Истощив все свое красноречие в бесплодных стараниях убедить нас вернуться теперь же, князек, возглавлявший посольство, осведомился: «Кто ведет их?» Оглянувшись кругом, он с выражением непритворного презрения на лице воскликнул: «Это Рамотоби!» Наш проводник Рамотоби принадлежал к племени, управляемому Секоми, но перебежал от него к Сечеле. Так как в этой стране беглецов всегда хорошо принимают, и впоследствии они могут даже посетить свое племя, то Рамотоби не угрожала никакая опасность, если бы даже то, что он делал, было направлено непосредственно против интересов его вождя и его племени.

Местность вокруг Серотли – совершенно ровная, и почва состоит из мелкого белого песка. На безоблачном небе там исключительно ярко и ослепительно сияет солнце. Каждая отдельная группа деревьев и кустарника, отделенная от других открытой поляной, так похожа на всякую другую, что если вы отойдете в сторону от колодцев в любом направлении, хотя бы только на четверть мили, вам будет очень трудно вернуться к ним. Однажды Освелл и Меррей ушли охотиться на антилоп в сопровождении проводника-бакалахари. Совершенно однообразный характер местности заставил потерять дорогу даже этого сына пустыни. В результате между ними и проводником последовал совершенно озадачивающий разговор. Одна из наиболее употребительных у туземцев фраз – «киа итумела» – «спасибо тебе», или «я очень доволен»; джентльмены были хорошо знакомы с ней, а также со словом «меце» – «вода». Но есть выражение, очень похожее на него по звучанию – «киа тимела» – «я плутаю»; прошедшее время от него – «ки тимеце» – «я заблудился». Все трое бродили как потерянные, пока не зашло солнце; и вот, благодаря смешению глагола «заплутаться» с глаголом «быть благодарным» и словом «вода», между ними в течение всей этой ужасно холодной ночи несколько раз повторялась с перерывами приблизительно такая беседа: «Где наши повозки?»

Подлинный ответ: «Не знаю. Я заблудился. Я никогда не плутал прежде. Я совсем сбился с дороги».

Воспринятый ответ: «Не знаю. Я хочу воды, я вполне доволен. Я вам благодарен».

«Доведи нас до повозок, и у тебя будет вдоволь воды».

Подлинный ответ (проводник говорит с рассеянным видом, оглядываясь кругом): «Каким образом я заблудился? Может быть, колодец там, может быть, нет. Я не знаю. Я заблудился».

Воспринятый ответ: опять что-то насчет благодарности; он говорит, что очень доволен и опять упоминает о воде.

Недоуменный и блуждающий взгляд проводника-бакала-хари, напрягающего свою память, принимается за признак слабоумия, а повторное выражение им благодарности понимается как стремление смягчить их гнев.

«Ну и хорошую же шутку сыграл с нами Ливингстон, дав нам этого идиота. Не будем больше ему доверять. Что хочет сказать этот парень, толкуя все время только о благодарности да о воде? Эй, ты, идиот! Веди нас к повозкам, там получишь и мясо, и воду… Не отколотить ли его, чтобы вернуть ему сообразительность?» – «Нет, не стоит, тогда он совсем убежит, и нам будет еще хуже, чем теперь».

Охотники вернулись к повозкам на следующий день благодаря собственной сообразительности, которая от пребывания в пустыне делается изумительно быстрой, и мы весело смеялись, когда они рассказали о своих полуночных беседах. Подобные ошибки случаются часто. Кто-нибудь может попросить переводчика сказать, что он является членом семьи вождя белых людей. «Да ты говоришь, как вождь» – следует ответ, означающий, что вождь может сказать любую нелепость, на которую никто не осмелится возразить. Вероятно, они от того же самого переводчика узнали, что родственник вождя белых людей очень беден, едва ли имеет что-нибудь в своей повозке. Я иногда испытывал беспокойство по поводу невысокого мнения, которого туземцы были о моих друзьях-охотниках; так как я считал, что охота чрезвычайно благоприятствует выработке мужественного и благородного характера и что борьба с дикими животными весьма способствует воспитанию хладнокровия и присутствия духа в критических обстоятельствах, то я, естественно, заботился о том, чтобы у туземцев составилось о моих соотечественниках высокое мнение. «Неужели у этих охотников, которые приехали издалека и которые выполняют такой тяжелый труд, совсем нет дома мяса?» – «Напротив, это очень богатые люди, они всю свою жизнь могут ежедневно убивать быков». – «И все-таки они приехали сюда из-за этого сухого мяса, которое никогда не сравнится с говядиной!» – «Это так, но они делают это для игры» (понятие спорта неизвестно в их языке). Это объяснение вызывает смех и заключение: «Ах, тебе лучше знать», или просто – «Твои друзья – дураки».

