На другой день дул весьма свежий ветер и было пасмурно, а часто находил и туман. Мы лавировали под малыми парусами по северную сторону острова Атта, который видели сквозь мрачность. Прежде полудня горизонт прочистился, и остров открылся, почему мы тотчас поворотили и пошли к нему. В полдень удалось нам определить по меридиональной высоте солнца широту свою и долготу по хронометрам и взять пеленги. Через 2 часа мы спустились к востоку вдоль острова и до 4 часов брали пеленги, по коим и по широте и долготе определили широту и долготу северо-западной оконечности острова Атты; видимое протяжение его было 27 ¾ мили, по компасу почти О и W, но, вероятно, мрачность не позволила нам весь его видеть, ибо на карте вице-адмирала Сарычева он положен длиннее. Для долготы наблюдений хотя и немного было, но на оные положиться можно.

От острова Атта пошли мы к востоку вдоль гряды Алеутских островов по такой параллели, по коей никто из известных мореплавателей прежде не плавал, как то было означено на карте, данной мне от Государственного адмиралтейского департамента и сочиненной под надзором вице-адмирала Сарычева.

Крепкий ветер от юго-запада, при пасмурной погоде, продолжал дуть во весь день. Остров Атта временно нам открывался, а Агатту показался только один раз, в 4 часа пополудни. Первого из сих островов высокости к вечеру опять хорошо открылись и были видны до 9 часов, когда средина их находилась от нас в расстоянии около 50 миль.

После сего, идучи в беспрестанном тумане, мы не видали берегов до 28-го числа, а того дня в 5-м часу утра горизонт так очистился, что мы видели весьма хорошо высокие горы острова Танаги.

Во весь день мы видели великое множество носящейся по морю морской травы, в том числе был один род, какого я прежде не видывал: растение сие величиною и видом похоже на большое страусово перо и было обыкновенного, всем морским травам свойственного цвета.

Горизонт не во весь день был чист, но более покрывался мрачностию и туман временно находил; берега изредка только показывались, и то местами, до 3-го часа пополудни; но тогда ветер почти затих, и горизонт сделался так чист, что мы вдруг могли видеть острова: Канагу, Адах, Ситхин и всю Атху.[220] На Ситхине есть высокая сопка, из коей мы видели шедший дым.

Берега были видны до 10-го часа вечера, а в 8 часов мы пеленгами определили свое место. Острова сии чрезвычайно высоки и гористы; на высоких местах лежал снег большими полосами, а особенно по разлогам гор. Это показывает, каков здесь климат: с выхода нашего из Камчатки термометр редко поднимался выше 4° теплоты, а часто опускался до 3°.

На следующий день в ночь, также и днем, ветер самый тихий дул с восточной стороны, при пасмурной, мокрой и туманной погоде, которая не позволила нам ни астрономических наблюдений делать, ниже видеть берег; по счислению же в полдень северная оконечность острова Атха была от нас в расстоянии 63 миль.

Ночью на 30-е число было маловетрие от северо-востока, с пасмурною, туманною и дождливою погодою, а в 5-м часу утра от севера сделался умеренный ветер, который скоро перешел в северо-западную четверть; тогда несколько прочистилось. Около 8 часов открылся нам на короткое время прямо к югу один остров, который, по счислению нашему, должен быть Ситхин. В 10-м часу он опять показался и другой небольшой островок, первый от западной оконечности Атхи, который мы прошли милях в десяти, оставя его к югу. Около полудня все выдавшиеся мысы острова Атха к северу означились; горы же и высокости скрывались в облаках и пасмурности. Мы шли вдоль острова в самом близком расстоянии, так что в трубы легко могли видеть мелкие каменья, коими был покрыт низменный берег.

Идучи вдоль берега, мы беспрестанно делали пеленги, по коим положили сию часть острова на карту. Положение Атхи весьма хорошо определено вице-адмиралом Сарычевым; только в том месте, где находится так называемая Коровинская гавань, у него назначен глубоко вдавшийся залив; и в путешествии своем он говорит, что «залив, называемый Коровинская гавань, идет близ северного мыса Атхи; при входе в него разделяется он надвое и простирается далеко внутрь острова». Но нам казалось, что залив сей недалеко входит внутрь земли, а, по-видимому, в нем есть две весьма низкие долины, лежащие между горами, которые и мы издали приняли было за залив; но, подойдя на такое расстояние, что ясно видели каменья на берегах сих долин, открыли свою ошибку. Впрочем, вышеупомянутые два рукава, очень вероятно, действительно далеко простираются внутрь острова, только в таком направлении, что мы не могли их приметить.

В три дня мы кончили все дела свои, и 10 сентября поутру Гагенмейстер отправился. Между тем за день до его отбытия пришел сюда английский купеческий бриг «Колумбия», шкипер оного по имени Робсон. Он был с нами вместе в Ново-Архангельске, но как там, за отсутствием Гагенмейстера, продать ничего не мог, то и пришел сюда, чтоб с ним переговорить, а опасаясь, чтоб испанцы его не захватили как контрабандиста, он, прежде нежели положил якорь, письменно просил моей защиты в случае такого их покушения. Я посылал к губернатору офицера сказать о причине прихода сего судна и спросить, позволит ли он ему здесь на несколько времени остановиться, на что он охотно согласился.

Мы могли бы 11 сентября уйти, но надлежало ждать съестных припасов, а особенно зелени, потому что оные привозят из дальних миссий, здесь же весьма мало, а некоторых и вовсе нет. Между тем я познакомился с начальником одного испанского корабля; он сообщил мне очень много любопытного касательно сей страны.

