Мы добрались до нашего друга Шинте и были радушно приняты этим приветливым человеком. Его город стоит на 12°37 35» ю. ш. и 22°27 в. д. У него мы оставались до 6 июля. Нам предстояло теперь плыть по Леебе. После того как я видел Коанзу около Массангано, я считал, что Лееба больше Коанзы по крайней мере на одну треть. Во время последнего наводнения уровень воды в ней поднимался почти на 40 футов [12 м] по отвесной линии, но этот подъем был, вероятно, выше обычного, потому что количество выпавшего дождя было выше среднего. Мои спутники купили у балонда много небольших челноков, в которых можно было сидеть только по два человека. Они были очень тонкие и легкие. На них охотятся по воде за животными.

Спускаясь по Леебе, мы видели много диких животных, особенно тагеци (Aegoceros eguina) и одну великолепную антилопу путокуане (Antilope niger) и двух прекрасных львов. В одной деревне нас очень просили убить буйволов, которые каждую ночь опустошали огороды ее жителей и уничтожали маниок. Так как мы не имели успехов в стрельбе по той дичи, которая нам попадалась, и нам очень хотелось мяса, то мы отправились по следам старых буйволов. Эти животные проявляют большую осторожность, выбирая для своих дневных стоянок или отдыха самую густую чащу леса. Мы несколько раз подходили к ним на 6 ярдов [5 м], прежде чем узнавали, что они находятся так близко, и слышали только треск веток под ногами промелькнувших животных.

Когда мы, осторожно крадучись, ступали по сухим листьям, нас охватывало волнующее чувство, потому что мы могли каждый момент подвергнуться внезапному нападению этих очень опасных зверей.

Послав извещение о своем прибытии нашему другу Маненко, мы ждали день, остановившись против ее деревни, которая находилась в 15 милях [28 км] от реки. Она сейчас же послала нам в подарок много продуктов. Сама она не могла приехать, так как обожгла себе ногу. На следующий день для скрепления дружбы между балонда и макололо была совершена церемония, называемая «касенди». Она выполняется таким образом: обе стороны, заключающие союз дружбы (в данном случае Пицане и Самбанзе, муж Маненко), соединяют свои руки. Затем на сжатых руках обоих людей, на правой щеке и на лбу каждого из них делаются небольшие надрезы и берется немного крови. Кровь от одного лица опускается и подмешивается в один горшок с пивом, а от другого – в другой; затем каждый из них пьет пиво с кровью другого, и с этого момента считается, что они навеки стали друзьями или даже родными. Пока они пьют, все присутствующие ударяют по земле короткими дубинками и произносят изречения, утверждающие договор. Оставшееся пиво допивают все присутствующие. Главные лица, выполнявшие «касенди», с этого времени считаются кровными родными и обязаны предупреждать друг друга, если кому-нибудь из них угрожает опасность. Если бы Секелету решил напасть на племя балонда, то долгом Пицане было бы предупредить Сам-банзу, чтобы он мог убежать, и такой же долг лежал бы при подобных обстоятельствах на Самбанзе. Закончив обряд «касенди», побратавшиеся сделали друг другу самые дорогие подарки. Самбанзе ушел одетый в костюм Пицане, сшитый из зеленой байки, отделанной красным, а Пицане, кроме множества продуктов, получил две такие же раковины, какую подарил мне Шинте.

Нам встретилось много охотников из племени мамбове, подвластных вождю Масико. Они сушили мясо гиппопотама, буйволов и крокодилов. На охоте они подкрадываются к этим животным, маскируясь шкурой лече (антилопы) или головой покуса, на которой еще есть рога, или же выставляя из травы верхнюю часть белого журавля, называемого ими жабиру (Муcteru senegalensis), с его длинной шеей и клювом наверху. Накрытые сверху этим чучелом, охотники ползут по траве: они легко могут поднимать голову, чтобы разглядывать свою добычу, оставаясь сами невидимыми, пока не подползут к животным на расстояние выстрела из лука. Они преподнесли мне в подарок трех водяных черепах. В одной из них, когда она была приготовлена в пищу, оказалось сорок яиц. Скорлупа у яиц была мягкая. Оба конца яйца черепахи одинаковой величины, как у яйца крокодила. Мясо черепахи, особенно печенка, превосходного вкуса.

Расстояние между вершинами уступов (западного и восточного) может равняться 10 градусам долготы. Я не слышал о возвышенностях на том и на другом краю, и едва ли они имеются также на пространстве, заключенном между ними. Самой высокой горой является Монакадзе, но она поднимается над окружающей ее плоской равниной не больше, чем на 1000 футов [300 м]. Вследствие этого недостатка в возвышенностях в той части страны, волнообразная поверхность которой незаметно поднимается до высоты в 5000 футов [1500 м] над уровнем моря, я принял термин гряды, употребительный в сельском хозяйстве, потому что они по своему характеру напоминают удлиненные гигантские грядки. Мы увидим, что горы, которые встречаются за этими грядами, являются только низкой каймой и что вершины гор не выше, чем дно высокой центральной долины.

Если мы оставим без внимания большую ширину центрального бассейна в других частях и будем говорить только о сравнительно узкой части, образованной изгибом восточной гряды на запад, то мы можем сказать, что эта область по своей форме является широкой «бороздой» между двумя приподнятыми грядами, около 200 миль шириной каждая. За этими грядами поверхность имеет форму склонов, опускающихся к морю. Если я прав, то направление, в котором простирание пластов склоняется на северо-северо-восток, может показывать, что такая же геологическая структура преобладает далее на север и два или три озера, находящиеся в этом направлении, могут быть сходны с оз. Нгами, будучи уменьшены до нынешних размеров действием сил, образовавших водопад Виктория.

