У многих стариков ноги были покрыты небольшими рисунками, вследствие своего расположения напоминавшими носки. Впрочем, эта мода уже отчасти устарела, и на смену ей приходят другие. Хотя моды здесь отнюдь не сохраняются неизменными, но каждому приходится оставаться верным той, которая господствовала в дни его юности. Таким образом, на теле старика раз и навсегда запечатлен его возраст, и он не может держаться молодым щеголем. Женщины татуированы так же, как и мужчины, но очень часто у них татуируются и пальцы. Теперь там получила чуть ли не всеобщее распространение одна неуместная мода, а именно выбривать круглую плешь, оставляя только кольцо волос вокруг головы. Миссионеры пытаются убедить туземцев изменить этот обычай; однако такова мода, а подобный ответ достаточен на Таити, как и в Париже. Меня очень разочаровала наружность женщин: по чертам лица они во всех отношениях уступают мужчинам. Обычай носить белый или алый цветок на голове сзади или продевать цветки сквозь маленькие дырочки в обоих ушах просто прелестен. Кроме того, чтоб прикрыть глаза от солнца, они носят венок, сплетенный из листьев кокосовой пальмы. Женщины, кажется, больше нуждаются в какой-нибудь подобающей одежде, нежели мужчины.

Почти все туземцы знают немного по-английски, т. е. им известны названия обычных вещей; с помощью этих слов, а также знаков можно было с грехом пополам вести разговор. Возвращаясь вечером к шлюпке, мы остановились посмотреть на одно очень красивое зрелище. На пляже играло множество детей, разведя костры, освещавшие тихое море и окружающие деревья; другие, собравшись в кружки, пели таитянские песни. Присев на песок, мы присоединились к ним. Песни сочинялись экспромтом и, я полагаю, относились к нашему приезду; одна маленькая девочка пела один стих, а остальные по очереди подтягивали, составляя прелестный хор. Вся эта сцена напоминала нам, что мы, несомненно, находимся на берегу острова среди прославленного Южного моря.

17 ноября. — Этот день занесен в наш вахтенный журнал как вторник 17-го, вместо понедельника 16-го, чему причиной была наша успешная — по крайней мере до сих пор — погоня за солнцем. Перед завтраком корабль окружила целая флотилия каноэ, и, когда туземцам разрешили подняться на борт, их набралось, по-моему, никак не меньше двухсот. По нашему общему мнению, трудно было бы подобрать такое же количество людей любой другой нации, которые доставляли бы так мало беспокойства. Каждый захватил с собой что-нибудь для продажи; главным предметом торговли были раковины. В настоящее время таитяне вполне понимают ценность денег и предпочитают их старому платью и прочим вещам. Впрочем, разнообразная английская и испанская монета ставит их в тупик, и они, казалось, вовсе не считали мелкое серебро вполне надежным, пока оно не оказывалось размененным на доллары. Некоторые из вождей уже собрали значительные суммы денег. Один из них недавно предлагал 800 долларов (около 160 фунтов стерлингов) за небольшое судно, а вельботы и лошадей они часто покупают по цене от 50 до 100 долларов.

После завтрака я отправился на берег и поднялся по ближайшему склону на высоту двух-трех тысяч футов. Передние горы конической формы, гладкие, но крутые; древние вулканические породы, их слагающие, прорезаны многочисленными глубокими ущельями, расходящимися из гористого центра острова к побережью. Я пересек узкую низменную полоску обитаемой и плодородной земли и пошел по гладкому крутому отрогу, лежащему между двумя глубокими ущельями. Растительность тут была своеобразна: она состояла почти исключительно из мелких карликовых папоротников, к которым повыше присоединялась грубая трава; все это немногим отличалось от некоторых холмов в Уэльсе, и то обстоятельство, что внизу на берегу, так близко отсюда, лежит плодовый сад с тропическими растениями, было очень удивительно. В самом высоком месте, которого я достиг, снова появились деревья. Из трех различающихся по богатству растительности зон нижняя влажна, а следовательно, и плодородна благодаря своей плоской поверхности, которая лишь чуть-чуть возвышается над уровнем моря, а потому вода с возвышенностей стекает по ней очень медленно. Промежуточная зона в отличие от верхней не достигает влажного, облачного воздуха и из-за этого остается бесплодной. В верхней зоне растут красивые леса, в которых древовидные папоротники занимают место кокосовых пальм побережья. Не следует, однако, думать, что эти леса могут хоть сколько-нибудь сравниться великолепием с бразильскими. Нельзя ожидать, чтобы на острове встретилось то огромное множество естественных произведений, каким отличается материк.

На следующий день рано утром м-р Арчер, второй управляющий, любезно взял меня с собой на охоту за кенгуру. Мы проездили верхом большую часть дня, но охота была очень неудачна: мы не видали ни кенгуру, ни даже дикой собаки. Борзые загнали кенгуровую крысу в дупло дерева, откуда мы и вытащили ее; это животное величиной с кролика, но с виду похоже на кенгуру. Несколько лет назад местность изобиловала дикими животными, но теперь эму изгнаны и ушли далеко, а кенгуру стали очень редки; и те и другие сильно пострадали от английских борзых. Быть может, до полного истребления этих животных еще далеко, но судьба их решена. Туземцы неизменно стремятся одалживать собак на фермах; уступка на время этих собак, требуха убитых животных да коровье молоко служат мирными дарами поселенцев, продвигающихся все дальше и дальше в глубь страны. Беспечный туземец, ослепленный этими пустячными подачками, радуется приближению белых людей, которым, по-видимому, предназначено унаследовать эту страну вместо его собственных детей.

