Уже после возвращения в Англию я благодаря любезности моего друга капитана королевского флота Саливена получил череп, который хранится теперь в Хирургическом училище. Дон Ф. Мунис из Лухана любезно собрал для меня все, какие только мог, сведения относительно этой породы. Из его данных вытекает, что лет 80–90 назад эти животные были редки и в Буэнос-Айресе их держали как диковинку. Всеобщее мнение таково, что порода эта возникла у индейцев к югу от Ла-Платы, где ее считают самой обыкновенной. Даже и по сей день те из этих животных, которых выводят в провинциях, лежащих у Ла-Платы, проявляют свое полудикое происхождение: они легче приходят в ярость, чем обыкновенный скот, а корова легче бросает своего первого теленка, если к ней слишком часто ходят или беспокоят ее. Замечательно, что почти таким же аномальным строением, как у породы ньята, отличается, как сообщил мне д-р Фолконер, крупное вымершее жвачное в Индии, сиватерий. Порода очень постоянна: бык и корова ньята неизменно производят телят ньята. Бык ньята с обыкновенной коровой или обыкновенный бык, скрещенный с коровой ньята, производят потомство с промежуточными признаками, но все-таки признаки ньяты сильно выражены; по мнению сеньора Муниса, — в противоположность утвердившемуся среди животноводов представлению об аналогичных случаях — существуют самые очевидные доказательства того, что корова ньята, скрещенная с обыкновенным быком, передает свои особенности сильнее, чем бык ньята, скрещенный с обыкновенной породой. Когда трава на пастбище достаточно высока, ньята щиплет ее, как и обыкновенный скот, языком и нёбом; но во время больших засух, когда гибнет столько животных, порода ньята оказывается в очень невыгодных условиях и могла бы погибнуть, если бы за ней не ухаживали; дело в том, что обыкновенный рогатый скот, как и лошади, может с грехом пополам прокормиться, обрывая губами листья с молодых веток деревьев и с тростника, а ньята этого делать не может, так как губы у нее не сходятся, и потому она, оказывается, гибнет раньше обыкновенного скота. Этот факт поражает меня как наглядный пример того, как мало способны мы судить по явлениям обыденной жизни о том, какими обстоятельствами, встречающимися только на протяжении долгих промежутков времени, может обусловливаться малочисленность или исчезновение вида.

19 ноября. — Проехав долину Лас-Вакас, мы переночевали в доме одного североамериканца, который занимался обжигом извести на Арройо-де-лас-Виворас. Утром мы поехали на длинную косу на берегах реки, называемую Пунта-Горда. По дороге мы старались разыскать ягуара. Мы видели множество свежих следов и ходили к деревьям, где, говорят, ягуары точат когти, но спугнуть зверя нам не удалось. Отсюда предстали нашему взору великолепные воды Уругвая. Благодаря прозрачности и быстроте течения эта река по своему виду намного превосходит свою соседку Парану. На противоположном берегу несколько рукавов из этой последней реки впадают в Уругвай, и при свете солнца можно было совершенно ясно увидеть воду двух цветов.

Вечером мы отправились в путь в сторону Мерседеса на Рио-Негро. С наступлением ночи мы подъехали к какой-то эстансии и попросили разрешения переночевать. Это было очень большое имение, в 10 квадратных миль, а владелец ее был одним из крупнейших земельных собственников в стране. Имением управлял его племянник; там был еще один армейский капитан, бежавший на днях из Буэнос-Айреса. Если учесть общественное положение моих собеседников, то нужно признать, что разговор был весьма забавный. Они, по обыкновению, выражали безграничное удивление по поводу того, что земля круглая, и едва могли поверить, что если бы сделать достаточно глубокую дыру, то она вышла бы с другой стороны земли. Они слыхали, однако, о стране, где шесть месяцев светло, а шесть темно и где жители очень высокие и худые! Их интересовали цены и качество лошадей и рогатого скота в Англии. Узнав, что мы не ловим нашу скотину лассо, они воскликнули: «Ах, так вы пользуетесь одними только боласами!» Представление об огороженных полях было для них и вовсе ново. Под конец капитан сказал, что хочет мне задать один вопрос и будет очень обязан, если я скажу ему всю правду. Я затрепетал при мысли о том, что этот вопрос может оказаться чересчур ученым, но услыхал: «Не правда ли, дамы в Буэнос-Айресе — самые красивые в мире?» Я ответил как настоящий ренегат: «Они так прелестны!» Он присовокупил: «У меня есть еще один вопрос. Носят ли дамы где-нибудь еще в мире такие большие гребни?» Я торжественно заверил его, что не носят. Они пришли в полный восторг. Капитан воскликнул: «Слышите, человек, который видел полмира, говорит, что это так; мы всегда так думали, но теперь знаем наверное». Мое замечательно верное суждение о гребнях и красоте обеспечило мне самый радушный прием; капитан заставил меня лечь в свою кровать, а сам устроился спать на рекадо. 21 ноября. — Выехали с рассветом и медленно ехали весь день. Геологическое строение этой части провинции отлично от остальной страны и очень сходно со строением пампасов. Поэтому здесь были громаднейшие заросли чертополоха, а также кардона; впрочем, всю местность можно было бы назвать одной сплошной зарослью этих растений. Оба этих вида растут отдельно, каждое растение совместно со своими сородичами. Кардон доходит лошади до спины, но пампасский чертополох часто бывает выше макушки всадника. О том, чтобы отъехать с дороги хоть на ярд, не может быть и речи; да и сама дорога частично, а кое-где и полностью, зарастает. Пастбищ здесь, конечно, нет совсем; если корова или лошадь зайдет в заросли, то на некоторое время совершенно пропадает. Поэтому перегонять скот в это время года очень рискованно: когда измученным животным попадается на пути чертополох, они бросаются туда, и больше их уже не увидишь. В этом районе очень мало эстансий, да и те немногие располагаются по соседству с сырыми долинами, где, к счастью, не может расти ни одно из этих всеподавляющих растений. Так как ночь наступила прежде, чем мы добрались до цели нашего путешествия, мы заночевали в жалкой маленькой лачуге, где жили крайне бедные люди. Чрезвычайная, хоть несколько церемонная учтивость хозяина и хозяйки, если принять в соображение уровень их жизни, была просто восхитительна.

Мы видели вдали густой дым и нашли скелет лошади, из чего заключили, что где-то поблизости находятся индейцы. На следующее утро (21-го) мы заметили на земле следы большого числа лошадей и знаки, оставленные волочившимися по земле концами чусо — длинных копий. Наше общее мнение было таково, что индейцы высматривали нас ночью. Немного спустя мы подошли к одному месту, где, судя по не оставлявшим сомнений свежим следам взрослых людей, детей и лошадей, группа переправилась через реку.