Охота на антилоп

Рисунок середины XIX в.

Инстинкт подобного рода обнаруживает не только южноафриканская антилопа. Когда обыкновенные наши быки попадают в местность, заросшую высокой травой, то у них усиливается пугливость. С увеличением возможности для их врагов притаиваться в травяном покрове, у них усиливается чувство опасности своего положения. Часто они в ужасе отскакивают от неясно вырисовывающегося силуэта другого быка. Южноафриканская антилопа, у которой этот инстинкт сильно развит и которая является стадным животным, становится очень беспокойной, когда трава в Калахари достигает высокого роста, поэтому естественно, что более редкая растительность бесплодного юга побуждает их стада повернуть в этом направлении. По мере продвижения вперед и увеличения их численности корм становится все более и более скудным. Чем дальше они идут, тем меньше находят корма, пока, наконец, в поисках средств к существованию они бывают вынуждены переплыть через реку Оранжевую и сделаться настоящим бичом для фермеров-овцеводов, потому что в этой местности для антилоп недостаточно излюбленного ими травяного корма. Если им попадется на пути поле пшеницы, то тучи саранчи не произведут такого полного опустошения, какое производят они. Является вопросом, возвращаются ли они когда-нибудь обратно, потому что никто никогда этого не видел. Многие из них погибают от недостатка корма, потому что страна, в которую они пришли, не в состоянии поддерживать их жизнь; остальные разбредаются по колонии, а в такой обширной стране места хватает на всех. Не лишено вероятия, что, несмотря на постоянное истребление их огнестрельным оружием, они еще долго будут здесь держаться.

Воины-зулусы

Рисунок

Переехав через р. Оранжевую, мы прибыли на независимую территорию, населенную племенами грикуа и бечуанами. Грикуа представляют собою помесь туземцев с европейцами. Те грикуа, о которых я говорю, голландского происхождения – через браки голландцев с готтентотками и бушменками. Первое поколение этой смешанной расы считает себя выше второго. Все они обладают в некоторой степени характерными чертами своих родителей.

Прежде грикуа и бечуаны одевались почти так же, как и кафры, если в данном случае можно вообще говорить об одежде. У женщин спереди висела на груди связка кожаных тесемок длиной приблизительно в 18 дюймов [около 45 см], а на плечи была накинута сзади выделанная кожа овцы или антилопы, оставляющая грудь и живот обнаженными. Мужчины носили кусок кожи величиной с тулью шляпы, который служил просто для приличия, и такой же плащ, как у женщин. Чтобы защитить свою кожу от действия солнечного зноя в дневное время и от холода во время ночи, они все тело намазывали смесью из жира с охрой, а голову – смешанной с жиром толченой синей сланцевой слюдой. Мелкие частички блестящей слюды, падающие на тело, на бусы, на медные кольца, считались лучшим украшением, удовлетворявшим вкус самого требовательного щеголя.

Глава VI

Куруман. – Его прекрасный источник. – Растительность области. – Остатки прежних лесов. – Растительный яд. – Позорное нападение буров на баквейнов. – Письмо от Сечеле. – Подробности нападения. – Большое число детей, уведенных в рабство. – Разрушение моего дома и имущества на Колобенге. – Буры поклялись отомстить мне. – Отправление в ноябре 1852 г. – Горячий ветер пустыни. – Насыщенность атмосферы электричеством. – Стая каменных стрижей. – Литубаруба. – Привязанность бечуанов к детям. – Здоровый климат

Прочное положение станции, называемой Куруманом, зависит всецело от прекрасного неиссякающего источника, имеющего это название. Источник выходит из-под траппа, и так как при выходе на поверхность он имеет температуру 72° по Фаренгейту [27,1 °C], то он выходит, вероятно, из древних силурийских сланцев, образующих первобытную равнину материка. За время моего пребывания здесь я никогда не мог заметить, чтобы сила, с которой бьет из-под земли вода этого источника, сколько-нибудь уменьшалась. В сорока милях за куруманскими полями указывают на другие места, где на памяти еще живущих теперь людей водились гиппопотамы и в болотах могли тонуть люди и скот. Убыль воды следует приписать главным образом общему усыханию страны, а частично и объему оросительных сооружений по обе стороны потока на этой миссионерской станции. Это последнее обстоятельство имело бы больше значения, если бы оно не совпадало с исчезновением множества источников на обширном пространстве страны.

