В Британии, где официальная римская религия также являлась заслоном между кельтской традицией и христианством, друиды ис­чезли, не оставив после себя никаких преемников. Их название со­хранилось в валлийском языке, однако оно является лишь семанте­мой, лишенной собственного содержания: отмеченное в словарях слово derwydd — это исконная бриттская форма (даже в древнебре — тонском засвидетельствовано dorguid «предсказатель»), которая, тем не менее, передает поздний смысл, с помощью аналогической эти­мологии связанный с названием дуба (derw). Она не может служить доказательством долгого существования «друидизма».

Только христианизация была в Британии такой же ранней и окончательной, как в Галлии. Римская политическая система, заим­ствованная так поздно, и латынь, чужой, мало используемый язык, оставили ощутимые следы, но не привели к исчезновению неболь­ших кельтских царств и автохтонного языка. Друиды уступили до­рогу христианскому духовенству, но барды сохранились. Поскольку придворная жизнь в Уэльсе процветала в течение всего средневеко­вья, с V века до окончательного английского завоевания в XVI веке, и при этих дворах культивировалась официальная поэзия на ученом языке, остававшемся языком знати, древние барды, не теряя своего имени и должности, смогли обратиться в христианство и освоить употребление письменности.

Нам неизвестны детали процесса исчезновения валлийского «друидизма». Мы знаем лишь главное: валлийских мифологических и эпических преданий не сохранилось, ибо все предания, существо­вавшие благодаря бардам, были подвергнуты литературной обработ­ке в XI-XII вв. после нормандского завоевания. Все это было вызва­но очень сильным французским влиянием, которое, в контакте с кельтским материалом, произвело то, чего вообще не знала Ирлан­дия: куртуазную любовь.

В Бретани же, где сам язык очень быстро выродился, сделав­шись достоянием простого люда, упадок бардов, ставших мимами и жонглерами, послужил непреодолимым препятствием для сохране­ния каких-либо следов дохристианской традиции. Впрочем, бритты, прибывшие из Британии, уже были христианизированы в течение очень долгого времени, когда они поселились на полуострове как колонисты. Древняя мифология уцелела только в виде отголосков в фольклоре и народных сказках, едва ли более частых и богатых, чем в остальной Галлии.

Радикальная особенность Ирландии состоит в том, что христи­анство было введено там гораздо позднее, в середине V в., и про­изошло это в стране, не испытавшей римской колонизации и не отя­гощенной никакими следами классического язычества. До святого Патрика Ирландия была языческой, после него она стала христиан­ской: евангелизация, каковы бы ни были ее подробности, явилась подвигом одного-единственного великого миссионера. Очевидно, эта загадка не объясняется одной только личностью основателя ис­торической и христианской Ирландии, который был к тому же од­ним из величайших мифических персонажей дохристианской Ир­ландии в ее последние годы. Не всегда ясны детали столь быстрого обращения, и встает известная проблема определения кельтского христианства.

Что же такое кельтское христианство? Это обширная тема, да­леко не исчерпанная, так как мы еще мало о ней знаем. Вкратце, это раннесредневековая форма христианства, распространенная в кельт­ских странах, включая Бретань. Это не ересь и отнюдь не раскол.

Просто островные кельты (включая бретонцев) с большим трудом понимали требования Ватикана, который со своей стороны слишком недоверчиво относился к этим далеким христианам, образ жизни и организации Церкви которых был ему не понятен. В то же время стоит подчеркнуть фундаментальное различие между ирландским христианством бриттского происхождения (святой Патрик, как ука­зывает его имя, был бритт) и происхождения континентального. То­гда как обращение Галлии и Италии было прежде всего городским феноменом и затрагивало сначала низы общества, обращение Ир­ландии было очевидно работой одного человека. Святой Патрик, как нам сообщает его основной агиограф, Муирьху, в VII веке, явился прямо ко двору в Тару и первыми обратил в христианство короля Лойгаре, его дочерей, его воинов и его друидов. Агиографы пишут, что это произошло в 432 г. н. э. Несколько лет спустя вся Ирландия стала христианской без столкновений и мучеников.