22 апреля. — Местность оставалась по-прежнему крайне неинтересной. Полное однообразие природы на протяжении всей Патагонии — одна из самых поразительных ее особенностей. На гладких равнинах сухого галечника попадаются все те же чахлые и низкорослые растения, в долинах растут те же вооруженные шипами кустарники. Повсюду мы видим одних и тех же птиц и насекомых. Даже самые берега реки и прозрачных ручейков, в нее впадающих, не оживляются более яркой зеленью. Проклятие бесплодия тяготеет над страной, и на водах, текущих по руслу из гальки, лежит то же проклятие. Поэтому и число водяных птиц здесь крайне незначительно: в водах этой бесплодной реки нет ничего, что могло бы поддерживать жизнь.

Но как ни бедна Патагония в некоторых отношениях, она может похвастать ббльшим количеством мелких грызунов, чем, вероятно, какая бы то ни было другая страна в мире. Характерным внешним признаком нескольких видов мышей являются большие тонкие уши и очень нежная шерстка. Этими зверьками кишат заросли в долинах, где им приходится целыми месяцами оставаться без единой капли воды, если не считать росы. Все они, видимо, каннибалы, потому что не успевала еще попасть в мой капкан мышь, как ее уже пожирали другие. Маленькая изящная лисичка, также встречающаяся здесь в изобилии, питается, вероятно, здесь одними только этими зверьками. Гуанако тут тоже на своем месте; часто попадались стада в пятьдесят — сто голов, и, как я уже говорил, мы видели как-то одно, в котором должно было быть по крайней мере пятьсот голов. Пума, сопровождаемая кондором и другими стервятниками, следует за этими животными и нападает на них. Следы пумы видны были почти повсюду на берегах реки, а останки нескольких гуанако со свернутыми шеями и перебитыми костями свидетельствовали о том, как они погибли.

24 апреля. — Как мореплаватели былых времен, приближаясь к незнакомой земле, мы осматривались и следили за малейшим признаком какой-нибудь перемены. Плывущий по течению древесный ствол или валун первичной породы мы приветствовали так же радостно, как если бы увидели лес на склонах Кордильер. Впрочем, тот признак, что вершина тяжелой гряды облаков почти все время оставалась в одном положении, был самым многообещающим и оказался, в конце концов, правдивым. Сначала мы принимали облака за сами горы, а не за клубы испарений, сгустившихся над их ледяными вершинами.

26 апреля. — В этот день мы натолкнулись на резкую перемену в геологическом строении равнин. С самого начала экспедиции я внимательно осматривал гальку в реке и в последние два дня заметил в ней присутствие немногочисленных мелких голышей очень ячеистого базальта. Постепенно численность и размеры их увеличивались, но ни один не достигал еще величины человеческой головы. В это утро, однако, голыши той же породы, только более плотной, вдруг стали попадаться в изобилии, и не прошло и получаса, как мы увидели на расстоянии 5 или 6 миль острый угол огромной базальтовой платформы. Подойдя к ее основанию, мы увидали, что река тут прорывается между обвалившимися глыбами. На протяжении следующих 28 миль течение реки было загромождено такими базальтовыми глыбами. Выше этого рубежа столь же многочисленны были громадные обломки первичных пород, отколовшиеся от окружающей валунной формации. Ни один из обломков сколько-нибудь значительных размеров не был унесен течением больше чем на 3–4 мили вниз по реке от своей материнской породы; если принять в соображение исключительную скорость огромных водяных масс в Сайта-Крус, по которой нигде не встречается тихих излучин, то оказывается, что эта река — самый разительный пример того, как мало способны реки переносить обломки даже средних размеров.

Базальт есть не что иное, как лава, излившаяся в море под водой, но извержения при этом происходили, должно быть, в грандиозных масштабах. В том месте, где мы впервые встретились с этой формацией, она имела 120 футов в толщину; вверх по течению реки поверхность незаметно поднималась и массив становился все толще, так что в 40 милях от начала он достигал толщины 320 футов. Как велика может быть толщина его у самых Кордильер, мне совершенно неизвестно, но платформа достигает там высоты около 3 000 футов над уровнем моря; следовательно, мы должны рассматривать эту великую горную цепь как источник данной формации: такого источника вполне заслуживают потоки, разлившиеся по слегка наклонному морскому дну на расстояние целых 100 миль. С первого же взгляда на базальтовые утесы по разным сторонам долины было ясно, что пласты представляли когда-то одно целое. Какая же сила снесла на всем протяжении страны сплошной массив очень твердой породы, средняя толщина которого была почти 300 футов, а ширина колебалась почти от 2 до 4 миль? Хотя река так мало способна переносить даже незначительные обломки, но в течение веков, путем постепенной эрозии, она может привести к последствиям, о которых трудно судить в целом. В данном случае, однако, независимо от маловажности подобного фактора можно привести основательные доводы в пользу того взгляда, что в прошлом эту долину занимал морской рукав.

Капитану Фиц-Рою так и не удалось убедиться в том, что у огнеземельцев есть сколько-нибудь ясная вера в загробную жизнь. Иногда они хоронят своих покойников в пещерах, иногда в горных лесах, и мы не знаем, какие обряды они при этом совершают. Джемми Баттон не ел наземных птиц, потому что они «едят мертвых людей»; огнеземельцы даже вспоминают неохотно о своих умерших друзьях. У нас нет никаких оснований предполагать, что у них имеются какие-нибудь религиозные обряды, хотя бормотание старика перед раздачей вонючей ворвани голодным туземцам могло бы, пожалуй, быть чем-нибудь в этом роде. В каждом семействе или племени есть свой колдун, или знахарь, функции которого мы так и не смогли ясно определить. Джемми верил в сны, хотя, как я уже сказал, не верил в дьявола; я не думаю, чтобы наши огнеземельцы были намного суевернее некоторых матросов: один старый рулевой твердо верил в то, что непрерывные сильные штормы, которые встретили нас у мыса Горн, были вызваны присутствием у нас на борту огнеземельцев. Изо всего того, что я слышал от этих людей, ближе всего к религиозному чувству стоял взгляд Йорка Минстера, который, когда м-р Байно застрелил нескольких молодых утят в качестве образчиков для нашей коллекции, самым торжественным образом заявил: «О, м-р Байно, много дождя, снега, ветра много», — что, очевидно, означало возмездие за напрасную порчу человеческой пищи. Он взволнованно рассказывал также, что его брат, возвращаясь однажды, чтобы подобрать убитых птиц, оставленных им на берегу, заметил носимые ветром перья. Брат сказал (Йорк подражает его манере): «Что такое?» — прополз вперед и, посмотрев с обрыва, увидал «дикого человека», ощипывающего его птиц; он подполз поближе, швырнул вниз большой камень и убил человека. Йорк объявил, что долгое время после того бушевали бури и шло много дождя и снегу. Сколько мы могли понять, он смотрел на самые стихии как на силы отмщения; это, между прочим, показывает, как естественно то обстоятельство, что у народа, ушедшего несколько дальше в культурном отношении, стихии уже персонифицируются. Что собой представляют «плохие дикие люди», всегда оставалось для меня весьма загадочным; из того, что сказал Йорк, когда мы наткнулись на похожее на заячью нору убежище, где накануне спал одинокий человек, я подумал было, что это воры, изгнанные своими племенами, но другие неясные высказывания заставили меня усомниться в этом; иногда я склонялся к мысли, что, вероятнее всего, то были душевнобольные.

