Универсальный характер друидического священства подтвер­ждается одновременно его географическим распространением (тер­ритория распространения кельтов) и наличием центра, к которому оно себя привязывает. В Галлии и Британии, до римского завоева­ния, и Ирландии вплоть до введения христианства существовали полные жреческие иерархии. Нет никаких свидетельств относитель­но их наличия у цизальпинских галлов (за исключением короткого пассажа у Тита Ливия, который использовал слово antistites[10] в опи­сании смерти консула Постумия в 216 г. до н. э.), в Галатии и долине Дуная, но из этого вовсе не следует, что они не совершали какого — либо служения. Ощутимый след их присутствия сохранился в латин­ском слове из религиозной сферы — vates «прорицатели», которое могло быть заимствовано только у цизальпинских галлов. А кельт­ские vates составляли часть класса друидов.

Друиды, однако, не представляли собой теократию или иеро — кратию: не подчиняясь ни чьему принуждению, они имели право вмешиваться в военные и политические дела, хотя им было чем за­няться и в области духовной (что постоянно подтверждает поведе­ние ирландских друидов). Кельтская жреческая структура является достаточно древней, так как в ней друиды имели право как на свя­щенство, так и на участие в войне, тогда как воины не имели права на священство, — достаточно древней для того, чтобы в ней можно было видеть воспоминание (не столько историческое) об изначаль­ной неразделенности, об «эдемическом» состоянии общества, со­стоящего из людей мыслящих и мудрых и не имеющего надобности ни в классах, специализирующихся на определенной функции, ни в правителях, действующих посредством законного принуждения.

Не восходя столь далеко в мифическое время, их происхожде­ние было предметом борьбы мнений ученых. Цезарь говорит, что их учение (disciplina) было найдено в Британии и что те, кто хотел лучше его постичь, отправлялись туда для совершенствования своих знаний. Тут возникает вопрос, почему галльские друиды посещали Британию, хотя бритты были менее развиты, чем галлы. А отсюда всего один шаг до упрека Цезаря в неточности.

Но подобные путешествия совершали и ирландские друиды, и цель этих поездок не зависела от уровня материального, техническо­го или социального развития (впрочем не так уж очевидно, что брит­ты I в. до н. э. были такими отсталыми и дикими!): Британия, как ре­ально, так и символически, является островом, а всякий остров, по традиционному определению, это сакральный центр. Из этого вовсе не следует, что «друидизм» (данное слово — это неверное современ­ное наименование жреческого класса), панкельтский институт, заро­дился в Британии и стал впоследствии предметом экспорта, как со­временная политическая или религиозная доктрина. Просто немыс­лимо, что какая-то из кельтских групп могла обходиться без друи­дов, так же немыслимо, чтобы существовали кельтские жрецы, ко­торые бы не были друидами, и чтобы друиды не были глубоко ин­тегрированы в кельтское общество.

По той же причине абсурдно предполагать, что друиды имеют докельтское происхождение. Ничто не доказывает, будто, появив­шись в Западной Европе, кельты нашли уже сложившуюся органи­зацию друидов. Друиды не были и строителями мегалитов — они разве что продолжали их использовать, в основном в легендах. Та­кие ученые, как д’Арбуа де Жюбенвиль, Турнайзен или, если брать более близкое к нам время, Вандриес, плохо поняли внутреннюю структуру жреческого класса: все они были введены в заблуждение запутанными классификациями, пущенными в ход ирландцами.

Необходимо также в деталях изучить несколько относительно поздних текстов, которые рассматривают близость друидов к моно­теизму, с одной стороны, и к пифагорейской доктрине, с другой сто­роны. Кельтская тенденция к монотеизму открыто упомянута бла­женным Августином, De Civitate Dei, VIII, 9 (Zwicker, Fontes Religionis Celticae II, S. 124). Что касается отношений друидов и пи­фагорейцев, они были рассмотрены как с точки зрения друидическо­го влияния на пифагорейцев (Александр Полихистор, De Pythagoricis symbolis, у Климента Александрийского, Stromata I, 15, 70, 1; Zwicker, op. cit., S. 21, 4-7), так и касательно пифагорейского образования, заимствованного друидами (Hippolytus Romanus, Refutatio omnium heresium I, 2, 17; Zwicker, op. cit., S. 88, 21-25; 89, 2- 10).

