Он стоит в нескольких шагах от господского дома, под сенью двухсотлетнего клена, почти до крыши скрытый кустами сирени, желтой акации и жасмина.

В описи имущества села Михайловского этот флигель значится как флигель первый: «Деревян­ного строения крыт и обшит тесом, в нем комнат 1. окон с рамами и стеклами 3. Дверей простых на крюках и петлях железных с таковыми же ско­бами 3. Печь русская с железною заслонкою и чугунною вьюшкою. Под одной Связью баня с Голанскою печью и в ней посредственной величи­ны котел».

Домик няни стал предметом особых забот после организации Пушкинского Заповедника. Предполагалось, чтобы навечно сохранить его, обработать домик специальным антисептическим составом, ветхую древесину сделать огнеупор­ной, окаменелой. Уже начавшимся работам по реставрации домика помешала война.

После освобождения Заповедника от окку­пантов сразу же начались реставрационные ра­боты, и уже весной 1947 года домик был восста­новлен со скрупулезной точностью — по черте­жам и планам, снятым с домика архитектором Ю. Маляревским в мае 1941 года, по фотогра­фиям, по свидетельствам современников Пушки­на и другим материалам.

Домик няни представляет собой деревянную, крытую тесом избу размером в основании 7×9 метров. Наружные стены окрашены в чуть — чуть желтоватый оттенок, углы домика обрам­лены деревянными рустами темно-красного цве­та, v основания углов — накладные ромбики того

же цвета. Домик разделен на две половины сквоз­ным коридором, войти в который можно с двух крылечек: одно из них выходит в сторону Дома — музея А. С. Пушкина (главный вход), а другое — в сторону луга и озера Маленец.

Из коридора двери направо ведут в комнату — баньку, где экспозиция рассказывает о няне Пуш­кина, о его дружбе с нею, о стихах, которые он ей посвятил. Здесь представлены метрические свидетельства (копии) о рождении, замужестве и смерти Арины Родионовны, автографы писем няни к поэту и стихов его, ей посвященных, ба­рельеф няни работы Л. Серякова (40-е годы про­шлого века, в копии). Одну стену целиком зани­мает картина Ю. Непринцева «Пушкин и няня». В небольшой витринке вещи, найденные при рас­копке фундамента домика в 1947 году: старинные ножницы, складень-образок, несколько монет, медальон, серебряная серьга, пистолетная пуля, верхняя часть бубенца. Можно думать, что неко­торые из этих вещей принадлежали няне Пуш­кина.

Двери напротив ведут в светелку Арины Родионовны. Это комнатка в три окна, в правом углу ее стоит русская печь с железной заслонкой и чугунной вьюшкой. К ней примыкает лежанка с деревянной приступкой и с холщовым, местной крестьянской работы пологом. Рядом с печью большой деревянный сундук, по другую сторону маленький столик, на котором стоит старинный медный самовар и несколько блюдец и чашек того времени, оловянная кружка. Тут же дорож­ный погребец карельской березы для хранения чая и сахара. В светелке стоят также столешни­цы, железный светец для лучины, подсвечники, вдоль двух стен (подокнами)—широкие дере­вянные лавки, на одной из которых старинная псковская прялка с куделью и веретеном. Около лавок стол, стулья, деревянный крестьянский ди­ванчик.

У стены, прямо напротив входа в светелку, по­темневший от времени крестьянский комодик, а

Домик няни

на нем раскрытый четырехугольный ящичек, сде­ланный из дуба и отделанный красным деревом. Это единственная дошедшая до нас подлинная вещь Арины Родионовны — ее шкатулка. Видимо, служила она копилкой: на верхней крышке ма­ленькое отверстие для опускания монет. Об этом говорит и надпись на пожелтевшем от времени клочке бумаги, приклеенном с внутренней стороны верхней крышки: «Для чорнаго дня. Зделан сей ящик 1826 года июля 15 дня». Внизу неразбор­чивая подпись. Эту шкатулку взял себе приятель Пушкина поэт Н. М. Языков, в семье которого’ она бережно хранилась как самая дорогая релик­вия. Несколько лет назад шкатулка была пода­рена Пушкинскому Заповеднику потомком Язы­кова — А. Д. Языковой.