Так как бушмены пользуются репутацией людей, умеющих лечить раны, отравленные этим ядом, то я спросил их, как они достигают излечения. Они сказали, что для этой цели они назначают самое гусеницу в комбинации с жиром. Они втирают в ранку также жир, утверждая, что гусенице н’гва требуется жир, и когда она не находит себе жира в теле человека, то она убивает человека; «мы даем ей то, что ей нужно, и она бывает довольна» – довод, который может понравиться и просвещенным людям.

Наиболее часто употребляемый для отравленных стрел яд представляет собой млечный сок дерева евфорбии (Euphorbia arborescens). Он особенно опасен для лошадиных пород. Если его примешать к воде какого-нибудь болота, то целое стадо зебр погибнет от действия этого яда, не отойдя и двух миль от болота. Но он не убивает быков или людей. На них он действует только как слабительное. Это средство употребляется во всей стране; в некоторых местах, чтобы усилить его отравляющее действие, добавляют еще змеиный яд и известную луковицу Amaryllis toxicaria.

В случае укуса змеи следует крепко прижать к ране маленький ключик так, чтобы отверстие ключа было наложено на самое место укола, и держать его до тех пор, пока можно будет получить от какого-нибудь туземца кровососную банку. Ключ от часов, крепко прижатый к месту, укушенному скорпионом, удаляет из ранки яд, а смесь из масла или жира с ипекакуаной успокаивает боль.

Бушмены, живущие в этих областях, большей частью красивые и хорошо сложенные люди. Они почти независимы ни от кого. Я заметил, что они очень любят клубни одного растения, напоминающего картофель, а также один вид ореха, который, по мнению Флеминга, близок к бетелю; это – красивое, большое, широко раскинувшееся дерево с лапчатыми листьями.

Судя по множеству ягод и обилию дичи в этих местах, туземцы едва ли могут когда-нибудь нуждаться здесь в пище. Так как я мог без особых затруднений хорошо снабжать их мясом и хотел, чтобы они остались со мной, то я предложил им взять с собой и своих жен, чтобы они тоже могли пользоваться мясом, но они ответили, что женщины всегда могут позаботиться о себе сами.

Продвигаясь, насколько возможно было, вперед, мы доехали до возвышенности Н’гва (18°27 2» ю. ш., 24°13 36» в. д.). Так как это была единственная возвышенность, которую мы увидели после Бамангвато, то мы почувствовали желание снять перед ней свои шляпы. Сплошь покрытая деревьями, она имеет в высоту 300 или 400 футов [приблизительно от 90 до 120 м]. Географическое ее положение установлено довольно точно. Могу сказать, что долина Кандеги, или Кандегай, прилегающая к ней с северной стороны, является самым живописным местом в этой части Африки. По открытой прогалине, окруженной лесными деревьями разнообразных оттенков, протекает небольшая речка, красиво извивающаяся в середине долины. На одной стороне реки около большого баобаба стояло стадо антилоп (паллаг) с их красновато окрашенной шерстью, в упор глядя на нас, готовое взбежать на возвышенность, а гну, цессебе и зебры в изумлении пристально смотрели на незваных гостей. Некоторые из них беспечно щипали траву, а другие приняли тот особенный вид неудовольствия, который появляется на их физиономии прежде, чем они решаются на бегство. Большой белый носорог вразвалку шел по самому низкому месту долины, не замечая нас; он выглядел так, как будто намеревался с наслаждением поваляться в грязи. На другой стороне реки, против антилоп, стояло несколько буйволов с их мрачными мордами.

В окрестностях этой долины все дикие звери очень смирные. Когда я ехал, то куду и жирафы таращили на меня глаза как на непонятное видение. Один раз на рассвете пришел лев и все ходил вокруг наших быков. Я мог иногда поглядывать на него из кузова моей повозки. Хотя нас разделяли всего 30 ярдов [около 27 метров], я не мог сделать выстрела. Затем он поднял рев во всю мощь своего голоса, но так как быки продолжали стоять спокойно, то он, раздосадованный этим, пошел прочь и долго еще продолжал подавать свой голос издали. Я не видел у него гривы. Если ее не было, то, значит, и лишенные гривы породы львов также могут реветь. Мы слышали, как ревели и другие львы; когда они убеждались, что не могут испугать наших быков, они тоже уходили рассерженными. Это чувствовалось по интонации их голоса.

