтянув на время обеда наши боты к берегу, мы залюбовались с расстояния в полмили отвесным ледяным обрывом, и нам захотелось, чтобы с него упало еще несколько обломков. Наконец, вниз с шумом и грохотом полетела глыба, и мы тотчас же увидели плавные очертания бегущей в нашу сторону волны. Матросы со всех ног побежали к шлюпкам, так как последним явно грозила опасность быть разбитыми в щепки. Один из матросов уже ухватился было за нос шлюпок, но их настиг и захлестнул бурун; матроса сбило с ног и понесло, но не ушибло, а шлюпки, хотя они трижды высоко поднялись и вновь опустились, также не получили никаких повреждений. Это было большим счастьем для нас, потому что мы находились за 100 миль от корабля и остались бы без провизии и огнестрельного оружия. Я еще раньше заметил, что некоторые крупные обломки камня на пляже были недавно сдвинуты с места, но, пока не увидал этой волны, не понимал причины этого явления. Одна сторона залива была образована отрогом, состоящим из слюдистого сланца, верхняя часть его — ледяной кручей вышиной около 40 футов, а другая сторона — мысом, возвышающимся на 50 футов и сложенным громадными округленными обломками гранита и слюдистого сланца, на которых росли старые деревья. Мыс этот, несомненно, представлял собой морену, нагроможденную в тот период, когда ледник был больше.

18 августа. — Мы спустились с горы и миновали несколько красивых мест с ручейками и прекрасными деревьями. Переночевав в той же гасьенде, что и раньше, в продолжение следующих двух дней мы ехали вверх по долине и проехали через Кильоту, которая больше похожа на ряд древесных питомников, нежели на город. Фруктовые сады были прекрасны — одна сплошная масса цветов персика. В одном или двух местах я видел также финиковую пальму; это удивительно величавое дерево, и, мне кажется, группа этих деревьев у себя на родине, в азиатской или африканской пустыне, должна быть совершенно великолепна. Мы проехали также Сан-Фелипе, хорошенький разбросанный городок вроде Кильоты. Долина в этом месте расширяется в одну из тех больших бухт или равнин, доходящих до подножия Кордильер, о которых я говорил, что они составляют такую любопытную деталь чилийского ландшафта. Вечером мы добрались до рудников Хахуэль, расположенных в ущелье, по склону главного хребта. Я пробыл здесь пять дней. Мой хозяин, управляющий рудника, был неглупый, но весьма невежественный корнуэлльский горняк. Он женился на испанке и не думал возвращаться на родину; но его восхищение рудниками Корнуэлла было по-прежнему беспредельно. Среди многих других вопросов он задал мне следующий: «Ну, вот, Георг Рекс умер, много ли еще осталось в живых из семейства Рексов?» Этот Rex, несомненно, приходится сродни великому писателю Finis, сочинившему все книги!

Рудники здесь медные, и руду всю отправляют морем в Суонси, где ее плавят. Поэтому рудники тут имеют необыкновенно спокойный вид по сравнению с английскими: ни дым, ни печи, ни громадные паровые машины не нарушают одиночества окрестных гор.

Чилийское правительство, или, вернее, старый испанский закон, всячески поощряет разведку рудных залежей. Нашедший руду может разрабатывать ее в любом месте, уплатив только 5 шиллингов; но, даже прежде чем заплатить, он может производить пробную разработку — даже в чужом саду — в продолжение двадцати дней.

Известно, что чилийский способ добычи руды — самый дешевый. Мой хозяин говорил, что два главных усовершенствования, введенные иностранцами, состоят в следующем: во-первых, в восстановлении — путем предварительного обжига — медных колчеданов, являющихся, кстати, обыкновенной рудой в Корнуэлле, так что английские горняки, приезжая сюда, поражались, что их выбрасывают как бесполезные; во-вторых, в измельчении и промывке шлаков из старых печей, благодаря чему извлекается большое количество частиц металла. Я действительно видел мулов, перевозивших к берегу моря груз таких шлаков для отправки в Англию. Первое, однако, гораздо любопытнее. Чилийские горняки были до того убеждены, что в медных колчеданах не содержится ни одной частицы меди, что смеялись над невежеством англичан; те смеялись в свою очередь и за несколько долларов скупали самые богатые жилы. Чрезвычайно странно, что в стране, где добычей руд широко занимаются уже много лет, так и не был открыт такой простой способ удаления серы перед плавкой, как слабый обжиг руды. Известные усовершенствования были введены в простейших машинах, но даже и по сей день на некоторых рудниках воду выносят из шахты в кожаных мешках.