Несмотря на неудачную охоту, мы с удовольствием проехались верхом. Лесистая местность по большей части настолько открыта, что человек может нестись по ней на лошади вскачь. Она пересечена немногочисленными плоскодонными долинами, зелеными и лишенными деревьев; в таких местах пейзаж был привлекателен, точно в парке. Во всей местности я, пожалуй, не видел места, где не было бы следов огня; эти следы были более или менее свежи, пни были более или менее черными — только это и нарушало однообразие, столь утомительное для глаза путника. Птиц в здешних лесах немного; впрочем, я видел большие стаи белых какаду, кормившихся на хлебном поле, и нескольких замечательно красивых попугаев; нередко попадались вороны, похожие на наших галок, и еще одна птица, несколько похожая на сороку.

В вечерние сумерки я предпринял прогулку вдоль расположенных цепочкой прудов, которые в этой сухой стране представляют русло реки, и мне посчастливилось увидеть несколько знаменитых утконосов (Ornithorhynchus paradoxus). Они ныряли и играли у поверхности воды, но так мало высовывали свое тело, что их легко можно было принять за водяных крыс. М-р Броун застрелил одного, и это было, безусловно, самое необыкновенное животное; чучело не дает представления о том, как выглядят голова и клюв при жизни животного: последний становится жестким и сжимается.

20 января. — Целый день ехали до Батерста. Прежде чем выехать на большую дорогу, мы следовали просто лесной тропинкой; местность была совершенно пустынна, если не считать нескольких хижин скваттеров. В этот день мы испытали на себе похожий на сирокко австралийский ветер, приходящий из раскаленных пустынь в глубине материка. Во всех направлениях неслись облака пыли, а ощущение от ветра было такое, словно он прошел над огнем. Впоследствии я слышал, что термометр в этот день показывал снаружи 48°, а в закрытом помещении 36°. После полудня мы увидали возвышенности Батерста. Эти волнистые, но почти гладкие равнины весьма замечательны для этой страны тем, что совершенно лишены деревьев. Тут растут лишь редкие бурые кормовые травы. Мы проехали несколько миль по такой местности и попали в местечко Батерст, лежащее посредине того, что можно назвать либо очень широкой долиной, либо узкой равниной. В Сиднее мне советовали не составлять об Австралии ни слишком плохого мнения, судя по ландшафту, который виден с дороги, ни слишком хорошего, судя по Батерсту; что касается этого последнего, то я не чувствовал ни малейшей опасности впасть тут в предубеждение. Правда, надо признать, что в это время стояла сильная засуха и местность представлялась в неблагоприятном свете; впрочем, месяца два-три назад, я знаю, было несравненно хуже. Секрет быстро растущего благосостояния Батерста состоит в том, что бурая трава, представляющаяся глазу чужеземца такой жалкой, служит превосходным кормом для овец. Город стоит на высоте 2 200 футов над уровнем моря, на берегах Маккуори, одной из тех рек, которые текут в необъятную и почти неизвестную внутреннюю часть материка. Линия водораздела, отделяющая потоки, текущие в глубь страны, от тех, что направляются к морю, проходит на высоте около 3 000 футов, с севера на юг на расстоянии’от 80 до 100 миль от побережья. На карте Маккуори чертят, как порядочную реку, и это действительно самая большая река из тех, что собирают свои воды по эту сторону водораздела; между тем, к своему удивлению, я увидал просто цепь прудов, отделенных один от другого почти сухими промежутками. Обыкновенно тут течет небольшая речка, но иногда вода разливается бурно и высоко. Как ни мало воды во всем этом районе, но дальше в глубь страны ее становится еще меньше.

Из нашей теории явствует, что берега, только окаймленные рифами, не могли сколько-нибудь заметно опуститься, а потому они должны были либо оставаться неподвижными, либо подниматься в период роста своих кораллов. И в самом деле, замечательно, как — широко можно показать, обнаруживая присутствие поднятых органических остатков, что окаймленные острова были подняты; пока что это и есть косвенное доказательство в пользу нашей теории. Особенно поразило меня это обстоятельство, когда я, к своему удивлению, обнаружил, что описания, данные гг. Куа и Гэмаром, применимы не к рифам вообще, как они подразумевали, а только к рифам окаймляющего типа; однако удивление мое исчезло, когда впоследствии я узнал, что по странной случайности все те несколько островов, какие посетили эти выдающиеся натуралисты, можно, по их же собственным утверждениям, отнести к тем, которые поднялись в недавнюю геологическую эру.

Теория опускания объясняет не только важнейшие особенности строения барьерных рифов и атоллов и их сходство в форме, в размерах и в других чертах; эта теория, — которую мы все равно вынуждены принять в рассматриваемых нами областях вследствие необходимости найти фундаменты для кораллов в пределах требуемой глубины, — может также просто объяснить и многие подробности строения, и исключительные случаи. Приведу лишь несколько примеров. Уже давно с удивлением отмечали, что проходы в рифах расположены как раз напротив долин на охватываемой земле даже тогда, когда риф отделен от земли лагунным каналом, который до того широк и настолько глубже самого прохода, что почти не представляется возможным, чтобы очень малое количество воды или осадка, сносимое вниз, могло разрушить кораллы на рифе. А ведь в каждом рифе из типа окаймляющих пробиты узкие ворота напротив малейшего ручейка, пусть даже сухого в продолжение большей части года, так как ил, песок или гравий, смываемые иногда вниз, убивают кораллы, на которых они отлагаются. Поэтому, когда остров, окаймленный таким образом, будет опускаться, то хотя большая часть этих узких ворот, вероятно, закроется вследствие роста кораллов наружу и вверх, но все те, что не закроются (осадки и загрязненная вода, стекающие из лагунного канала, непременно оставят открытыми некоторые из них), по-прежнему будут находиться как раз напротив верхней части тех долин, в устье которых был прорван первоначальный, лежащий в основании окаймляющий риф.