Это больше легенда, чем история: ведь, чтобы обратиться, ко­роль Лойгаре потребовал чуда. И святой Патрик повиновался. Он за­ставил появиться Кухулина в великолепном воинском облике, на ко­леснице с лошадьми и колесничим. Кухулин превознес перед коро­лем блаженства рая и описал ужасы ада. Затем святой Патрик пере­смотрел все ирландские законы, чтобы привести их в соответствие с евангельским словом. Филиды лишились права читать самые опас­ные языческие заклинания, а друидическое жертвоприношение было запрещено. Для большей безопасности его название стало обозна­чать евхаристию, и произошел своего рода синтез дохристианского права, recht aicnid «естественного права», и христианского права, г ее hi litre «права буквы». Иногда ситуация была затруднительной. Когда, например, слуга королевского двора в Таре попытался убить святого Патрика, он смог убить только своего колесничего, и святой должен был найти компромисс между законом и Евангелием: он до­бился смерти виновного, но послал его душу на небеса. Вся история патрицианской и послепатрицианской Ирландии была отмечена по­добными опасными юридическими и богословскими тонкостями, которые делали ее лишь частично христианизированным миром.

Обращение верхних слоев предоставило в немедленное распо­ряжение ирландской Церкви персонал высочайшего интеллектуаль­ного уровня (филидов или «поэтов», а по сути, друидов), тогда как в отсутствие всякой городской опоры римского образца епархии бази­ровались в монастырях. Аббат был одновременно епископом. Пап­ству потребовалось еще от двух до трех веков, для того, чтобы при­вить римские нормы (тонзуру, счет даты Пасхи, исключение жен­щин из литургии) у этих христиан, которые не были еретиками, но в силу своей отдаленности вызывали порой подозрения. В течение трех с половиной веков, до скандинавских вторжений конца VIII ве­ка, ирландское христианство было рассадником миссионеров и ин­теллектуалов.

Проводившееся сверху обращение само по себе объясняет от­сутствие неприязни и враждебности к дохристианской религии даже после ее исчезновения. Добавим, что отсутствие антагонизма было следствием двух других немаловажных причин:

■ тяготения кельтской религии к монотеизму;

■ реабилитации христианством ручного труда — реабилита­ции, которая даже не была необходимой в стране, где ре­месленники и без того уважались и почитались.

Крупнейшим и, без сомнения, основным нововведением хри­стианства было насаждение письменности, переход от Слова изре­ченного к Слову записанному с отсылкой к Библии. Но и здесь, в от­личие от галльских бардов, не переживших романизацию, потому что некому уже было их кормить и слушать, ирландские филиды, уже использовавшие огамическое письмо для своих магических практик, были вполне подготовлены к такому переходу. Одна исто­рия, рассказанная Адамнаном, автором VII века, в «Житии святого Колума Килле» замечательно иллюстрирует важную роль книги в христианской Ирландии самого раннего средневековья. Основатель монастыря на острове Иона позаимствовал Псалтырь у святого Финниана, знаменитого аббата из Мовилла в Ольстере, и проводил бессонные ночи, переписывая книгу. Святой Финниан потребовал назад не только оригинал, но и копию. Этот спор наделал много шу­ма, и дело представили на усмотрение короля Диармайда. Таково было странное королевское решение: «Маленькая книга принадле­жит большой, как теленок принадлежит корове». Ведь христианство никогда не ограничивало придирчивое и часто мелочное ирландское право и не мешало ему.