Сентября 12-го, при тихом южном ветре, стояла весьма дождливая погода. Доселе же все были ясные дни, а так случилось, что этот дождливый день был назначен губернатором для обеда, который он хотел нам дать, почему нас исправно помочило, когда мы шли к нему. Я был приглашен со всеми офицерами шлюпа. Ласковый старик губернатор старался, сколько было в его силах, показать нам свое гостеприимство и свою приветливость. Ему хотелось изъявить свою радость о нынешней дружеской связи между двумя дворами. На сей конец он расставил на каждой из тарелок с плодами и конфетами по два лоскута бумаги с нарисованными на них флагами: русским и испанским. Он сделал все, что мог: там, где едва могли набрать рюмок кое у кого, чтоб достало по одной на каждого гостя, нельзя ожидать пышных украшений и фейерверков.

Со всем тем некоторым молодым нашим офицерам, весьма ревностным защитникам чести и достоинства русского флага, этот комплимент не понравился: им казалось, что флаг унижен, будучи выставлен на столе.

Сентября 13-го день был прекрасный: совершенно ясная погода, при умеренном ветре от северо-запада, стояла во весь день. Поутру многие из наших офицеров и я ездили в миссию Св. Карла, отстоящую от Монтерея в расстоянии около 5 миль. Губернатор был так услужлив, что дал нам своих верховых лошадей и послал с нами коменданта и вооруженный конвой рейтар.

В миссии нашли мы одного монаха по имени падре Хуан (отец Иоанн); товарищ же его (их только двое), будучи начальником духовенства северной Калифорнии, поехал осматривать прочие миссии. Монах сей встретил нас с колокольным звоном и принял весьма учтиво и приветливо: показывал церковь, сад свой, поля, жилища индейцев и другие заведения. Церковь довольно пространна для вмещения пяти или шести сот человек, впрочем, самая простая и бедная. Внутренняя отделка оной работана индейцами, а изображения святых деланы в Мексике и Лиме. Строение все вообще каменное в один невысокий этаж и расположено четыреугольником с одними большими воротами и несколькими калитками. Внутри сего здания живут только монахи, их прислужники и 5 или 6 солдат для караула; тут также их кладовые и мастерская для делания шерстяных одеял; оную завел один англичанин, управляющий ею и ныне.

Индейцы живут вне сего здания, в казармах, нарочно для них построенных: каждому семейству определяется небольшое отделение с одними дверьми и одним окном. Ныне при миссии индейцев около 400 человек обоего пола. Монах сказывал, что все они христиане, разумеется, именем только; занимаются обрабатыванием полей, присмотром за садом и другими монастырскими занятиями.

Жители острова Унимок

Рисунок М. Тиханова

Местоположение сей миссии весьма хорошо: при заливе и на берегу реки, имеющей течение на расстоянии 130 или 140 миль. Земля здесь чрезвычайно плодородна, производит в большом количестве пшеницу, ячмень, маис, горох, бобы. Маис и бобы составляют главную пищу индейцев; говядину дают им редко; пища им к обеду и ужину выдается из общественной кухни. В саду мы видели множество груш, яблонь, персиков, оливок. Огородной зелени чрезвычайно много.

Падре Хуан угостил нас порядочным обедом. После обеда несколько мальчиков из индейцев пели священные стихи на латинском, испанском и еврейском языках; а до обеда играла музыка, состоявшая из баса, трех скрипок и флейты. Музыканты также все были индейцы: игры порядочной нельзя было от них ожидать; довольно и того, что они делали, что умели. В час мы поехали из миссии. На другой день новый наш знакомый, священник из миссии, прислал ко мне несколько плодов и зелени.

По берегу в 10-м часу ночи подле самого утеса от селения Кавароа до Карекекуа шли несколько человек с факелами и кричали что-то нараспев. После мы узнали, что это был патруль, ходивший по селениям и по повелению короля провозглашавший, чтоб жители не смели ночью приближаться к шлюпу и не сделали нам какого вреда.

На другой день на рассвете, когда мы подняли флаг при пушечном выстреле, начали к нам приезжать лодки, и скоро набралось их множество с обеих сторон. Между тем я получил от Элиота ответ на мою записку о прибытии нашем, к королю вчера посланную. Он меня извещал, что король, по причине болезни своей сестры, не может приехать к нам, но дал приказание старшинам здешним позволить жителям привозить к нам на продажу съестные припасы, и что он, Элиот, по повелению короля, на тот же конец сам к нам приедет. Надобно сказать, что сей Элиот, родом шотландец, был подлекарем на одном английском военном корабле; потом служил на разных купеческих судах в звании лекаря, а иногда как мореходец или суперкарг. В сей последней должности находился он в службе нашей Американской компании на судне «Ильмень», с которого был взят в плен испанцами; получив свободу, вступил в службу короля сандвического в звании министра иностранных дел. По его решению, жители привезли к нам на продажу множество зелени, плодов и кур, но свиней не было. Только они просили за все такую цену, что нам невыгодно было у них покупать: например, за два арбуза требовали они складной или столовый нож или ножницы; за дыни – то же. Железо ставили ни во что; листовую медь брали, но за безделицу, может быть, потому, что мы сами уронили цену ее, бросая куски оной в воду и заставляя тем сандвичан нырять и доставать их из воды; они делали это с удивительным проворством. Надобно знать, что ныне все сандвичане, как мужчины, так и женщины, курят табак из деревянных трубок, которые внутри обделывают медью.

