В этом отношении тексты артуровского цикла ставят перед нами менее сложные проблемы, поскольку они написаны на распро­страненных языках: французском, немецком, английском и даже итальянском. Они известны лучше кельтских текстов, поскольку, так как основные из них уже были объектом многочисленных исследо­ваний, и, в целом, с ними гораздо легче консультироваться по изда­ниям и переводам на современные языки. Трудность здесь состоит в том, чтобы выяснить, почему те или иные темы были подхвачены и развиты в литературном произведении, каким образом они были за­имствованы или переданы и какое значение и влияние им приписы­ваются. Изобилие текстов артуровского цикла таково, что, на самом деле, их классификация и их комментирование всегда становятся ра­ботой, которую трудно успешно завершить.

Центральная тема артуровских романов — это поиски Грааля, и многие исследователи и не задумываются об их кельтском происхо­ждении (кельты же были варварами!) или часто рассматривают его как второстепенную гипотезу. Эту тему помещают в сложную и за­путанную сеть влияний и заимствований от Индии до ислама, и от Окситании до Ирана. Или же рассматривают наиболее важные сред­невековые тексты, как сказки, собранные в XIX веке, иногда с зад­ней мыслью, что эти тексты или эти сказки могут быть плодом во­ображения рассказчика, что является полным абсурдом. К тому же смешивают обычные традиционные соответствия, сходства и совпа­дения с одной стороны и предположительные заимствования с дру­гой. А ведь эти тексты невозможно истолковать иначе, нежели как трансформацию кельтских мифологических тем в темы европейских литератур (Парцифаль — это не выдумка Вагнера!). В ходе этой трансформации они утратили всякое дохристианское религиозное значение, и символика чаши власти, возвышенная Граалем, стала ча­стью средневековой христианской эзотерики на то короткое время, пока последняя существовала. Нужно также понимать, что не всегда само собой разумеется, что нельзя подчинить тем же методам или критериям анализа и комментирования тексты мифологические, ли­тературные и фольклорные.

Позволительно соответственно предположить, что влияние бре­тонских и валлийских бардов было определяяющим в эпоху, когда франкоговорящий герцогский двор Бретани имел постоянные отно­шения с основными дворами Европы, от Анжу до Шампани и от Англии до Германии. Есть основания также предположить, что пе­редача артуровского материала произошла до упадка бретонских бардов, который в середине XV века уже давно был свершившимся фактом (barz в среднебретонском означало только «мим, менест­рель»), Все это относит нас к XI-XII векам, и Мария Шампанская, Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах и Вальтер фон дер Фо — гельвейде показывают, что кельтское влияние могло иметь место.

Что касается их происхождения, артуровские тексты однажды станут неисчерпаемым источником точных сведений, которые до­полнят и подтвердят островные данные. Но также будет необходимо предварительно подтвердить ирландским сравнением подлинность кельтского или даже индоевропейского происхождения сюжетов. Кто, например, подумает, что у сюжета с рыцарем, охраняющим фонтан, есть эквивалент, без сомнения далекий, но все же эквива­лент в греческом сюжете с Амиком, охраняющим воду, у Феокрита? Здесь мы вступаем в мало исследованную область.

Нужно подчеркнуть контраст между источниками: тогда как Ирландия никогда не экспортировала свою мифологию, считавшую­ся филидами национальной историей, Уэльс и Бретань были исход­ными точками, откуда распространились артуровские сюжеты, сконцентрированные в том, что валлийская литературная традиция содержала в четырех ветвях «Мабиноги» и нескольких периферий­ных преданиях, иногда несправедливо называемых «сказками». Ибо не все артуровские сюжеты засвидетельствованы в «Мабиноги», но все они несомненно кельтского и индоевропейского происхождения.

Все артуровские сюжеты непосредственно перешли из мифоло­гического в литературное состояние, сохраняя привкус чудесного. В любом случае, речь не идет об исторических эпизодах, но о сово­купности фактов, которые принадлежат мифу в глубочайшем смыс­ле этого слова. Утверждали, в пользу некоторой второстепенной ис­торичности, что король Артур носил имя латинского происхождения (Artorius) и действительно правил в V-VI веках. Этот исторический факт вполне возможен, однако его невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но важно здесь не это, важнее пара Артура и Мерли­на, короля и прорицателя (занявшего место друида), которая не­смотря на уже давнюю христианизацию, воспроизводит и поддер­живает древнюю кельтскую схему власти, выраженную в согла­сии духовной власти и временного могущества. В кельтском бриттском регионе Артур — это эквивалент Царя Мира, а его жена Гвенвивар — это аллегория, воплощение власти, как королева Медб в Ирландии.

Невозможно точно локализовать легенду: в кельтском масштабе она универсальна, но и средневековые волшебные повести — это не просто сказки из фольклора. Фонтан Барентона — это мифологиче­ский аналог чудесного источника Шегаш в ирландской мифологии, а весь Броселианд — это кельтский nemeton.