После двух дней утомительного путешествия на нас еще издали освежающе подействовал вид тополей и ив, растущих рядами вокруг селения и реки Лухан. Вскоре после приезда сюда мы заметили на юге какое-то клочковатое облако темного красновато-бурого цвета. Сначала мы подумали, что это дым от какого-то большого пожара на равнинах, но скоро увидали, что это рой саранчи. Она летела на север и, подгоняемая легким ветерком, обгоняла нас со скоростью 10 или 15 миль в час. Главное ядро насекомых заполняло воздух от 20 и, казалось, до 200–300 футов над землей, и «звук их крыльев был точно грохот запряженных множеством коней колесниц, мчащихся в бой» или, я бы сказал, вернее, точно завывание сильного ветра в снастях корабля. Даже сквозь авангард роя небо казалось гравюрой, отпечатанной меццо-тинто, но сквозь ядро его вовсе ничего не было видно; впрочем, насекомые летели не так плотно, чтобы не могли уклониться от палки, которой я размахивал. Когда они сели, то их было больше, чем листьев в поле, и поверхность земли сделалась из зеленой красноватой; после того как рой сел, отдельные насекомые продолжшш летать из стороны в сторону по всем направлениям. Саранча — обычное бедствие в этой стране: в этом году сюда уже прилетало несколько меньших роев с юга, где, как то происходит, очевидно, во всех частях света, саранча размножается в пустынях. Бедные крестьяне тщетно пытались отвратить нападение, разводя костры, поднимая крик и размахивая ветками. Этот вид саранчи очень похож на знаменитую Gryllus migratorius Востока, а может быть и тождествен с ней.

Мы переправились через Лухан, довольно большую реку, путь которой к морю, однако, известен очень плохо; не выяснено даже, не испаряется ли она и не теряется ли в равнинах. Ночевали мы в Лухане, небольшом селении, окруженном садами и составляющем самый южный возделанный округ провинции Мендоса; он расположен в 5 лье к югу от столицы. Ночью я подвергся нападению (ибо оно никак не заслуживает менее сильного названия) бенчуки, крупного черного, пампасского клопа из рода Reduvius. Нет ничего противнее того ощущения, какое испытываешь, когда по телу ползут эти мягкие бескрылые насекомые, около дюйма длиной. До того как клопы насосутся, они совсем плоские, но после того как нальются кровью, становятся круглыми, и в таком состоянии их легко раздавить. Один клоп, пойманный мной в Икике (они водятся и в Чили, и в Перу), был совершенно тощий. Я положил его на стол, и, хотя вокруг стояли люди, стоило подставить палец, как смелое насекомое тотчас же высовывало свой хоботок, бросалось на палец и, если ему позволяли, сосало кровь. Укус не причинял никакой боли. Любопытно было наблюдать, как во время сосания менее чем за десять минут тело клопа из плоского, как облатка, становилось шарообразным. Однако такого пиршества, которому бенчука был обязан одному из наших офицеров, было достаточно, чтобы насекомое оставалось растолстевшим целых четыре месяца; но уже после первых двух недель оно было совсем не прочь снова полакомиться.

27 марта. — Мы поехали в Мендосу. Страна была прекрасно возделана и похожа на Чили. Эта местность славится фруктами, и в самом деле не найдется ничего, что казалось бы таким цветущим, как эти виноградники и фруктовые сады с фиговыми, персиковыми и оливковыми деревьями. Мы покупали арбузы почти вдвое больше человеческой головы, чудесно освежающие и ароматные, по полпенни за штуку, а за три пенса — полтележки персиков. В провинции обработано и огорожено очень немного земли — немногим больше того, что мы видели по пути между Луха-ном и столицей. Как и в Чили, земля своим плодородием всецело обязана искусственному орошению, и поистине изумительно, какой необыкновенно плодородной становится благодаря орошению голая траверсия.

Следующий день мы провели в Мендосе. В последние годы благосостояние города сильно упало. Жители говорят: «Тут хорошо жить, но очень трудно разбогатеть». У низших сословий те же ленивые и бесшабашные нравы, что у пампасских гаучосов, да и одежда, конская сбруя и образ жизни почти такие же. На мой взгляд, город выглядит каким-то, вялым, заброшенным. Ни прославленной аламедой [бульваром] ни общим видом своим он не может идти ни в какое сравнение с Сантьяго; но приезжим из Буэнос-Айреса, только что пересекшим однообразные пампасы, эти фруктовые сады должны показаться восхитительными. Сэр Ф. Хед, говоря о здешних жителях, замечает: «Они пообедают, а потом уже очень жарко, и они ‘ложатся спать, — ибо что им еще делать?» Я вполне согласен с сэром Ф. Хедом: счастливый удел обитателей Мендосы заключается в возможности есть, спать и бездельничать.