В 10-м часу утра приехал к нам в небольшом двойном кану Элиот с братом первой королевской жены, которого сандвическое имя Калуа, а европейское Джон Адамс. Должно заметить, что многие из знаменитых островитян принимают имена английские или американские. Например, первый министр по имени Кремоку называется мистер Пит и пр. Гости наши извиняли неприбытие короля болезнию его сестры и привезли от него в подарок мне 15 четвериков картофеля и 6 четвериков тарро,[251] зелени же, плодов и десять свиней приказано было управителю его здесь ко мне доставить. Но он, обещавши привезти зелень на другой день, сказал, что только одну свинью может дать, ибо более не имеет. Отказ сей Элиот приписывал его плутням и хотел донести о том королю.

Поговорив с Элиотом около часа, я поехал с ним и с некоторыми из своих офицеров на берег в селение, называемое Кавароа, где славный Кук лишился жизни. Сначала мы пошли в дом к здешнему старшине, которого нашли сидящим в креслах европейской работы. На нем был коричневый суконный сюртук с металлическими пуговицами, надетый на голое тело. Жена его, одетая в рубашку и в ситцевое, на халат похожее платье, сидела подле него на одном из трех европейской работы сундуков, стоявших в комнате. Подле нее сидел молодой человек в матросском платье и с виду похожий на португальского матроса; он шил сюртук из английского сукна и был, как мы после узнали, не портной, но также старшина и второй муж хозяйки дома. Здешние знатные дамы позволяют себе свободу и явную маленькую прихотливость иметь пару мужей. Кроме сих значащих и по-европейски одетых особ, были тут трое или четверо мужчин и две женщины в отечественной одежде, то есть нагие, с повязками по поясу.

При входе нашем Элиот сказал, кто я. Старшина встал, взял меня за руку, пожал по английскому обычаю и посадил на кресла, а сам сел на пол и всех моих спутников посадил на пол же. Разговор у нас был непродолжителен, ибо я более занимался с Элиотом, отвечавшим на мои вопросы об их обычаях и других предметах, касающихся до сих островов.

Между тем старшина по имени Найти предложил нам вина с водою. Но вместо вина подали рому, и когда мы все выпили по очереди из одного стакана, тогда ему налили стакан, который он выпил, вышедши из дому на свободный воздух. Возвратясь, объяснил нам посредством Элиота, что всякий сандвичанин обязан иметь три дома, хижины или шалаша, смотря по состоянию: в одном они спят, в другом едят мужчины, а в третьем едят женщины, и как мы находились в спальне, в которой им ни пить, ни есть не дозволяется, то он и вышел вон, чтоб сделать нам учтивость выпить за здоровье наше. Мы, как иностранцы, не были обязаны держаться сего правила, но Элиот хотя и был в мундире английских морских лекарей и с кортиком, но как поселившийся между ними не смел нарушить сего правила и ничего не пил. Причем он мне сказал, что ему велено также иметь три дома и соблюдать все их табу или запрещения.

В отношении к женщинам и к простому народу все подобные постановления строго исполняются, но из старшин многие не наблюдают совсем запрещений, до них касающихся. Например, в известные времена они не должны есть свинины, кур и пр.; однако ж они не смотрят ни на что и все едят, что им вздумается. Однажды многие из них у меня обедали, и в том числе был шурин Тамеамеа и начальник его войска, о коем я выше упомянул. Большая половина из них все ели, что ни подавали на стол, и с большим аппетитом. Некоторые отказывались от свиного мяса или кур, а один только при виде курицы вскочил из-за стола и бросился из порта (корабельной амбразуры) в воду. Элиот мне сказывал, чем старшина важнее, тем менее следует подобным постановлениям, и сии, так сказать, вольнодумы более привязаны к европейцам и согласнее с ними живут. Женщина же, как бы знатна ни была, не может нарушить ни одного запрещения, до их пола касающегося.

Меня посетила также жена первого старшины всего округа в соседстве Карекекуа: длинное шелковое, на старинный европейский манер сшитое платье и довольно дорогой белый платок показывали уже, что она знатная дама; но когда мы сели за стол с старшинами, я не мог ее никак упросить не только отобедать, но даже и в каюте остаться. Она в ответ мне только и говорила «табу», то есть запрещено, и обедала на шканцах с женою другого старшины. Стол их состоял в тесте из муки корня тарро и одной сырой рыбе, которую они, вместо уксуса, обмачивали в морскую воду; нашей же пищи никакой есть не хотели, кроме сухарей и сыра; а вина и наливки пили очень много.

Сандвичане стараются подражать европейцам как в платье, когда имеют на что купить оное, так и в поступках при общественном обхождении; только одеждою европейской они располагают по климату и по своим понятиям о вещах. Когда они видят на европейце одежду, составленную из разных отдельных частей, как, например, фрак, жилет и пр., то не думают, что, по нашим обычаям, благопристойность того требовала и что без кафтана, как бы прочее платье богато и нарядно ни было, у нас нельзя нигде показаться, а приписывают это тщеславию и говорят, что мы хотим показать как можно больше платья в одно и то же время, и потому при церемониальных случаях сами так же одеваются. В другое же время запросто один наденет исподнее платье, впрочем, без чулок и без всего; другой в одном жилете с повязкою по поясу щеголяет; третий в кафтане, на голое тело надетом, и это у них почитается, как бы у нас быть в простом будничном платье. Но самое любимое одеяние их из европейского платья есть обыкновенная белая рубашка с манжетами или длинный сюртук. Старшины по большей части ходят, надев одно что-нибудь: рубашку или сюртук; в прочем уже ничего не имеют с ног до головы. Простые люди часто наряжаются в старенькие матросские фуфайки или шаровары, кои выменивают у американцев; самые неимущие, будучи не в состоянии выменять никакого платья, иногда при нагом теле, с одною лишь по поясу повязкою, надевают шляпу и думают, что одеты по-европейски. Надобно, однако ж, признаться, что если многосложная европейская одежда в жарком климате и для нас самих обременительна, то природным жителям теплых стран, привыкшим держать тело свободно от всяких, так сказать, детских пеленок и любящим несколько раз в день купаться, она должна быть крайне тягостна.