В Африке никогда не найдешь могилы или камня, воздвигнутого в качестве памятника.

Здесь породы немые, в них очень мало ископаемых. Преобладающей породой является красноватый, пестрый затвердевший песчаник с мадрепоровыми выемками в нем. Песчаник, а также толстый горизонтальный пласт траппа протяжением иногда на сотни миль, с черным кремнистым веществом около дюйма [2,5 см] толщиной на каждом его слое, как будто это вещество всплывало здесь в свое время еще в расплавленном состоянии, образуют большую часть дна этой центральной долины. Эти породы, особенно в южной части страны, часто бывают покрыты мягким известковым туфом толщиной в 12 или 15 футов [3,6–4,5 м].

В Бомбве мы имеем тот же самый трапп с лучистым цеолитом, и он снова появляется значительно ниже, в месте слияния Лиамбье с Чобе.

Когда мы плыли вверх по реке, то из всех встречавшихся по пути деревень к нам выходили баньети, чтобы представить Секелету в качестве дани пищу и шкуры животных. Секелету потребовал от жителей одной большой деревни, расположенной около водопада Гонье, чтобы они помогли макололо перенести челны на руках за водопад. Цеце нападала здесь на нас даже на самой середине реки. Чтобы сократить себе долгий путь по излучинам реки, мы два раза переезжали ее поперек. Среди скал течение реки замечательно прямое, а река здесь мельче, потому что она покрывает очень широкую площадь. Когда мы доехали до 16°16 ю. ш., то высокие берега как будто удалились от реки и цеце больше не появлялась.

Берега реки, рассматриваемые с водной глади заросшего тростником бассейна, по которому она там идет, приняли вид заросших лесом хребтов высотой в 200–300 футов [60–90 м] и разбегающихся в обе стороны далеко на северо-северо-восток и северо-северо-запад, пока расстояние между ними не дошло до двадцати или тридцати миль. Пространство, заключенное между этими хребтами, тянущееся почти на сто миль в длину, с мягко извивающейся среди него р. Лиамбье и представляет собой самое долину племени бароце. Она имеет большое сходство с нильской долиной и каждый год затопляется разливом р. Лиамбье, совершенно так же, как Нижний Египет затопляется ежегодно водой Нила. Хижины бароце построены на холмах. Некоторые из холмов, как говорят, являются искусственными насыпями, сделанными вождем бароце по имени Сантуру. Во время наводнения вся долина принимает вид большого озера с разбросанными по нему островами, на которых стоят деревни, так же как это бывает в Египте с деревнями феллахов. Некоторая часть воды, затопляющей долину, подходит к ней с северо-запада, где тоже бывает большое наводнение, но больше всего воды приходит с севера и северо-востока от самой р. Лиамбье. В этой долине очень мало деревьев; те деревья, которые растут на холмах, почти все были пересажены вождем Санту-ру ради доставляемой ими тени. Почва долины отличается чрезвычайным плодородием, и у людей здесь никогда не бывает недостатка в питании, потому что, пользуясь влажностью почвы, они могут собирать каждый год два урожая зерновых культур. Бароце сильно привязаны к своей плодородной долине. Они говорят: «Голод здесь неизвестен». Кроме зерна, человек может найти здесь себе много всякой другой пищи. Неудивительно, если бароце бегут из Линьянти, чтобы вернуться на свои места.

Эта великая долина не приносит и десятой части той пользы, которую она могла бы приносить. Она покрыта крупной, сочной травой, которая представляет собой самый полноценный корм для больших стад скота; скот достигает на нем удивительной степени упитанности и дает своим владельцам много молока. Когда происходит наводнение и вся долина затопляется водой, то скот принужден оставлять ее и уходить на высокие берега. В новых условиях упитанность его пропадает. Возвращение скота домой бывает для всех праздником. Трудно решить вопрос, может ли в этой долине, содержащей так много влаги, расти пшеница, как в нильской долине? Почва долины, вероятно, слишком жирна для нее, вся сила растущей пшеницы уходила бы, наверное, в солому. Я видел в долине один вид травы со стеблем толщиной в большой палец, он достигал высоты в 12 футов [более 3,5 м]. В настоящее время, несмотря на то что макололо владеют огромными стадами скота, травяной корм никогда полностью не поедается им.

Там нет больших городов; холмы, на которых построены деревни и города, невелики, и люди из-за множества скота сами хотят жить порознь.

