На другой день после нашего возвращения к якорной стоянке я с группой офицеров отправился на раскопки старинной индейской могилы, обнаруженной мной на вершине соседнего холма. Два громадных камня, каждый из которых весил по меньшей мере тонны две, лежали перед уступом скалы высотой около 6 футов. На дне могилы, на твердом камне, лежал слой земли глубиной около фута, принесенной сюда, должно быть, снизу, с равнины. Земля эта была вымощена плоскими камнями, поверх которых были нагромождены кучей еще камни, так что ими был заполнен промежуток между уступом и двумя глыбами. Чтобы завершить могилу, индейцы ухитрились отделить от уступа огромный кусок камня и бросить его на кучу, так что он оперся на две глыбы. Мы подрыли могилу с обеих I сторон, но не нашли ни каких-нибудь старинных предметов, ни даже костей. Последние, должно быть, давным-давно истлели (и в этом случае могилу пришлось бы признать очень древней), так как в другом месте я нашел несколько меньших куч, а под ними очень немногочисленные мелкие обломки костей, которые все еще можно было признать останками человека. Фолкнер утверждает, что индейцы хоронят покойника там, где он умер, но впоследствии его кости заботливо извлекают из могилы и переносят, как бы велико ни было расстояние, чтобы сложить их у берега моря. Мне кажется, что этот обычай можно объяснить, если вспомнить, что до введения лошади эти индейцы должны были вести примерно такую же жизнь, как в настоящее время огнеземельцы, и потому обыкновенно жили поблизости от моря. Общий предрассудок, побуждающий всякого желать быть похороненным рядом с предками, заставляет, возможно, и нынешних кочевых индейцев переносить наименее тленные части своих покойников на древнее кладбище на берегу моря.

9 января 1834 г. — Перед наступлением темноты «Бигль» бросил якорь в прекрасной и просторной гавани бухты Сан-Хулиан, расположенной в 110 милях к югу от бухты Желания. Мы пробыли здесь восемь дней. Местность тут почти такая же, как в бухте Желания, но, наверное, еще более бесплодная. Однажды мы целой группой вместе с капитаном Фиц-Роем совершили длительную прогулку вокруг верхнего конца гавани. В течение одиннадцати часов мы не брали в рот воды, и кое-кто из нас совсем измучился. С вершины холма (заслуженно называемого с тех пор холмом Жажды) мы высмотрели красивое озеро, и двое из нас пошли к нему, чтобы затем условленными сигналами дать знать, пресная ли в нем вода. Каково же было наше разочарование, когда озеро оказалось белоснежным полем соли, кристаллизовавшейся большими кубами! Нашу сильную жажду мы приписали сухости воздуха; но, какова бы ни была ее причина, мы были чрезвычайно обрадованы, когда поздно вечером вернулись к шлюпкам. Несмотря на то что за все время нашего пребывания здесь мы нигде не могли найти ни капли пресной воды, тем не менее она, должно быть, была здесь потому, что я совершенно случайно нашел на поверхности соленой воды, недалеко от верхнего конца залива, не совсем еще мертвого Colymbetes, который жил, вероятно, в каком-нибудь прудке невдалеке. Три других вида насекомых (Cicindela, вероятно hybrida, Cymiridis и Harpalus, живущие все в илистых впадинах, иногда заливаемых морем) и еще одно, найденное мертвым на равнине, исчерпывают перечень жуков. Крупная муха (Tabanus) была чрезвычайно многочисленна и изводила нас болезненными укусами. Обыкновенный слепень, который так досаждает на тенистых проселках в Англии, принадлежит к тому же роду. Здесь перед нами та же загадка, которая так часто возникает относительно москитов: кровью каких животных питаются обыкновенно эти насекомые? Гуанако тут почти единственное теплокровное четвероногое, и численность их ничтожна по сравнению с тьмой этих мух.

Геология Патагонии представляет большой интерес. В отличие от Европы, где третичные формации накоплялись, по-видимому, в заливах, здесь на сотни миль вдоль побережья тянется огромное отложение, заключающее в себе множество третичных раковин, всех, по-видимому, вымерших форм. Чаще всего попадается раковина массивной гигантской устрицы, имеющая иногда целый фут в поперечнике. Эти пласты покрыты другими из какого-то особенного мягкого белого камня, содержащего много гипса и похожего на мел, но имеющего в действительности пемзовую природу. Он особенно замечателен тем, что по меньшей мере на одну десятую часть по объему состоит из инфузорий; профессор Эренберг уже обнаружил в нем 30 океанических форм.