При свидании с европейцами они кланяются и берут их за руку по нашему обычаю, а между собою наблюдают собственное свое обыкновение: прикасаются друг к другу носами и также берутся за руки.

Старшины в образе жизни начинают перенимать европейские обычаи. Например, ныне они по два раза в день, в обыкновенное время поутру и ввечеру, пьют чай. К столу приготовляют некоторые блюда по-нашему – варят, жарят. Прежде же как мясо, так и коренья печены были у них в ямах посредством разгоряченных каменьев. Только в установленное время обедать и ужинать они никак не могут привыкнуть, а едят по требованиям желудка.

К несчастью, горячие напитки вошли у них слишком в большое употребление; многие из старшин сделались горькими пьяницами; даже сын и наследник королевский, молодой человек, о коем я выше упомянул, и первый советник, или, так сказать, министр короля, родственник любимой его жены, неумеренно пьют и тем более приносят огорчения старику Тамеамеа, который, будучи сам человеком весьма трезвым, не в силах их воздержать.

Строение в предместиях каменное, во всем подобное находящемуся в городе, кроме лавок, которые составляют длинные ряды одноэтажных низких зданий, и жилищ простого народа, находящихся на самых выездах из предместий. Сии последние похожи на шалаши, поставленные на столбах; сделаны они из дерева бамбу и покрыты кокосовыми листьями. Слабые сии строения, судя по климату, довольно покойны для живущих в них. В предместиях улицы широки, но в городе весьма узки; сие немало вредит жителям в столь жаркой стране.

Число жителей в самом городе, или в собственно называемой Маниле, простирается до 10 тысяч, а со всеми предместиями более ста тысяч. Я не думаю, чтоб испанцы увеличивали настоящее число жителей, ибо в бытность мою здесь я всякий день ездил по всем частям города и везде находил улицы, наполненные народом; множество людей занимается также на реках, где они и живут в своих лодках. На всем же острове Лукония испанское правительство считает до миллиона подданных, а вообще на Филиппинских и Марианских островах два миллиона с половиною. Но если это правда, то по крайней мере в сем числе считаются многие тысячи, которые, обитая в неприступных горах, не только не признают над собою владычества испанцев, но и сами нередко делают на них набеги.

Здешние жители состоят из следующих классов: первый составляет духовенство, которое здесь, как и во всех испанских колониях, весьма многочисленно и имеет главою архиепископа, живущего в Маниле, и несколько епископов, находящихся в провинциях. В Маниле считается 5 монастырей мужских и 3 женских.

Малайцы с острова Лукония, живущие в Маниле

Рисунок М. Тиханова

Гражданские и военные чиновники, кои почти все из испанцев, присланных из Европы или родившихся здесь, но от испанских родителей, составляют второй класс, к коему принадлежат и иностранцы, служащие в испанской службе.[275] Хотя б сему классу и надлежало стоять первым, но я помещаю их по степени народного уважения, а здешние жители духовных всем предпочитают. Гражданским и военным чиновникам здесь весьма мало дела, и они проводят время в праздности, курении сигарок и карточной игре, за которую садятся даже с самого утра; словом, в Маниле ломбер то же, что в России бостон или вист.

В третий класс можно поместить купцов, владетелей плантаций и содержателей сахарных и ромокуренных фабрик. В сем классе есть много богатых людей, и почти все они имеют чины полковников, майоров, капитанов и пр., в которые их производит генерал-губернатор, определяя в земское войско, долженствующее собираться в случае ожидания неприятельских покушений. Для них учреждены весьма богатые мундиры, без которых люди сии никогда не показываются в публике. В Маниле нет ни одного владельца дома, который бы не имел милиционного чина и не щеголял в мундире, вышитом золотом или серебром. Впрочем, они не одним нарядом в сем звании пользуются, но всеми почестями и преимуществами, кроме жалованья, наравне с чиновниками королевских войск, а оные немаловажны. К чести, однако ж, нынешнего правительства надобно сказать, что мы не нашли уже в Маниле той чинности и пустых, отяготительных церемоний, на которые Лаперуз жалуется. Он говорит, что в его бытность здесь число лошадей в экипажи запрягалось по рангам, и в улице или на дороге младший старшего себя чином объехать не мог. Ныне это вовсе оставлено. Я несколько раз видал на публичном гулянье, что всякий, кто хотел, объезжал карету самого генерал-губернатора.