Теперь нетрудно увидеть, каким образом остров, перед которым проходят барьерные рифы — только ли по одной стороне его, или по одной стороне и огибая одну его оконечность, или же огибая обе оконечности одновременно, — мог после длительного опускания превратиться в одиночный, подобный стене риф, или в атолл, с выступающей из него большой правильной вершиной, или же в два или три атолла, связанные между собой прямолинейными рифами, — все эти исключительные случаи действительно встречаются. Так как рифообразующие кораллы нуждаются в пище, сами они служат пищей другим животным, гибнут от осадков, не в состоянии прикрепляться к рыхлому дну и легко могут быть унесены на такую глубину, откуда уже не в состоянии снова расти, то нам не приходится удивляться тому, что рифы и на атоллах, и в барьерах местами прерываются. Так, громадный барьер Новой Каледонии во многих местах разорван и разрушен; поэтому после длительного опускания этот громадный риф образовал не один большой атолл в 400 миль длиной, а цепь, или архипелаг, атоллов, почти совсем таких же размеров, как в Мальдивском архипелаге. Кроме того, весьма вероятно, что в однажды прорванном с противоположных сторон атолле океанские и приливные течения будут проходить прямо через эти бреши, а потому крайне невероятно, чтобы кораллы были когда-нибудь в состоянии снова соединить края прохода, особенно в процессе непрерывного опускания; но если этого не происходит, то по мере погружения один атолл распадается на два или большее число отдельных атоллов. В Мальдивском архипелаге есть отдельные атоллы, взаимное положение которых указывает на их тесную связь; они разделены каналами либо неизмеримой глубины, либо просто очень глубокими (канал между атоллами Росс и Ари имеет 150 фатомов в глубину, между северным и южным атоллами Нилланду — 200 фатомов), и, рассматривая их на карте, поневоле убеждаешься, что некогда они были связаны еще теснее. В том же архипелаге атолл Малос-Маду разделен разветвляющимся каналом глубиной от 100 до 132 фатомов таким образом, что почти невозможно решить, следует ли остров твердо считать тремя отдельными атоллами или же одним большим атоллом, еще не разделившимся окончательно.

18 марта. — Мы отплыли из Баии. Через несколько дней, когда мы находились неподалеку от островков Аброльос, внимание мое было привлечено красновато-бурым оттенком моря. Вся поверхность воды, как показало исследование ее под лупой, была покрыта как бы кусочками мелко искрошенного сена с зазубренными кончиками. То были крохотные цилиндрические Confervae, собранные в пучки или кучки от 20 до 60 штук в каждой. Мистер Беркли сообщает мне, что это тот самый вид (Trichodesmium erythraeum), которым покрыт огромные пространства в Красном море, откуда и произошло название этого моря. Их, должно быть, бесчисленное множество: на корабль проходил через несколько полос этих водорослей, одна из которых занимала в ширину около десяти ярдов, а в длину, судя грязноватому цвету воды, тянулась по крайней мере на две с поло виной мили. Почти в каждом описании морских плаваний собираются некоторые сведения об этих Confervae. По-видимому, особенно часто они встречаются в морях близ Австралии; около мыса Луин нашел вид, родственный этому, но меньших размеров и явно иной. Капитан Кук в описании своего третьего путешествия замечает, моряки дают этому явлению название морских опилок.

Близ атолла Килинг в Индийском океане я наблюдал множество небольших, размером в несколько квадратных дюймов каждое, колоний Confervae, состоящих из длинных цилиндрических нитей настолько тонких, что невооруженным глазом их едва можно бы рассмотреть, и перемешанных с другими несколько более крупными телами, конически заостренными по концам. На рисунке показан две такие фигурки, соединенные вместе. Длина их колеблется от 0,Cj до 0,06 и даже 0,08 дюйма, а поперечник — от 0,006 до 0,008 дюймов. У одного из концов цилиндрической части обычно видна зелен перегородка, состоящая из зернистого вещества и утолщенная посредине. Она, как мне кажется, служит основанием очень нежна бесцветного мешочка из мягкого вещества; мешочек выстилает изнутри наружную оболочку, но не заходит в конические концы. У некоторых экземпляров место этих перегородок занимали маленькие, правильные по форме шарики из буроватого зернистого вещее наблюдал любопытный процесс их образования. Мягкое веще внутренней оболочки внезапно начинает собираться в нити; некоторые из них принимают вид лучей, исходящих из одного оби центра; затем, продолжая неравномерно и быстро сокращаться, i вещество за какую-нибудь секунду собирается в правильный шар который становится на место перегородки у одного из концов совершенно опустевшей оболочки. Образование зернистого шарика ускорялось всяким случайным повреждением. Могу добавить, что тельца часто соединены попарно, конус к конусу, как то показано рисунке и именно тем концом, где расположена перегородка.

Я приведу здесь еще несколько наблюдений над явлением окрашивания моря организмами. У берегов Чили, в нескольких лье от Консепсьона, «Бигль» однажды прошел через большие пространства мутной воды, в точности такой, какой бывает вода рек в половодье; в другой раз, на один градус к югу от Вальпараисо, на расстоянии 50 миль от берега, то же явление повторилось в еще больших размерах. В стакане эта вода имела бледно-красный оттенок, а под микроскопом видно было, что она кишела множеством мельчайших животных, которые носились взад и вперед, часто лопаясь. Их тело имело овальную форму и посредине было перетянуто кольцом изогнутых мерцательных ресничек. Однако тщательно рассмотреть их было очень трудно, так как почти мгновенно, еще не успев уйти из поля зрения, они переставали двигаться и лопались. Иногда тело их разрывалось сразу с обоих концов, иногда — только с одного, в изобилии выбрасывая буроватое крупнозернистое вещество. За мгновение до того, как происходил разрыв, животное раздувалось в полтора раза против своей нормальной величины, и разрыв обыкновенно наступал секунд через пятнадцать после прекращения быстрых поступательных движений; в некоторых случаях ему предшествовало кратковременное вращательное движение вокруг продольной оси тела. Минуты через две после того как некоторое количество этих животных было изолировано в отдельной капле воды, все они погибли таким вот образам. Животные передвигаются узким концом вперед при помощи своих мерцательных ресничек, обыкновенно резкими толчками. Они очень малы и совершенно невидимы невооруженным глазом, так как каждое занимает площадь, равную всего лишь одной тысячной квадратного дюйма. Число их было бесконечно, потому что я находил их во множестве в самой маленькой капле воды, какую только мог выделить. Как-то раз мы в один день прошли через два таких окрашенных водных пространства, одно из которых простиралось, должно быть, на несколько квадратных миль. Какое бесчисленное множество этих микроскопических животных! Издали вода своим цветом была похожа на реку, протекающую по руслу из красной глины; но в тени, отбрасываемой кораблем, она была темная, как шоколад. Граница между красной и синей водой обозначалась очень резко. В течение нескольких дней перед тем стояла тихая погода, и океан в совершенно необычайной степени изобиловал живыми существами.

