Первым последствием разгрома при Алезии стало постепенное учреждение в галльских городах администрации, без сомнения ско­рее романизированной, нежели римской. Очевидным знаком того, что страна была побеждена было участие самих ее жителей в разре­шении последствий завоевания. Уничтожив же военную аристокра­тию, Цезарь «срубил голову» галльскому обществу. В его распоря­жении во время всей Галльской войны была знаменитая «пятая ко­лонна», присутствовавшая в Галлии уже в течение более чем полу­века (начиная с завоевания Нарбонской Галлии в 121 г. до н. э.), а именно, римские торговцы (бойня в Генабе, возможно усиленная ре­прессалиями, показывает какова была стратегическая важность это­го слоя). Администрация, управлявшая Галлией с I века н. э. может показаться мягкой и либеральной, так как, по свидетельствам, она использовала галльский персонал даже на самом высоком уровне. На самом деле, эта администрация была абсолютно не кельтской, как установленная Римом и, в целом, копирующая римскую полити­ческую систему.

В такой системе, ipso facto, друиды сразу же лишились всякого значения. Мы уже бегло касались этой необъяснимой загадки почти полного отсутствия друидов в событиях «Записок о Галльской вой­не». Это отсутствие не означает того, что друидов не было, и, если Цезарь ничего не сообщает о них, кроме нескольких общих мест, то, очевидно, у него были на это причины.

Главный фактор здесь — это невозможность существования в римской Галлии баланса царской власти и власти друидов в том ви — де, в котором это было возможным в Ирландии. Можно даже задать­ся вопросом о роли Рима и его агентов в организации политического хаоса в Галлии в I в. до н. э. Не будем забывать также, что в римском государстве (respublica), единственный остающийся «царь» — это ри­туальный rex sacrorum, религиозный царь, лишенный всякого могу­щества и власти.

Новая власть, утвержденная в Галлии римскими легионами, не­избежно противилась любой форме подчинения политики религиоз­ному началу. Здесь можно вспомнить о римской структурной схеме общественного устройства, которая в противоположность схеме кельтской предполагает приоритет временного (царь или консулы) над духовным (фламины, чья политическая роль была ничтожной). Все это приводит исследователей к вопросу о римском влиянии в Галлии в течение трех четвертей века, предшествовавшего завоева­нию, с одной стороны, в постепенном уничтожении традиционной царской власти, и, с другой стороны, в возвышении олигархии и ам­биций аристократии. Вероятно, римская неприязнь к царям повлияла на Галлию, или же кельтская царская власть явилась непреодоли­мым препятствием для реализации римских проектов. К тому же, как мы об этом часто говорили и повторяли, друид и царь были со­лидарны и неразделимы.

Таким образом, друидам оставалась только область религии и традиционного обучения. Но и в этих областях они сразу же столк­нулись с жесткой конкуренцией: это, с одной стороны, установление императорского культа и распространение официальной римской религии, а с другой — учреждение латинских школ, где образование, будучи не устным, а письменным, не могло включать в себя устную галльскую литературу. Начиная с Фюстеля де Куланжа и Камиля Жюлиана, существовала тенденция рассматривать исчезновение «друидизма», как тайну, объяснить которую мы не можем. Однако всегда забывают спросить, «почему исчезли друиды»? Тем не менее на этот вопрос можно ответить.

Два эти понятия, религии и образования, противоречивы. Су­ществование одного исключает второе. Это важный фактор для рим­ской Галлии, столь же неявный, сколь важный.

Вполне возможно, что друиды личным или «частным» поряд­ком соглашались принять официальные посты в новой администра­ции, скопированной с римского муниципия. Было ли это и в самом деле так — мы никогда не узнаем. Это возможно, но очень маловеро­ятно. Друиды I в. до н. э. должны были вести себя с римской армией почти так же, как брахманы — с военачальниками армии индийской. Но если они и принимали эти посты, то отнюдь не в качестве друи­дов, хранителей традиции, поддержание которой стало зависеть от их личной и полупотаенной преданности.

Предположим, что так все и продолжалось в течение несколь­ких поколений: по свидетельству Помпония Мелы, в конце первого века нашей эры друиды удалялись в леса, чтобы тайком наставлять в священных знаниях детей знатного происхождения. Стало быть, в принципе несмотря ни на что «друидизм» продолжал существовать. Но духовные институты, продолжающие существовать, когда смысл их существования утрачен, — явление редкое: начиная с утверждения римской власти, и несомненно после завершения завоевания при­званных становится все меньше и меньше. Ведь друиды не были тайным обществом, и ни один жрец не мог жить совершенно тайным образом. Друид терял смысл существования без союза с царем, по­скольку, если царь не был носителем жреческого авторитета, тем более друид не мог осуществлять временное могущество. Если друиды и продолжали существовать в галло-римскую эпоху, то это мог быть лишь временный пережиток и затемнение традиции. Если же священный язык больше не был известен, исключена любая пе­редача знания, а он не мог пережить обращение Галлии в христиан­ство в начале V века.

Призванные должны были стать еще более редкими после эдик­тов Тиберия и Клавдия, приравнявших друидов к восточным mathematici, мудрецам и магам, возглавлявшим различные экстрава­гантные и тайные секты, которые тогда кишели в Риме. Друиды, но­сители священной власти подобно брахманам, разумеется, не имели ничего общего с этим разношерстным сбродом без роду, без племе­ни. Они не заслуживали такого пренебрежения. Но, тщетно пытаясь привести в порядок свои религиозные дела, империя выказывала одинаковое неодобрение ко всем проповедникам чужестранных культов и мистерий.