Возвращение с охоты

Фотография

На р. Каломо мы встретили слона, у которого не было бивней. Это такая же редкость в Африке, как слоны с бивнями на Цейлоне. Как только слон увидел нас, он сейчас же скрылся. Здесь много буйволов; мы видели днем целые стада их, пасущиеся во всех направлениях. Когда их сильно беспокоит человек, то они уходят в самую чащу леса и выходят пастись только ночью. Подкравшись близко к их стаду, мы убили одного быка; когда раздался выстрел и он упал, то остальные буйволы, не видя своего врага, внимательно смотрели по сторонам, не понимая, где находится опасность. Другие буйволы подошли к раненому товарищу, и когда мы появились, то они, к немалому изумлению моих спутников, подняли убитого буйвола рогами и, окружив его тесным кольцом, унесли. Все дикие животные обычно бодают рогами своего раненого товарища и выгоняют его из стада; даже зебры кусают и лягают ту, которая имела несчастье быть раненой. Так же поступают они и с больными. Такой инстинкт имеет своей целью размножение вида только самыми полноценными и здоровыми особями. В настоящем случае буйволы хотели забодать раненого, но наше появление заставило их обратиться в бегство. Когда они перед этим, окружив раненого, некоторое время бодали его, это произвело на моих спутников ложное впечатление, будто они хотят помочь ему уйти. Пуля прошла буйволу между четвертым и пятым ребрами; пробив насквозь оба легких и ребро на противоположном боку, она остановилась под кожей. Но, несмотря на то что пуля весила 8 унций [226 г], буйвол все-таки отбежал на некоторое расстояние и был окончательно добит людьми, которые загнали его в болото и закололи копьями. Стадо убежало в направлении нашего лагеря и вернулось, бешено мчась на нас сзади. Мы нашли спасение на большом термитнике, и когда они стремительно, во весь опор, мчались мимо нас, я имел удобный случай заметить, что вожаком стада, состоящего приблизительно из шестидесяти голов, была старая корова; она выдавалась вперед других на половину корпуса. На ее загривке сидело около двадцати буйволовых птиц (Textor erythrorhynchus Смита), которые играют по отношению к буйволам роль гениев-хранителей. Когда буйвол спокойно пасется, то эта птица прыгает по земле, клюет свою пищу или, сидя на спине буйвола, ищет у него насекомых, которыми иногда бывает полна его шерсть. Так как эта птица обладает более острым зрением, чем буйвол, то при появлении какой-нибудь опасности она проявляет беспокойство и улетает; тогда буйволы сразу поднимают свои головы, чтобы узнать причину, которая побудила их хранителей к бегству. Иногда эти птицы сопровождают убегающих буйволов, пользуясь крыльями, а иногда сидят при этом у них на шее.

Мы шли по обширным пространствам страны Мопане. Мои спутники наловили в гнездах много птиц, называемых «корве» (Tockus erythrorhynchus). Их гнезда находятся в дуплах деревьев Мопане: 19-го числа мы напали на одно свежеприготовленное гнездо; его отверстие было залеплено с обеих сторон; оставлен был лишь небольшой проход, соответствующий величине и форме птицы. Проход внутри дупла во всех случаях продолжается на некоторое расстояние вверх; когда птицу ловят, то она взлетает в полое пространство вверх. В одном гнезде мы нашли белое яйцо, похожее на яйцо голубя. Захваченная в данный момент птица снесла второе яйцо. Кроме того, у нее в яичнике оказалось еще четыре яйца. Первый раз я увидел эту птицу на Колобенге, когда ходил однажды в лес за строевым материалом. Один туземец, стоявший около дерева, вдруг воскликнул: «Здесь гнездо корве!» Я посмотрел и увидел только щель в полдюйма шириной и в 3–4 дюйма [7,5—10 см] длиной. Думая, что слово «корве» означает какое-нибудь маленькое животное, я с интересом ожидал, что он извлечет из дупла. Он сломал глину, которой была окружена щель, сунул в образовавшуюся дырку руку и вынул оттуда Tockus’a, или красноклювого криворога, которого тут же убил. Он сказал мне, что когда самка несется, то она подвергается полному заключению. Самец замазывает вход в гнездо, оставляя только узкую щель, чтобы кормить через нее свою подругу. Щель точно соответствует форме его клюва. Самка делает в дупле гнездо из собственных перьев, откладывает яйца, высиживает их и остается с птенцами до тех пор, пока они не оперятся. В продолжение этого времени, которое длится, как говорят, два или три месяца, самец продолжает кормить ее и все юное семейство. Пленница становится всегда очень жирной и считается у туземцев лакомым блюдом, а бедный, рабски преданный ей супруг в этот период так худеет, что во время резкого падения температуры после выпавшего дождя он коченеет, падает на землю и подыхает. Мне никогда не представлялось случая установить действительную продолжительность заключения, которому подвергается самка, но когда я через два дня после описанного случая проходил мимо дерева, в котором было открыто гнездо, то отверстие было уже снова замазано глиной, как будто за такое короткое время неутешный супруг достал себе другую жену. Это был как раз тот месяц, когда клюворог несется. Здешние жители рассказывают об этой птице то же самое, что рассказывают туземцы на Колобенге. Самка вылетает из гнезда только тогда, когда птенцы вполне оперятся; это бывает в период созревания зерновых культур. Ее вылет из гнезда вместе с выводком является действительно одним из признаков, по которым туземцы узнают, что урожай готов. Так как они снимают урожай в апреле, то, значит, период заключения самки клюво-рога длится от двух до трех месяцев. Говорят, что иногда птенцы вылупляются из яиц не в одно время; когда двое ранее вылупившихся птенцов уже вполне оперятся, двое других только еще выходят из своей скорлупы; тогда самка покидает гнездо со старшими птенцами, а отверстие замазывается снова, и самец вместе с самкой обслуживают нужды оставшихся в гнезде юных птенцов.