Человек, который поймал их, уверял, что неизменно находит очень много слепых тукутуко. Действительно, заспиртованный мною экземпляр был слепым; м-р Рид считает, что это следствие воспаления мигательной перепонки глаза. Когда животное это еще было живым, я помещал палец не дальше полудюйма от его головы, и оно ничего не замечало; однако по комнате оно передвигалось ничуть не хуже других. Если учесть, что тукутуко ведут исключительно подземный образ жизни, то слепота, так часто у них встречающаяся, едва ли приносит им серьезный вред; но все же странным кажется наличие у животного органа, столь часто подверженного повреждению. Ламарк был бы восхищен этим фактом, если бы знал его, когда выдвинул свое предположение (вероятно, более близкое к истине, чем это обычно для него) о постепенно приобретаемой слепоте у Aspalax — грызуна, живущего под землей, и у протея — земноводного, живущего в темных пещерах, наполненных водой; у этих животных глаза находятся почти в зачаточном состоянии и покрыты волокнистой перепонкой и кожей. У обыкновенного крота глаза необычайно малы, но вполне развиты, хотя многие анатомы сомневаются, связаны ли они с настоящим зрительным нервом; зрение у него, конечно, развито недостаточно, хотя, вероятно, и оказывается полезным, когда животное покидает свою нору. У тукутуко11, который, как я полагаю, никогда не выходит на поверхность земли, глаза несколько больше, но часто слепнут и становятся бесполезными; впрочем, это, очевидно, не причиняет никакого неудобства животному. Без сомнения, Ламарк сказал бы, что тукутуко в настоящее время переходит в то состояние, в котором находятся Aspalax и протей.

Покрытые травой волнистые равнины вокруг Мальдонадо изобилуют многочисленными видами птиц. Здесь есть несколько видов из семейства, которое по строению и образу жизни сродни нашим скворцам; среди них замечателен своими повадками Molothrus niger.

Часто можно видеть, как эти птицы по нескольку сразу сидят на спине коровы или лошади; усевшись на изгороди и вычищая перья на солнышке, они иногда пробуют петь или, вернее, свистеть; это совершенно своеобразные звуки: похоже на то, будто пузырьки воздуха быстро выходят с пронзительным свистом через маленькое отверстие под водой. По словам Азары, эта птица подобно кукушке кладет свои яйца в гнезда других птиц. Местные жители несколько раз говорили мне, что здесь действительно есть какая-то птица с такими привычками, а мой коллектор, человек очень точный, нашел гнездо местного воробья (Zonotrichia matutina), в котором одно яйцо было крупнее прочих и иного цвета и формы. В Северной Америке живет другой вид Molothrus (M. pecoris) с такими же кукушечьими привычками; во всех отношениях он самым тесным образом сродни лаплатскому виду, даже до такой мелочи, как привычка садиться на спину домашнего скота; он отличается лишь несколько меньшей величиной и несколько иным оттенком перьев и яиц. Такое близкое сходство в строении и повадках у двух видов, замещающих друг друга в противоположных частях громадного материка, кажется всегда поразительным, хотя оно и постоянно встречается.

М-р Суэйнсон справедливо заметил, что, за исключением Molothrus pecoris, к которому следует присоединить еще и M. niger, кукушки — единственные птицы, которых можно назвать настоящими паразитами, т. е. такими, которые «приживаются полностью к другому животному, чье тепло способствует развитию и вылуплению их птенцов, чьим кормом эти птенцы питаются и чья смерть привела бы и к их гибели в период младенчества». Замечательно, что у некоторых — но не у всех — видов кукушек и Molothrus общим является только этот странный паразитический способ размножения, тогда как почти по всем другим своим повадкам они прямо противоположны друг другу: Molothrus, как и наш скворец, отличается общительностью и живет на открытых местах, бесхитростно и ни от кого не таясь; кукушка же, как всем известно, птица исключительно дикая, держится в самой глухой чаще и питается плодами и гусеницами. По строению своему эти два рода также весьма далеки друг от друга. Чтобы объяснить происхождение этой привычки кукушки класть яйца в гнезда других птиц, было выдвинуто множество теорий, в том числе даже френологических. Мне кажется, однако, что только один Прево своими наблюдениями пролил свет на этот запутанный вопрос: он установил, что самка кукушки, которая, по свидетельству большинства наблюдателей, кладет по крайней мере от четырех до шести яиц, должна спариваться с самцом каждый раз после того, как снесет одно или два яйца. Но если бы кукушка вынуждена была сама высиживать свои яйца, ей пришлось бы либо садиться сразу на все яйца — и таким образом оставлять те, которые были отложены первыми, на столь долгий срок, что они, вероятно, успели бы за это время испортиться, — либо же высиживать каждое яйцо или каждую пару яиц в отдельности по мере их снесения; но поскольку пребывание кукушки в данной стране значительно короче, чем у всех других перелетных птиц, то ей, конечно, не хватало бы времени, чтобы поочередно высиживать яйца. Следовательно, причину того, что кукушка откладывает свои яйца в гнезда других птиц и оставляет их на попечение приемных родителей, можно усмотреть в том обстоятельстве, что кукушка спаривается несколько раз и кладет яйца с перерывами. Я сильно склоняюсь к тому, что эта точка зрения правильна, потому что сам независимо пришел (как мы увидим ниже) к аналогичному заключению относительно южноамериканского страуса — самки этих птиц паразитируют, — если здесь уместно это выражение, — одна за счет другой: каждая откладывает несколько яиц в гнезда нескольких других самок, а весь труд по высиживанию подобно чужим приемным родителям у кукушки принимает на себя страус-самец.