Мы в данном случае остаемся в неведении относительно того, подвергался ли преследованиям или жестоким гонениям галльский «друидизм» в римскую эпоху. Однако вся история римской Галлии основана на сочинениях римских историков или нескольких латини­зированных галлов. Не стоит полагаться на Авзония, горожанина и высокопоставленного имперского чиновника, в надежде на то, что он сообщит нам, о чем думал простой народ, который в конце IV в. еще говорил по-галльски в отрогах Центрального массива или в Бордо. Представляется, что все течения мысли в Галлии за два или три века после завоевания не анализировали равным образом тща­тельно. Реальная история, когда случайно или неслучайно предос­тавляется возможность ее приоткрыть, часто отличается от офици­альной истории.

Какова же действительная роль друидов во всех этих событиях? Мы только в начале исследований, которые должны учитывать од­новременно географическое, стратегическое, экономическое и фис­кальное положение Галлии в Римской империи. В любом случае, ут­верждать, что приписываемые друидам человеческие жертвоприно­шения явились моральной первопричиной этих запретов, значит впадать в вопиющее преувеличение, поскольку в Галлии I — II вв. нашей эры, во времена pax готапа, такие жертвоприношения давно отошли в прошлое. Можно предположить, что власти воспользова­лись неблаговидным предлогом, а таковых было предостаточно и в римской литературе, и в общественном мнении римлян или, если хо­тите, галло-римлян.

Изданием эдиктов был отмечен второй, решающий этап исчез­новения друидов, хотя можно предположить, что применялись они не строго, если вообще применялись, подпольная деятельность друидов приравнивалась к деятельности беззаконной. У последнего определения нет особого смысла в религиозных вопросах. Таким об­разом, совершенно в римских традициях, которые подчиняли рели­гиозное политическому, было стремление решить политическими методами проблему традиционного порядка.

Нет такой традиционной организации, которая так или иначе не предусмотрела бы печальную неизбежность своего исчезновения и сохранение своей инициатической традиции. Проще всего было осуществлено отступление друидов в Британии и Ирландии. В лю­бом случае, отнюдь не эдикты Тиберия и Клавдия привели к оконча­тельному исчезновению «друидизма». К тому же друиды I в. н. э. больше не были официальными лицами.

Третий этап исчезновения друидов не был следствием усилий какого-то лица или официальной власти. Он был не политическим, а религиозным. Но если предположить, что немногочисленные хранители кельтской традиции в начале IV в. все еще продолжали организованное обучение галльскому языку и традиционным прин­ципам, весьма маловероятно, что у друидов сохранялись силы для действенной борьбы против распространения христианства, которое в значительной мере способствовало романизации Галлии, а потом и завершило ее, распространив латинский язык в народе. Агония веро­ятно была долгой. Вероятно к концу VI века последние pagani, ос­тавшиеся после многочисленных миссий, постепенно отказываются от борьбы, и редкие пережитки дохристианских верований застыва­ют в том, что потом должно будет стать «фольклором». К обвинени­ям в подпольной, незаконной деятельности прибавились с тех пор еще более худшие нарекания в преступной ереси.

Ибо если друиды, в силу необходимости давно уже скрывав­шие свое истинное лицо под маской римской официальности (что, по нашему мнению, не могло длиться долго: есть только один пример из Пюи-ан-Веле, где gutuater осуществлял административ­ные функции), смогли или захотели обратиться в новую веру, между ними и христианством неизменно оставался заслон римского языче­ства. Кроме того, что, как мы уже говорили выше, любая передача становится невозможной со смертью языка, представляется физиче­ски невозможным, чтобы кто-то из них сумел растворить в христи­анском эзотеризме хранимое им традиционное наследие. Причина этого проста: на всей территории Римской империи христианство всегда находилось в оппозиции к язычеству, чье сопротивление бы­ло слишком упорным, чтобы приверженцы новой эры не потребова­ли полного его запрета сразу же после своего триумфа. В обвинени­ях соборов поздней империи против умирающего язычества не со­держалось никаких намеков, никаких нападок на кельтскую рели­гию. Злой дух мог называться Меркурием, Юпитером, Аполлоном, Венерой, Дианой или еще кем угодно, но его никогда не именовали Таранисом, Лугом, Сукеллом или Эсусом. Мы не хотим сказать, что Гаргантюа не был галлом, но это особая статья: "сказка" меняет язык и не является религиозной. В фольклоре почти всех франкоя­зычных регионов Европы присутствуют реминисценции, восходя­щие, как сейчас предполагают, к кельтскому народному наследию, искаженные и ослабленные за долгую историю, изменившиеся вме­сте с языком и ментальностью. Однако ни один фольклор не может предоставить средства для реконструкции мифологии: разница уровней слишком велика. Не существует и никогда не существовало "французской мифологии", основанной на галльской религии. Друи­ды не смогли продержаться достаточно долго, чтобы передать эту религию французам. Мы отнюдь не сомневаемся в правомерности изучения данных фольклора, дошедших до наших дней (таких, как широко распространенные фольклорные представления о майском празднике). Но мы все же используем термин "мифология" для обо­значения структурированного и связного корпуса или собрания.

Итак, возможное выживание "друидизма" столкнулось с тремя препятствиями, каждое из которых было само по себе непреодоли­мо:

■ Завоевание Галлии Цезарем, которое в I в. до и. э. разру­шило кельтскую политическую структуру и уничтожило всю аристократию (equites) порой физически, порой с по­мощью романизации;

■ христианизация, которая к концу IV века завершила ро­манизацию, повсеместно распространив латинский язык;

■ великое переселение народов, которое, в итоге, уничто­жило то, что не затронули романизация и христианиза­ция.