Несмотря на то что мы приближаемся к португальским селениям, страна все еще полна диких животных. Нам встретилось стадо буйволов, и мои люди убили шесть телят. Обилие буйволов и антилоп показывает, что для уменьшения количества этих животных лука и стрел недостаточно. Здесь очень много также львов и гиен. Для размножения львов не существует никакой преграды; туземцы верят в то, что души их вождей переходят в львов, и никогда не делают попыток убивать их; они верят даже в то, что вождь может превратиться в льва, убить кого ему угодно и снова принять вид человека; поэтому, когда они видят льва, то принимаются хлопать в ладоши, что является здесь знаком приветствия. В результате этого здесь развелось столько львов и гиен, что местным жителям приходилось строить специальные небольшие хижины между деревьями около своих полей, чтобы ночевать в них, если ночь застанет их в поле. Многие мои люди во время пути часто оставляли тропу, по которой мы все шли, для того, чтобы достать птицу корве из ее гнезда или последовать за птицей медовестом, чем они очень удивляли наших проводников, постоянно предупреждавших их об опасности, угрожающей им от львов. Поэтому я часто оказывался далеко впереди всех моих людей и должен был через каждый час-два останавливаться, чему я, впрочем, был рад, потому что солнце жестоко палило, и у меня было основание сделать отдых. Десять—двенадцать миль в день составляли порядочный переход для моих людей и для меня.

Плохо сконструированные топки нашего парохода пожирали громадное количество дров. Их затапливали в два часа ночи, но пар мы редко получали раньше шести. Масса времени терялась на рубку дров. Большие, тяжело нагруженные каноэ могли почти не отставать от нас, а маленькие нас обгоняли, и гребцы с удивлением и жалостью оглядывались на медленно двигающийся и пыхтящий «Астматик». Для нас пар не был силой, экономящей труд, лодки или даже каноэ сделали бы для экспедиции все то, что делал он, с половиной затрат и труда.

Мы пристали к берегу, чтобы набрать дров, в Шимоара, как раз ниже впадения Шире. Кварцевые юры здесь покрыты деревьями и гигантской травой; в изобилии растет низкорослое лесное дерево буазе – род полигалы, его красивые гроздья розоватых душистых цветов наполняют воздух чудным ароматом; семена дают прекрасное масло, а кора более мелких веток – волокно, более тонкое и прочное, чем лен; туземцы делают из него сети для рыбной ловли.

Зулусский крааль

Рисунок

Бонга, брат мятежника Мариано, возглавлявший теперь восставших туземцев, явился повидать нас с несколькими своими старейшинами. Они отнеслись к нам вполне дружественно, хотя им и сказали, что мы перевезли больного губернатора в Шупангу и вылечили его от лихорадки. Когда мы ознакомили Бонга с целью нашей экспедиции, он сказал, что нам не придется терпеть в нашей полезной работе помех от его народа. Он прислал нам в подарок рису, двух овец и большое количество дров. Он никогда не пытался как бы то ни было использовать нас в борьбе, которую вел; другая сторона проявила к нам меньше доверия: нашему лоцману устроили настоящий допрос, добиваясь узнать, не продавали ли мы порох неприятелю. Однако нам удалось сохранить хорошие отношения и с восставшими, и с португальцами.

Так как подняться на пароходе по мелкому каналу, на котором стоит Сена, было невозможно, мы бросили якорь у Ньярука, небольшого негритянского селения, в 6 милях ниже по течению, и на следующее утро отправились в Сену пешком. Узкая извилистая тропинка, по которой мы должны были идти гуськом, проходила через огороды и лесные участки, причем самыми высокими деревьями были колючие акации. Небо было покрыто облаками, воздух прохладный и приятный, а маленькие птички радостно пели от полноты сердца странные сладкие песни, которые, хотя и походили на песни наших птиц в весеннее утро, все же, казалось, были на иностранном языке. По дороге мы встретили много туземцев. Большинство мужчин было вооружено копьями, луками со стрелами или старыми мушкетами; у женщин были железные заступы с короткими ручками, – они отправлялись работать в садах и огородах. Все они отходили в сторону, чтобы дать нам пройти, и вежливо нас приветствовали: мужчины – кланяясь, а женщины – приседая, даже если у них были тяжелые ноши на голове. Реверанс, который делают с голыми ногами, – это нечто потрясающее!

Сена построена на низкой равнине на правом берегу Замбези с несколькими отдельными холмами на заднем плане; она окружена частоколом из зеленых стволов для защиты обитателей от их неприятных и беспокойных соседей. Сена насчитывает несколько больших домов, развалины нескольких других и пострадавший от плохой погоды крест на том месте, где когда-то находилась церковь; насыпь показывает место, где стоял древний монастырь. Земляные укрепления около реки пришли в такое разрушение, что на них мирно пасутся коровы. Это не огорчает население деревни, так как ее черный гарнизон прятался за дверями при приближении врагов, предоставляя торговцам защищаться самим, как могут. Последние поэтому считают, что упадок, в который пришли укрепления, не делает их более беспомощными, чем они были раньше.