Труд рабочих очень тяжел. Им дают мало времени на еду, и летом и зимой они начинают работу с рассветом и кончают с темнотой. Им платят фунт стерлингов в месяц и кормят: на завтрак дают шестнадцать фиг и два маленьких хлебца, на обед — вареные бобы, на ужин — толченые и жареные пшеничные зерна. Им едва ли случается поесть мяса, ибо на 12 фунтов стерлингов в год им приходится одеваться и содержать семью. Горняки, работающие в самом руднике, получают 25 шиллингов в месяц, и им дают немного чарки. Но эти люди возвращаются из своих мрачных помещений домой только раз в две-три недели.

Во время моего пребывания здесь я получил много удовольствия, карабкаясь по этим громадным горам. Геология их, как и можно было ожидать, оказалась очень интересной. Растрескавшиеся, обожженные горные породы, прорезанные бесчисленными зеленокаменными дайками, свидетельствовали о бурном прошлом этих мест. Пейзаж был почти такой же, как близ Колокольной горы Кильоты, — сухие, обнаженные горы, на которых лишь кое-где росли отдельные кустики со скудной листвой. Кактусы, или, вернее, опунции, здесь весьма многочисленны3. Я измерил один из них, шаровидной формы: вместе с колючками он имел 6 футов 4 дюйма в окружности. Высота обыкновенного цилиндрического ветвистого вида — от 12 до 15 футов, а ветви имеют в обхвате (вместе с колючками) от 3 до 4 футов.

Несмотря на то что от Сан-Карлоса до Кастро всего 12 лье по прямой, устройство этой дороги потребовало, должно быть, громадного труда. Мне говорили, что в прежние времена несколько человек поплатились жизнью за попытки пробраться через этот лес. Первый, кому это удалось, был индеец, который прорубил себе путь через тростники за восемь дней и добрался до Сан-Карлоса; испанские власти наградили его за это землей. Летом по лесам бродит много индейцев (правда, главным образом в возвышенных местах, где лес не настолько густ) в поисках полудиких коров, питающихся листьями тростника и некоторых деревьев. Из этих-то охотников один случайно обнаружил несколько лет назад английское судно, потерпевшее крушение на внешнем берегу. Экипажу его уже грозил голод; без помощи этого человека англичане едва ли сами выбрались бы из почти непроходимых лесов, и действительно один моряк умер в пути от изнурения. В этих своих путешествиях индейцы находят дорогу по солнцу, так что в случае длительной облачности они не могут ориентироваться в пути.

День был чудесный, и множество деревьев в полном цвету наполняли воздух благоуханием; но и это не могло развеять того впечатления мрачной сырости, которое производил лес. Более того, многочисленные мертвые стволы, стоящие точно скелеты, не могут не придавать этим первобытным лесам какой-то торжественности, несвойственной лесам в странах давно цивилизованных. Вскоре после захода солнца мы расположились на ночлег. Наша спутница, довольно миловидная, принадлежала к одному из самых уважаемых семейств в Кастро; однако она ездила верхом по-мужски, и на ногах у нее не было ни башмаков, ни чулок. Меня удивляло полное отсутствие гордости как в ней, так и в ее брате. Они везли с собой еду, но при каждой нашей с м-ром Кингом трапезе сидели, наблюдая, как мы едим, пока, наконец, мы не почувствовали себя настолько неловко, что стали кормить всю компанию. Ночь была безоблачная, и, лежа в постелях, мы наслаждались (а это действительно большое наслаждение) зрелищем бесчисленных звезд, освещавших лесной мрак.