При захождении солнца, ибо днем жары здесь нестерпимы, жители Манилы прогуливаются кругом крепости, при самой подошве гласиса, по гладкой, широкой дороге. Прекрасный вид крепостных строений и города, с одной стороны, высокие отдаленные горы, с другой, и открытое положение долин и полей, не прерывающих нимало прохладительных ветров, делают прогулку сию чрезвычайно приятною. Экипажи здешние состоят в каретах и колясках, запряженных парою; один генерал-губернатор ездит в четыре лошади с почетным конвоем. После купцов следует класс торгующих в лавочках и ремесленников. Люди сии, почти все без изъятия, суть поселившиеся здесь китайцы. Китайцы же – столяры, плотники, кузнецы, портные, сапожники, хлебники, мясники и пр. Словом, все мастерства ими отправляются: в числе ремесленников нет ни одного испанца и весьма мало природных жителей. Китайцы сии, которых в Маниле считается до шести тысяч, весьма искусны в своих ремеслах и крайне трудолюбивы, но они не стыдились с нас просить за вещь в пять и шесть раз дороже настоящей цены.

Примечание. Сверх того Компания имеет селения на гряде Алеутских островов, называемою Адриановской, но как оные острова принадлежат к ведению охотской конторы, а не американского правления, то в сей таблице они не помещены.

* Здесь включены только те из природных жителей, которые находятся в зависимости Компании.

Примечание. Здесь не означено, сколько русских и креолов находится на Лисьих и Прибыловых островах,[300] потому что точное число их мне было неизвестно; впрочем, оное не превышает 25 или 30 человек

* По примеру европейцев, имеющих колонии в Западной Индии, Компания называет креолами родившихся от русских отцов и алеуток или американок.

Замечания на донесение комитета, составленного американским конгрессом для рассмотрения состояния колоний, при берегах Тихого океана[301] Находящихся, и выгодно ли будет для республики занять реку Колумбию(Донесение сие читано в общем собрании конгресса в январе 1821 года)

Комитет начинает свое донесение тем, что «он со всем возможным вниманием рассматривал все обстоятельства, до возложенного на него поручения принадлежащие, и полагает, согласно с обычаями всех народов, существовавшими как прежде, так и после открытия Америки, что Соединенные Штаты имеют полное право на обладание весьма обширною частью северо-западного берега Америки; ибо комитет не находит, чтобы какой-либо европейский народ, кроме Испании, предъявлял свои права на западный берег Америки, от самого мыса Горн до шестидесятого градуса широты северной».

Очень странно, что никому из членов сего комитета не удавалось читать ни одной из множества книг, изданных на английском языке (который и им природный), ни путешествий капитана Кука и Ванкувера, во всех коих по нескольку раз упоминается, что русские прежде всех европейцев открыли северо-западный берег Америки и прежде всех заняли его. Английские мореплаватели, первые после русских посетившие сии берега, нашли уже там наших промышленников и получили от них некоторые сведения касательно того края. Кук упоминает о Измайлове, который доставил ему карту Алеутских островов, а Ванкувер о Баранове, присылавшем ему гостинцы. Вообще комитет был столько несчастлив в своих изысканиях, что, будучи составлен именно для исследования вопроса, изъясняемого в вышеупомянутых книгах, не наткнулся ни на одну из них; иначе он тотчас усмотрел бы, что Чириков открыл помянутый берег гораздо далее на полдень, нежели 60 градусов широты. Разве комитет думает, что русские потому не предъявили своих прав на сии берега, что министерскими нотами не сообщали всем государствам об оных; но членам оного, кажется, надлежало бы знать, что открыть землю, занять ее и утвердиться в ней почиталось во всех веках и у всех народов самым действительным из всех дипломатических актов.

Потом комитет кратко обозревает историю открытия и занятия Америки разными европейскими народами. В сие обозрение умел он очень ловко и будто нечаянно вставить несколько замечаний, весьма благоприятствующих его видам. Во-первых, он говорит, что хотя права Испании на присвоение себе Америки имели основанием народное суеверие, уважавшее власть папы, коею делил он обретаемые земли по своему произволению; но как власть сию почти вся Европа признавала священною, следовательно, все то, что по силе оной тогда было сделано, и ныне должно признаваться законным и справедливым. Второе: когда английские короли давали права своим подданным на занятие восточного берега Северной Америки, то в грамотах означали только пространство вдоль берега, а внутрь земли предоставляли власть занимать кому сколько угодно будет, или доколе не встретят они областей, занятых другими христианскими державами. Смыслу сих грамот комитет дает такой толк: первые англичане, занявшие восточный берег Америки в означенных грамотами по длине его пределах, имели право на все пространство земли, лежащей под одною широтою с занятым берегом до самого Северного Великого океана, буде на сем пространстве никто из европейцев прежде их не поселился, и что в грамотах выражение: доколе не встретят областей, занятых другими христианскими державами, относится к одной Испании, ибо она одна только имела свои владения по западным берегам Америки и права на занятия оных.

В несколько дней прошли мы довольно большое расстояние по излучинам реки, но, взяв оное по прямой черте, не более как верст двадцать, и, наконец, вдруг очутились подле самых дверей двух хижин. Мы спросили продажной рыбы и получили весьма малое количество: жители отзывались, что более не имеют, и этот недостаток приписывали большой воде, покрывшей заколы, через кои рыба уходит. Крайность заставила нас прибегнуть к насильственным мерам, которые, впрочем, совесть наша совершенно оправдывала: жители довели нас до последней степени человеческого злополучия, следовательно, мы имели полное право не только силой взять необходимое для нашего существования от их единоземцев, но даже и мстить им, а потому с нашей стороны и то может почесться уже великодушием, что мы не хотели сделать им никакого вреда. Итак, грозным, повелительным голосом приказали мы обитателям хижин немедленно вынести к нам всю рыбу, у них бывшую. Требование наше тотчас было исполнено, и мы взяли на каждого из нас рыбы по связке в подъем человека да два мешка, сделанные из тюленьих кож, с икрой. За все это заплатили диким бисером и корольками, и как казалось, к совершенному их удовольствию. Потом, выпросив у них двух человек пособить нам донести запас до первого ночлега, мы пошли в путь и, отойдя версты две, расположились ночевать. Диким за труды дали мы по бумажному платку и отпустили их.