Немногие живущие в Сене торговцы высылают группы доверенных невольников внутрь страны для охоты на слонов из-за кости и покупки ее. На месте же нет почти никакой торговли. Это скучное место, очень располагающее ко сну.

Находясь в Сене, можно быть уверенным, что завтра заболеешь лихорадкой, если не заболел сегодня; но нет места, которое было бы плохим до конца. Сена обладает одним искупающим обстоятельством: это – родная деревня великодушного и гостеприимного синьора Х. А. Феррао. Его отец, человек высоких качеств характера, был раньше португальским губернатором Сены. Он приобрел на юге самым честным образом обширные и богатые земли, называющиеся Чирингома; но правительство потребовало, чтобы они были разделены. Наследнику оставили только две мили, а остальное было разбито на бесплатные участки для эмигрантов. Этот грабеж был обоснован следующим образом: «Не годится, чтобы подданный владел большим количеством земли, чем глава Португалии». Зулусы вскоре последовали этому примеру, завладели всем и ограбили грабителей.

В середине марта того же [1859]года мы отправились во второй раз в путешествие по Шире. Теперь туземцы относились к нам дружелюбно и охотно продавали рис, птицу и зерно. Мы вступили в дружеские отношения с вождем Чибисой, деревня которого находилась примерно в 10 милях ниже водопада. Когда мы были здесь в первый раз, он послал двух людей пригласить нас на пиво; но пароход последним показался таким страшилищем, что, прокричав свое приглашение, они прыгнули на берег, оставив свои каноэ на волю течения. Чибиса был исключительно умным человеком. Если не считать темного цвета кожи, он был вылитым портретом одного из наших знаменитейших лондонских артистов и далеко превосходил по своему уму всех остальных вождей этого района. Он рассказал нам, что ему пришлось много воевать, но начинали всегда другие; он всегда был прав, а виноваты были всегда они. Кроме того, он твердо верил в божественные права монархов. Он рассказывал, что был обыкновенным человеком; но, когда умер его отец, стал вождем. Как только он занял это высокое положение, то осознал могущество, которое вошло в его голову и спустилось по спине; он чувствовал, как оно в него вошло, и узнал, что он – вождь, облеченный властью и обладающий мудростью; тогда люди начали бояться его и стали преклоняться перед ним. Он говорил об этом, как о совершенно естественном факте, исключающем всякое сомнение. Его народ также верил в него: они купались в реке, абсолютно не боясь крокодилов, так как вождь бросил в нее могущественное средство, которое охраняло их от этих чудовищных пресмыкающихся.

Оставив судно против деревни Чибисы, д-р Ливингстон, д-р Кэрк и несколько макололо выступили пешком к озеру Ширва. Они шли по направлению к северу от гористой местности. Население относилось к ним далеко не хорошо; некоторые из проводников пытались сбить их с пути, и доверять им было нельзя. Масакаса, старшина макололо, подслушал несколько замечаний, которые убедили его, что проводник готовил им беду. Он молчал до того момента, пока они не оказались в пустынном месте; здесь он подошел к д-ру Ливингстону и сказал: «Это скверный человек, с ним мы попадем в беду; копье мое остро, и здесь никого нет, – не свалить ли мне его в высокую траву?» Если бы доктор выразил малейший знак согласия или даже только промолчал бы, этому проводнику никого больше уже водить не пришлось бы, ибо в мгновение ока он оказался бы там, «где злые перестают беспокоить». Позднее выяснилось, что в этом случае никакого предательства не было, а имелась только недостаточность знания нами языка и страны. Мы попросили отвести нас к Ньянья Мукулу, или «большому озеру», имея в виду озеро Ширва, а проводник повел нас по чрезвычайно труднопроходимой гористой местности, постепенно спускающейся к длинному болоту, которое было известно проводнику именно под названием Ньянья Мукулу, т. е. «большого озера». Мы видели на этом болоте столько слонов, что назвали его Слоновым болотом. Слово «ньянья», или «ньянца», может означать вообще болото, озеро, реку и даже ручей.

В конце концов экспедиция стала продвигаться вперед без проводников или с сумасшедшими проводниками. Как это ни странно, мы оказывались часто очень обязанными сумасшедшим из разных деревень: один из них почтил нас, когда мы спали под открытым небом, тем, что плясал и пел у наших ног всю ночь. Эти несчастные люди симпатизировали исследователям, считая, вероятно, что они – их поля ягоды. Общее мнение их соотечественников на них влияния не оказывало, они действительно жалели чужестранцев и хорошо к ним относились; часто они преданно провожали экспедицию с места на место, когда невозможно было никакими средствами нанять здорового человека.

Манганджа вели себя в это время очень независимо; это был разительный контраст с тем раболепством, которое они проявили позднее, когда великое бедствие – охота за рабами – постигло и их страну. Из деревень подавались сигналы барабанами, и ноты недоверия и запугивания звучали в ушах путешественников круглый день; иногда им приходилось бодрствовать всю ночь в ожидании внезапного нападения. Д-р Ливингстон и д-р Кэрк стремились, чтобы не произошло ничего такого, что заставило бы туземцев смотреть на них, как на врагов; Масакаса же стремился, со своей стороны, показать, что он мог бы сделать, подравшись с ман-ганджа.