23 января. — Утром мы поднялись рано и к двум часам дня приехали в Кастро, прелестный тихий городок. Старый губернатор умер после нашего последнего посещения, и его должность отправлял один чилиец. У нас было рекомендательное письмо, к дон Педро, который оказался человеком чрезвычайно гостеприимным, любезным и более бескорыстным, чем то обыкновенно бывает в этой части континента. На следующий день дон Педро достал нам свежих лошадей и вызвался сопровождать нас. Мы направились к югу, держась большей частью берега, и проехали через несколько деревушек, в каждой из которых была своя большая деревянная капелла, похожая на амбар. В Вилипильи дон Педро попросил коменданта дать нам проводника до Кукао. Старый джентльмен вызвался ехать сам; но долгое время его никак нельзя было убедить, что два англичанина действительно желают ехать в такое захолустье, как Кукао. Таким образом, нас сопровождали два первых аристократа этой страны, что было ясно видно уже из того, как относились к ним все более бедные индейцы. Из Чончи мы направились напрямик через остров по перепутанным, извилистым тропинкам, проходя то великолепными лесами, то прелестными расчищенными участками, на которых зрел богатый урожай хлеба и картофеля. Эта волнистая лесная местность, отчасти возделанная, напоминала мне глухие районы Англии, что придавало ей особую прелесть в моих глазах. В Ви-линко, расположенном на берегах озера Кукао, было уже мало расчищенных полей, а жители все были, по-видимому, индейцы. Это озеро, протянувшееся с запада на восток, имеет в длину 12 миль. В силу местных условий морской бриз дует весьма регулярно весь день, а ночью наступает затишье; это дало повод к странным преувеличениям: в том виде, как это явление описали нам в Сан-Карлосе, оно и в самом деле казалось настоящим чудом.

Дорога в Кукао была до того плохая, что мы решили воспользоваться перьягуа. Комендант самым властным тоном приказал шестерым индейцам перевезти нас, не удостоив даже сказать им, получат ли они за это плату. Перьягуа — странная, топорной работы лодка, но экипаж ее был еще более странным; сомневаюсь, чтобы в одной лодке собиралось когда-либо шестеро более безобразных, малорослых людей. Гребли они, впрочем, очень хорошо и бодро. Задающий гребец бормотал по-индейски и издавал странные крики, очень напоминавшие свинопаса, погоняющего свиней. Мы пустились в путь при легком встречном бризе, но все же добрались до капеллы Кукао еще довольно рано. П. о обеим сторонам озера без перерыва тянулся сплошной лес. В ту же перьягуа, в которой ехали мы, погрузили корову. На первый взгляд кажется трудным уместить такое крупное животное в маленькой лодке, но индейцы мигом управились с этим делом. Они поставили корову вдоль лодки, накренили лодку к животному, затем подсунули ему два весла под брюхо, оперев их концы о борт, и при помощи этих рычагов ловко опрокинули бедное животное вверх ногами на дно лодки, после чего привязали веревками. В Кукао мы нашли необитаемую лачугу (местопребывание патера, когда он посещает эту капеллу), где, разведя огонь, сварили себе ужин и отлично устроились на ночь.

Растения и животные были здесь по большей части те же, что и в Патагонии, или очень близкие к ним. Тут водятся агути, вискаша, три вида броненосцев, страус, некоторые породы куропаток и других птиц; ни одно из этих животных не встречается в Чили, но все они характерны для пустынных равнин Патагонии. Тут есть также многие из тех же самых (впрочем, только для глаз человека, не сведущего в ботанике) чахлых колючих кустарников, та же сухая трава и карликовые растения. Даже черные, медленно ползающие жуки и те очень похожи на патагонских. а некоторые, я уверен, при самом строгом осмотре окажутся абсолютно тождественными с ними. Прежде я все время жалел, что мы вынуждены были отказаться от подъема вверх по реке Санта-Крус раньше чем достигли гор: у меня все еще оставалась затаенная надежда встретиться с какими-нибудь значительными переменами в характере страны; но теперь я уверен, что все дело свелось бы только к тому, что равнины Патагонии сменились бы круто уходящими вверх горами.