Варка пищи производится всегда по туземному способу. В этом нет ничего плохого, так как туземцы, прежде чем приступить к приготовлению ее, всегда тщательно моют блюда, котелки и свои руки. Иногда по моему настоянию в способе варки производятся некоторые изменения, и тогда туземцы считают, что они умеют стряпать, как белые люди.

За приготовление пищи они всегда получают то, что остается в котелке, поэтому все стремятся быть поварами.

Я научил некоторых из них стирать мои рубашки, и они делали это очень хорошо, хотя их учитель сам никогда этому не учился. Частая смена белья и проветривание одеяла на солнце позволяли мне ехать с большими удобствами, чем можно было ожидать. Я убежден в том, что воспринятые мною в детстве строгие внушения матери о тщательном соблюдении чистоты помогли мне поддерживать в этих людях то уважение, которое они питают к европейским обычаям. Является большим вопросом, уважают ли они того европейца, который сам опускается до степени дикаря.

Когда мы оказались за пределами обитаемой местности, то обнаружили, что страна изобилует всевозможными видами животных. На самой реке встречается до тридцати видов птиц. Вместе с прибывающей водой по Лиамбье, как это бывает и на Ниле, плывут вниз сотни ибисов [Ibis religiosa]; затем летят стаями, по три сотни птиц в каждой, большие белые пеликаны, следуя друг за другом длинной, далеко уходящей вдаль линией; за ними прилетают тучами черные птицы, называемые «линонголо» (Anastomus lamelligerus), которые питаются раковинами; кроме них, прилетает несчетное число зуйков, бекасов, больших кроншнепов и цапель.

Помимо всех этих обыкновенных птиц, здесь встречаются еще некоторые любопытные виды пернатых. Часто можно видеть стаи хорошеньких белых «ардетта» (Ardetta), которые всегда поселяются поблизости к большим стадам буйволов, и когда последние уходят в другое место, то птицы летят вслед за ними. Птица «кала» (Textor erythrorynchus) является превосходным наездником, потому что, когда животное бежит во всю прыть, она прочно сидит у него на загривке.

Затем идет любопытная порода птиц с клювом-ножница-ми. Сидя днем на песчаных берегах, эти птицы с их черным как смоль оперением, белоснежной грудью и красным клювом представляют картину полного довольства и покоя. Гнездами им служат небольшие углубления, сделанные в песке по берегам, без всякой попытки замаскировать их. Эти птицы строго охраняют свои гнезда, отгоняя от яиц марабу и ворон; при этом они делают вид, будто намереваются клюнуть своих врагов в голову. Когда к их гнезду приближается человек, то они изменяют тактику и притворяются, будто хромают на одну ногу, свешивая вниз крыло, как поступают в подобном случае ибис и страус.

Имеется здесь также много величавых и красивых фламинго и нумидийских журавлей. Когда некоторые из этих журавлей, прирученных при Доме правительства в Кейптауне, взлетают на колонну, то они являются прелестнейшим украшением этого благородного здания. Кроме нумидийских журавлей, есть еще две их разновидности, одна – светло-синего цвета, а другая тоже синего цвета, но с белой шеей. Здесь много также чаек (Procellaria) разной величины.

У шилоноски, прелестной болотной птицы, ноги такие длинные, что кажется, будто она стоит на ходулях; клюв у нее кажется изогнутым вбок или вверх. Она всегда бродит по мелким местам, вытаскивая со дна мелких скользких насекомых. Особенная форма ее клюва позволяет ей легко отыскивать их в песке. Чтобы схватить насекомое на дне, она во время поисков пищи опускает голову в воду, быстро поднимает ее и проворно ест, глотая насекомое или извивающегося червя.

По поверхности воды, как будто прогуливаясь, бегает туда и сюда Parra africana и тоже хватает насекомых. У нее очень длинные, тонкие ноги и чрезвычайно длинные пальцы, благодаря которым она может стоять на плывущих по воде листьях лотоса и других водяных растений. Когда она стоит на листе лотоса диаметром в 5 дюймов [12 см], то площадь, занимаемая ее длинными пальцами, действует по принципу лыж, благодаря чему она никогда не тонет.

Британский музей. Лондон

Вокруг котла несколько раз обходила партия музыкантов в составе трех барабанщиков и четырех исполнителей игры на туземном фортепиано, услаждая наш слух своей музыкой. На барабаны, вырезанные из дерева, натягивают кожу антилопы. Чтобы она была тугой, ее подносят близко к огню, и она сжимается. При игре на барабанах пользуются палками.