Обстановка светелки помогает ближе позна­комиться с жизнью верного друга поэта в пору

михайловской ссылки, замечательной русской женщины — няни его Арины Родионовны.

Родилась она 10 апреля 1758 года в селе Суй — да Копорского уезда (под Петербургом), в име­нии графа Ф. А. Апраксина, в семье его крепост­ных крестьян Родиона Яковлева и Лукерьи Ки­рилловой. После приобретения Суйды А. П. Ган­нибалом (в 1759 году) они становятся его кре­постными. !

5 февраля 1781 года Арина Родионовна вы­шла замуж за крепостного крестьянина Федора Матвеева, жителя соседней с Суйдой деревни Кобрино. У них было трое детей: сын Егор и до­чери Мария и Надежда.

После смерти А. П. Ганнибала деревня Коб­рино с крестьянами досталась его сыну Осипу (деду поэта), а затем перешла к его жене и до­чери Надежде Осиповне. В 1796 году Надежда Осиповна вышла замуж за С. Л. Пушкина, а че­рез год у них родился первенец — дочь Ольга. Вот тогда-то Пушкины и взяли в няньки Арину Родионовну.

Эта женщина обладала незаурядным при­родным умом, чистым, образным народным раз­говорным языком, прилежностью в работе и широтой души и сразу же пришлась по сердцу Пушкиным, которые уже в 1799 году предложили ей вольную. Но няня отказалась, связав все по­следующие годы своей жизни, вплоть до смерти, с семьей Пушкиных, вынянчив у них всех детей, в том числе и любимого своего питомца Алек­сандра Сергеевича.

Няня была талантливой сказительницей, и ее волшебные сказки поразили воображение Пуш­кина еще в детском возрасте.

Но детских лет люблю воспоминанье.

Ах! умолчу ль о мамушке моей,

О прелести таинственных ночей,

Когда в чепце, в старинном одеянье,

Она, духов молитвой уклони,

С усердием перекрестит меня И шепотом рассказывать мне станет О мертвецах, о подвигах Бовы…

От ужаса не шелохнусь, бывало,

Едва дыша, прижмусь под одеяло,

Не чувствуя ни ног, ни головы.

*Сон»

Пушкин называл Арину Родионовну «ориги­налом няни Татьяны». Татьяна чуждалась «дет­ских проказ», потому что нянины

…страшные рассказы Зимою в темноте ночей Пленяли больше сердце ей.

«• Евгений Онегин»

Ее сестра, Ольга Ларина также внимала «под­вигам Бовы», как когда-то юный Пушкин:

Фадеевна рукою хилой Ее качала колыбель,

Она же ей стлала постель,

Она ж за Ольгою ходила,

Бову рассказывала ей…

Из ранних редакций «Евгения Онегина»

Няня Лариных живо напоминает отличитель­ную черту Арины Родионовны тем, что и она

бывало,

Хранила в памяти не мало Старинных былей, небылиц Про злых духов и про девиц…

<гЕвгений Онегин>

Первый биограф Пушкина П. В. Анненков, заставший в живых еще многих лиц из окру­жения Пушкина, помнивших няню его, говорит: «Родионовна принадлежала к типическим и благороднейшим лицам русского мира. Соеди­нение добродушия и ворчливости, нежного рас­положения к молодости с притворною строго­стью оставило в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неиз­менною любовью и, в годы возмужалости и славы, беседовал с нею по целым часам. Это объясняется еще и другим важным достоинством Арины Родионовны: весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у нее с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин так много знал, слышал он от Арины Родионовны. Можно сказать с уверенностью, что он обязан своей няне первым знакомством с источниками народной поэзии и впечатлениями ее… В числе писем к Пушкину, почти от всех зна­менитостей русского общества, находятся и за­писки от старой няни, которые он берег наравне с первыми».