24 марта. — Рано утром я вскарабкался на гору с одной стороны долины и с удовольствием увидел широко раскинувшиеся пампасы. Это было то самое зрелище, которого я всегда ожидал с таким интересом, но тут я был разочарован; с первого взгляда оно показалось мне очень похожим на вид отдаленного океана, но вскоре в северном направлении я различил много неровностей. Наиболее интересной особенностью были реки, которые сверкали в лучах восходящего солнца, как серебряные нити, пока не терялись где-то в безграничной дали. В полдень мы спустились в долину и достигли домика, где помещались офицер и три солдата, проверявшие паспорта. Один из солдат был чистокровный пампасский индеец: его держали здесь с той же целью, с какой держат собаку-ищейку, — выслеживать всякого, кто захотел бы — пешком ли, на лошади ли — тайком пробраться мимо. Несколько лет назад один путник пытался остаться незамеченным, для чего сделал длинный обход вокруг соседней горы; но этот индеец случайно набрел на его след, целый день гнался за ним по сухим каменистым холмам, пока наконец не нашел беглеца укрывшимся в лощине. Здесь мы узнали о том, что серебристые облака, которыми мы любовались сверху, где все было залито солнцем, излили потоки дождя. Начиная с этого места долина стала постепенно раскрываться, а холмы по сравнению с оставленными позади гигантами казались всего лишь размытыми водой пригорками; потом долина перешла в слегка наклонную равнину, покрытую щебнем и поросшую низкорослыми деревьями и кустарником. Эта осыпь, хотя и кажется узкой, достигает, должно быть, 10 миль в ширину, прежде чем переходит ‘в совершенно ровные на вид пампасы. В окрестности мы видели только один дом — эстансию Чакуайо; на закате мы остановились у первого же укромного уголка и расположились там на ночь.

25 марта. — Я вспомнил буэнос-айресские пампасы, увидев диск восходящего солнца, перерезанный горизонтом, ровным, как в океане. Ночью выпала сильная роса — явление, которого мы ни разу не встречали в Кордильерах. Дорога шла некоторое время прямо на восток через низменную топь, а выйдя на сухую равнину, сворачивала к северу, по направлению к Мендосе, до которой оставалось два долгих дня пути. В первый день нам понадобилось сделать 14 лье до Эстакадо, а во второй — 17 лье до Лухана, около Мендосы. Вся дорога проходит по гладкой пустынной равнине, на которой нам встретилось не больше двух-трех домов. Солнце сильно пекло, да и вся поездка была лишена какого бы то ни было интереса. В этой траверсии [пустыне] очень мало воды, и за второй день поездки нам встретилась только одна лужица. С гор стекает мало воды, да и та скоро поглощается сухой ноздреватой почвой, так что хотя мы ехали на расстоянии только 10–15 миль от наружного хребта Кордильер, но не пересекли тут ни одного ручья. Во многих местах земля была покрыта инкрустацией из соляных отложений, а потому тут были такие же солончаковые растения, какие растут около Баия-Бланки. Ландшафт носит однообразный характер вдоль всего восточного побережья Патагонии от Магелланова пролива до Рио-Колорадо, и, по-видимому, такая же местность простирается в глубь страны от этой реки и, поворачивая, доходит до Сан-Луиса, а может быть, и еще дальше на север. К востоку от этой изогнутой полосы лежит бассейн сравнительно влажных и зеленых равнин Буэнос-Айреса. Бесплодные равнины Мендосы и Патагонии покрыты слоем галечника, окатанного и накопленного тут волнами моря, тогда как пампасы, покрытые чертополохом, клевером и травой, образованы илом древнего эстуария Ла-Платы.

Ночь я провел в доме владельца одной из селитренных копей. Местность здесь так же бесплодна, как и у берега, но, роя колодцы, можно добывать воду, несколько горькую и солоноватую на вкус. В этом доме колодец был 36 ярдов глубиной; так как дождей здесь почти не бывает, то ясно, что вода в нем не дождевая; впрочем, в этом случае она непременно была бы соленой, как рассол, потому что вся окрестность покрыта коркой различных солей. Поэтому приходится заключить, что вода просачивается сюда под землей из Кордильер, несмотря на расстояние во много лье. В направлении гор лежит несколько деревушек, где у жителей воды больше, и они имеют возможность орошать небольшие пространства земли и получать сено, которым кормятся мулы и ослы, занятые на перевозке селитры. В настоящее время азотнокислый натрий продается на борту корабля по 14 шиллингов за 100 фунтов — всего дороже обходится его подвозка к берегу. Месторождение представляет собой цельный пласт азотнокислого натрия с небольшой примесью сернокислого и изрядным количеством поваренной соли; пласт имеет от двух до трех футов в толщину12. Он залегает под самой поверхностью и тянется на 150 миль по краю огромной котловины, или равнины, которая, судя по ее очертаниям, явно должна была некогда представлять собой озеро или, что вероятнее, глубоко врезавшийся в страну морской рукав; об этом свидетельствует, быть может, присутствие в соляном пласте солей йода. Поверхность равнины лежит на уровне 3300 футов над Тихим океаном.