Различные племена не имеют ни общего правительства, ни вождя; наоборот, каждое окружено другими, враждебными племенами; племена говорят на разных наречиях и отделены друг от друга только необитаемой пограничной полосой — нейтральной территорией; причиной их войн являются, по-видимому, средства существования. Страна представляет собой хаотическое нагромождение диких скал, высоких гор и бесполезных лесов, и все это видно лишь сквозь туманы да бесконечные бури. Обитаемы только прибрежные скалы; в поисках пищи огнеземельцы вынуждены беспрестанно кочевать с места на место, а берег до того крут, что передвигаться они могут только на своих убогих челноках. Им неведома привязанность к дому и еще менее того — привязанность к семье, ибо муж относится к жене как жестокий хозяин к трудолюбивому рабу. Совершалось ли когда бы то ни было деяние более ужасное, чем то, чему был свидетелем на западном берегу Байрон? Он видел несчастную мать, поднимавшую окровавленного умирающего маленького сына, которого муж ее безжалостно швырнул на камни за то, что тот уронил корзину с морскими ежами! Как мало в этой стране возможностей для упражнения высших духовных способностей: что здесь рисовать воображению, что сравнивать и решать рассудку? Чтобы сорвать блюдечко с камня, не требуется даже хитрости, этой низшей умственной способности. Ловкость дикарей в некоторых делах можно сравнить с инстинктом животных, потому что она не совершенствуется опытом: челнок — самое замысловатое их создание, — как он ни убог, оставался в продолжение последних 250 лет таким же, каким мы знаем его по описанию Дрейка.

Глядя на этих дикарей, невольно задаешь себе вопрос: откуда они пришли? Что могло их привлечь? Или какая перемена заставила целое племя людей покинуть прекрасные северные области, спуститься вниз по Кордильерам, этому позвоночному столбу Америки, изобрести и построить челноки, не употребляемые племенами, населяющими Чили, Перу и Бразилию, и, наконец, вступить в одну из самых негостеприимных стран на всем земном шаре? Хотя сначала подобные мысли и приходят неизбежно на ум, но можно с уверенностью сказать, что они отчасти ошибочны. Нет никаких оснований полагать, что численность огнеземельцев падает; следовательно, мы должны допустить, что на их долю достается достаточно счастья, какого бы рода оно ни было, чтобы жизнь имела цену в их глазах. Природа, сделав привычку всемогущей, а результаты ее действия наследственными, приспособила огнеземельца к климату и естественным произведениям его скудной родины.

Краткое резюме. — Перечислю вкратце основные факты относительно климата, действия льда и органических произведений южного полушария, перенося в воображении места действия в Европу, с которой мы знакомы гораздо лучше. Итак, около Лиссабона самые распространенные там морские моллюски, а именно три вида Oliva, один Voluta и один Terebra, носят тропический характер. Южные провинции Франции сплошь покрыты великолепными лесами, в которых деревья переплетены с деревянистыми злаками и опутаны паразитными растениями. Пума и ягуар рыщут на Пиренеях. На широте Монблана, но на острове, столь же удаленном к западу, как центральная часть Северной Америки, среди густых лесов буйно растут древовидные папоротники и паразитные орхидеи. Даже так далеко на севере, как в средней Дании, можно увидеть колибри, порхающих над нежными цветками, и попугаев, отыскивающих себе пищу среди вечнозеленых лесов; там же в море живет одна Voluta, a также все быстрорастущие моллюски крупных размеров. И, тем не менее, на некоторых островах, всего в 360 милях к северу от нашего мыса Горн в Дании, сохраняется в вечной мерзлоте труп, похороненный в земле (или занесенный в мелкое море и покрывшийся илом). Если какой-нибудь отважный мореплаватель попытается проникнуть севернее этих островов, его встретят тысячи опасностей среди гигантских айсбергов, и на некоторых из них он увидит огромные глыбы камня, унесенные далеко от их первоначального местонахождения. Другой большой остров на широте южной Шотландии, но вдвое дальше на запад «почти сплошь покрыт вечным снегом», а в глубине каждой его бухты с ледяных круч за год срываются громадные количества льда; этот остров может похвастать лишь мхом, травой да бедренцом, а единственным сухопутным его обитателем является щеврица. От нашего нового мыса Горн в Дании протянулась прямо на юг горная цепь высотой едва в половину Альп, и на западной ее стороне каждый глубокий и узкий морской залив, или фиорд, заканчивается «громадными и изумительными ледниками». По этим уединенным каналам часто разносится грохот Падающего льда, и каждый раз при этом огромные волны устремляются вдоль их берегов; многочисленные айсберги, некоторые вышиной с собор и несущие на себе иногда «весьма значительные каменные глыбы», застревают на окрестных островках; время от времени жестокие землетрясения сбрасывают громадные ледяные глыбы в воду. Наконец, какие-нибудь миссионеры, пытаясь пробраться по длинному морскому рукаву, видят вокруг невысокие горы, низвергающие многочисленные и грандиозные ледяные потоки к самому морю, а дальнейшему их продвижению на лодках препятствуют бесчисленные плавучие айсберги, большие и малые; и это происходит 22 июня там, где ныне раскинулось Женевское озеро!

