Несколько дней они питались моллюсками и ягодами, а их изодранное платье подгорело, оттого что они спали слишком близко к костру. День и ночь без всякого приюта, они страдали от проносившихся недавно беспрерывных штормовых ветров с дождем, крупой и снегом и все-таки были совершенно здоровы.

Во время нашей стоянки в бухте Голода огнеземельцы дважды появлялись и досаждали нам. Так как здесь на берегу у нас было много инструментов, платья и людей, мы сочли необходимым отпугнуть их. В первый раз были даны выстрелы из нескольких пушек, пока туземцы были еще далеко. Чрезвычайно смешно было наблюдать в подзорную трубу, как индейцы каждый раз, когда ядро ударяло по воде, хватали камни и, как бы отважно принимая вызовов, кидали их в направлении корабля, хотя до него было мили полторы! Затем выслали шлюпку с приказанием дать мимо них несколько ружейных выстрелов. Огнеземельцы попрятались за деревьями и в ответ на каждый залп из ружей стреляли из своих луков; стрелы однако, все падали, не достигая шлюпки, и офицер, пока огнеземельцы целились в него, смеялся. Огнеземельцев это привело в бешенство, и они в бессильной ярости потрясали своими плащами. Наконец, увидев, что пули ударяют в деревья и пробивают их, они убежали, оставив нас в покое. В предыдущее плавание здешние огнеземельцы были очень назойливы, и, чтобы отпугнуть их, мы пустили ночью ракету над их вигвамами; это подействовало, и один офицер говорил мне, что поднявшиеся было крики и лай собак показались еще более смешными после того, как минуту или две спустя, как бы по контрасту, воцарилась глубокая тишина. На следующее утро в окрестности не осталось ни одного огнеземельца.

Когда «Бигль» стоял здесь в феврале месяце, я встал однажды в четыре часа утра, чтобы подняться на гору Тарн, вершина которой достигает 2 600 футов и является самой высокой точкой в ближайшей окрестности. Мы подошли на шлюпке к подошве горы (но, к сожалению, не к самому удобному месту) и начали восхождение. Лес начинается с той линии, до которой доходит прилив, и после первых двух часов я отказался от всякой надежды добраться до вершины. Лес был до того густой, что необходимо было постоянно справляться с компасом, потому что, несмотря на гористую местность, не было видно ни одного ориентира. Глубокие лощины являли унылую и безжизненную картину, превосходящую всякое описание; вокруг дул сильный ветер, здесь же ни малейшее дуновение ветерка не шевелило листьев даже на самых высоких деревьях. Всюду было до того мрачно, холодно и сыро, что здесь не могли бы расти даже грибы, мхи или папоротники. По долинам едва возможно было пробраться, насколько были они забаррикадированы большими гниющими стволами, валявшимися здесь повсюду. Проходя по этим естественным мостам, мы часто застревали, проваливались по колено в труху; иной раз, пробуя опереться о крепкое на вид дерево, мы с изумлением обнаруживали, что это масса прогнившего вещества, готового развалиться при малейшем прикосновении.

Наконец, мы очутились среди каких-то низкорослых деревьев и очень скоро достигли обнаженного гребня, который привел нас к вершине. Отсюда открылся характерный для Огненной Земли вид: неправильные цепи холмов, испещренных пятнами снега, глубокие желтовато-зеленые долины и морские рукава, изрезывающие страну в разных направлениях. Сильный ветер был пронизывающе холоден, а воздух туманен, и мы недолго оставались на вершине горы. Спуск наш был не так труден, как подъем, ибо тяжесть тела ускоряла движение, а скользя и падая, мы тем самым уже продвигались в нужном направлении.

Я уже упоминал о мрачном и угрюмом характере вечнозеленых лесов, в которых растут только два или три вида деревьев. Над лесами начинаются многочисленные карликовые альпийские растения, которые все растут на сплошной массе торфяника и сами способствуют ее образованию; эти растения весьма примечательны своим близким родством с видами, растущими на горах Европы, хотя виды эти и разделяют тысячи миль. Центральная часть Огненной Земли, сложенная метаморфическим глинистым сланцем, всего, более благоприятна для роста деревьев; по внешнему, океанскому побережью почва более бедная, гранитная, местность открыта резким ветрам, и потому деревья не достигают больших размеров. Близ бухты Голода я видел деревья самые крупные по сравнению со всеми другими местами; один измеренный мной экземпляр Drimys winteri имел 4 фута 6 дюймов в окружности, а некоторые буки достигали 13 футов. Капитан Кинг упоминает, между прочим, о буке, имевшем 7 футов в поперечнике на высоте 17 футов от корней.