Что касается количества крупных четвероногих, то на земном шаре положительно не существует такого места, которое выдержало бы сравнение с Южной Африкой. После приведенных выше различных данных крайне пустынный характер этой области не оставляет никакого сомнения. В европейской области мы должны вернуться к третичным эпохам для того, чтобы найти в отношении млекопитающих положение вещей, сходное с тем, какое существует в наши дни на Мысе Доброй Надежды. Но и те третичные эпохи, в которых мы склонны предполагать изумительное изобилие громадных животных, — ибо в некоторых местах мы находим остатки, накоплявшиеся на протяжении ряда веков, — едва ли могут похвастать более крупными четвероногими, чем в настоящее время Южная Африка. Строя те или иные предположения о состоянии растительности в те отдаленные эпохи, мы обязаны по крайней мере настолько считаться с ныне существующими аналогичными условиями, чтобы не настаивать на безусловной необходимости пышной растительности, имея перед глазами пример Мыса Доброй Надежды, где положение вещей совершенно иное.

Нам известно, что крайние области Северной Америки на расстоянии многих градусов за границей той зоны, где земля на глубине нескольких футов пребывает в состоянии вечной мерзлоты, покрыты лесами с крупными, высокими деревьями. Точно так же в Сибири леса из березы, пихты, осины и лиственницы растут под такой широтой (64°), где средняя температура воздуха падает ниже точки замерзания и где земля промерзла до такой степени, что прекрасно сохраняет трупы попавших туда животных. Если исходить из одного только количества растительности, то ввиду всех этих фактов нам придется согласиться, что огромные четвероногие более поздних эпох третичного периода могли жить в большей части северной Европы и Азии в тех самых местах, где находят в наши дни их остатки. Я не говорю здесь о том, какая растительность была необходима для их существования; ибо поскольку мы имеет доказательства происшедших физических перемен и поскольку эти животные вымерли, то можно предположить, что и растительные виды точно так же изменились.

Позволю себе добавить, что все эти замечания имеют непосредственное отношение к сибирским животным, сохранившимся во льду. Твердое убеждение в необходимости для поддержания жизни таких крупных животных пышной тропической растительности при невозможности примирить это предположение с фактом близости вечной мерзлоты было одной из главнейших причин появления нескольких теорий о внезапных и резких изменениях климата и; сокрушительных катастрофах — теорий, придуманных для того, чтобы объяснить найденные остатки. Я далек от предположения, что климат не менялся с того самого времени, когда жили животные, которые ныне погребены во льдах. Здесь я хочу лишь показать, что если исходить из одного только количества пищи, то окажется, что древние носороги могли бы бродить по степям средней Сибири (ее северные области, вероятно, находились под водой) даже в их нынешних условиях, так же как ныне живущие носороги и слоны по Карру в Южной Африке.

Скелет токсодона (Toxodon platensis, Owen или Toxodon darwinii, Burmeister)

Теперь я расскажу о нравах некоторых наиболее интересных птиц, встречающихся на безлюдных равнинах северной Патагонии, и, прежде всего самой большой из них — южноамериканского страуса. В общих чертах образ жизни страуса всем известен. Они едят растительную пищу — коренья, траву; но в Баия-Бланке я не раз видел, как три-четыре страуса спускались во время отлива к обширным илистым отмелям, в то время высыхавшим, для того, чтобы, как говорят гаучосы, поесть рыбешки. Хотя страус по нраву своему птица пугливая, осторожная и любящая уединение и хотя он быстро бегает, индейцы и гаучосы, вооруженные боласами, ловят его без особого труда. Если несколько всадников обступает его полукругом, он теряется и не знает, куда бежать. Большой частью страусы предпочитают бежать против ветра, но, трогаясь с места, распускают крылья — и пускаются, точно корабль, «на всех парусах». Раз в ясный жаркий день я видел, как несколько страусов зашло в заросли высокого тростника и село там, притаившись; они сидели так, пока я не подошел совсем близко. Не всем известно, что страусы охотно идут в воду. М-р Кинг сообщает мне, что в заливе Сан-Блас и в бухте Вальдес в Патагонии он видел, как эти птицы несколько раз переплывали с одного острова на другой. Они бросались в воду как в том случае, когда их загоняли к берегу, так и сами по себе, когда их никто не пугал; в воде они покрывали расстояние около 200 ярдов. При плавании их тело очень мало высовывается из воды, а шею они вытягивают несколько вперед: в общем продвигаются они медленно. Дважды видел я, как несколько страусов переплывали реку Санта-Крусв том месте, где ширина ее около 400 ярдов, а течение быстрое. Капитан Стёрт*, плывя вниз по реке Мёррембиджи в Австралии, видел там двух плававших эму.

Маленькая сова (Athene cunicularia), о которой я уже не раз упоминал, на равнинах вокруг Буэнос-Айреса живет исключительно в норах вискаши, но в Банда-Орьенталь сама устраивает себе жилище. В ясные дни и в особенности по вечерам со всех сторон видны эти птицы, сидящие в одиночку, а нередко и парами на бугорке у своих нор. Если их потревожить, они уходят в нору или же, испустив резкий пронзительный крик и описав какую-то особенную волнообразную линию, отлетают на короткое расстояние, а затем, обернувшись, пристально смотрят на своего преследователя. Иногда по вечерам слышен крик этой совы. Я нашел в желудке вскрытых мной двух сов остатки мыши, а однажды видел, как сова убила маленькую змею и унесла ее с собой. Говорят, что змеи — их обычная дневная добыча. Чтобы показать, как разнообразна пища сов, могу здесь заметить, что у одного вида, убитого среди островков архипелага Чонос, желудок был наполнен довольно крупными крабами. В Индии живет род сов-рыболовов, которые точно так же ловят крабов.

