Материальная жизнь кельтов (как и вообще всех древних до Римской империи) была крайне простой, экономическая система — действенной и крепкой, а их политические принципы отличались стабильностью. Выборность власти являлась, судя по всему, прави­лом, а там, где этого правила уже не существовало, как, например, в Галлии эпохи Цезаря, его отсутствие было свидетельством стреми­тельно надвигающегося распада, ибо правильное функционирование традиционной политической системы обеспечивалось совершенным равновесием, согласием между друидом и царем, поскольку царь из­бирался из воинского класса под контролем друидов. Однако если царь не мог обойтись без друида, друид тем более не мог нормально исполнять свои обязанности вне царского двора. Vergobretus (в этом случае название функции и человека, который ее осуществляет), ко­торого Цезарь описывает у эдуев первого века до н. э., занимал место царя. Цезарь не ошибается, говоря о regia potestas («царской вла­сти»), что не должно было подвигнуть его соотечественников отно­ситься к галлам с особой симпатией.

В то время, как друид пользовался всякого рода привилегиями (прежде всего освобождением от налогов и воинской службы, что не запрещало ему сражаться, будь на то желание или надобность), в то время, как его авторитет и престиж были безграничны, на кельтско­го владыку возлагались многочисленные запреты, ирландские гейсы: не покидать территорию королевства, не брать слова раньше друида, не проводить более восьми ночей вне своей резиденции — вот при­меры религиозно-магических запретов, которым он мог подчинять­ся. Общество рассматривало его скорее как посредника или распре­делителя благ, а не как обладателя гражданской и военной власти. К нему поступают налоги и дань от вассалов, покоренных народов и союзников, от него исходят дары, щедроты и милости.

Архетипом кельтского владыки является тот, кому плоды доб­рого правления и материальная удача позволяют дарить, не скупясь, без счета и без отказа. Время правления доброго короля — это век всеобщего изобилия: земля плодородна, скот плодовит, правосудие снисходительно, военные удачи постоянны. Дурной же король об­ременяет подданных налогами и поборами, ничего не предлагая им взамен: в его царствование земля не родит, скот перестает плодить­ся, суд неправеден и придирчив, поражения в военных затеях неот­вратимы. Чаще всего дурной король, изнуренный властью, кончает плохо, по крайней мере в преданиях, он умирает тройной смертью жертвы: его убивают враги, топят в чане с пивом или медом, сжига­ют живьем в собственном доме в соответствии с предсказанием или сатирой друида. В предании Cath Maighe Tuireadh («Битва при Маг Туред») рассказывается, что «временный» король Брес, дурно обо­шедшийся с одним филидом («поэтом»), иначе говоря — с друидом, был принужден знатными мужьями Ирландии «сложить с себя прав­ление». Но в действительности король Ирландии никогда не «скла­дывал с себя» власть: он терял ее с жизнью, обычным его концом была смерть от руки будущего короля, более молодого и сильного, чем он.

Всем этим объясняется, почему в стабильной политической системе ирландские короли (или галльские цари) были правителями легко уязвимыми и за редкими исключениями, которые отмечены в летописях, находились у власти совсем недолго. От владыки требо­валось сочетание стольких достоинств, что лишь немногие благо­родные кандидаты в короли могли удовлетворить этим требованиям. Кроме того, государственная структура была «вертикальной», вы­строенной на феодальный манер и целиком вписанной в личные от­ношения между королем и его вассалами, основанные на взаимной верности и доверии. Ирландская система правления была сложным сочетанием наложения и сопряжения власти местных королей, пра­вящих небольшими районами (tuatha), и власти королей «провин­ций» (coiced «пятина») под началом высшей власти короля Тары, скорее номинальной, чем реальной. Высшая власть «верховного ко­роля» (ardri), была вожделенной, но опасной для ее обладателя: ее мог удержать лишь тот, кто сочетал в себе и достоинство, и силу.

Ибо, в отличие от египетских фараонов или царей некоторых семит­ских традиций, кельтский царь не был жрецом: он не осуществ­лял религиозных функций.

Служилый люд короля был немногочисленным: челядь, управ­ляющие, воины, свинопасы, друиды или предсказатели, поэты, рас­сказчики и т. д., в христианскую эпоху появляются капелланы. Ни у меровингских, ни у кельтских королей не было чиновников. Все, что они даровали, всякий раз возвращалось к ним сторицей, ибо их щед­роты создавали или укрепляли личные связи: вознаграждение не имело ничего общего с регулярным жалованием, выплачиваемым за исполнение той или иной должности согласно определенному уста­ву или законодательному акту.