Вечером вождь принес нам в подарок немного муки и посидел с нами несколько минут. Расставаясь с нами, он пожелал нам хорошо выспаться. Едва он ушел, как с реки донесся дикий крик, сопровождаемый пронзительными воплями женщин. Крокодил утащил его главную жену, когда она купалась. Макололо схватили оружие и бросились к реке, но было уже поздно. Плач женщин продолжался всю ночь, и наутро мы увидели женщин из других деревень, которые пришли сюда, чтобы принять участие в оплакивании. Горе их, по-видимому, было искренним, так как по щекам у них текли слезы. Рассказывая о своем несчастии соседям, Муана-Мо-эси сказал: «В деревню пришли белые люди; они стали мыться в том месте, где моя жена брала воду и купалась; они натирались белым снадобьем (мылом), и когда потом пошла купаться моя жена, ее утащил крокодил; из-за этого снадобья или нет, неизвестно». Против этого мы возражать не могли.

Когда мы возвращались, нас встретили с ужасом, и при нашем приближении все мужчины убежали, женщины же остались. Один из наших людей разъяснил это следующим образом: «У женщин то преимущество перед мужчинами, что им не надо бояться копья». Наше первое знакомство с народом Чинсунсе заставило нас думать, что купание неизвестно туземцам; после мы узнали, что купание совершенно обычное явление в других частях страны манганджа.

Мы открыли озеро Ньяса немного раньше полудня 16 сентября 1859 г. Его южная оконечность находится на 14°25 южной широты и 35°30 восточной долготы. В этом месте долина достигает около 12 миль ширины. По обе стороны озера есть горы, но дым от горевшей травы помешал нам в тот раз видеть далеко. Спустя много времени после нашего возвращения с Ньясы, мы получили письмо от капитана Р. Б. Олдфилда, тогда командовавшего кораблем ее величества «Лира». Он писал, что д-р Рошер, предприимчивый немец, который, к несчастью, пал жертвой своего исследовательского пыла, также достиг озера Ньяса, но 19 ноября, т. е. после нашего открытия. Когда он прибыл к озеру, туземцы сообщили ему, что южную его оконечность посетила экспедиция белых людей. Из сравнения дат (16 сентября и 19 ноября) следует, что мы опередили д-ра Рошера больше чем на два месяца. Подобное же сообщение было опубликовано в газетах Капа в виде письма губернатору, сэру Джорджу Грею, от полковника Ригби, консула и политического резидента ее величества в Занзибаре. Эти сведения он получил из показаний слуг д-ра Рошера, которые добрались до побережья.

Неизвестно, где д-р Рошер впервые увидел воды озера Ньяса, так как точное местоположение Нуссеевы, где он жил некоторое время на берегу озера, не выяснено. Он был на расстоянии трех дней пути от Нуссеевы на арабской дороге, на пути к обычной переправе через Ровуму, когда его убили. Убийцы были пойманы одним из вождей, отосланы в Занзибар и казнены. Д-р Рошер скрывал свои открытия, намереваясь опубликовать их в Европе все сразу в прекрасной книге, описывающей его путешествие. Поэтому мы можем только предполагать, что, раз он шел по арабской дороге из Кильвы (Килоа), то вышел к озеру у арабской переправы Нгомбо, поблизости от Ценги, или, может быть, против Кота-Кота-бея. В связи с этим мы ощутили регулярное опубликование наших писем Королевским Географическим обществом как настоящее благодеяние. Благодаря этому устанавливались даты открытий и открытия увековечивались.

Вождь деревни, расположенной недалеко от впадения в озеро реки Шире, старик по имени Мосаука, услышав, что мы сидим под деревом, пришел к нам и любезно пригласил нас к себе в деревню. Он привел нас к великолепному баньяновому дереву, которым, видимо, гордился. Корни дерева образовали над землей род огромного кресла без сиденья. Четверо из нас спали между его подлокотниками. Мосаука принес нам в подарок козу и корзину муки, – «чтобы порадовать наши сердца». Он сказал, что недалеко расположилась лагерем большая партия невольников, которых вели арабы. Эти арабы были в прошлом году в стране Казембе, а теперь возвращались с большим количеством рабов, слоновой кости и малахита. Через несколько минут нас пришли проведать человек шесть начальников этой партии. Они были вооружены большими мушкетами и, на наш взгляд, выглядели порядочными негодяями. По-видимому, они составили себе такое же мнение о нас, так как предложили нам купить нескольких детей. Когда же мы им сказали, что мы англичане, они испугались и ночью ушли. Вернувшись в Конгоне, мы узнали, что корабль ее величества «Рысь» поймал несколько рабов из этой партии, перевозимых на одномачтовом судне; одна женщина сказала нам, что она в первый раз видела нас в деревне Мосаука и что арабы бежали, испугавшись таинственных базунгу.

Когда мы узнали, что этот закон поддерживают португальцы, мы заявили туземцам, что они могут требовать клыки у последних, а англичане – это другое дело: они предпочитают чисто местные обычаи. Как нам после сказали, это заставило Сандиа призадуматься; но мы решили не настаивать на исключении в нашу пользу в случае, где соблюдение этого обычая можно было признать справедливым.

Плетеный сосуд для питья, пропитанный смолой

Рисунок XIX в.

Жена Сандиа сказала, что она послала гонца к своему супругу в день нашего прихода и скоро ждет его возвращения; что утром несколько его людей пойдут вместе с нашими и примут то, что мы захотим им дать. Мы отправились вместе с нашими охотниками через холмы к населенной слонами долине севернее Зибы. Это оказалась красивая долина, покрытая высокой травой, которую слоны спокойно ели в момент нападения. Мы нашли тушу нетронутой, – это была настоящая гора мяса.