Глава XII СРЕДНЕЕ ЧИЛИ

Вальпараисо

Экскурсия к подножию Анд

Строение местности

Восхождение на Колокольную гору Кильоты

Раздробленные глыбы зеленокаменной породы

Громадные долины

Рудники

Положение горняков

Сант-Яго

Каукнесские горячие воды

Золотые прииски

Мельницы, для руды

Продырявленные камни

Повадки пумы

Тюрко и тапаколо

Колибри

23 июля. — Поздней ночью «Бигль» бросил якорь в заливе Вальпараисо — главном морском порте Чили. С наступлением утра все показалось нам восхитительным. После Огненной Земли климат Вальпараисо был просто чудесен: воздух такой сухой, небо ясное и синее, солнце сияет так ярко, что кажется, будто жизнь так и брызжет отовсюду. С якорной стоянки открывается прелестный вид. Город выстроен у самого подножия цепи довольно крутых холмов вышиной около 1 600 футов. Из-за такого расположения он состоит из одной длинной, широко раскинувшейся улицы, идущей параллельно берегу, и каждый раз, когда по дороге встречается овраг, дома громоздятся по обоим его склонам. Округленные холмы, лишь частично покрытые очень скудной растительностью, изрыты бесчисленными лощинками, в которых обнажается необыкновенно яркого красного цвета почва. Все это, а также низенькие выбеленные дома с черепичными крышами вызвали в моей памяти Сайта-Крус на Тенерифе.

В северо-восточном направлении кое-где отчетливо виднеются Анды; но с окрестных холмов эти горы кажутся гораздо более величественными: оттуда лучше ощущается то огромное расстояние, на котором они находятся. Особенно великолепен вулкан Аконкагуа. Эта неправильная коническая громада поднимается выше Чимборасо; согласно измерениям, выполненным офицерами на «Бигле», высота ее не меньше 23 000 футов. Впрочем, рассматриваемые отсюда, Кордильеры большей частью своей красоты обязаны особенностям здешнего воздуха. Когда солнце опускалось в Тихий океан, чудесно было наблюдать, как четко рисовались их суровые очертания и как разнообразны и нежны при этом были их оттенки.

7 января. — Поднимаясь вдоль берега, мы бросили якорь у северной оконечности архипелага Чонос, в гавани Лоу, где пробыли неделю. Острова здесь, как и на Чилоэ, были сложены слоистыми и рыхлыми прибрежными отложениям, а потому тут была прекрасная, пышная растительность. Леса спускались к самому берегу, точь-в-точь, как вечнозеленые кустарники над посыпанной гравием аллеей. С нашей якорной стоянки мы — любовались великолепным видом четырех крупных снежных конусов Кордильер, в том числе и «славным Горбуном» (Корковадо); сам хребет на этой широте до того невысок, что лишь в немногих местах он виден за вершинами соседних островков. Мы нашли здесь пятерых рыболовов с Кайлена, этого «конца христианского мира», бесстрашно переплывших в своем утлом челноке открытое море, отделяющее Чонос от Чилоэ. Эти острова, по всей вероятности, в скором времени будут заселены, как и те, что лежат у берегов Чилоэ.

Дикий картофель растет на этих островах в изобилии на песчаной, ракушечной почве близ морского берега. Самое высокое из этих растений имело 4 фута в вышину. Клубни были большей частью мелки, хотя я нашел один овальной формы, в два дюйма диаметром; они во всех отношениях походили на английский картофель и даже имели тот же запах, но при варке сильно сморщивались и становились водянистыми и безвкусными, совершенно лишенными горького привкуса. Картофель этот, несомненно, местного происхождения; по словам м-ра Лоу, он встречается до 50 ° широты, и дикие индейцы в этих местах называют его акина; на Чилоэ же индейцы называют его иначе. Профессор Генсло, рассмотревший привезенные мной в Англию высушенные образцы, утверждает, что это то же растение, которое описано м-ром Сабином из Вальпараисо, но оно составляет лишь разновидность, которую некоторые ботаники считали самостоятельным видом. Замечательно, что одно и то же растение встречается и в бесплодных горах среднего Чили, где на протяжении более чем шести месяцев не падает ни капли дождя, и в сырых лесах этих южных островов.

В центре архипелага Чонос (45° широты) лес носит такой же характер, как и вдоль всего западного побережья на 600 миль к югу до мыса Горн. Здесь не встречается тех деревянистых злаков, какие мы видели на Чилоэ; зато буковые деревья Огненной Земли достигают крупных размеров и составляют значительную часть лесов, хотя и не занимают такого исключительного положения, как в более южных областях. Тайнобрачным растениям здешний климат подходит всего более. У Магелланова пролива, как я уже отмечал, по-видимому, слишком холодно и сыро, чтобы они могли достигать своего полного развития; но в лесах этих островов число видов и громадное изобилие мхов, лишайников и мелких папоротников совершенно необыкновенное. На Огненной Земле деревья растут только по склонам холмов — всякое ровное место неизменно покрывает толстый слой торфа, а на Чилоэ на плоских местах растут пышнейшие леса. Здесь же, в архипелаге Чонос, характер климата ближе к Огненной Земле, чем к северному Чилоэ, ибо каждый клочок ровной земли покрыт двумя видами растений (Astelia pumila и Donatia magellanica), которые, совместно перегнивая, образуют толстый слой упругого торфа.

На Огненной Земле торф выше лесной полосы образуется главным образом за счет первого из этих составляющих обширные сообщества растений. Вокруг главного корня этого растения постоянно нарастают свежие листья; нижние скоро загнивают, и если проследить корень в глубь торфа, то можно видеть, что листья, оставаясь на своих местах, проходят через все стадии разложения, пока все не смешивается, наконец, в одну беспорядочную массу. В образовании торфа на помощь Astelia приходят лишь немногие другие растения: разбросанный там и сям маленький стелющийся Myrtus (M. nummularia) с деревянистым стеблем вроде нашей клюквы и со сладкими ягодами; один Empetrum (E. rubrum), похожий на наш вереск; ситник (Juncus grandiflorus) — вот чуть ли не все, что растет еще на топкой поверхности.

Хотя в общем эти растения очень похожи на английские виды тех же родов, но они не тождественны с последними. В более ровных местах страны на торфяной поверхности разбросаны лужицы воды, стоящие на различных уровнях и производящие такое впечатление, будто они устроены искусственно. Подпочвенные ручейки довершают разложение растительных веществ и скрепляют всю массу их в одно целое.