Вечером мы переправились через Рио-Арресифе на нехитром пароме, сооруженном из связанных между собой бочек, и заночевали на почтовой станции на другом берегу. В этот день я заплатил прогонные за 31 лье, и, хотя солнце сильно пекло, устал я совсем мало. Когда капитан Хед говорит о езде верхом по 50 лье за день, я не могу себе представить, чтобы это расстояние равнялось 150 английским милям. Во всяком случае, эти 31 лье составляли всего лишь 76 миль по прямой линии да разве еще 4 мили на излучины дороги, что в открытой местности, по-моему, надбавка достаточная.

29 и 30 сентября. — Мы продолжали ехать по равнинам все того же характера. В Сан-Николасе я впервые увидел знаменитую реку Парану. У подошвы кручи, на которой расположен городок, стояло на якоре несколько больших судов. Не доезжая Росарио, мы пересекли Саладильо, речку с прекрасной чистой водой, но все-таки слишком соленой, чтобы ее можно было пить. Росарио — большой город, выстроенный на мертвой равнине, которая спускается к Паране обрывом высотой около 60 футов. Река здесь очень широка, на ней много островов, низких и лесистых, как и противоположный берег. Она была бы похожа на большое озеро, если бы не вытянутой формы островки, которые одни только позволяли понять, что вода течет. Всего живописнее обрывы над рекой: одни совершенно отвесны и красного цвета, другие как бы расколоты на огромные глыбы, покрытые кактусами и мимозами. Но подлинное величие такой громадной реки, как эта, ощущается только при мысли о том, какое важное представляет она собой средство сообщения и торговли между различными народами, какое расстояние она проходит и с какой громадной территории собирает всю ту массу пресной воды, которая течет тут у ваших ног.

На много лье к северу и к югу от Сан-Николаса и Росарио местность по-настоящему ровная. Вряд ли можно считать преувеличением хоть что-либо из рассказов путешественников о том, как удивительно она плоска. И все-таки мне так и не удалось найти такого места, откуда, медленно поворачиваясь вокруг, я не видел бы в одном каком-нибудь направлении предметы на большем расстоянии, чем в других, а это ясно свидетельствует о том, что равнина не совершенно плоская. В море если глаз наблюдателя находится на высоте 6 футов над поверхностью воды, то горизонт отстоит от него на 2 % мили. Точно так же и на равнине: чем местность более плоская, тем дальше раздвигается горизонт в своих тесных границах; это обстоятельство, по моему мнению, полностью разрушает впечатление того величия, которым, как многие представляют себе, якобы обладает бескрайняя гладкая равнина.

1 октября. — Мы выехали с луной и приехали к Рио-Терсеро к восходу солнца. Эту реку называют также Саладильо, и она заслуживает этого названия, потому что вода в ней солоноватая. Я пробыл здесь большую часть дня, занимаясь поисками ископаемых костей. Помимо целиком сохранившегося зуба токсодона и множества разрозненных костей я нашел, один возле другого, два громадных скелета, рельефно выступавших из отвесного обрыва над Параной. Впрочем, они совершенно истлели, и я смог извлечь только небольшие обломки одного из огромных коренных зубов; но и это уже было достаточным указанием на принадлежность остатков мастодонту, вероятно того же вида, что и тот, который населял, должно быть, в прошлом в таких громадных количествах Кордильеры Верхнего Перу. Люди, перевозившие меня в челноке, говорили, что давно знакомы с этими скелетами и не раз недоумевали, как они туда попали; чувствуя необходимость в какой-нибудь теории, они пришли к выводу, что мастодон подобно вискаше рыл норы в земле! Вечером мы сделали еще переход и пересекли Монхе, другую солоноватую речку, несущую в своей воде осадок, вымытый из почвы пампасов.

Во время наших переходов к югу от Ла-Платы я часто привязывал за кормой сетку, сделанную из материи для флагов, и таким образом поймал множество любопытных животных. Среди них было много необыкновенных и еще не описанных родов ракообразных. Один из них, примыкающий в некоторых отношениях к Notopoda (крабы, у которых задние ноги находятся почти на самой спине и служат для прикрепления к камням снизу), весьма замечателен строением задней пары ног. Предпоследний членик их заканчивается не простым коготком, а тремя щетинистыми придатками различной длины, причем самый длинный равен по длине всей ноги. Эти их конечности очень тонки и снабжены чрезвычайно мелкими зубчиками, обращенными назад; загнутые концы зубчиков сплюснуты, и на них помещаются пять совсем крохотных чашечек, действующих, кажется, таким же образом, как присоски на руках спрута. Поскольку животное обитает в открытом море и, вероятно, нуждается в месте для отдыха, мне кажется, что это красивое и совершенно аномальное строение служит для прикрепления к плавающим морским животным.

На глубоких местах, далеко от берега, живых существ крайне мало: к югу от 35° широты мне ни разу не удавалось выловить ничего, кроме нескольких Вегоё12 да некоторых видов крохотных низших ракообразных. На местах более мелких, в нескольких милях от берега, в большом количестве попадается очень много форм ракообразных, а также некоторых других животных, но только по ночам. Между 56 и 57° широты, к югу от мыса Горн, я несколько раз закидывал сетку за корму, но в ней ни разу не оказывалось ничего, кроме небольшого количества двух совсем крохотных видов низших раков (Entomostraca). Между тем в этой части океана чрезвычайно многочисленны киты и тюлени, буревестники и альбатросы. Мне всегда казалось загадкой, чем может питаться альбатрос, живущий вдали от берегов; я предполагаю, что подобно кондору он в состоянии долго обходиться без пищи и что одного доброго пиршества на гниющем трупе какого-нибудь кита хватает ему на долгий срок. Средняя и тропическая части Атлантического океана кишат Pteropoda, Crustacea и Radiata, пожирающими их летучими рыбами и пожирающими уже этих последних бонитами и альбикорами; я предполагаю, что многочисленные низшие пелагические животные питаются инфузориями, которыми, как-то теперь известно из исследований Эренберга, изобилует открытый океан; но чем же поддерживают свое существование в этой прозрачной синей воде сами инфузории?

