В своем труде «Кельты и кельтская цивилизация» (Les Celtes et la civilisation celtique), выпущенном в 1932 г., при том, что концеп­ция, организация и основа редакции которого относятся ко времени до 1914 г., Анри Юбер рассматривал религию как элемент, и не са­мый определяющий элемент, социальной организации. Ничем иным, как современной точкой зрения, было обусловлено содержание это­го труда, посвященного материальной цивилизации и ее культурным следствиям или приложениям. Анри Юбер считал себя поочередно археологом, этнологом, социологом, лингвистом, а также и главным образом историком, но не историком религий, в том смысле, в каком это понимал Жорж Дюмезиль поколением позже, и как мы понима­ем сейчас. Юбер не посвятил ни строчки изучению метафизики (ко­нечно проблематичной темы, если судить по сохранившимся доку­ментам) или философии (еще более сомнительной темы!). Между 1900 и 1950 гг., когда работы Жоржа Дюмезиля не были признаны — или просто известны, столь велико было общее неведение, — ни ар­хеологу, ни даже специалисту по кельтской лингвистике, ни а fortiori кому-либо другому, не могло прийти в голову, что древние кельты могли быть хранителями высокой мысли. «Философия» друидов была — и в известной степени остается до сих пор — предо­судительным увлечением кельтоманов (см ниже стр. 174-183). Сей­час верят, подобно Бергсону, что религия образуется обществом, а не общество организуется по религиозным принципам. Тут есть элементарное противоречие в методе и отсутствие смысла.

В целях нашего исследования необходимо поменять местами отправные понятия хотя бы для того, чтобы проявить уважение к самым элементарным традиционным и религиозным принципам и усмотреть в кельтском обществе отражение метафизических взгля­дов друидов, создавших человеческое общество по образу общества божественного, земными представителями которого они являлись. В любом случае, уточним нашу формулировку: совершенно неважно, удалось ли им это или нет в материальном смысле. Важна не мате­риальность факта, а соотношение между религиозной концепци­ей и человеческой организацией, и наше осмысление этого соот­ношения. Открытие соответствий в религиозном словаре кельтских языков и санскрита, сделанное Вандриесом в 1918 г., на самом деле, ни к чему не приведет, если эти соответствия не присутствуют в ре­лигиозной идеологии. Для историка важна не фантазия, а строжай­ший исторический метод, позволяющий ему не только изучать фак­ты, — и ничего кроме фактов — но и постигать современную им идео­логию.

Поэтому воздержимся от утверждения, что кельтская традиция есть «философия». Ибо если последний термин как нельзя лучше подходит к определению греческой мысли, распространившемуся на весь Запад, то он не адекватен по отношению к кельтам, потому что у них просто не было кельтской философии. Кельтская традиция, которая начинает приоткрываться для нас благодаря целому ряду сравнительных исследований, несводима к какой бы то ни было сис­теме, поскольку ее «активность» всеобъемлюща и универсальна. Пытаясь дать ей приблизительное определение в современных тер­минах, мы сказали бы, что это не аристотелевская философия, что это форма рассуждения, независимого от логики греческой мысли и доступного для нас лишь в той мере, в какой мы способны истолко­вать изобразительные и письменные символы, на которых оно осно­вывается. С другой стороны, мы можем углубить их понимание по­средством внутреннего сравнения, а затем сравнения внешнего, со­поставляя их с другими мифологическими, религиозными или мета­физическими данными, прежде всего индийскими. Затем может по­следовать сравнительный синтез лингвистических и, в случае на­добности, археологических данных, что является нелегким трудом.

Читатель не встретит здесь всего необходимого аппарата, так как, отрицая письменность, друиды не записали свои «Веды» и «Упанишады». Работа по сравнению долга, трудна и кропотлива. Скажем, не говоря о результате, что так нам удастся достичь хоть какого-то представления о ритуалах, хоть каких-то понятий о док­тринах. Только поостережемся приписывать друидам те догматы, о которых они наверняка и не подозревали, например, учение о бого- откровенной истине, поскольку оно является христианским нововве­дением, чуждым для иных верований. Наконец, нужно быть глубоко убежденными в том, что эта тема не проста, и что всякая традицион­ная идея, рассмотренная в своем собственном значении, или даже ясно объясненная, не является ipso facto доступной любому интел­лекту.