Туземное фортепиано, называемое «маримба», состоит из двух узких деревянных полос, положенных параллельно друг другу; у балонда эти полосы делаются совершенно прямыми, в то время как на юге их делают изогнутыми, напоминающими по форме половину колесного обода. Поперек этих параллельных полос к ним прикрепляются около пятнадцати деревянных клавиш от 2 до 3 дюймов [от 5 до 7,5 см] шириной и от 15 до 18 дюймов [от 40 до 45 см] длиной. Толщина их зависит от высоты желаемого тона. Под каждым клавишем прикрепляется тыква. Ближе к концам каждого клавиша вырезаются выемки для насаживания их на продольные полосы и образования резонирующей пустоты. Выемки делаются тоже разной величины в зависимости от высоты требуемого звука. Музыкальные звуки извлекаются из клавишей ударами барабанных палочек. Музыка эта приятна для слуха. Особенное восхищение у туземцев вызывает быстрый темп игры. В Анголе даже португальцы танцуют под звуки маримбы.

Женщины с горшками для воды, слушающие музыку маримбы, сансы и свирели

Иллюстрация к первому английскому изданию произведений Д. Ливингстона

Когда девять ораторов один за другим произнесли приветственные речи, Шинте встал, а за ним встали и все. Во время этой церемонии он держался с достоинством. Мои люди заметили, что он бросал иногда свой взгляд в мою сторону. На площади, по моему подсчету, присутствовало около тысячи человек простого народа и триста воинов.

18-е. Ночью нас разбудил посыльный от Шинте, с приказанием, чтобы я шел к нему в такой неурочный час. Я был в поту после очередного приступа лихорадки, а тропа к городу шла через сырую долину, поэтому я отказался идти. Колимбота, который хорошо знал требования местного этикета, настаивал, чтобы я шел. Но, независимо от болезни, я считал, что мы вправе поступать, как нам угодно, чем рассердил Колимботу. Как бы то ни было, утром в 10 часов мы пошли к Шинте. Нас провели к его двору, высокие изгороди которого были сделаны из прутьев, искусно сплетенных между собой. Внутри двора вдоль изгороди было много деревьев, дававших приятную тень. Деревья эти были специально посажены здесь. Вокруг них была насажена трава с целью защиты почвы от зноя. На улицах города пустые места засаживаются сахарным тростником и бананами, большие ярко-зеленые листья которых всюду поднимаются над изгородями.

У индийского фикуса, под которым мы теперь сели, были очень крупные листья; дерево обнаруживало свое родство с индийским баньяном, потому что оно выпускало свои ветки вниз, к земле. Скоро к нам подошел Шинте. По наружности это был человек лет двадцати пяти, среднего роста, с искренним, открытым выражением лица. Он был, по-видимому, в хорошем настроении. Оказывается, он ожидал вчера, что я подойду к нему поближе и буду беседовать с ним. Когда я шел вчера на этот торжественный прием, то я и сам хотел иметь с ним личную беседу, но когда мы пришли на площадь и нагляделись на все их устрашающие приготовления, когда увидели, что даже его люди держатся от него по крайней мере на сорок ярдов, то я уступил просьбам своих людей и оставался все время под деревом против Шинте. Его упрек укрепил во мне прежнее убеждение в том, что самое лучшее средство завоевать симпатию африканцев состоит в том, чтобы быть с ними совершенно откровенным и безбоязненным. Теперь я лично изложил ему цель своей поездки, и на все, что я ему говорил, вождь выражал свое согласие и одобрение, хлопая в ладоши. Он отвечал мне через уполномоченное лицо. В заключение нашей беседы с ним все присутствовавшие при ней также захлопали в ладоши.

После того как окончилась деловая часть беседы, я спросил его, видел ли он когда-нибудь прежде белого человека.

Он ответил мне: «Никогда; ты – первый, у кого я вижу белую кожу и прямые волосы. Твоя одежда тоже отличается от всего, что я до сих пор видел».

Узнав от некоторых, что «у Шинте горько во рту, оттого что он не отведал говядины», я подарил ему, к великому его удовольствию, быка. Так как его страна представляет наилучшие условия для разведения скота, то я посоветовал ему купить у макололо коров. Эта мысль ему понравилась, и когда мы возвращались с морского берега обратно, то увидели, что он воспользовался данным ему советом, потому что к этому времени у него было уже три коровы, одна из которых оправдывала мое мнение об этой стране: по своей упитанности это была одна из тех коров, которые получают на выставках призы. После нашей беседы с ним Шинте прислал нам корзину вареной кукурузы, корзину маниоковой муки и небольшую птицу Здешняя кукуруза и маниоки очень крупны. Черноземная почва в долинах здесь чрезвычайно плодородна и не требует удобрений. Мы видели маниок 6 футов [почти 2 м] высотой, а это растение может вообще расти только на самой лучшей почве.