19 июля. — Мы бросили якорь в бухте Кальяо, приморского порта Лимы, столицы Перу13. Мы пробыли здесь шесть недель, но из-за смуты в государстве мне мало что удалось увидеть в этой стране. Во все время нашего пребывания здесь погода была далеко не такой прекрасной, какой ее обыкновенно изображают. Над страной все время нависала тяжелая гряда мрачных туч, так что за первые шестнадцать дней я только один раз видел Кордильеры, лежащие за Лимой. Ряды этих гор, поднимавшиеся все выше и выше один за другим, сквозь разрывы облаков имели вид совершенно грандиозный. То обстоятельство, что в нижней части Перу никогда не бывает дождя, уже почти вошло в поговорку. Но это вряд ли можно считать истиной, ибо почти каждый день во время нашего пребывания стояла густая туманная изморось, которой было достаточно, чтобы улицы становились грязными, а платье отсыревало; здешним жителям угодно называть эту изморось перуанской росой. То обстоятельство, что больших дождей здесь не бывает, совершенно достоверно, ибо дома тут крыты только мазаными плоскими крышами, а на молу предназначенные к отправке грузы пшеницы оставались по целым неделям без всякого прикрытия.

Не могу сказать, чтобы мне понравилось то немногое, что я видел в Перу; впрочем, летом, говорят, климат гораздо приятнее. И местные жители, и иностранцы во всякое время года страдают от жестоких приступов лихорадки. Эта болезнь распространена по всему побережью Перу, но неизвестна внутри страны. Приступы болезни, вызываемые миазмами, всегда кажутся чрезвычайно таинственными. Судить по внешнему виду местности, является ли она здоровой или нет, до того трудно, что если бы кому-нибудь предложили выбрать в тропиках место, которое ему кажется благоприятным для здоровья, то весьма вероятно, что он назвал бы это побережье. Равнина вокруг пригородов Кальяо покрыта скудной грубой травой, и кое-где разбросаны очень маленькие лужи стоячей воды. Из них-то, по всей вероятности, и поднимаются миазмы, ибо город Арика находился в таких же условиях, но после осушения нескольких луж стал гораздо здоровее. Миазмы не всегда порождаются пышной растительностью в знойном климате: многие места в Бразилии, даже такие, где есть болота и обильная растительность, гораздо здоровее, чем это бесплодное побережье Перу. Самые густые леса в умеренном климате, например на Чилоэ, ни в малейшей степени, по-видимому, не ухудшают здорового воздуха.

Остров Сантьягу в архипелаге Зеленого Мыса может служить другим ярким примером местности, которая, казалось бы, должна быть самой здоровой, но в действительности имеет совершенно противоположный характер. Я уже описывал, как на этих обнаженных, открытых равнинах в продолжение нескольких недель после периода дождей появляется редкая зелень, которая тотчас же вянет и засыхает; в это время воздух становится, по-видимому, просто ядовитым: и туземцы, и иностранцы часто страдают от жестоких лихорадок. С другой стороны, Галапагосский архипелаг в Тихом океане, со сходной почвой и с такой же периодичностью в появлении растительности, — местность совершенно здоровая. Гумбольдт замечает, что «в тропическом поясе малейшие болотца опаснее всего там, где они окружены, как в Вера-Крус и Картахене, безводной песчаной почвой, повышающей температуру окружающего воздуха». На побережье Перу, однако, температура не чрезмерно высока, и потому, может быть, перемежающиеся лихорадки тут не злокачественны. Во всех нездоровых странах наибольшая опасность подстерегает человека, ночующего на берегу. Происходит ли это из-за состояния организма во время сна или же оттого, что миазмы по ночам обильнее? Достоверно, кажется, что на борту судна, даже стоящего на якоре совсем близко от берега, люди болеют обыкновенно меньше, чем на самом берегу. С другой стороны, я слыхал об одном замечательном случае, когда лихорадка разразилась среди экипажа одного военного корабля, находившегося в море за несколько сот миль от берега Африки, но в то же самое время, когда вспыхнула одна из страшнейших смертельных эпидемий в Сьерра-Леоне.