Ко всему этому добавляется концепция, совершенно противо­положная юридическому понятию о государстве в том смысле, в ка­ком оно было известно и существовало согласно римскому праву. Кельтское res publico — это верность человеку, семейству, клану, го­роду, но не понятию государственности, слишком абстрактному в силу своей отдаленности. Ни в одном древнем или даже новом кельтском языке нет слова, которым можно было бы перевести ла­тинское patria. В них также нет слова, которым можно было бы пе­ревести латинское res publico. Нужно, впрочем подчеркнуть, чтобы лучше понять древние реалии, что res publico означает «государст­во», а не «республика». Это слово обозначает государство, а не фор­му государства, политический институт, а не его содержание. Нам нужны другие слова и другие критерии, чтобы судить о галльском «патриотизме», ограниченном местными рамками: эдуи, вступившие в союз с Цезарем против секванов, вовсе не думали, что они предают Галлию, а их противники, призвавшие на помощь германцев Арио — виста, — и подавно. Понятие «Галлии», противостоящей чужеземным странам, существовало, но какова была подлинная реальность, стоящая за этим понятием? Чтобы ответить на этот вопрос, нам по­надобилась бы литература, такая же богатая, как в Ирландии. Все, что мы можем сказать с достоверностью, — это, что в Галлии этно­нимы мужского рода, а названия регионов и рек женского. Уже есть указания на параллели с Ирландией (достаточно указать назва­ние Марны, Matrona, которое было теонимическим производным от древнего кельтского *matir «мать»), В Ирландии же название стра­ны, Eriu, служило изящной и совершенной аллегорией верховной власти. Но всегда присутствовал ее возможный соискатель. Ее брал самый юный, сильный и предприимчивый.

Территориальная раздробленность была следствием кельтского понятия об обществе. В рассматриваемую нами эпоху, на заре своей истории, кельты уже перевели в мифический план понятие о едином царстве, и Амбигат, при равных условиях, стал для галлов тем, чем впоследствии Артур станет для бриттов. Мы даже не говорим об «империи» в римском или современном смысле этого слова. «Импе­рия» была более всего чужда кельтскому менталитету, если не гово­рить о поздних заимствованиях. Лишь из-за того что островные бритты V века были перед лицом англосаксов лучшими и последни­ми защитниками Римской империи, короля Артура иногда называют «императором».

Подлинной ячейкой общества была ирландская fine, семейство в самом широком смысле слова, включающее в себя восходящие и нисходящие линии родства, его прямые и побочные ветви; таков же шотландский клан, включающий в себя подчас несколько тысяч че­ловек. Вне этой неделимой ячейки признаются только личные связи зависимости, вассалитета или подданства по отношению к важному лицу.

Не существовало никакого государственного права, регули­рующего взаимоотношения государства с государством или госу­дарства с личностью, хотя, разумеется, имелись изощренные законы, установления, правосудие, словом все то, что зовется теперь «обыч­ным правом». Кельтская концепция государства безгранично расширяет область частного права и, как следствие этого, почти сво­дит на нет право государственное. В гражданской или в уголовной области к суду обращается сам потерпевший, его семья или его представитель, и они же (с помощью юриста, помогающего избе­жать процедурных ошибок, сводящих на нет все дело) приводят в исполнение санкцию, предусмотренную законом или судебной прак­тикой.

Вовсе не будучи закоренелыми и меланхоличными мечтателя­ми, какими их изображали романтики, кельты античности и средне­вековья обожали судебные процедуры со всем их крючкотворством, словесными уловками и хитросплетениями: одним из самых значи­тельных памятников средневековой ирландской литературы являет­ся Senchus Мог («Великая старина»), сборник правовых установле­ний, которые, несмотря на английскую оккупацию, применялись вплоть до XVIII в. Нет практически ни одного средневекового ир­ландского текста, мифологического или эпического предания, кото­рые бы не содержали юридическую ссылку или прецедент.

В случае убийства или оскорбления, нанесения материального или морального убытка закон ограничивается установлением виры (eneclann «очищение лица» или «цена чести»), которую убийца или другой преступник, если он хочет избежать кровной мести, должен выплатить пострадавшему или его семье, в зависимости от возраста, пола и социального положения пострадавшего.

Иначе говоря, такая система из поколения в поколение поддер­живала как проявления неискупленной вражды, так и верности, про­тивостоя всем испытаниям и находясь поверх добра и зла. Поэтому горе тому, у кого нет многочисленной семьи и обильного потомства: сильных и храбрых юношей, способных защитить его под старость, и красивых дочерей, за которых можно получить богатый выкуп от женихов, новые ресурсы и союзников. Потому-то как в Ирландии, так и в Галлии I века до н. э. одинокий, бедный, слабый человек под­падает под власть человека сильного, который в обмен на свободу может обеспечить его безопасность. Factiones, о которых говорит Цезарь, были социальным и политическим галльским феноменом, наиболее очевидным в этой системе; в Ирландии это были войны между кланами, между королями туатов и пятин. Однако война была эндемическим состоянием, которое в Ирландии, как представляется, не было разрушительным для демографии.

