На основании исторического факта завоевания и его непосред­ственных последствий, таких как римское присутствие в Галлии, очень часто делают рискованные выводы о желании римлян ассими — ровать кельтские культы или о галльской тенденции к собственной интерпретации элементов римской религии. Так, говорят о множест­ве так называемых «народных» культов, не отличая их от религии независимой Галлии, не могут отличить миф от простого случайно сохранившегося фольклорного свидетельства или от агиографиче­ских данных. На самом деле мы знаем благодаря нескольким раз­розненным указаниям, что галльская мифология существовала, но необходимо тут же добавить, что эта мифология нам недоступна в романизированной иконографии римской эпохи, которая за редкими исключениями (речь идет практически только об изображении Эпо — ны) не содержит эпиграфики. Римское присутствие привело к раз­рыву кельтской традиции и галльская культура существует скорее скрыто, чем явно. Вовсе не реалии выражают ее существование, а теонимы и следы в фольклоре.

Мы не можем поверить, что друиды полагались на на политиче­скую и религиозную систему, которая отрицала само их существо­вание. Мы не можем также признать реконструкцию мифологии, ос­нованной исключительно на котле из Гундеструпа (до завоевания), и мифологии колонны парижских моряков (эпохи Тиберия). Смеше­ние вымышленного мифа иконографии римской эпохи и фольклора — путаница, а не объяснение. На деле достаточно посетить несколько музеев или археологических раскопок, чтобы понять, что мы ночти ничего не знаем об истории Галлии, галльской или римской, и еще меньше о ее религии, для нас абстракции, созданной на основании всевозможных гипотез.

Потому что при первом же взгляде на принципы научных изы­сканий бросаются в глаза нижеследующие неразрешимые неувязки:

— прежде всего, неувязка географическая, состоящая в том, что при изучении религиозных верований какой-либо страны она дробится на отдельные области, когда Галлия трактуется как некий изолированный остров в океане, когда в силу странного предубеж­дения считается, будто цизальпинские кельты обладали верования­ми, культами и доктринами, в корне отличными от тех, которых придерживались жители Британии, Ирландии или Испании;

— неувязка хронологическая, предполагающая одно или не­сколько местных различий, обусловленных иноземными или суб­стратными влияниями, как если бы религия была столь же вариатив­ной и изменчивой, как современные экономические теории; считали даже, что появление веры в бессмертие души можно отнести к пе­риоду JIa Тена; мы не отрицаем того, что Галлия была местом встре­чи разного рода мыслей, религий или сект; скорее хотелось бы знать, в какой степени, больше или меньше, кельтская религия в римскую эпоху была затронута внешними влияниями, из которых влияние официальной римской имперской религии было не последним;

Неувязка методологическая, дробящая единое иссле­дование и превращающая его в частные изыскания по пово­ду каких-либо богов, вырванных из общего теологического или доктринального контекста; неувязка со множеством по­следствий и историцизирующей тенденцией видеть везде историю там, где преобладает миф;

Наконец, научная бессмыслица, заставляющая архео­логию служить истории религий так же, как собственно ис­тории. Ни один историк древнего мира не имеет права пре­небрегать вкладом и опытом археологии, поскольку матери­альная цивилизация всегда, во всех условиях, служит есте­ственным дополнением культуры, без чего социальное тройственное деление и тройственная идеология индоевро­пейцев не имела бы никакого смысла. Археологи же знают, что археология — это еще не вся история.