На другой день поутру прибыли в нашу ставку двое колюжей и очень смело вошли в шалаш: один из них был хозяин хижины, где мы взяли рыбу, а другой незнакомый. Они принесли на продажу пузырь китового жира. Потолковав с нами кое о чем, незнакомый спросил у нас, не хотим ли мы выкупить у его соотечественников нашу женщину Анну, разумея под сим именем госпожу Булыгину. Предложение это всех нас удивило и обрадовало, а Булыгин, услышав эти слова, вне себя был от радости. Мы тотчас открыли переговоры о выкупе. Булыгин предложил ему последнюю шинель за свою супругу; к шинели я прибавил свой новый китайчатый халат; все прочие наши товарищи, не исключая даже и алеутов, также каждый прибавлял что-нибудь: кто камзол, а кто шаровары, и, наконец, из сих вещей составилась порядочная груда; но дикий уверял, что землякам его этого мало, и требовал в прибавок четырех ружей. Мы ему не отказали, но объявили, что прежде заключения условия хотим видеть Анну Петровну.

Дикий обещал доставить нам это удовольствие и тотчас отправился.

Вскоре соотечественники его привели ее на другой берег реки, прямо против нас; мы просили привезти на нашу сторону; тогда они, посадив ее в лодку с двумя человеками и подвезя к нашему берегу на расстояние сажен пятнадцати или двадцати, остановились и начали с нами переговариваться. Я не в силах изобразить того положения, в каком находилась несчастная чета при сем свидании. Анна Петровна и супруг ее заливались слезами, рыдали и едва могли говорить; глядя на них, и мы все горько плакали; одни лишь дикие были нечувствительны к сему горестному явлению. Она старалась успокоить своего супруга и уверяла нас, что ее содержат хорошо и обходятся с нею человеколюбиво, что взятые вместе с нею люди живы и находятся теперь при устье реки.

Поговорив с нею, мы стали рассуждать с дикими о выкупе и предлагали за нее все прежние вещи и в прибавок одно испорченное ружье; но они стояли в своем и хотели непременно получить четыре ружья; когда же увидели, что мы решительно на их требование ничего не отвечаем, то увезли ее немедленно за реку.

В это время Булыгин, приняв на себя вид начальника, приказывал, чтоб я велел отдать требуемый дикими выкуп; но я ему представил, что у нас осталось только по одному годному ружью на каждого человека, что мы не имеем никаких инструментов для починки оных и что в ружьях состоит единственное наше спасение, следовательно, лишиться такого значительного числа ружей крайне неблагоразумно; а если взять еще в рассуждение, что эти самые ружья будут тотчас употреблены против нас, то исполнение его приказания совершенно нас погубит, и потому я просил его извинить меня, что в сем случае осмеливаюсь его ослушаться. Но он, по причинам, ему, без сомнения, простительным, не хотел уважить моих доводов, а старался убедить других ласками и обещаниями согласиться на его желание. Тогда я сказал твердо и решительно моим товарищам, что если они согласятся отдать колюжам хотя одно годное ружье, то я им не товарищ и тотчас последую за дикими. На это все до одного человека в голос отвечали, что покуда живы, с ружьями ни за что не расстанутся. Мы чувствовали, что отказ сей должен был, как громом, поразить злосчастливого нашего начальника. Но что нам было делать! Жизнь и свобода человеку милее всего на свете, и мы хотели сохранить их.

Весьма естественно, что неожиданное это происшествие сначала распространило в экипаже страх и беспорядок, которые, однако ж, присутствием духа и благоразумием капитана и офицеров были тотчас прекращены, и команда пришла в полное повиновение. Капитан немедленно приказал спускать гребные суда и завозить верпы. Между тем со всех сторон сыпались угрозы и укоризны на бедного лоцмана, который, однако ж, оправдывался, что несчастие это случилось на гряде камней, до того времени никому не известных: он был совершенно невинен, ибо опасной сей гряды не было означено ни на одной карте.

Когда два верпа были готовы, на фрегате, бросив в воду несколько пушек, начали вертеть шпилями завозы и сим средством скоро стащили его на глубину. Но, избежав одной беды, несчастные мореходцы подверглись другой, несравненно опаснейшей: фрегат начал сильно течь; не было другого средства спасти его, как только поставив у берега на мягкую мель. На сей конец капитан с беспримерной решительностью приказал отрубить кабельтовы и поставить фор-марсель, кливер и грот-стеньги-стаксель, приказав лоцману править к такому берегу, у которого есть песчаный грунт. Но малодушный лоцман до того оробел, что почти себя не помнил и не в силах был ни за что взяться; а потому капитан Тротскевич сам стал править к острову Унас. Не дошедши, однако ж, до него, в темноте фрегат вторично набежал на камень, и хотя в ту же минуту были закреплены паруса и брошен якорь, но фрегат вскоре волнением снесло с камней, и он очутился на глубине 12 сажен.