Сестра поэта Ольга Сергеевна свидетельст­вует, что няня была «настоящею представитель­ницею русских нянь, мастерски говорила сказки, знала народные поверия и сыпала пословицами, поговорками. Александр Сергеевич, любивший ее с детства, оценил ее вполне в то время, как жил в ссылке, в Михайловском».

Дружба поэта с няней стала еще более тес­ной, почти родственной, потому что здесь он,

«сирота бездомный», встретил со стороны Арины Родионовны материнскую заботу, душевную под­держку и дружеское участие в своей судьбе.

Бывало,

Ее простые речи и советы,

И полные любови укоризны Усталое мне сердце ободряли Отрадой тихой… —

вспоминал потом поэт в стихотворении «Вновь я посетил» (черновая редакция).

По письмам Пушкина, особенно в начале ссылки, видно, что Арина Родионовна действи­тельно была одним из самых близких к нему лиц, крайне немногочисленных во время ссылки.

В декабре 1824 года он пишет о няне в пись­ме к Шварцу: «Уединение мое совершенно — праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко — целый день верхом,— вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга — и с нею только мне не скучно».

Няня, чуткий и добрый человек, умела раз­веивать томительную скуку ссыльного бытия поэта своими дивными сказками, которые брали в плен Пушкина полностью: «Я один-одинеше-

нек, — пишет поэт Вяземскому в январе 1825 го­да, — живу недорослем, валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни». Поэт часто при­бегал в светелку няни.

Наша ветхая лачужка И печальна и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

…Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица За водой поутру шла.

<гЗимний вечер»

«Он все с ней, коли дома, — вспоминает кучер Пушкина П. Парфенов. — Чуть встанет утром,

уже и бежит ее глядеть: «Здорова ли ма­

ма?»— он все ее мама называл… И уж чуть старуха занеможет там, что ли, он уже все за ней…» И стоило Пушкину однажды узнать, что причиной, от которой няня вдруг «начала ху­деть», являются домогательства и притеснения экономки Розы Григорьевны Горской, как он. никогда не вмешивавшийся в хозяйство, пред­принял решительные меры: «У меня произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну я принужден был выгнать за непристойное пове­дение и слова, которых не должен был я вынести. А то бы она уморила няню, которая начала от нее худеть», — писал он брату.

В июне 1825 года он пишет Н. Н. Раевскому: «У меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя под­вигается, и я доволен этим».

Часто поэт, довольный творческими удача­ми, читал няне только что созданные сцены трагедии, стихи:

Но я плоды моих мечтаний И гармонических затей Читаю только старой няне,

Подруге юности моей…

*Евгений Онегин»

По свидетельству М. И. Осиповой, «это была старушка чрезвычайно почтенная — лицом пол­ная, вся седая, страстно любившая своего питом­ца». В памяти знавшего няню Пушкина Н. М. Языкова она осталась

…Как детство, шаловлива,

Как наша молодость, вольна.

Как полнолетие, умна И, как вино, красноречива…

*На смерть няни А. С. Пушкина»

Несмотря на то что няня была крепостной крестьянкой, поэт относился к ней как к равной себе, без тени какой бы то ни было снисходи­тельности и покровительства. Когда в доме праздновали приезд Пущина, то няню, как

равную, друзья пригласили к столу и «попотчева­ли искрометным».

Друзья поэта называли в письмах к Пушки­ну ее имя, как самого близкого к нему человека, равноправного члена его семьи. Вскоре после отъезда из Михайловского Пущин в письме поэту от 18 февраля 1825 года пишет в конце: «Прощай, будь здоров. Кланяйся няне. Твой Иван Пущин».