Мы слышали, как некоторые из этих чибокве заметили: «У них всего только пять ружей». Около полудня Нджамби собрал всех своих людей и окружил наш лагерь. Они намеревались отобрать у нас все. Мои люди схватили свои копья и встали в оборонительную позицию, в то время как молодые люди чибокве извлекли мечи и яростно размахивали ими. Некоторые даже направляли на меня ружья и кивали друг другу головой, как бы желая сказать: «Вот как мы разделаемся с ним». Я сел на свой складной стул, держа на коленях двуствольное ружье, и пригласил сесть вождя. Когда он сел передо мной на землю вместе со своими советниками, я спросил его, какое преступление мы совершили, если он должен был прийти к нам с оружием. Он ответил, что когда один из моих людей Пицане сидел утром у костра и плюнул, то часть его слюны попала на ногу одного из его людей, и он хочет, чтобы мы уплатили ему за эту провинность, предоставив ему в качестве уплаты раба, быка или ружье. Пицане подтвердил, что слюна действительно попала на ногу одного из чибокве, и в доказательство того, что это была простая случайность, он прибавил, что как раз перед этим он дал этому человеку кусок мяса, желая с ним подружиться, и что он сам своей рукой вытер слюну, когда она попала на ногу этого человека. Относительно предъявленного к нам требования дать раба я заявил, что все мы готовы скорее умереть, чем сделать рабом кого-либо из наших спутников, что мои люди могли бы так же отдать меня в рабство, как я их, потому что все мы – свободные люди. «Тогда вы можете дать ружье, которым вы убили быка». Так как до нас и теперь донеслось замечание его людей, что мы располагаем только пятью ружьями, то мы отказались. Они намеревались ограбить нас. Отдав им ружье, мы тем самым помогли бы им в этом. Они отрицали, будто бы хотят нас ограбить, и сказали, что требуют только обычной дани. Я спросил их, по какому праву они требуют уплаты за разрешение ходить по земле. Если бы мы шли по их полям и огородам, мы платили бы за это, но за хождение по земле, которой не касались их руки, мы платить не будем. Они не пытались возражать на это, потому что мои доводы вполне соответствовали их собственным идеям, и снова возвратились к преступлению, совершенному Пицане. Мои люди стали просить меня уступить и дать что-нибудь Нджамби. Спросив вождя, действительно ли он считает преступлением этот нечаянный плевок, и получив утвердительный ответ, я дал ему одну из своих рубашек. Молодые люди чибокве были этим разочарованы и, размахивая мечами, начали громко кричать, требуя большой пени. Пи-цане, чувствовавший себя виновником этого неприятного происшествия, просил меня прибавить еще чего-нибудь. Я дал нитку бус, но на этот раз запротестовали советники

Нджамби, и мне пришлось добавить еще большой носовой платок. Чем больше я им уступал, тем больше возрастали их требования, и при каждом новом требовании с их стороны их вооруженные воины поднимали крик и принимались бегать вокруг нас, махая оружием. Один молодой человек вздумал инсценировать нападение на меня сзади, но я быстро повернул дуло своего ружья ему в лицо, и он удалился. Я указал на него вождю, который велел ему уйти в сторону.

Мне не хотелось, чтобы произошло кровопролитие. Для меня не подлежало сомнению, что хотя наши противники, хорошо вооруженные мечами и ружьями, были многочисленнее нас, но я со своими макололо, опытными бойцами, мог бы прогнать вдвое большее число врагов. Тем не менее я старался избежать кровавого столкновения. Мои люди были совершенно не подготовлены к такому зрелищу, но вели себя удивительно хладнокровно.

Вождь и его советники, приняв мое предложение сесть, попали, в сущности, в ловушку, потому что мои люди спокойно окружили их и дали почувствовать, что у них не оставалось ни одного шанса уйти от копий макололо. После этого я сказал, что если их не могло удовлетворить мое предложение им одной вещи за другой, то, очевидно, они хотят вступить с нами в бой, в то время как нам необходимо только спокойно пройти через их страну, что они первые должны начать бой и понести за это ответственность; мы не вступим в бой, если они не начнут сами. Сказав это, я некоторое время сидел молча. Это были минуты мучительного испытания; я знал, что чибокве будут целиться прежде всего в белого человека; стараясь скрыть свое волнение и имея четыре ружья, готовых к немедленному действию, я спокойно смотрел на дикую сцену вокруг себя.