Во времена Пернети (1763 г.) все птицы на Фолклендских островах были, видимо, гораздо доверчивее, чем в настоящее время; он утверждает, что Opetiorhynchus чуть ли не садился к нему на палец и что он палкой убил десять птиц за полчаса. В тот период птицы там были, должно быть, так же доверчивы, как теперь на Галапагосских островах. По-видимому, на этих последних они приучаются к осторожности медленнее, чем на Фолклендских островах, где у них было соответственно больше опыта, потому что помимо частых посещений судами острова эти были заселены колонистами в течение длительного периода, правда с перерывами. Но даже прежде, когда все птицы были так доверчивы, невозможно было, по словам Пернети, убить черношейного лебедя — перелетную птицу, набравшуюся, вероятно, мудрости в других странах.

Могу добавить, что, согласно Дю Буа, на острове Бурбон в 1571–1572 гг. все птицы, за исключением фламинго и гусей, были до того доверчивы, что их можно было поймать руками или набить в каком угодно количестве палкой. Далее, на острове Тристан-да-Кунья в Атлантическом океане, по заявлению Кармайкла*, только две наземные птицы — дрозд и овсянка — были «так доверчивы, что давали поймать себя сачком». На основании этих нескольких фактов мы можем, я полагаю, заключить, во-первых, что пугливость птиц по отношению к человеку — особый инстинкт, направленный против человека и не зависящий от того, в какой степени проявляется осторожность по отношению к другим источникам опасности; во-вторых, она не приобретается отдельными птицами за короткое время, даже когда их много преследуют, но становится наследственной на протяжении ряда поколений. Мы уже привыкли видеть, как у домашних животных приобретаются новые психические привычки или инстинкты и становятся наследственными; но у животных в естественном состоянии всегда, должно быть, крайне трудно обнаружить случаи приобретения познаний наследственным путем. Что касается пугливости птиц по отношению к человеку, то ее нельзя объяснить иначе как только унаследованной привычкой; например, в любом году в Англии человек причинял вред сравнительно немногим молодым птицам, и все же почти все они, даже птенцы, боятся его; с другой стороны, и на Галапагосских, и на Фолклендских островах многие особи преследуются человеком и страдают от него, но все-таки не научились спасительному страху перед ним. Исходя из этих фактов можно понять, какое опустошение может вызвать введение нового хищного зверя в какой-нибудь стране, прежде чем инстинкты туземных обитателей приспособятся к хитрости или силе чужестранца.

Глава XVIII ТАИТИ И НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ

Переход через Низменный архипелаг

Таити.

Вид на остров

Горная растительность

Вид на Эимео

Экскурсия в глубь острова

Глубокие ущелья

Ряд водопадов

Множество полезных дикорастущих растений

Трезвость жителей

Состояние их нравственности

Созыв парламента

Новая Зеландия

Бухта Айлендс.

Хиппа

Экскурсия в Уаимате

Хозяйство миссионеров

Английские сорняки, ныне одичавшие

Уаиомио

Похороны новозеландки

Отплытие в Австралию

20 октября. — Закончив съемку Галапагосского архипелага, мы направились на Таити и начали длинный переход в 3 200 миль. Через несколько дней мы вышли из облачной и сумрачной области океана, простирающейся зимой на большое расстояние от побережья Южной Америки. Теперь мы наслаждались солнечной, ясной погодой и, подгоняемые постоянным пассатом, весело плыли со скоростью 150–160 миль в день. Температура в этой области Тихого океана, лежащей ближе к его центру, выше, чем близ американских берегов. Термометр на юте днем и ночью колебался между 27 и 28°, и это было очень приятно; но уже одним-двумя градусами выше жара становится невыносимой. Мы прошли через Низменный, или Опасный, архипелаг и видели несколько тех любопытнейших колец из коралловой почвы, чуть возвышающихся над водой, которым дали название лагунных островов. Над длинной, ослепительно белой береговой полосой тянется зеленая полоса растительности; уходя в обе стороны, полосы быстро суживаются вдали и теряются за горизонтом. С верхушки-мачты внутри кольца видно обширное пространство спокойной воды. Эти низкие коралловые острова с лагунами посредине слишком малы по сравнению с необъятным океаном, из которого они круто поднимаются, и кажется чудом, что такие слабые поселенцы не сокрушаются всемогущими и неутомимыми волнами этого великого океана, незаслуженно называемого Тихим.