По правде говоря, галло-римляне со временем приняли латынь, потому что этот язык обеспечивал для владеющих им почести и по­ложение (галло-римлян можно сравнить в другом контексте с ир­ландцами, которые после отмены карательных законов в 1831 г. вы­учили английский, чтобы занимать второстепенные посты в админи­страции. Это позволяло лучше жить). Кроме того, латынь являлась административным и коммерческим языком всей Европы в ту пору, когда экономическая роль Галлии была довольно высокой. Вот по­чему школы друидов тут же были вытеснены латинскими школами. Ибо друиды не могли продержаться долгое время без тех религиоз­ных и политических рамок, в которых они ранее осуществляли свою деятельность. Их система образования была устной, и она была бес­сильна перед письменным образованием на латинском языке. Стало быть, языковая ассимиляция стала возможной потому, что интеллек­туальный слой правителей оказался не у дел, передав свои функции кое-кому из учеников да сельских знахарей, а галльские политиче­ские и административные кадры поспешили романизироваться. По отношению к этим кардинальным факторам эдикты Тиберия и Клав­дия, вероятно, были малозначительной причиной действительного исчезновения друидов. В худшем случае они начали или ускорили этот процесс, который в рамках империи был неизбежен. Нам хоте­лось бы также прочесть эти эдикты, текст которых, к сожалению, до сих пор не найден.

С другой стороны, простонародная латынь солдат и торговцев, язык мелких чиновников и колонов, присланных римской админист­рацией в Галлию, язык, который галльские путешественники слы­шали в Италии, отнюдь не был ораторской латынью Цицерона. И народные низы, начавшие говорить по-латыни или понимать, хоро­шо или плохо, возможно к III в. нашей эры, а может быть еще позже, отнюдь не вникали во все ее тонкости. Конечно, римская Галлия бы­ла в течение долгого времени двуязычной страной, где сосущество­вали латынь — письменный официальный язык, не так широко рас­пространенный, и галльский — язык устный, на котором все говори­ли. В течение долгих веков меровингской и каролингской эпох Гал­лия, которой предстояло стать Францией, говорила на совокупности позднелатинских диалектов и субдиалектов, из которых француз­ский как язык, достойный этого названия, появился не ранее X в. Потребовалось восемь веков, наполненных политическими, военны­ми, экономическими, этническими, демографическими и религиоз­ными потрясениями, чтобы латинский язык стал романским языком страсбургских клятв 842 г., а затем, собственно говоря, француз­ским. Сходным образом франки Хлодвига и Хильперика в конечном счете романизировались именно потому, что находились в мень­шинстве среди романского окружения. А там, где они оказались в большинстве, страна германизировалась. Уточним, кроме того, что изменение языка происходит тем быстрее, чем более ограниченную популяцию оно затрагивает. Достаточно вспомнить древненорвеж — ский, на котором говорили викинги, обосновавшиеся в Нормандии в конце IX в. Двумя столетиями позже от него остались только топо­нимические следы. Можно вспомнить также о судьбе французского языка, на котором говорили англо-норманны на Британских остро­вах.

Распространение латыни было, должно быть, довольно медлен­ным, и галлы («галло-римлянин» — это этническая абстракция!) IV, V и даже первой половины VI вв. еще не забыли свой язык. Но про­цесс латинизации ускорился и завершился вместе с принятием хри­стианства, для которого латынь была литургическим языком. Иначе обстояло дело в Британии (см. выше, стр. 88-91), где римская окку­пация не была ни полной, ни долговременной. После того, как рим­ские легионы в 410 г. предоставили остров его судьбе, бриттский язык уцелел; хоть и глубоко отмеченный заимствованиями из латы­ни, он сохранил в неприкосновенности свою фонетическую систему и грамматическую структуру. А чего, к сожалению, не уцелело, по­скольку политическая романизация уже была завершена, так это ко­ролей, способных осознать необходимость независимого бриттского единства по имперскому римскому образцу. Неспособность эта была не политической и тем более не интеллектуальной, она была религи­озной: Рим был столицей западного христианства, чьей воле хри­стианин не мог противиться. И Британия времен поздней античности стала легкой добычей для англосаксов. Что же касается Уэльса, то он осознал свое единство лишь в X в., чтобы тут же попасть в сферу влияния англосаксонских королей.

И уж совсем по-другому сложилась судьба Ирландии, где весь­ма поверхностная романизация словаря происходила на основе ли­тургической лексики, проникшей туда при посредстве Британии. Ла­тынь осталась там исключительно письменным языком, не употреб­лявшимся в устной речи, и ее роль в социальных формах общения была незначительной. В остальном, латынь, записанная в Ирландии, или гибернийская латынь, была полна глупостей, особых оборотов речи и ирландских метафор. Тем не менее латынь Иоанна Скота Эриугены, Дикуила, или даже св. Патрика и его агиографа Муирьху была превосходна. Мы уже отмечали это, но не будет бесполезным вновь напомнить о довольно парадоксальном факте: без ирландцев классическая культура должна была погибнуть в небытии меровинг — ской ночи, и не состоялось бы каролингское возрождение.

Короче говоря, кельты исчезли потому, что религиозная и поли­тическая структура их общества оказалась неспособной к усвоению римского понятия о государстве. После уничтожения жреческого со­словия, подчинения военного сословия, христианизации ремеслен­ников и крестьян Галлия, сведенная к новой торговой буржуазии го­родов и крупным земельным собственникам, эксплуатирующим ар­мии рабов и сервов, уже не пыталась отделиться от империи. Если ей и случалось бунтовать, всякий раз это происходило для того, что­бы выкроить себе местечко получше: ни один из «галльских импера­торов» III в. не отрекался от римского единства. А двумя веками позже, в нероманизированной стране, в Ирландии, жреческое сосло­вие друидов само облегчило ее обращение в христианство и выдви­нуло из своей среды первых епископов. Таким образом, кельтский континентальный мир солидаризировался с империей, а мир остров­ной после исчезновения империи солидаризировался с христианст­вом.

И тот, и другой, несмотря ни на что, имели шансы выжить, осо­бенно на островах, где кельтское христианство блистало интеллек­туальностью. Но германские нашествия положили конец всему. В каролингскую эпоху название Галлии исчезло с карты, Британия была завоевана англосаксами, а в Бретани бретонская экспансия, ох­ватившая, надо полагать, весь Армориканский массив, была грубо остановлена норманнским вторжением. Корнуолл как политическая единица прекратил свое существование в X в. Что же касается Ир­ландии, то после ни с чем не сравнимого расцвета в VII-VIII вв., ко­гда она рассылала своих монахов-миссионеров по всей Европе, по­следовали скандинавские вторжения, от которых она уже никогда не смогла оправиться.

И если в современную эпоху еще существуют живые кельт­ские языки, это нужно считать чудом, объяснимым по большей час­ти географической изоляцией, а не стойкостью кельтских народов. Но эти языки — всего лишь тень того, чем они были, или того, чем они могли бы быть. Приблизительное представление о тех культур­ных сокровищах, которые могли бы быть вкладом кельтского мира в средневековую христианскую культуру, может дать литература ар — туровского цикла и легенда о Святом Граале.