Разделка слона – совершенно необыкновенное зрелище. Мужчины стоят вокруг слона в полном молчании; начальник путешествующей группы объявляет, что голова и правая задняя нога принадлежат тому, кто убил животное, т. е. тому, кто нанес первую рану; левая передняя нога – тому, кто нанес вторую рану или первый прикоснулся к животному после того, как оно упало. Мясо вокруг глаз – англичанам или начальнику путешествующих, а различные части – начальникам отдельных огней или групп, из которых состоит лагерь. При этом он не упускает из виду отметить, что жир и кишки сохраняются для второго распределения. Когда эта речь окончена, туземцы начинают быстро приходить в возбуждение и дико визжат, отрезая от туши куски копьями, длинные рукоятки которых дрожат в воздухе над их головами. Это возбуждение все увеличивается и увеличивается и достигает своего кульминационного пункта, когда, – о чем свидетельствует рев газа, – громадная туша оказывается вспоротой. Некоторые впрыгивают внутрь и катаются там, с жадностью стараясь овладеть драгоценным жиром; другие в это время отбегают с кусками кровавого мяса, бросают его на траву и бегут обратно, чтобы захватить еще; при этом все говорят и кричат пронзительнейшим образом. Иногда двое или трое, вопреки всем законам, хватают один и тот же кусок мяса, и между ними завязывается короткий спор. Иногда раздается страшный крик, и из движущейся массы, состоящей из мертвого слона и барахтающихся людей, выскакивает туземец с раной на руке: его сильно порезал копьем возбужденный друг или сосед; тогда требуется тряпка и несколько утешительных слов, чтобы у него не образовалось «плохой крови». В невероятно короткое время срезаются и складываются в кучи тонны мяса.

Вскоре после того как туша была разделана, прибыл Сан-диа; он оказался пожилым человеком в парике, сделанном из волокна Sanseviera, окрашенного в черный цвет и очень блестящего. Это растение родственно алоэ, и его толстые мясистые листья, по форме несколько напоминающие нашу осоку, если их растереть, дают в большом количестве тонкое, крепкое волокно, из которого делают веревки, сети и парики. Оно легко принимает краску и может стать хорошим предметом торговли. Как мы позднее убедились, парики из Sanseviera не являются необычными в этих местах, хотя, может быть, и не так распространены, как волосяные у нас дома. Мосамала, или маленькая резная деревянная подушка, точно такая же, как у древних египтян, висела сзади у него на шее; туземцы, отправляясь на охоту, обычно носят на себе эту подушку и спальную циновку. Вождь обошел все огни нашего лагеря и принял от каждого в подарок мясо. Однако он сказал, что хочет съесть его вместе со своими старейшинами, так как желает посоветоваться с ними, должен ли он принять половину слона от англичан. Его совет министров, не видя достаточных оснований для отказа от установленного обычая, пришел к заключению, что лучше всего полностью приравнять белых налогоплательщиков к черным и принять половину слона, причитающуюся правительству Сандиа. После полудня вождь вернулся со своими советниками, в сопровождении своей жены и нескольких других женщин, которые несли 5 кувшинов пива: три кувшина, как он объяснил, были подарком белым людям, а два предназначались для продажи. Женщины держались исключительно прямо: вероятно потому, что они привыкли с детства носить на голове тяжелые кувшины с водой. Это заставляет работать все спинные мускулы, и, вероятно, оказалось бы полезным упражнением у нас на родине для тех, кто страдает слабостью спины. На голову под кувшин кладется кусок дерева, – возможно, для красоты.

Вечернее купание слонов

Рисунок середины XIX в.

Около 8 часов начали жужжать цеце; они больно кусали наши руки и шеи. Как раз когда мы начали думать о завтраке, мы увидели у тропы несколько пасущихся буйволов; но они убежали тяжелым галопом, заметив человека. Мы выстрелили; тяжело раненный вожак отделился от стада, и мы видели, как он остановился среди деревьев. Но преследовать раненого буйвола очень опасно, и мы продолжали наш путь.

После завтрака, который мы устроили около небольшого пруда, мы увидели на берегу двух слонов, а на почтительном расстоянии позади этих царей диких мест – табун зебр и стадо водяных козлов. Почувствовав наш запах, величественные животные немедленно удалились, а зебры остались на месте, пока наш головной не подошел к ним на расстояние 80 ярдов; тогда и старые, и молодые грациозно убежали. Зебры очень любопытны, и это качество часто оказывается для них роковым, так как они обычно останавливаются и смотрят на охотника. В этом отношении они являются полной противоположностью антилопам, которые, увидев или почуяв опасность, убегают с быстротой ветра и никогда не останавливаются, чтобы оглянуться. Иногда мы убиваем лучшую зебру в табуне, если у наших людей является фантазия отведать ее мяса, которое они считают «лучшим из хорошего мяса». На равнинах, поросших невысокой травой и расстилающихся между нами и рекой, спокойно пасутся или отдыхают антилопы разных пород. Часто встречаются дикие свиньи, которые бродят днем вокруг нас; но они так боязливы, что близко к себе не подпускают. Встревоженные, они поднимают свои гибкие хвосты и быстро убегают по прямой, причем их туловища остаются такими же неподвижными, как корпус железнодорожного паровоза. На расстоянии мили от пруда из леса вышли три буйволицы с телятами и прошли на равнину Стая молодых обезьян, резвившихся на опушке, заслышав громкое пение Сингелека, скрылась в глубине леса, а старые и сердитые самцы, завидев людей, послали по адресу последних ругательства, заливаясь громким и злым лаем. Мы расположились лагерем на сухом, более высоком месте; иногда приходилось перед остановкой предварительно прогонять слона.