Я часто замечал как на Огненной Земле, так и в Андах, что там, где порода в течение большей части года покрыта снегом, она весьма своеобразно разбита на мелкие угловатые обломки. Скорсби наблюдал то же самое на Шпицбергене. Обстоятельство это представляется мне малопонятным, потому что та часть горы, которая защищена снежным покровом, должна подвергаться неоднократным сильным изменениям температуры — в меньшей степени, чем все остальные части. Иногда мне казалось, что, быть может, земля и каменные обломки удаляются с поверхности породы не столько медленно просачивающейся снеговой водой, сколько дождем, а потому впечатление, будто под снегом разрушение коренной породы происходит быстрее, обманчиво. Но в чем бы ни была причина, а количество обвалившегося камня на Кордильерах очень велико. Случается, что весной крупные массы этого детрита скатываются с гор и покрывают снежные сугробы в долинах, образуя таким образом естественные льдохранилища. Мы проезжали по одному из них, расположенному много ниже черты вечных снегов.

Поздно вечером мы достигли странной чашеобразной равнины, называемой Валье-дель-Есо. Она была покрыта кое-где сухой травой, и мы полюбовались видом стада среди окружающих каменистых пустынь. Долина получила свое название «Есо» [гипсовая] от громадного слоя, я полагаю по крайней мере в 2000 футов толщиной, белого и местами совершенно чистого гипса. Мы ночевали с партией рабочих, занимавшихся погрузкой на мулов этого вещества, применяемого при изготовлении вина. Выехали мы рано утром (21-го) и продолжали следовать по течению реки, которая сильно уменьшилась, пока не достигли подножия хребта, служившего разделом между водами, текущими в Тихий и Атлантический океаны. Дорога, которая до сих пор была хороша и неуклонно, но очень медленно шла в гору, теперь превратилась в крутую зигзагообразную тропу, взбирающуюся на великий горный хребет, разделяющий республики Чили и Мендоса.

Я дам здесь очень краткий очерк геологии нескольких параллельных цепей, образующих Кордильеры. Из этих цепей две значительно выше остальных, а именно со стороны Чили — хребет Пеукенес, который в том месте, где через него проходит дорога, поднимается на 13 210 футов над уровнем моря, и хребет Портильо со стороны Мендосы, высотой 14 305 футов. Нижние слои хребта Пеукенес и некоторых крупных цепей к западу от него представляют собой громадные ма§сивы во много тысяч футов толщиной из порфиров, вытекших в виде подводных лав; массивы перемежаются с угловатыми и округленными обломками тех же пород, выброшенными из подводных кратеров. Эти перемежающиеся массивы в средней части гор покрыты толстым слоем красного песчаника, конгломерата и известкового глинистого сланца, связанным с мощными слоями гипса и переходящими в них. В этих верхних слоях попадается довольно много раковин, принадлежащих к тому периоду, который соответствует приблизительно нижней меловой формации в Европе. То обстоятельство, что раковины моллюсков, некогда ползавших по дну морскому, теперь находятся на высоте почти 14 000 футов над уровнем моря, не ново, но от того не менее удивительно. Нижние слои в этом великом нагромождений пластов дислоцировались, подверглись действию высокой температуры, кристаллизовались и почти слились между собой под действием горных масс из особого рода белой натриево-гранитной породы.

Другая главная цепь — Портильо — совершенно иной формации; она состоит главным образом из грандиозных обнаженных пиков красного калиевого гранита, которые на западных склонах почти до самого низа покрыты песчаником, превратившимся в прошлом под действием высокой температуры в кварцит. На этом кварците покоятся слои конгломерата толщиной в несколько тысяч футов, которые были приподняты красным гранитом и опускаются теперь под углом 45° к цепи Пеукенес. Я с удивлением обнаружил, что этот конгломерат состоит частью из голышей, происшедших из пород хребта Пеукенес с их ископаемыми раковинами, частью же из красного калиевого гранита вроде гранита Портильо. Таким образом, мы должны заключить, что оба хребта, как Пеукенес, так и Портильо, были отчасти приподняты и подвергались выветриванию во время образования этого конгломерата; но поскольку слои конгломерата выброшены красным гранитом Портильо (вместе оскаленным им подстилающим песчаником) под углом 45°, мо. не сомневаться, что инъекция и поднятие отчасти уже образовавшейся цепи Портильо происходили главным образом после накопления конгломерата и через долгое время после поднятия хребта Пеукенес. Таким образом, Портильо, самый высокий хребет в этой части Кордильер, не так стар, как менее высокий хребет Пеукенес. Наклонный поток лавы у восточных подножий Портильо мог бы служить свидетельством в пользу того, что своей огромной высотой хребет этот отчасти обязан процессам поднятия, происходившим в еще более поздний период. Что же касается его первоначального происхождения, то красный гранит, по-видимому, излился на уже до того существовавший древний хребет белого гранита и слюдистого сланца. Можно сделать вывод, что в большей части Кордильер, а может быть и повсюду в этих горах, каждый хребет образовался в результате повторных процессов поднятия и инъекции и что некоторые параллельные хребты имеют различный возраст. Только таким образом мы и получим, вообще говоря, достаточно большой период времени, позволяющий объяснить поистине поразительные размеры денудации этих великих — хотя и молодых по сравнению с большинством других хребтов — гор.

26 июня. — Я нанял проводника и восемь мулов, чтобы проехать в Кордильеры иным путем по сравнению с тем, которому я следовал в свою последнюю экскурсию. Так как местность тут была совершенно пустынная, мы захватили с собой полтора вьюка ячменя, смешанного с рубленой соломой. На расстоянии около двух лье от города вверх по той долине, по которой мы приехали, от нее ответвляется другая широкая долина, называемая Деспобладо, т. е. необитаемая. Несмотря на то что эта долина огромнейших размеров и ведет к перевалу через Кордильеры, она совершенно безводна, если не считать, быть может, нескольких дней в какую-нибудь очень дождливую зиму. Почти ни одно ущелье не прорезывало склонов осыпающихся гор, а дно главной долины, заполненное галькой, было гладкое и почти ровное. Никакой значительный поток не струился никогда по этому галечниковому ложу, ибо такой поток, безусловно, проложил бы себе большой канал с обрывистыми берегами, как во всех южных долинах. Я почти не сомневаюсь, что эта долина, так же как и те долины, о которых писали путешественники по Перу, оставалась в том состоянии, в каком видим мы ее сейчас, с тех пор как с нее сошли воды моря при поднятии суши. В одном месте, где Деспобладо соединяется с ущельем (которое почти во всякой другой-горной цепи именовалось бы громадной долиной), я заметил, что ложе долины, хотя и состояло только из песка и гальки, было выше, чем ложе бокового ущелья. Какой-нибудь ручеек за час пробил бы себе русло, но, очевидно, проходили века, а такой ручеек не собирался в этом огромном ущелье. Любопытно было видеть механизм, — если здесь уместно это выражение, — для стока воды, весь, за незначительными исключениями, в полной сохранности, но без всяких признаков того, чтобы он когда-либо действовал. Всякий, должно быть, замечал, что илистые отмели, обнажающиеся при отливе, напоминают в миниатюре страну с горами и долами; здесь же перед нами оригинальная модель из камня, но образованная в процессе векового отступления океана по мере поднятия материка, а не приливами и отливами. Если на илистую отмель, с которой сошла вода, падает сильный дождь, он углубляет уже имеющиеся мелкие впадины; такое же действие производит дождь следующих друг за другом веков на ту отмель из камня и земли, которую мы называем материком.