Как-то в очень темную ночь, когда мы проплывали несколько южнее Ла-Платы, море представляло удивительное и прекраснейшее зрелище. Дул свежий ветер, и вся поверхность моря, которая днем была сплошь покрыта пеной, светилась теперь слабым светом. Корабль гнал перед собой две волны точно из жидкого фосфора, а в кильватере тянулся молочный след. Насколько хватало глаз, светился гребень каждой волны, а небосклон у горизонта, отражая сверкание этих синеватых огней, был не так темен, как небо над головой.

По мере того как мы уходили дальше на юг, море фосфоресцировало все реже, а у мыса Горн, сколько я помню, был только один случай свечения, да и оно было далеко не яркое. Это обстоятельство, вероятно, тесно связано с бедностью этой части океана органическими существами. После обстоятельной работы Эренберга о свечении моря мне почти излишне делать со своей стороны какие-нибудь замечания по этому вопросу. Могу, однако, добавить, что те изорванные и неправильные частицы студенистого вещества, которые описаны Эренбергом, являются, по-видимому, общей причиной этого явления как в южном, так и в северном полушарии. Частицы были такие крохотные, что легко проходили сквозь тонкую газовую сетку; впрочем, многие были отчетливо видны невооруженным глазом. Вода, налитая в стакан, при встряхивании искрилась, но небольшое количество ее в часовом стеклышке почти не светилось. Эренберг утверждает, что все эти частицы в известной степени сохраняют раздражимость. Мои наблюдения, из коих некоторые я производил сразу же после того, как набирал воду, дали иной результат. Могу отметить также, что как-то ночью я, воспользовавшись сеткой, дал ей особенно хорошо просохнуть, но, когда 12 часов спустя я хотел воспользоваться ею снова, оказалось, что вся поверхность ее искрилась так ярко, как будто сетка была только что вынута из воды. Не представляется вероятным, чтобы частицы в этом случае могли так долго оставаться живыми. Как-то раз, когда я сохранял медузу из рода Dianaea до тех пор, пока она не умерла, вода, в которую я поместил ее, стала светиться. Когда в волнах вспыхивают яркие зеленые искры, то они вызываются, я думаю, крошечными ракообразными. Но не может быть сомнения в том, что и очень многие другие пелагические животные фосфоресцируют, пока они живы.

Ночь (17-го) мы провели на перешейке в глубине залива Шуазёля, отделяющего юго-западный полуостров. Долина была отлично укрыта от холодного ветра, но тут было очень мало хворосту для костра. Гаучосы, однако, вскоре отыскали нечто такое, из чего, к моему изумлению, получился костер столь же жаркий, как из углей: то был скелет недавно убитого бычка, с которого мясо склевали стервятники. Гаучосы рассказали мне, что зимой они зачастую убивают животное, снимают ножом мясо с костей, а потом на этих же костях поджаривают мясо себе на ужин.

18 марта. — Почти весь день шел дождь. Ночью мы сумели, однако, завернувшись в чепраки, не промокнуть и не прозябнуть; но земля в том месте, где мы ночевали, была во всех отношениях почти настоящим болотом, и мы не могли отыскать сухого местечка, чтобы присесть после целого дня езды. Я уже отмечал в другой главе то странное обстоятельство, что на этих островах совершенно нет деревьев, тогда как Огненная Земля сплошь покрыта лесом. Самые большие кусты на острове (относящиеся к семейству сложноцветных) высотой едва с наш дрок2. Лучшее топливо дает зеленый кустик размером почти с обыкновенный вереск; он обладает полезным свойством гореть даже в свежем состоянии. С крайним изумлением я смотрел, как гаучосы, — несмотря на то, что лил дождь и все вокруг было пропитано влагой, — имея в своем распоряжении только трутницу и тряпку, сразу же развели огонь. Они отыскали под пучками травы и кустами несколько сухих веточек и расщепили их на волокна, а потом, обложив их более толстыми ветками наподобие птичьего гнезда, положили туда тлеющую тряпку и накрыли ее. Затем гнездо поставили против ветра, оно стало постепенно дымиться все сильнее и, наконец, запылало. Я не думаю, чтобы с такими сырыми материалами можно было успешно применить какой-нибудь другой способ.

19 марта. — Так как я в течение некоторого времени не ездил верхом, у меня теперь каждое утро ныло все тело. Я был удивлен, услышав от гаучосов, с детства чуть не живущих на лошади, что и они страдают при подобных обстоятельствах. Сант-Яго рассказал мне, что, проболев три месяца, он отправился охотиться на диких коров, и после этого у него два дня так ныли бедра, что ему пришлось лечь в постель. Это свидетельствует о том, что гаучосам в действительности приходится при верховой езде делать значительные мышечные усилия, хотя и кажется, будто это не так. Охота на диких коров в столь трудной для езды местности, как здесь, должна быть из-за болотистой почвы делом очень тяжелым. Гаучосы говорят, что они часто проезжают во весь опор по такой почве, по которой медленнее проехать уже нельзя было бы, подобно тому как катаются на коньках по тонкому льду. Во время охоты партия старается подойти к стаду как можно ближе, оставшись незамеченной. У каждого охотника с собой четыре-пять пар шаров. Он бросает боласы одни за другими, стараясь запутать как можно больше животных, которых затем так и оставляют на несколько дней, пока они не измучатся от голода и попыток освободиться. После этого их освобождают и пригоняют к большому стаду прирученных животных, которых специально для этого сюда приводят. Слишком напуганный всем, что произошло, дикий скот боится отстать от стада, и его без труда пригоняют, если только у него хватает сил, к поселению.