Однако, какими бы ни были методы и трудности, ни Патрик, ни его основные последователи, в особенности Колумба, не отличались мягкостью. За время всей своей апостольской миссии Патрик про­явил себя как активный борец за Евангелие, и для более эффектив­ного убеждения убивал, жег, проклинал, побеждал своих противни-

22

Ков более могущественной магией, чем их чары. Это вполне нор­мально, так как его Друид — это Христос, и этот Друид гораздо мо­гущественней какого-либо другого. Споры Патрика и Колумбы с друидами были гораздо более магическими, чем богословскими. Один друид из Тары заставил падать густой снег, но он не смог его растопить. Одним движением Патрик развеял этот снег. Другой дру­ид внезапно создал непроглядную тьму. Патрик одним словом заста­вил вернуться солнце. В одном христианизированном предании из мифологического цикла, святой сам является состязаться с богом Ойнгусом, сыном Дагды. Речь шла только о том, кто будет оберегать кроткую Этне, дочь Племен богини Дану, которой дал приют и об­ратил в христианство сын короля Шотландии, ее родная семья или ее семья духовная. Естественно, Патрик победил. Терпеливая Этне умерла от печали, но все хорошо, что хорошо кончается, ибо ее ду­ша вознеслась на небеса.

Конечно, интереснее всего в христианской Ирландии раннего средневековья, это вечное стремление примирить два непримири­мых феномена, дохристианские истоки и Евангелие, используя в мо­настырских скрипториях письменность для фиксации преданий, ко­торые рассказывают о приключениях древних богов и героев, трансформируя их при этом в псевдоисторических персонажей. Ир­ландцы сами подделывали еврейские, египетские или даже грече­ские генеалогии, которые оправдывали родство Ирландии и Пале­стины.

Имя святого Патрика непосредственно не связано ни с одним монастырем, кроме апостольского престола в Арма в Ольстере. Са­мый известный ирландский монастырь на острове Иона у западного берега Шотландии был не только скрипторием. Связанный с именем его основателя, Колумбы, он был исключительным миссионерским центром. Колумба был жестким, жестоким и аскетически суровым не меньше Патрика: умерщвления плоти, бдения и посты увеличива­ли не только его духовный авторитет, но и политическое влияние. Он был великим проповедником Евангелия в Шотландии, так же как Патрик в Ирландии, он также подготовил объединение пиктов и скоттов и обеспечил более чем на тысячелетие кельтскость Шотлан­дии.

Именно потому, что они обратились в христианство и освоили латынь, наследники ирландских друидов впоследствии начали пи­сать по-ирландски. Только по этой причине до нас дошло их тради­ционное знание, уже лишенное всякого религиозного значения. Но нам довольно и того, что мы с этим знанием знакомы. Показателен тот факт, что в течение всего раннего средневековья в христианизи­рованной стране, не изменившей, однако, ни своей социальной структуры, ни ментальности, наряду с христианской письменной ли­тературой на латыни и ирландском существовала и устная передача дохристианских легенд и юридических установлений, совершавшая­ся школами филидов, которые все еще продолжали действовать.

Однако с того момента, когда письменность обеспечила переда­чу христианского религиозного знания, кельтская традиция умерла и цивилизация кельтских стран изменила облик. Все, что сохранилось с древности, нашло убежище в фольклоре сказок и народных легенд. Это имело место как в Ирландии, так и в Бретани, Корнуолле и Уэльсе, где парадоксальным образом и по другим причинам, только религиозное образование, католическое или протестантское, было связано с письменностью. Основной род бретонской средневековой литературы — это драматургия, подражающая французским мистери­ям, которая с XVII века перестала быть печатной и стала рукопис­ной, потеряв расположение Церкви. Для всего остального устное бытование вновь стало неизменным правилом.

Может быть, это парадоксально, но необходимо подытожить, что без Церкви последние кельтские языки Европы вымерли бы са­мое позднее к началу XVIII века, и что без принятия кельтами хри­стианства мы ничего бы не узнали о самом отдаленном индоевро­пейском и мифическом прошлом кельтов.

Уточним также, что средневековые ирландские эрудиты, мона­хи или филиды, ни в коей мере не были продолжателями или таин­ственными хранителями эзотеризма или оккультизма, скрытыми под монашеской рясой. Единственная роль, отведенная им судьбой, за­ключалась в том, чтобы донести до нас частицу угасшего Слова, на смену которому явилось другое Слово.