В это время показалась в нем страшная течь. Воду стали отливать помпами, ведрами, котлами; подвели под него паруса, но все было тщетно: фрегат начал опускаться на дно. Тогда капитан дал повеление людям оставить внизу работу и спешить наверх, а гребные суда приказал подтягивать с багштова к борту. Ветер между тем усилился и дул отменно крепко; а течь во фрегате до того увеличилась, что не успели еще подтянуть к нему гребных судов, как он столько погрузился, что борта сравнялись с поверхностью моря. Тогда-то наступила страшная роковая минута. Вода с ужасным стремлением хлынула во все порты и в самое короткое время наполнила фрегат, который в 9 часов вечера вдруг пошел, как камень, ко дну. Служители в это время, со слезами и воплем принося последние мольбы и покаяние Богу, бросались во все стороны. Одни успели вскочить на гребные суда, другие в отчаянии хватались за что ни попало и, кидаясь в море, утопали, а некоторые, будучи расторопнее и легче прочих, пустились на верхи мачт и успели уйти от воды, добравшись до стеньг-вант, которые, когда фрегат стал на дно, были выше морской поверхности. Число сих последних простиралось до пятидесяти четырех человек, между коими находились повествователь злосчастного сего кораблекрушения шкипер Шестаков, 3-го морского полка подпоручик Корзунов, мичман граф Толстой и констапель Савин. Но граф Толстой недолго держался: он потерял силы, упал и утонул. Из гребных судов баркас и два яла, будучи волнением отбиты от фрегата, были столь счастливы, что достигли благополучно дальних подветренных островов, а катер во всю ночь держался против волнения на веслах.

Часа через два после рассвета 26-го числа катер, усмотрев, что на стеньг-вантах находились люди, приблизился к фрегату и своим появлением, так сказать, дал новую жизнь бедствующим мореплавателям, которые, сидя на вантах, переносили ужасный холод и каждую минуту ожидали, что ветер еще усилится и поднимет большие валы, которые сорвут их с вант и унесут в море. К большому еще несчастью, имели они с собою весьма неприятного и опасного соседа: медведь, служивший прежде им забавой, взошедши теперь на крюс-салинг, несколько времени сидел смирно; но оттого ли, что озяб, или от голода начал спускаться и садиться людям на головы, прижимаясь к ним, отчего они были в беспрестанном движении и страхе.

Хотя катер подъехал к потонувшему фрегату весьма близко, но долго не находил средств спасти бедствующих, ибо большое волнение и бившиеся от него реи препятствовали ему подойти вплоть к стеньг-вантам, чтоб забирать с них людей. Наконец, шкипер Шестаков решился кое-как, посредством леера{286}, протянутого от грот до крюйс-стеньг-вант{287}, сесть на катер и, взяв с такой же осторожностью около десяти или двенадцати человек, отвез их на ближайший остров Питколод и возвратился к фрегату за другим отрядом. Таким образом перевез он всех остававшихся на вантах в пять раз. Подпоручик при сем случае совершенно исполнил свой долг, ибо он оставался со служителями до конца и переехал с последним отрядом. При выходе на берег также встретили они затруднение и даже опасность от волнения, разливавшегося сильно по каменьям. Для сохранения катера люди должны были входить по пояс в воду и поддерживать его на руках. Шестаков, для примера нижним чинам, сам находился с ними на воде и работал. Вскоре по прибытии на берег умер констапель, который привезен был уже без памяти.

4

Можно сказать, во всех учебных навигационных книгах упоминается, что между тропиками беспрестанно господствуют пассатные ветры, но я имел случай в зимние месяцы нашего полушария испытать несправедливость сего утверждения, находясь по северную сторону экватора три раза: в 1804, 1805 и в сем году.

5

Выключая славного Кука (Кук Джеймс (1728–1778) – английский мореплаватель, совершивший три кругосветных путешествия. Во время последнего был убит туземцами.), капитан Ванкувер, по мнению моему, есть первейший из мореплавателей.

6

He доходя до устья гавани, мы видели двух земледельцев в работе на полях, лежащих на отлогости гор.

7

Почти в самое то время, когда мы оставили гавань острова Св. Екатерины, португальский двор оставил Европу и прибыл в Америку. Он назначил Рио-Жанейро резиденцией королевской фамилии и верховного правительства(Португальская королевская семья жила в Бразилии во времена оккупации Португалии войсками Наполеона I.). От сего великого политического происшествия вся Бразилия приняла совсем другой вид: кроме внутренних учреждений и перемен, по сему случаю последовавших, торг Бразилии, прежде будучи запрещен для всех народов, кроме португальцев, стал вдруг открыт англичанам, и гавань Св. Екатерины при самом начале назначена главным сборным местом коммерческих судов сего народа. Англичане, будучи изгнаны и исключены из европейской торговли, бросились всюду, где имели только самомалейшую надежду получить прибыль, а оттого Бразилия тотчас наполнилась купцами и произведениями их мануфактур. Перемена в ценах всякого рода вещей из природных произведений сей земли была натуральным следствием сего случая, и потому порт Св. Екатерины почти во всех отношениях принял не тот вид, в каком мы его нашли и оставили, и описание мое об оном относится к тем временам, когда Бразилия была не королевством независимым, а колонией Португалии и управлялась другим порядком.

8

В рассуждении восточного пути сие выражение покажется несправедливо, принимая оное в литеральном (буквальном. – Ред.) значении. Но есть физическая причина, которая оправдывает его: суда, идущие прямо к мысу Доброй Надежды, пройдя экватор, должны держать бейдевинд, пока не выйдут за пределы пассатных ветров; а желающие зайти в Бразилию идут с полным ветром. Если бы из Европы в одно время прошли два судна равных качеств к какому-нибудь месту Южного океана восточным путем и одно из них зашло бы к мысу Доброй Надежды, а другое в гавань Св. Екатерины, то к порту их (назначая все другие обстоятельства те же) они пришли бы почти в одно время, а может быть, заходившие в Бразилию и скорее.