Погода по-прежнему стояла до того плохая, что мы решили приложить все усилия, чтобы попасть на корабль до наступления ночи. От обильных дождей поверхность страны представляла собой сплошное болото. Лошадь моя падала, мне кажется, по крайней мере, раз двенадцать, а иногда все шесть лошадей одновременно барахтались в грязи. Берега всех ручьев сложены мягким торфом, и лошадям очень трудно перескакивать через ручьи не проваливаясь. В довершение всех наших злоключений нам пришлось переправляться через узкий морской залив в верхней его части, где вода доходила нашим лошадям до спины; о нас разбивались мелкие волны, поднятые сильным ветром, так что мы промокли и озябли. Даже закаленные гаучосы открыто выражали свою радость, когда добрались до поселения после нашей небольшой экскурсии.

Геологическое строение этих островов почти во всех отношениях очень просто. Низменная часть островов состоит из метаморфического глинистого сланца и песчаника, в которых содержатся ископаемые очень близкие к тем, какие находят в силурийских формациях Европы, но не тождественные с ними; возвышенности сложены белым зернистым кварцитом. Слои последнего часто изогнуты дугой совершенно симметрично, отчего некоторые массивы имеют чрезвычайно своеобразный вид. Пернети посвятил несколько страниц описанию холма Развалин, следующие друг за другом слои которого он справедливо сравнивает с рядами в амфитеатре. Кварцит был, должно быть, совсем вязким, когда подвергся таким замечательным изгибам, и при этом не раскололся на куски. Поскольку кварцит незаметно переходит в песчаник, весьма вероятно, что он и произошел из песчаника, который подвергся такому сильному нагреву, что стал вязким, а при остывании кристаллизовался. Пока кварцит был мягок, его, должно быть, и вытолкнуло вверх, сквозь вышележащие слои.

Полное равенство среди огнеземельцев одного и того же племени должно надолго задержать их культурное развитие. Как те животные, которых инстинкт заставляет жить обществами и слушаться вожака, наиболее способны к усовершенствованию, так и человеческие племена. Будем ли мы рассматривать это как причину или как следствие, но более цивилизованные народы имеют наиболее развитые формы управления.

Так, например, жители Отаити, которые во времена открытия этого острова управлялись наследственными королями, достигли гораздо более высокой ступени развития, нежели другая ветвь того же народа, новозеландцы, которые, — хотя и многое приобрели вследствие того, что им пришлось заняться земледелием, — были республиканцами, в полном смысле этого слова.

Пока на Огненной Земле не выдвинется какой-нибудь вождь, достаточно сильный, чтобы закрепить за собой то или иное приобретенное преимущество, например домашних животных, до тех пор, по-видимому, едва ли можно ожидать улучшений в политическом состоянии страны. В настоящее время даже кусок ткани, полученный кем-нибудь, разрывается на части и делится так, что ни один человек не становится богаче другого. С другой стороны, трудно понять, каким образом может появиться вождь, пока не существует собственности какого-либо рода, посредством которой он мог бы проявить свое превосходство и усилить свою власть.

Я убежден, что здесь, на краю Южной Америки, человек стоит на более низкой ступени развития, нежели в каком-нибудь другом месте на земле. Островитяне двух рас, населяющих южную часть Тихого океана, сравнительно цивилизованы. Эскимос в своей подземной хижине пользуется некоторыми удобствами жизни, а в своем челноке, когда он полностью снаряжен, проявляет много ловкости. Некоторые племена Южной Америки, бродящие в поисках кореньев и живущие уединенно в диких и безводных равнинах, достаточно жалки.

Австралиец по простоте своих способов существования всего ближе к огнеземельцу; однако, он может похвастать своим бумерангом, копьем и дротиком, своим способом лазить на деревья, выслеживать животных и охотиться. Несмотря на то, что австралиец, быть может, стоит выше по приобретенным навыкам, это никоим образом не означает, что он точно так же выше и по умственным способностям; в самом деле, судя по моим наблюдениям за огнеземельцами на борту корабля и по тому, что я читал об австралийцах, я склонен думать, что дело обстоит как раз наоборот.

ГлаваХI МАГЕЛЛАНОВ ПРОЛИВ. КЛИМАТ ЮЖНЫХ БЕРЕГОВ

Магелланов пролив

Бухта Голода

Восхождение на гору Тарн

Леса

Съедобный гриб

Фауна

Громадная морская водоросль

Прощание с Огненной Землей

Климат

Плодовые деревья и естественные произведения южных берегов

Высота снеговой линии на Кордильерах Спуск ледников к морю Образование айсбергов

Перенос валунов

Климат и естественные произведения

Антарктических островов

Сохранность замерзших трупов

Краткое резюме

В конце мая 1834 г. мы вторично вошли с востока в Магелланов пролив. Местность по обеим сторонам этой части пролива представляла собой почти гладкие равнины, похожие на патагонские. Мыс Негро, расположенный почти сразу же после начала второго сужения пролива, можно считать пунктом, начиная с которого страна приобретает черты, характерные для Огненной Земли. На восточном побережье к югу от пролива пересеченная, носящая характер парка местность объединяет подобным же образом эти две страны, почти во всех отношениях противоположные одна другой. Такая перемена ландшафта на расстоянии каких-нибудь двадцати миль и в самом деле удивительна. Если же взять расстояние несколько большее, например, между бухтой Голода и заливом Грегори, т. е. около 60 миль, то отличие будет еще разительнее. В бухте Голода мы видим округленные горы, скрытые непроходимыми лесами, которые напоены влагой дождей, приносимых никогда не прекращающимися штормовыми ветрами, тогда как в районе мыса Грегори мы находим безоблачное синее небо над сухими и бесплодными равнинами. Хотя воздушные течения здесь стремительны, бурны, и не стеснены какими-либо видимыми границами, тем не менее, они подобно реке в ее русле следуют по вполне определенному маршруту.