Когда Дельвигу стало известно об освобож­дении поэта из ссылки, то он, поздравляя его, беспокоился о няне: «Душа моя, меня пугает по­ложение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою?» А чуть позже Дельвиг в другом письме, стремясь сделать Пуш­кину приятное, пишет о ней: «Нынче буду обе­дать у ваших, провожать Льва. Увижу твою ня­нюшку и Анну Петровну Керн…» Любопытно, что Дельвиг упоминает здесь Арину Родионовну ря­
дом с А. П. Керн, оставившей в душе ссыльной поэта яркое и сильное чувство любви.

Щедрой и приветливой хозяйкой была Арин; Родионовна с близкими друзьями поэта, иногд; навещавшими его в Михайловском. О таких неза бываемых минутах радушия, дружбы и празд ничности, царивших в доме, проникновенно пише’ Н. М. Языков в стихотворении «К няне А. С. Пуш кина».

И потом через три года, когда няни уже н< было в живых, Языков в стихотворении «Нг смерть няни А. С. Пушкина» вновь вспоминал е« «святое хлебосольство», ее желанное обществе в тесном кругу друзей:

…Стол украшен

Богатством вин и сельских брашен,

И ты, пришедшая к столу,

Мы пировали. Не дичилась Ты нашей доли — и порой К своей весне переносилась.

В такие минуты шумных бесед, когда няня «к своей весне переносилась» — вспоминала мо­лодость свою, — Пушкин, видимо, и услышал то, что мы знаем о ее замужестве из метрической за­писи. Она вышла замуж за «крестьянского сына, отрока Федора Матвеева». Отрок — это юноша от 11 до 17 лет, няне же в пору выхода замуж было 23 года.

Видимо, эта деталь жизни «оригинала няни Татьяны» и нашла отражение в «Евгении Оне­гине»:

— И, полно, Таня! В эти лета

Мы не слыхали про любовь;

… «Да как же ты венчалась, няня?»

— Так, видно, бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Общение с няней, с местными псковскими крестьянами дало Пушкину много для его твор­ческого развития. Слушая «простые речи» Ари­ны Родионовны, Пушкин записал (сохранились в его бумагах) семь сказок, четыре из них он

преобразованном виде использовал в своей оэзии: в прологе к «Руслану и Людмиле» («У [укоморья»), в сказках о попе и Балде, о царе іалтане, о мертвой царевне. «Изучение старин — ых песен и сказок и т. п. необходимо для совер — ієнного знания свойств русского языка. Критики аши напрасно ими презирают», — писал поэт.

Неизменно теплыми и сердечными были вза — моотношения Пушкина с няней и после ссылки.

Когда стало известно, что поэт должен уехать з Михайловского, то «Арина Родионовна расту­жилась, навзрыд плачет. Александр Сергеевич ее тешать: — Не плачь, мама, — говорит: сыты бу — ,ем, царь хоть куды ни пошлет, а все хлеба даст» П. Парфенов, «Пушкин в воспоминаниях совре — ієнников»). А когда вскоре после освобождения із ссылки Пушкин снова на короткое время вер — іулся в деревню, радости и счастью няни не было іредела, и она по-своему праздновала эту встре — іу: «Няня моя уморительна, — с ласковой шут- швостью писал поэт Вяземскому 9 ноября 1826 года. — Вообрази, что 70-ти лет она выучила заизусть новую молитву о умилении сердца вла — щки и укрощении духа его свирепости, молитвы, зероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне зани­маться делом».

А вскоре Пушкин вновь уехал, поручив няне хранить в своем доме самое дорогое — книги, о которых она писала ему из Михайловского в письме от 30 января 1827 года (письмо писано под диктовку — няня была неграмотна): «Мило­стивый Государь Александра Сергеевич имею честь поздравить вас с прошедшим, новым годом из новым сщастием; и желаю я тебе любезному моему благодетелю здравия и благополучия… А мы батюшка от вас ожидали письма когда вы прикажите, привозить книги но не могли дождат — ца: то и возномерились по вашему старому при­казу отправить: то я и посылаю, больших и ма­лых, книг сщетом 124 книги архипу даю денег 90 рублей: при сем любезный друг я цалую ваши

ручки с позволении вашего сто раз и желаю вг то чего и вы желаете и прибуду к вам с искре ным почтением Арина Родивоновна».