Война мыслится как частное дело и смыслом ее становится по­единок. В саге «Похищение быка из Куальнге» (Tain Bo Cualnge) ге­рой Кухулин в одиночку останавливает армию четырех ирландских королевств, объединившихся против Улада: он заключает с короле­вой Медб договор, по условиям которого та будет каждый день, ра­но утром, посылать ему воина, которого он должен сразить. Убивая очередного противника днем, он прекращает действовать своей пращой, как только наступает ночь.

Форма поселений следует тем же тенденциям: кельтскому миру неизвестны городские ансамбли греческого или римского типа. Ни в одном кельтском языке, даже современном, нет слова, передающего значение латинского urbs хотя бы приблизительно: ирландское baile означает «деревня», а бретонское кёг (от латинского castra) никогда не обозначало ничего кроме "хутора". Центром поселения в Ирлан­дии является dun (галльский dunum) или rath (галльский ratis), жи­лище вождя, деревянный дом или сельский замок, вокруг которого теснятся лачуги из самана с соломенными кровлями, жилища ремес­ленников и слуг. Безопасность поселения обеспечивается рвом или валом, а чаще всего — деревянным частоколом. На континенте, где ощущается греческое влияние, центром поселения является oppidum, укрепленное место, иногда довольно обширное (несколько сот гек­таров), где в случае опасности укрываются все окрестные жители. В Галлии существовало несколько городов, таких, как Бибракте или Аварик, а также множество мелких городишек и крепостей, но не было каменных, за редкими исключениями укреплений на юге, вы­явленных археологами.

Основными материалами кельтской цивилизации, которые мы уже рассмотрели, были дерево и металл. Строительный камень на­чал употребляться только в галло-римскую эпоху. Даже местные ка­менные скульптуры свидетельствуют о существенной дистанции, отделяющей кельтское искусство от классического реализма. Кель­ты были также прекрасными мастерами по работе с тканью (шер­стью, льном, коноплей) и кожей. В Ирландии каждый, причастный к какому-либо искусству, материальному или духовному, считался «богом», и боги-ремесленники занимали свое место в пантеоне, о чем не пожелал упомянуть Цезарь. Нет другого объяснения необы­чайному изобилию металлических объектов в археологических па­мятниках Галынтатта и JIa Тена по всей Европе. Когда эти объекты золотые, они всегда представляют собой чудо техники и вкуса. По­этому можно удивиться, что слово, обозначающее серебро (*arganto-), было местным во всех кельтских языках и засвидетель­ствовано в важных галльских топонимах, тогда как слово, исполь­зуемое для обозначения золота, во всех новых кельтских языках яв­ляется заимствованием из латинского аигит. Свидетельство ли это отсутствия широкой индустрии или торговли? Трудно сказать. Од­нако нужно помнить, что «техника» у кельтов была индивидуальной или семейной, а не коллективной, ремесленной, а не индустриаль­ной, и несомненно, мастера всегда стремились к совершенству.

То, что между религиозными концепциями, между идеальной организацией человечества и социальной реальностью существовал разрыв, не подлежит ни малейшему сомнению: задолго до упадка не только Ирландии, но даже Галлии, то есть примерно за десять веков до этого, кельты стали оседлыми земледельцами и, главным обра­зом, скотоводами. Свое богатство они меряли количеством скота и рабынь (что уже в дохристианской Ирландии было скорее единицей теоретического счета, чем конкретной реальностью). Архаизм кельт­ского общества особенно сказывается в организации финансов. Су­ществовали системы оценки в золотых и медных слитках, но в Ир­ландии, где было обнаружено несколько кладов римских монет, ме­стная монета стала чеканиться только со времен скандинавских ко­ролей Дублина, в X в. А первые галльские монеты, отчеканенные двенадцатью или тринадцатью веками раньше (что помогает понять степень островной архаики), были подражанием эллинистическим образцам (статеру Филиппа Македонского), начиная с которых, ве­роятно, неблагоразумно исследовать религиозную символику изо­бражений или легенд на монетах: ничего не выйдет, так как мы не учитываем возможные взаимоотношения между религией, авторите­том монеты (которая олицетворяла власть) и, собственно говоря, изображением. Символика не определяется личными пристрастия­ми.

Все это не мешало королям и знати любить золотые украшения, драгоценные камни и эмали, богато украшенное оружие, рукояти мечей из слоновой кости с тонкой резьбой, филигранные фибулы, пестрые ткани, расшитые золотом и серебром. В основном золото находится также во всех царских погребениях. Сверх всякой меры обожали кельты роскошные пиры, длившиеся иногда по многу дней или даже недель. Но когда король Ирландии, расточитель своих бо­гатств, принимал почетного гостя, когда по полу разбрасывались охапки свежего тростника, а вино, пиво или мед подавались в золо­тых кубках или рогах, украшенных драгоценными камнями, хозяин и гость нередко были обуты в башмаки, сплетенные из соломы. И ни у одного из кельтских вождей не было ни материальных, ни военных средств, ни амбиций, чтобы основать крупное государство. Великие идеальные монархи, Амбигат в Галлии, Конн Ста Битв в Ирландии, были мифическими, а не историческими личностями.