Ночи теперь теплее и приносят почти столько же нового и интересного, как и дни. Просыпается и появляется новый мир, более многочисленный, если судить по производимому им шуму, чем дневной. Вокруг нас воют львы и гиены; иногда они подходят к нам так близко, что становится неприятно; однако они никогда не осмеливались прийти к нам. Одни неизвестные нам птицы поют сладкие песни, другие пронзительно кричат и издают резкие звуки, как будто от страха или раздражения. Ухо слышит восхитительные звуки, производимые насекомыми; например, один из них похож на гамму размеренных музыкальных ударов по наковальне (туземцы говорят, что его издают крупные жуки), другие вообще невозможно описать. Однажды мы видели, как маленький лемур скакал с ветки на ветку с ловкостью лягушки; он чирикал, как птица, и был не больше малиновки. Пресмыкающиеся, хотя их здесь и много, беспокоили нас в течение всего путешествия редко; от их укусов пострадали только два человека, да и то легко. Один из них считал, что его укусила змея, а другого ужалил скорпион.

Трава начала гореть, и воздух стал голубоватым и туманным, как в Америке во время бабьего лета. В Западной Африке его называют «дымами». Вечером пожар бушует на склонах гор на протяжении ряда миль, но ночью он потухает. Эти пожары образуют линию огненных зигзагов на фоне неба.

Ночь 6 июля мы провели на левом берегу Чонгве, которая вытекает из горной расселины справа от нас и имеет ширину в 20 ярдов. Недавно здесь поселилось небольшое племя базизулу с вождем Дуданга, пришедшее с юга. Они построили здесь деревню. Некоторые из их домов квадратные. По-видимому, с бакоа, которым принадлежит эта местность, они в хороших отношениях. Подобно другим туземцам, они возделывают хлопок, но другой породы, которой мы еще не видели в Африке, – с длинным волокном и коробочкой большего размера, чем обычно. Семена его связаны между собой, как у пернамбукского. Они принесли семена с собой с родины – с гор, которые видны в отдалении на юге и где и сейчас живут их соплеменники, богатые скотом и еще пользующиеся щитами. Этот народ утверждает, что они – дети великого верховного вождя Кваньякаромбе, о котором говорят, что он был царем всех базизулу. Географы, основываясь на информации, полученной от португальцев, знают это племя под названием моросуру, а об упомянутых горах говорят, что они были страной исторического вождя-воина Чангамира, к которому не осмеливался приблизиться ни один португалец. По слухам, базизулу должны быть храбрыми горцами. На равнине, ближе к реке, живут сидима, подобно тому как на северном берегу на высотах, на расстоянии примерно двух дней пути, живут бабимпе, а на реке или поблизости от нее – макоа. Вождь базизулу, у которых мы гостили, был гостеприимен и дружелюбен.

Глядя с Гарден Айленда вниз на дно пропасти, видишь, как почти полмили воды, падающей в этой части водопада справа от нас или к западу от места наблюдения, собирается в узкий канал 20–30 ярдов ширины, образующий прямой угол с прежним направлением, слева от нас; вторая же половина, т. е. та, которая образует восточную часть водопада, видна слева от узкого канала внизу и направляется направо от нас. Оба потока соединяются на полдороге, образуя ужасающий кипящий водоворот, и находят выход в трещине, расположенной под прямым углом к расселине водопада. Этот выход находится на расстоянии около 1170 ярдов от западного конца пропасти и 600 – от восточного; водоворот находится у его начала. Замбези, теперь имеющая в ширину, по-видимому, не более 20 или 30 ярдов, бушует и несется к югу через узкий проток на протяжении 130 ярдов; потом входит в другую расселину, немного более глубокую, чем первая, и почти параллельную ей. Предоставив восточную половину этой расселины высоким деревьям, она круто поворачивает к западу и образует мыс 1170 ярдов длины и 416 ширины у основания с протокой у его оконечности. Достигнув этого основания, река круто огибает другой мыс и течет к востоку в третьей расселине; потом огибает третий мыс, гораздо более узкий, чем другие, и поворачивает обратно на запад, в четвертую расселину. Нам было видно, что дальше она снова огибала еще один мыс и, изгибаясь, входила еще в одну пропасть, направляясь к востоку. В этом гигантском, зигзагообразном и узком потоке скалы так остры и угловаты, что немедленно является следующая мысль: твердый базальтовый трапп должен быть приведен в свое нынешнее состояние силой, действовавшей снизу, и это вероятно произошло тогда, когда древние внутренние моря, находившиеся ближе от океана, излились в него через подобные же трещины.

Гранитные скалы на южном берегу озера Виктория

Рисунок середины XIX в.

Местность за водопадом, или к югу от него, как мы уже говорили, сохраняет тот же уровень, что и до возникновения трещины. Это можно сравнить с тем, как если бы расселина Ниагары поворачивала несколько раз направо и налево, прежде чем достигнуть железнодорожного моста. Если бы поверхность земли на предполагаемых изгибах была такой же высоты, как и выше водопада, то с этих мест открывался бы вид такой же, как с железнодорожного моста (у Ниагары), с той разницей, что первый наблюдательный пункт находился бы на расстоянии всего 80 ярдов, а не 2 миль (расстояние до моста) от передней стены водопада. Вершины выступов в общем плоские, ровные и поросшие деревьями. Первый, с основанием, обращенным к востоку, в одном месте так узок, что до его оконечности доходить опасно. На втором мы нашли широкую носорожью тропу и хижину. Однако мы совершенно не можем себе представить, зачем как человеку, так и животному было сюда приходить, – разве что человек был отшельником и держал носорога в качестве своего ручного любимца. С высшей точки этого второго восточного выступа мы смотрели на великую реку с водой цвета морской волны, сжатую в тисках и быстро и плавно текущую вперед, с высоты 400 футов.