Мы продолжали ехать и после того как стемнело, пока не достигли бокового ущелья с маленьким родником, называемым Arya-Амарга [горькая вода]. Вода заслуживала этого названия, потому что была не только соленой, но еще до того зловонной и горькой, что мы не могли заставить себя пить ни чая, ни мате. Отсюда до реки Копьяпо, я полагаю, было по меньшей мере 25–30 английских миль, и на всем этом пространстве не было ни капли воды, а значит, местность эта заслуживала названия пустыни в буквальном смысле слова. Между тем примерно на полупути, около Пунта-Горда, мы проезжали мимо старинных индейских развалин. Кроме того, перед некоторыми долинами, отходившими от Деспобладо, я замечал по две кучи камней, сложенных на некотором расстоянии одна от другой, как бы указывая вход в эти маленькие долины. Мои спутники ничего об этих кучках не знали и на мои вопросы отвечали своим невозмутимым «quien sabe?» [кто знает?].

В нескольких местах в Кордильерах я видел индейские развалины; из них лучше всего сохранились руины в Тамбильосе, в горном проходе Успальята. Маленькие прямоугольные помещения теснились отдельными группами; местами уцелели дверные проемы, образованные поперечной каменной плитой высотой всего лишь около трех футов. Еще Ульоа заметил, как низки двери в древних перуанских жилищах. Дома эти, когда они еще были целы, вмещали, должно быть, значительное число людей. Предание гласит, что они служили инкам для остановок при их переездах через горы. Следы индейских жилищ открыты и во многих других местах, где они вряд ли могли служить только для отдыха в пути, но где земля все же совершенно непригодна для какой бы то ни было обработки, так же как и близ Тамбильоса, или у моста Инков, или на перевале Портильо, где повсюду я видел развалины. В ущелье Хахуэль, близ Аконкагуа, где нет никакого горного прохода, развалины, как я слыхал, расположены в бесплодной местности, на большой высоте, где чрезвычайно холодно. Сначала я полагал, что эти строения служили убежищами, выстроенными индейцами при первом приходе испанцев, но впоследствии мне пришла в голову мысль о том, что, вероятно, произошла небольшая перемена в климате.

Покончим, однако с фауной. Все пятнадцать пойманных здесь мной разных морских рыб представляют собой новые виды; они принадлежат к 12 родам, из коих все широко распространены, кроме Prionotus21; четыре прежде известных вида этого рода живут у восточных берегов Америки. Наземных моллюсков я собрал шестнадцать видов (и две отчетливо выраженные разновидности), и все они, за исключением одной улитки (Helix), встречающейся на Таити, свойственны только этому архипелагу; единственный пресноводный моллюск (Paludina) водится также на Таити и Вандименовой Земле22. М-р Каминг еще до нашего путешествия собрал здесь 90 видов морских моллюсков, причем в это число не входят некоторые еще не уточненные виды Trochus, Turbo, Monodonta и Nassa23. Он был настолько любезен, что сообщил мне следующие любопытные результаты: из 90 моллюсков не менее 47 неизвестны нигде в других местах — замечательный факт, если учесть, как широко распространены обыкновенно морские моллюски. Из 43 моллюсков, встречающихся в других местах на земном шаре, — 25 живут на западном побережье Америки, и 8 из них можно считать разновидностями; остальные 18 (в том числе одна разновидность) были найдены м-ром Камингом на Низменном архипелаге, а некоторые также на Филиппинах. То обстоятельство, что здесь встречаются моллюски с островов, расположенных в центральных частях Тихого океана, заслуживает внимания, ибо не известно ни одного морского моллюска, общего одновременно тихоокеанским островам и западному побережью Америки. Открытый океан, простирающийся далеко на север и на юг против западного побережья, разделяет две совершенно различные конхиологические провинции24. Галапагосский же архипелаг представляет собой нечто вроде промежуточного района, где было создано много новых форм и куда каждая из этих обширных конхиологических провинций послала по нескольку колонистов. Американская провинция также послала сюда представляющие ее виды: существуют галапагосский вид рода Monoceros, встречающегося только на западном побережье Америки, и галапагосские виды Fissurella и Cancellaria, родов, распространенных на западном побережье, но не встречающихся (как сообщает мне м-р Каминг) на островах в центральной части Тихого океана25. С другой стороны, имеются галапагосские виды Oniscia и Stylifer, родов, живущих в Вест-Индии и в китайских и индийских морях, но не встречающихся ни на западном побережье Америки, ни в центральной части Тихого океана26. Могу здесь добавить, что, сравнив около двух тысяч моллюсков с восточного и западного побережья Америки, м-ры Каминг и Хиндс нашли только одного-единственного общего моллюска, а именно Purpura patula, живущего в Вест-Индии, на берегах Панамы и на Галапагосских островах27. Таким образом, в этой части света существуют три обширные морские конхиологические провинции, совершенно различные, хотя и поразительно близкие друг к другу, разделенные протянувшимися далеко с севера на юг пространствами суши или открытого моря.

Я потратил много усилий, чтобы собрать коллекцию насекомых, но нигде, кроме Огненной Земли, не встречал местности, до того бедной в этом отношении. Даже на возвышенных и сырых местах мне удалось раздобыть очень небольшое их число, если не считать некоторых крохотных двукрылых (Diptera) и перепончатокрылых (Hymenoptera), по большей части тех форм, какие распространены по всему миру. Как я уже отмечал, эти насекомые для тропического пояса очень мелки и скромно окрашены. Жуков я собрал 25 видов (не считая Dermestes и Corynetes, ввозимых всюду, куда только заходит корабль28); два из них относятся к Harpalidae, два — к Hydrophilidae, 9 — к трем семействам Heteromera, остальные 12 — к такому же числу различных семейств. То обстоятельство, что насекомые (то же самое можно сказать и о растениях) там, где они представлены небольшим числом особей, принадлежат ко многим различным семействам, является, мне кажется, общераспространенным. М-р Уотерхаус, который опубликовал* отчет о насекомых этого архипелага и которому я обязан приведенными выше подробностями, сообщает мне, что среди них есть несколько новых родов, а из родов уже ранее известных один или два — американские, прочие же распространены по всему миру. За исключением одного, питающегося деревом Apate, и одного, а может быть, и двух водяных жуков с Американского материка, все это виды, по-видимому, новые29.

