Но мы уже были слишком близки, чтобы говорить о сборах за проезд и о прочей чепухе. Как бы то ни было, в ту ночь мы поговорили немного о сексе, и после этого, когда мы оба постарались заснуть, на меня накатили мои обычные терзания. Но, не желая мучиться и терзаться угрызениями совести всю ночь, я спросила Карла, что он думает о том, что я сказала. И он ответил мне, что рад, что мы поговорили на эту тему и теперь продолжим наши отношения и дальше.

Так что на следующий день, когда вы спросили, что нового, я так нервничала! Я сидела здесь, чуть не падая в обморок, говорила вам, что все в порядке. Затем вы стали обсуждать нежелание Карла представить меня своим родителям. Это было не столь важно — мне было все равно, будете вы это обсуждать или нет, потому что Карл не только не знакомит меня со своими родителями, он и сам с ними не контачит. Думаю, ему надо самому приехать домой к своим родителям, прежде чем везти меня к ним. Но полагаю, вы просто выведывали, насколько далеко вы можете углубляться в эти вопросы.

Когда я затронула вопросы секса, то чувствовала себя отчасти нелепо степенной, как дама средних лет, обсуждающая важный вопрос за чашкой чая. Я не хотела терять время на занятии и сидеть с каменным лицом. Я не помню всего того, что мы обсуждали, кроме того, что я много говорила, просила меня простить и не держать потом на меня зла.

Подняв тему, я оставила себя открытой самым радужным надеждам и была готова к наихудшему наказанию. Теперь каждый день как терапия и целью является изменение. Не думаю, что до этого моя цель заключалась именно в этом. Мне больше не надо, чтобы вы играли роль Карла. Он теперь играет ее постоянно. И я стараюсь все говорить ему. Явными становятся все наши секреты и

интриги, и я не знаю, что происходит. Я налаживаю контакт с инстинктивными реакциями. Карл изображает себя более убедительно, чем это делали вы. И все потому, что есть результаты.

После занятия я попыталась уверить Карла, что больше не буду каждую ночь пребывать на грани облома. Надо было начинать все это раньше. Теперь возникает очень сильное скрытое противодействие.

Я сталкиваюсь с собственным сопротивлением.

31 мая

Карл

По самому занятию у меня комментариев нет. Две недели я был занят своей статьей, и так как у меня все шло хорошо, то особо не пугался психологической травмы, которая могла прервать мою работу. Тем не менее я попытался вызвать Джинни на откровенность, и мы обговорили некоторые вопросы. Но это получилось немного односторонне, так как я всегда стараюсь быть уверенным, что буду держать себя в руках, прежде чем рассказать ей что — либо о себе. Я все хожу вокруг да около своей сути. Я не рассказываю ей о своих самых глубинных, отвратительных страхах и импульсивных желаниях — может, просто потому, что именно такое облегчение души и оставит меня беззащитным перед ней, а я не уверен, что хочу этого. Может, думаю, сохранить это для кого-нибудь другого? С другой стороны, я с трудом, как и Джинни, переживаю непосредственные ощущения, особенно физические, чтобы i

не чувствовать при этом иронии по отношению к себе и ситуации, так что даже не знаю, моя это проблема или ви-новата она. И не проявится ли эта проблема переживаний с другой женщиной так же сильно.

7 июня

Доктор Ялом

Возможно, это последний раз, когда я вижу Карла. Последние два занятия были обещаны Джинни. Этот сеанс был во многом хуже, чем предыдущий, и я был в определенной степени разочарован подозрительностью, осторожностью, напряженностью и разобщенностью во время сеанса. Джинни была явно обеспокоена: сидела, плотно скрестив ноги, покачивая маленькой ступней. Карл выглядел абсолютно расслабленным. Он выкинул номер, которого никто до этого в моем кабинете не осмеливался проделать: снял свои тяжелые бутсы и сидел в носках. Джинни была ошарашена. Спросила, что он делает, и сказала, что, по крайней мере, он мог бы надеть заштопанные носки. В одном была дырка. Я понял, что это был своего рода намек Карла на наше равноправие. Для него это было важно, чтобы сохранить свой статус в наших тройственных отношениях. (Поэтому я ничего не сказал.)

Жестко, с трудом мы все же вскрыли вопрос. Вчера вечером, глядя по телевизору результаты выборов, Джин — ни заснула, и Карл наорал на нее, сказав, что она никогда не изменится. Это версия Джинни. Когда эту историю рассказал Карл, то оказалось, что фраза «ты никогда не изменишься» в его понимании означала, что в этот вечер у него насчет секса были другие планы. Он ожидал, что Джинни будет более живой и настойчивой, а вместо этого она заснула. Для меня было неприятно обнаружить, что Джинни опустила сексуальный момент истории. Я содрогнулся при мысли, каким неискренним репортером она, оказывается, могла быть в прошлом и сколько времени мы, очевидно, потратили на проблемы, которые, по сути, были просто легкой осенней паутинкой.

В любом случае стало ясно — Джинни считала, что Карл ее осуждает. Она была осужденной, а он судьей. Случай в ночь выборов в миниатюре представлял собой почти все то, что происходит между ними двумя. Например, я сказал Джинни, что она обладает огромным количеством доказательств собственных изменений, которые произошли за последние несколько недель. И разве может она теперь согласиться с тем, что она, по его определению, является человеком, который не меняется? Попытка с моей стороны была великолепной, но абсолютно ни к чему не привела.

Другая попытка заключалась в противопоставлении их понимания изменения. Карлу нужны внешние поведенческие признаки, тогда как Джинни во многом изменилась в чувствах по отношению к нему, хотя на поведении это может и не сказываться. Я предложил Карлу попытаться проникнуть в эмпирический мир Джинни, чтобы постичь ее ощущение изменения. Такое прекрасное предложение было едва ли понято.