Когда уровень воды в реке низкий, с Гарден Айленда открывается самый лучший вид на расселину, куда низвергается великий водопад, и на противоположный выступ, с его рощей из больших вечнозеленых деревьев. На фоне громадной перпендикулярной скалы, с которой все время стекают маленькие ручейки, чтобы снова подняться вверх с устремляющимися ввысь парами, вырисовываются радуги – две, три, иногда даже четыре. Они ярко блестят и образуют полные три четверти круга. Однако как для того, чтобы увидеть главное чудо Ниагары – подковообразный водопад, – надо перейти на канадскую сторону, так и здесь, если хочешь увидеть главный водопад Моси оа Тунья во всей его красоте, надо перейти на сторону реки, принадлежащую Моселекатсе, на вечнозеленый выступ. Здесь, начиная от подножия этого выступа, против главного водопада, у восточного конца скважины, прежде всего видишь водопад 36 ярдов ширины и, как и все они, 310 ярдов глубины. Потом, за маленьким островом Боарука, начинается большой водопад шириной в 573 ярда; выступающая вперед скала отделяет его от второго большого водопада 325 ярдов ширины; всего свыше 900 ярдов непрерывного водопада. Дальше к востоку находится Гарден Айленд; затем, так как в это время уровень воды в реке был самый низкий, можно было на порядочном протяжении видеть голые камни ее русла, десятками с двумя узеньких водопадиков, которые во время разлива образуют громадную массу низвергающейся воды, еще примерно в полмили. У восточного конца расселины два водопада побольше, но они ничтожны при низком стоянии воды по сравнению с теми, которые находятся между островами.

Племена, занимающиеся земледелием, имеют более мирный характер, чем пастушеские. Макололо – и пастухи, и земледельцы – с их любовью к захвату скота часто уходят на большие расстояния. Если эти набеги санкционируются вождем, то они не считаются бесчестными или обесчещивающими. Они смеются, когда их обвиняют в краже скота, и отвечают, что они его только захватили. Как среди живущих ближе к побережью племен работорговля является величайшим злом, с которым необходимо бороться энергичнейшим образом, чтобы добиться чего-нибудь хорошего, так здесь нужно будет часто, хотя и мягко, говорить о вреде мародерства. Фургон, на котором стояло имя м-ра Хельмора, находился у вождя. Мы выразили сомнение, имел ли право человек, отдавший ему этот фургон, распоряжаться собственностью осиротевших детей. Мы сказали Секелету, что если м-р Моффет в ответ на наше письмо подтвердит эти сомнения, то ему придется уплатить за него слоновой костью; вождь с готовностью согласился на это. Если бы кто-нибудь, обладающий такой мудростью, таким опытом и такими успокаивающими манерами, как м-р Моффат, мог посетить макололо, он нашел бы, что их легко подчинить хорошему влиянию и что они вовсе не являются неразумными дикарями, какими их представляли. Несомненно, среди того зла, в котором они живут, много добра, и мы не знаем другого более благодарного поля деятельности для активного и умного миссионера.

Глава XV

В обратный путь

Мы покинули Шешеке 17 сентября I860 г. Нас сопровождали Питсане и Лешоре со своими людьми. Секелету приказал Питсане сделать изгородь вокруг сада у водопада, чтобы защитить наши посадки; кроме того, ему было поручено собрать дань табаком в районе ниже водопада. Лешоре, кроме роли нашего почетного телохранителя, была поручена дипломатическая миссия к Синамане. Секелету не ожидал от Синамане никакой дани; но, поскольку последний к нему присоединился, Секелету рассчитывал, что он будет настороже, на случай если матабеле захотят переправиться через реку и напасть на макололо. Мы собирались купить у Синамане каноэ, чтобы спуститься в них вниз по реке, и Лешоре было поручено отрекомендовать нас ему и просить о всяческом содействии нам.

Приходится признаться, что люди Лешоре, принадлежавшие к коренным черным племенам, нуждались в большой снисходительности с нашей стороны. Лешоре, входя в каждую деревню, кричал ее жителям: «Берегите свое имущество и смотрите, чтобы мои воры ничего не стащили».

Нас сопровождали со своими слугами из племени батока два молодых макололо, которым было поручено выяснить, можно ли преодолеть Кебрабасу и привезти для Секелету запас лекарств против проказы, и полдюжины искусных лодочников под начальством Мобита, которые уже ходили с д-ром Ливингстоном в Лоанду, были посланы с нами, чтобы помочь в плавании по реке. Несколько пеших людей гнали шесть быков, которых Секелету дал нам для пропитания в дороге. Как мы уже говорили, в это время свирепствовала нужда, и если принять во внимание дороговизну пищевых продуктов, надо признать, что Секелету проявил по отношению к нам большую щедрость.

Здешние лодочники из страха перед бегемотами привыкли держаться днем очень близко к берегу; ночью же они предпочитают середину реки, так как в это время эти животные обычно бывают у берега, направляясь к своим пастбищам. Нашему продвижению вперед очень мешали сильные ветры, которые в это время года начинают сильно дуть против течения около 8 часов утра и не прекращаются в течение всего дня. Каноэ были жалкими текущими суденышками с такими низкими бортами, что гребцы боялись следовать по фарватеру, когда он пересекал реку, так как волны могли нас смыть. Все лодочники внутренней части страны боятся бурной погоды на реке; однако, несмотря на свою робость, они искусны в своей работе. Позднее они были поражены видом океана, а также поразительным искусством управления каноэ, которым отличается население вокруг озера Нья-са как в бурю, так и на рифах, где, казалось бы, не могло уцелеть ни одно маленькое суденышко.