Ботаника этих островов ничуть не менее интересна, чем их зоология. Д-р Дж. Гукер должен вскоре опубликовать в «Linnean Transactions» полный отчет о здешней флоре, и я премного обязан ему за следующие подробности. Цветковых растений там встречается, насколько это известно в настоящее время, 185 видов, тайнобрачных — 40 видов, что вместе составляет 225 видов; из этого числа мне удалось привезти в Англию 193. Среди цветковых растений имеется 100 новых видов, встречающихся, вероятно, только на этом архипелаге. Д-р Гукер уверяет, что из растений, встречающихся не только здесь, по крайней мере 10 видов, найденных близ обработанной земли на острове Чарлз, были туда завезены. Мне кажется удивительным, что туда не было занесено естественным путем еще большее число американских видов, если учесть, что расстояние до материка только 500–600 миль и что (по словам Колнетта, стр. 58) плавучее дерево, бамбук, тростник и пальмовые орехи часто прибивает волнами к юго-восточным берегам. Ста новых цветковых растений по сравнению с общим их числом в 185 (или 175, если не считать ввезенных растений) достаточно, я полагаю, для того, чтобы считать Галапагосский архипелаг особой ботанической провинцией; впрочем, местная флора далеко не так своеобразна, как на острове св. Елены или, как сообщает мне д-р Гукер, на Хуан-Фернандесе. Своеобразие галапагосской флоры лучше всего видно на примере некоторых семейств; так, из 21 вида сложноцветных 20 свойственны только этому архипелагу; они принадлежат к двенадцати родам, из которых по крайней мере десять ограничены в своем распространении только этим архипелагом! Д-р Гукер сообщает мне, что флора имеет, несомненно, западноамериканский характер; но он не находит в ней ни малейшего сходства с тихоокеанской флорой. Если исключить 18 морских, одного пресноводного и одного наземного моллюска, явно попавших сюда в качестве колонистов с островов центральной части Тихого океана, а также один, несомненно, тихоокеанский вид галапагосской группы вьюрков, то окажется, что этот архипелаг, хоть он и лежит в Тихом океане, и в зоологическом отношении является частью Америки.

Поздно вечером я пошел в дом м-ра Вильямса, где и переночевал. Я встретил там множество детей, собравшихся, чтобы отпраздновать рождество; все они сидели вокруг стола и пили чай. Никогда не видал я более милой и веселой компании, а ведь все это происходило в сердце страны, известной своим людоедством, убийствами и всяческими зверскими преступлениями! Сердечность и счастье, так ясно написанные на лицах в этом маленьком кружке, казалось, в равной мере испытывали и старшие члены миссии.

24 декабря. — Утром для всей миссии читали молитвы на туземном языке. После завтрака я бродил по садам и ферме. Был рыночный день, когда туземцы из соседних деревень привозят картофель, кукурузу и свиней для обмена на одеяла, табак, а иногда — благодаря убеждениям миссионеров — и на мыло. Дела на рынке ведет старший сын м-ра Девиса, имеющий свою собственную ферму. Дети миссионеров, попавшие на остров в юные годы, знают местный язык лучше своих родителей, и им легче иметь дело с туземцами.

Незадолго перед полуднем м-ры Вильяме и Девис пошли со мной в соседний лес показать мне знаменитую сосну каури. Я измерил одно из этих величавых деревьев, и оказалось, что оно имело 31 фут в окружности над корнями. Недалеко росло другое дерево, которого я не видел, 33 футов в окружности, и я слыхал еще об одном, имевшем не менее 40 футов. Эти деревья замечательны своими гладкими цилиндрическими стволами, уходящими вверх без единой ветви до 60 и даже 90 футов в вышину, почти не меняясь в поперечнике. Крона ветвей у вершины дерева непропорционально мала по сравнению со стволом, а листья точно так же малы по сравнению с ветвями. Лес тут состоял почти из одних каури, и самые крупные деревья вследствие параллельности своих стволов поднимались наподобие гигантских деревянных колонн. Строевой лес, доставляемый каури, — самое ценное из всего, что производит остров; кроме того, из коры дерева натекает некоторое количество смолы, которое продают американцам по одному пенни за фунт, но употребление ее в то время еще не было известно. Некоторые из новозеландских лесов, должно быть, в высшей степени непроходимы. М-р Маттьюс говорил мне, что один лес, имеющий всего 34 мили в ширину и разделяющий два обитаемых района, был лишь недавно пройден насквозь в первый раз. Он и еще один миссионер, каждый с партией около пятидесяти человек, решили проложить через него дорогу, но это стоило им более чем двухнедельного труда! В лесах я встречал очень мало птиц. Что же касается зверей, то всего замечательнее то обстоятельство, что на таком большом острове, простирающемся более чем на 700 миль по широте и имеющем во многих местах 90 миль в ширину, с различными местообитаниями, прекрасным климатом, местностью самой разнообразной высоты — до 14 000 футов, нет ни одного зверя местного происхождения, за исключением одной маленькой крысы. Несколько видов гигантских птиц из рода Dinornis замещают здесь, по-видимому, млекопитающих четвероногих, точно так же как пресмыкающиеся на Галапагосском архипелаге15. Говорят, обыкновенная норвежская крыса16 за короткий промежуток в каких-нибудь два года уничтожила на этой северной оконечности острова новозеландский вид. Во многих местах я замечал некоторые сорта сорняков, в которых, как и в крысах, мне пришлось признать своих соотечественников. Лук-порей заглушил другие растения в целых районах и еще доставит много хлопот, но его завезли по чьей-то просьбе на французском судне. Обыкновенный щавель также широко распространился и, я опасаюсь, навсегда останется вещественным доказательством плутни одного англичанина, который продал его семена за табачные.

Возвратившись с нашей приятной прогулки к дому, я пообедал с м-ром Вильямсом, а затем, одолжив лошадь, вернулся к бухте Айлендс. Я распростился с миссионерами с чувством благодарности за их сердечный и радушный прием и глубокого уважения к их благородной, полезной и честной деятельности. Мне кажется, трудно было бы найти группу людей, более подходящих для того высокого долга, который они выполняют17.