Пушкин в ответ прислал няне письмо, в к тором, видимо, благодарил ее за расторопное и умелую распорядительность с книгами, обещ: летом приехать и справлялся о ее здоровье, а награду прислал и деньги. В ответ на это няі 6 марта 1827 года писала ему (под диктові в Тригорском): «Любезный мой друг Алексан/ Сергеевич, я получила, ваше письмо и деньг которые вы мне прислали. За все ваши милост я вам всем сердцем благодарна: вы у меня бе престанно в сердце и на уме и только когл засну, забуду вас и ваши милости ко мне… Ваи обещание к нам побывать летом меня очень р; дует. Приезжай, мой Ангел, к нам в Михайло] ское — всех лошадей на дорогу выставлю. Наш Петербур. летом не будут: они все едут непремеї но в Ревель — я вас буду ожидать и молить Бог; чтобы он дал нам свидется… Прощайте, мой бг тюшка Александр Сергеевич. За ваше здоровь я прасвиру вынула и молебен отслужила: пожі ви, дружечик, хорошенько, — самому слюбитсі Я слава Богу здарова, цалую ваши ручки остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Рс дивоновна».

Поэтически проникновенным ответом ей зв> чит стихотворение поэта «Няне»:

Подруга дней моих суровых,

Голубка дряхлая моя,

Одна в глуши лесов сосновых Давно, давно ты ждешь меня.

Черты облика и характера няни нашли отра жение в той или иной мере в ряде пушкински: произведений: в «Дубровском», «Евгении Онеги не», «Борисе Годунове», «Русалке», воспел он еі и в лирических стихотворениях.

С конца июля по 14 сентября 1827 года Пуш кин был снова с няней в Михайловском. Это былг их последняя встреча. Прожила после этого нян*

едолго. 31 июля 1828 года она умерла в семье )льги Сергеевны Павлищевой, сестры поэта. > метрической книге Петербургской Владимир­кой церкви за 1828 год есть запись: «…числа ІІ июля померла 5-го класса чиновника Сергея Тушкина крепостная женщина Ирина Родионов — іа, лет 76, за старостою». (Возраст здесь указан іеправильно.)

Похоронена была няня на Смоленском клад — 5ище в Петербурге, могила же ее вскоре затеря — іась среди других безымянных могил крепостных ІЮДЄЙ.

Пушкин, приехав в Михайловское в 1835 году, /же незадолго до своей смерти, писал отсюда :воей жене: «В Михайловском нашел я все по — :тарому, кроме того, что нет уже в нем няни моей». А в стихотворении «Вновь я посетил», того же времени, он вспоминал:

Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей.

Уже старушки нет — уж за стеною Не слышу я шагов ее тяжелых,

Ни кропотливого ее дозора.

(И вечером при завыванье бури Ее рассказов, мною затверженных От малых лет, но все приятных сердцу,

Как шум привычный и однообразный Любимого ручья).

В скобках черновая редакция стихотворения

Любовь Пушкина к няне олицетворяет его любовь и глубочайшее уважение к русскому на­роду, к русскому крестьянству. «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? — писал поэт с гордостью за русский народ. — О его смелости и смышленности и говорить нечего. Переимчи­вость его известна. Проворство и ловкость удиви­тельны… никогда не заметите вы в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чу­жому. Наш крестьянин опрятен по привычке и правилу».

Такими видел поэт русских крестьян и в Ми­хайловском, такими представляются они и теперь,

когда знакомишься с экспозицией стоящих рядо; с Домом-музеем А. С. Пушкина двух флигелей — людской и домом управляющего имением.