Гостиная была местом, где тригорская моло­дежь предавалась не только «легкокрылым за­бавам», но и где очень часто шел серьезный разговор о музыке, поэзии, живописи, где звуча­ли стихи Пушкина и гостивших в Тригорском Языкова и Дельвига, где для Пушкина игрался «упоительный Россини»; здесь была собрана довольно обширная коллекция картин. Может быть, эту комнату с ее молодым, интересным обществом и имел в виду поэт, когда он весь тригорский дом называл «…приюг, сияньем муз одетый».

В гостиной воссоздана обстановка, близкая к той, какая была при Пушкине. Это самая большая из всех комнат, занятых под музей. В центре ее — старинный рояль марки «Тышнер», точно такой же был у Осиповых-Вульф. Пушкин специально выписывал себе в Михайловское ноты своих любимых композиторов (особенно Росси­ни) и приходил с ними сюда, чтобы послушать музыку. «Каждый день, часу в третьем пополуд­ни, — вспоминала М. И. Осипова, — Пушкин яв­лялся к нам из своего Михайловского. Приезжал он обыкновенно верхом на прекрасном аргамаке, а то, бывало, приволочится и на крестьянской лошаденке. Бывало, все сестры мои, да и я, тогда еще подросточек, выйдем к нему навстречу… При­ходил, бывало, и пешком; подберется к дому иногда совсем незаметно; если летом, окна бы­вали раскрыты, он шасть и влезет в-окно… Все у нас, бывало, сидят за делом: кто читает, кто работает, кто за фортепиано… Покойная се­стра Alexandrine дивно играла на фортепиано; ее поистине можно было заслушаться… Ну, пришел Пушкин — все пошло вверх дном, смех, шутки, говор так и раздаются по комнатам». А вечером молодежь собиралась вокруг рояля, за который садилась Алина, и наступали часы когда

Дары Эвтерпы нас пленяли,

Как персты легкие мелькали По очарованным ладам:

С них звуки стройно подымались,

И в трелях чистых и густых Они свивались, развивались —

И сердце чувствовало их.

Н. М. Языков. <гТригорское»

В «Признании», посвященном Александре Ивановне Осиповой, Пушкин и имеет в виду эти музыкальные вечера, когда он вспоминает ее и

…слезы в одиночку,

И речи в уголку вдвоем,

И путешествие в Опочку,

И фортепьяно вечерком…

На рояле лежат ноты тех лет. Моцарт, Бет­ховен, Россини, Глинка, Виельгорскнй. На сте­нах гостиной висят старинные картины, среди них «Искушение св. Антония» — один из вариан­тов той картины, которая висела здесь и гля­дя на которую, по свидетельству Осиповых, Пушкин «навел чертей в сон Татьяны» в «Евге­нии Онегине», — там есть все персонажи этой картины. Тут же небольшая картина маслом и две гравюры XVIII века с оригиналов худож­ника Морланда на темы школы мастеров фла­мандской живописи. Эти три вещи — из тригор — ского собрания картин и гравюр, которые Пуш­кин видел здесь много раз и которые, вероятно, имел в виду, когда писал в «Евгении Онегине», отстаивая право поэта изображать «низкую прозу»:

Порой дождливою намедни Я, завернув на скотный двор… ТьфуГпрозаические бредни,

Фламандской школы пестрый сор!

В одном из простенков гостиной помещены портреты генерала Е. И. Керн и Е. Е. Керн — мужа и дочери А. П. Керн, которая гостила в Тригорском в июне 1825 года. В своих воспоми­наниях она пишет: «Восхищенная Пушкиным,

я страстно хотела увидеть его, и это желание ис­полнилось во время пребывания моего в доме тетки моей, в Тригорском, в 1825 году в июне месяце.

Вот как это было: мы сидели за обедом… как вдруг вошел Пушкин с большой толстой палкой в руках… Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его

движениях. Я тоже не нашлась ничего ему ска­зать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо лю­безен, то томительно скучен, — и нельзя было

угадать, в каком он будет расположении духа через минуту…

…Он прочитал нам своих «Цыган». Впервые мы слышали эту чудную поэму, и и никогда не за­буду того восторга, который охватил мою душу!..

Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодиче­ский и, как он говорит про Овидия в своих «Цы­ганах»:

И голос, шуму вод подобный».

Это чтение проходило в гостиной, там же А. П. Керн пела для Пушкина. «Во время пре­бывания моего в Трнгорском я пела Пушкину стихи Козлова:

Ночь весенняя дышала, и т. д.

Мы пели этот романс Козлова на голос… бар — кароллы венецианской. Пушкин с большим удо­вольствием слушал эту музыку и писал в это время Плетневу: «Скажи слепцу Козлову, что здесь есть одна прелесть, которая поет его «Ве­нецианскую ночь». Как жаль, что он ее не уви­дит! Дай бог ему ее слышать!»

В Трнгорском же поэт вручил Анне Петров­не стихи «Я помню чудное мгновенье», которые М. И. Глинка положил на музыку, посвятив ее дочери Керн — Екатерине Ермолаевне.

Нередко в гостиную к молодежи выходила из своей, рядом расположенной комнаты хозяй­ка дома Прасковья Александровна Осипова.