Рождество. — Через несколько дней исполнится четыре года со дня нашего отплытия из Англии. Наше первое рождество мы провели в Плимуте, второе — в бухте св. Мартина близ мыса Горн, третье — в бухте Желания в Патагонии, четвертое — на якоре в дикой гавани на полуострове Трес-Монтес, пятое — здесь, а следующее, даст бог, мы встретим в Англии. Мы посетили богослужение в церкви Пахии; часть службы была прочитана по-английски, часть на туземном языке. Пока мы находились на Новой Зеландии, нам не приходилось слышать о каких-нибудь недавних случаях людоедства; но на маленьком острове около нашей стоянки м-р Стоке нашел обгорелые человеческие кости, разбросанные вокруг остатков костра; впрочем, эти следы обильного пиршества могли пролежать там несколько лет. Нравственное состояние народа, вероятно, будет быстро улучшаться. М-р Бушби упомянул об одном случае, доказывающем искренность по крайней мере некоторых из тех, кто исповедует христианство. Его оставил один из молодых людей, привыкший читать молитвы остальной прислуге. Через несколько недель ему случилось поздно вечером проходить мимо какого-то сарая, и он увидел и услышал, как один из его людей с трудом читает другим Библию при свете костра. После этого присутствующие преклонили колени и стали молиться; в своих молитвах они поминали м-ра Бушби и его семью, а также всех миссионеров, каждого в отдельности по его округу.

В другой раз я посетил островок Западный, где растительность была, быть может, пышнее, чем на всех других. Кокосовые пальмы обыкновенно растут раздельно, но тут молодые деревья росли под сенью своих взрослых родителей, и их длинные изогнутые листья образовали как бы беседки, дающие необыкновенно густую тень. Только тот, кто сам это испытал, знает, как восхитительно сидеть в такой тени и пить приятную прохладную жидкость из кокосового ореха. На этом острове есть одно большое пространство вроде бухты, образованное тончайшим белым песком; оно совершенно ровно и во время прилива едва покрывается водой; от этой большой бухты в окружающие леса вдаются узкие заливы меньших размеров. Поле ослепительно белого песка, как бы играющего здесь роль воды, и кокосовые пальмы, простирающие свои высокие, качающиеся стволы вокруг него, составляли своеобразную и красивую картину.

Я уже упоминал выше о крабе, который питается кокосовыми орехами; он весьма часто встречается повсюду на суше, достигая чудовищных размеров, и очень близок к Birgos latro или даже тождествен с ним. Передняя пара ног оканчивается очень сильными и тяжелыми клешнями, а задняя пара снабжена другими, которые слабее и гораздо уже. На первый взгляд представляется совершенно невозможным, чтобы краб мог открыть крепкий кокосовый орех, покрытый оболочкой, но м-р Лиск уверял меня, что не раз сам видел, как это происходило. Краб начинает раздирать оболочку, волокно за волокном, всегда с того конца, под которым расположены три глазка; покончив с этим делом, краб начинает бить своими тяжелыми клешнями по одному из глазков, пока не получится отверстие. Затем, повернувшись кругом, он при помощи задней, узкой пары клешней извлекает из ореха белое белковое вещество. Мне кажется, это самое странное, о каком я только слыхал, проявление инстинкта, а также приспособленности друг к другу в строении таких двух организмов, как краб и кокосовая пальма, явно столь отдаленных один от другого в системе природы. Birgos по своим привычкам животное дневное; но каждую ночь он, говорят, посещает море, без сомнения, для того, чтобы увлажнить свои жабры. На берегу же вылупляются из яиц и живут некоторое время молодые крабы. Эти крабы живут в глубоких норах, которые вырывают себе под корнями деревьев; там они собирают в поразительных количествах волокно с оболочки кокосовых орехов и лежат на нем, как на постели. Малайцы иногда пользуются этим и собирают волокнистую массу, употребляя ее как паклю. Крабы эти очень вкусны; кроме того, у крупных экземпляров под хвостом находят большое количество жира, который, будучи вытоплен, дает иногда целую кварту [свыше 2 л] прозрачного масла. Некоторые авторы утверждают, будто Birgos вползает на кокосовые пальмы, чтобы воровать орехи. Я сильно сомневаюсь в возможности этого факта; но что касается Pandanus, то тут задача была бы гораздо легче. М-р Лиск говорил мне, что на этих островах Birgos питается только теми орехами, которые падают на землю.

Капитан Морсби сообщает мне, что этот краб живет на островах Чагос и Сейшельских, но его нет на соседнем Мальдивском архипелаге. Когда-то он в изобилии водился на Маврикии, но теперь там встречается только несколько мелких крабов. В Тихом океане этот вид или вид с очень сходным образом жизни живет, как говорят, на одном коралловом острове к северу от островов Товарищества.

Чтобы показать, как поразительна сила передней пары его клешней, могу заметить, что капитан Морсби посадил одного такого краба в крепкую жестянку из-под бисквитов и крышку привязал проволокой, но краб отогнул край жестянки и бежал. Отгибая края, он пробил в жести насквозь много маленьких дырочек!

Я немало удивился, обнаружив, что два вида кораллов из рода Millepora (М. complanata и albicornis) обладают способностью обжигать. Каменистые ветви или пластинки, будучи только что вынуты из воды, на ощупь жестки и не слизисты, хотя издают резкий и неприятный запах. Свойство обжигать, по-видимому, различно у различных экземпляров; когда я прижимал кусок к нежной коже на лице иль на руке или же тер им те же места, то это вызывало обыкновенно какое-то колющее ощущение, наступавшее через секунду и длившееся всего несколько минут. Впрочем, однажды я только коснулся лицом одной из веток, и мне тотчас же стало больно, боль усилилась, как обычно, через несколько секунд и, сохранив свою остроту в течение нескольких минут, чувствовалась еще полчаса спустя. Ощущение было так же неприятно, как от ожога крапивой, но больше походило на то, какое вызывает Physalia, или португальская галера. На нежной коже руки возникли красные пятнышки, которые имели такой вид, как будто вот-вот появятся водяные пузырьки, но они не появились. Об этом свойстве Millepora упоминает г-н Куа; кроме того, я слыхал о жгучих кораллах, встречающихся в Вест-Индии. Этой способностью обжигать обладают, очевидно, многие морские животные, не говоря уже о португальской талере, многих медузах и Aplysia, или морской улитке, с островов Зеленого Мыса; в описании путешествия «Астролябии» говорится о том, что и актиния, или морской анемон, и одна гибкая кораллина, близкая к Sertularia, владеют этим средством нападения или защиты. В Южно-Китайском море, говорят, была найдена одна обжигающая водоросль.