9

Здесь есть обширный китовый завод. Ловля сия отдана правительством на откуп компании лиссабонских купцов. Жители сказывают, что она весьма прибыльна. Едучи сюда, мы сами видели большое число китов почти при самом входе в гавань.

10

Китоловные суда легко можно издали отличить от всех прочих, когда они на промысле, потому что тогда у них обыкновенно брамстеньги бывают спущены совсем на низ, и они беспрестанно переменяют курс из одной стороны в другую, смотря по направлению, в котором увидят кита с салинга.

11

Чрезвычайное волнение подвергало судно при повороте большой опасности; и хотя у нас люки в таких случаях всегда были крепко закрыты, следовательно, валом залить шлюп было невозможно, но он мог, войдя наверх, изломать и унести все, что только ни было на деке, и потому при всяком повороте я ставил фок(Фок – нижний парус на передней мачте корабля.), чтобы дать шлюпу сколько возможно более ходу и тем убегать от ужасных валов.

12

По крайней мере, таковыми я их тогда считал, не зная, что между Россией и Англией началась формальная война («Формальная война» – была объявлена Англии Россией, которая в то время находилась в союзе с Наполеоном.), и как мог я ожидать такой внезапной перемены? Перед самым нашим отправлением из Англии достоверно было известно, что вице-адмирал Сенявин, с флотом возвращаясь из Средиземного моря, находится в Гибралтаре и скоро ожидают его в Англию. Фрегат «Спешный» тогда оставался в Англии, на нем было золота и серебра по цене около двух миллионов рублей, а министр его не отправлял. Были ли такие обстоятельства признаком близкого разрыва между двумя державами? Я даже считал ненужным и паспорт, данный мне английским правительством, которого просить понудили меня слухи, рассеваемые в народных газетах.

237

Лаперуз называет их куропатками.

238

Маленький шлюпочный якорь, фунтов в 15 или 20 весом.

239

От испанского слова Farallion, означающего небольшой каменный островершинный остров.

240

В самом проходе течение стремится со скоростью 8, 10 и даже иногда 12 верст в час.

241

Все свои селения в Америке, имеющие вид укрепленного места и в коих находится гарнизон, даже если он состоит из десятка солдат или менее, испанцы называют пресидиями.

242

Anian – пролив Аниан (Пролив Аниан – данное название присутствует на картах XVI–XVII веков как обозначение пролива между Азией и Америкой.).

243

Его иногда называют также хойбо, но это слово означает начальника, старшину; таким образом, Кускова они называют апихойбо – «большой начальник».

244

Построены они из так называемого американского дуба, а палубы – из досок елового леса.

245

Rio de los Reyes, то есть «королевская река».

246

Rio de las Tortolas – «река горлиц».

247

И потом далее почти до самых Сандвичевых островов.

248

К северо-западу от сих островов Лаперуз нашел остров (Isle de Necker) и мели (Basses des frйgates franзaise); на последних едва он не погиб и за спасение свое обязан хорошим глазам матроса. В том же направлении наш моряк, капитан Лисянский, стал ночью на мель подле неизвестного, едва приметного островка, названного им островом Лисянского, и если бы не было в то время совершенной тишины, то мы бы и по сие время о корабле «Нева» ничего не знали. К западу от помянутых островов Лисянским же найден маленький островок (Крузенштерна), а к юго-западу англичанин Джонстон нашел такой же опасный для мореходцев лоскуток земли.

249

Мы не всех их пускали на шлюп, а по выбору: кто казался знатнее или держал какую-нибудь бумагу в руках.

250

Табу – слово, известное в Европе по многим путешествиям, означающее запрещение, пост, воздержание и пр.

251

Тарро есть растение, свойственное жарким странам; из корня оного делают муку, которая вкусом несколько подобна нашей ячной муке, смешанной со ржаной.

252

В Камчатке их называют морскими репками, но более известны они под именем морских яиц.

253

О Сандвичевых островах Европа в первый раз узнала из путешествия капитана Кука, который нечаянно к ним пристал в 1777 году, и хотя англичане приписывают ему честь открытия их, но я впоследствии покажу, что не он первый открыл оные, а испанцы. После него посещали сии острова Мирс, Портлок, Диксон, Лаперуз, Ванкувер, Крузенштерн, Лисянский и некоторые другие мореплаватели, сообщившие свету свои путешествия, и многие другие, коих путешествия не напечатаны.

254

Граждане Соединенных североамериканских областей, производящие торг бобрами на северо-западных берегах Америки, каждую зиму с своими кораблями проводят в пристанях Сандвичевых островов. Я со многими из них был коротко знаком в бытность мою в тех краях, некоторые по 10 лет и более там находились.

255

Надлежало бы сказать: с американцами, а не с европейцами, ибо самая большая часть поселившихся здесь белых суть граждане Соединенных Штатов Северной Америки, но как название американцев может относиться и к коренным народам и ввести читателя в ошибку, то вообще всех белых, живущих на Сандвичевых островах, я называю европейцами.

256

Бриг сей называется «Кугаману», по имени любимой королевской жены, которых у него четыре прежних и одна вновь взятая – молодая девочка.

257

Число полос означает 7 островов, находящихся в непосредственном управлении Тамеамеа; прочие же четыре принадлежат владельцу острова Атуай, но он не что иное, как вассал короля овайгийского, к которому приезжал он на остров Воагу принести свою покорность и обязался платить ежегодную дань, состоящую в полном грузе одного судна сандального дерева.