Сопоставление текстов показывает что в жреческую иерархию, основанную на знании, а не на какой-либо административной вла­сти, входили многочисленные степени и разделы специализации, ис­ключающие любую двусмысленность:

Первая категория — это друиды-теологи. Согласно Цезарю, они предавались умозрительным построениям, делясь ими с моло­дым поколением. Они занимались не только проблемами религии, но и вопросами правосудия и образования, не считая надзора над политической властью. Но здесь необходимо одно уточнение: Це­зарь предлагает для жреческого класса всеобъемлющее определение, противопоставляющее его остальной части общества, а вовсе не ус­тановление различных жреческих категорий или специализаций. «Друид» — это общий термин, и специфического названия для друи­дов, совершавших жертвоприношения, не существовало (его на­прасно в течение долгого времени пытались найти): все друиды, ка­кова ни была бы их специализация, имели право, хотя бы теоретиче­ское, совершать жертвоприношения.

Вторая жреческая категория занималась поэзией и «лите­ратурой», если можно называть этими словами предания или по­эмы, которые исключительно декламировали наизусть или пели. Це­зарь не упоминает о ней по той простой причине, что указана нами выше, но греческие авторы, Страбон и Диодор Сицилийский, гово­рят о ней достаточно подробно. К этим категориям в Галлии при­числялись барды, а в Ирландии — филиды, или «поэты». Их занятия включали в себя немалую часть функций, перечисленных Цезарем:

История и генеалогия (которые представляли по сути одну и ту же дисциплину, которая занималась составлением генеало­гии правящего царя, уходящей как можно дальше вглубь веков), литература (чтение наизусть мифологических и эпических ле­генд и поэм),

Предсказания и сатира (которые являлись для царя и друида средствами управления или давления на царскую власть), пра­восудие (свершаемое царем, но возвещаемое друидом, который обычно был законником: царь-судья — это исключение), обучение (организованное до самых глубин доктрины, подобно обучению у индийских гуру, первые уровни которого, однако, были доступны для любого),

Дипломатия (разнообразные посольства и переговоры, заклю­чение договоров о дружбе и союзе),

Музыка (арфа, струнный инструмент, но отнюдь не духовые и ударные инструменты),

Медицина (ее три аспекта: заклинания, хирургия и лечение травами),

Распределение напитков (виночерпий: он разделял доли со­трапезников, но разливала напитки в кубки царица), информация (друид-привратник, опрашивающий гостей), архитектура (строительство домов или крепостей).

Преобладающая роль филидов в преданиях, записанных после христианизации, в свое время навела д’Арбуа де Жюбэнвиля на мысль, что они составляли параллельную «корпорацию», соперни­чавшую и конкурировавшую с друидами. Фактически же такого противопоставления никогда не существовало. Филиды входили в жреческую категорию, чья деятельность не противоречила христи­анскому учению, так как они давно уже не совершали жертвопри­ношений: именно они в первые же века христианства сделали воз­можным передачу — так же как и формальную фиксацию — легендар­ного наследия. Во многих преданиях термины филид и друид явля­ются эквивалентными и взаимозаменяемыми. По определению фи — лид (и все его разновидности) равнозначен «ясновидящему» и явля­ется полноправным участником жертвоприношений.

Третья категория включает в себя прорицателей (др.-ирл. faith’, галльск. vatis, мн. ч. vates). В их ведении находились все «практические» приложения религии, в частности, две их главные области:

Прорицание (искусство авгуров),

Медицина (магическая, хирургическая и растительная).

Из специальных трактатов нам известно, какие именно требо­вания предъявлялись к филиду: двенадцать лет обучения, овладение грамматикой и сложным техническим языком, использующимся жрецами, знание и практическое употребление многих десятков по­этических размеров, точное воспроизведение по памяти (без каких — либо вариаций) многих сотен преданий. Все это напоминает о два­дцати годах обучения, упомянутых Цезарем. Иерархические разли­чия в этой категории проступают достаточно отчетливо: от fochlocon, или ученика, знавшего наизусть всего семь историй и до­вольствовавшегося на пирах случайным куском, до «ученого» ollam (превосходная степень от oil «могучий»), знавшего триста пятьдесят больших историй и сто пятьдесят малых, и имевшим право на свиту из двадцати четырех человек.