Выражение лиц у чибокве, которых вообще нельзя назвать красивыми, нисколько не выигрывало от обычая спиливать свои зубы до самого корня. Поняв, что им грозила большая опасность, чем мне, вождь и его советники не пожелали последовать нашему предложению начать бой первыми и затем увидеть, что могли сделать мы. Возможно, что на них произвело сильное впечатление зрелище хладнокровно производимых моими людьми приготовлений в ожидании кровавого дела.

Так как мы приближались теперь к морю, то мои спутники смотрели на все в более мрачном свете. Один из них спросил меня, все ли мы будем нести службу по охране друг друга в Лоанде: «Положим, что один из нас пошел за водой, будут ли все наблюдать, чтобы его не похитили?» Я ответил: «Я вижу, к чему ты клонишь: если у вас есть подозрения против меня, то вы можете вернуться, потому что я не знаю Лоанды так же, как и вы; но с вами не случится ничего, кроме того, что случится со мной. До сих пор мы стояли друг за друга и будем стоять до конца». Прилегающие к Лоанде равнины несколько возвышенны и сравнительно бесплодны. Проходя через них, мы в первый раз увидели море: мои спутники с благоговейным ужасом смотрели на безбрежный океан. Описывая впоследствии свои чувства, они говорили, что «мы шли с нашим отцом, уверившись в полной истине старых людей, которые говорили нам, что мир не имеет конца; но все мы без исключения сказали сразу себе: «Я кончен, меня больше не существует!» Они всегда думали прежде, что мир представляет собой огромную равнину, не имеющую конца.

Глава XX

Упорная болезнь. – Гостеприимство мистера Габриеля. – Серьезное настроение макололо. – Они посещают военные корабли. – Вежливость офицеров и моряков. – Город Сент Поль де Лоанда. – Гавань. – Подарок от торговцев Секелету. – Сборы в дорогу. – Отъезд из Лоанды 20 сентября 1854 г. – Геология этой части страны. – Женщины прядут хлопок. – Туземные ткачи. – Казенго; его кофейные плантации. – Южноамериканские деревья. – Развалины железолитейного завода. – Туземные рудокопы. – Берега Лукаллы. – Хижины и мостки. – Табак. – Город Массангано. – Сахар и рис. – Превосходная область для хлопка. – Форт с его старинными пушками. – Выстрелы. – Племя кисама. – Особая разновидность домашней птицы. – Кофейные плантации. – Возвращение в Голунго Альто. – Самодовольство макололо. – Лихорадка

Я приехал в Лоанду совершенно больной. Среди населения, насчитывающего двенадцать тысяч жителей, был только один англичанин – мистер Габриель, член парламентской комиссии, уполномоченный по борьбе с работорговлей. Увидев, что я болен, он предложил мне свою постель и свой дом. Я никогда не забуду огромного удовольствия, пережитого мной, когда я после шестимесячного спанья на земле очутился на хорошей английской кушетке. Я скоро заснул. А мистер Габриель, войдя после этого в комнату, радовался моему крепкому сну.

Надеясь на то, что, пользуясь некоторое время великодушным гостеприимством мистера Габриеля, я восстановлю свои силы, я оставался под его кровлей, но так как моя болезнь вызывалась непрерывным воздействием сырости и охлаждения, которым я подвергался во все время нашего пути, то лихорадка мучила меня теперь – во время моего отдыха – гораздо сильнее, чем прежде.

Вскоре в порт прибыли крейсеры ее величества. Увидев полное истощение, до которого довела меня болезнь, мне предложили уехать на о. Св. Елены или домой. Но теперь, когда я добрался до берега, я увидел, что в такой лесистой, бездорожной стране, полной рек и болот, не было никакой возможности беспрепятственно ездить в повозках; я убедился в том, что племена, живущие поблизости к португальским поселениям, настроены весьма недружелюбно к моим людям, которым было совершенно немыслимо возвращаться одним. Поэтому я решил отклонить соблазнительные предложения своих друзей-моряков и доставить моих спутников макололо к их вождю с мыслью сделать одновременно попытку найти дорогу из его страны к морскому берегу по великой реке Замбези или Лиамбье.

Я с радостью воспользовался медицинской помощью мистера Коккина, судового врача крейсера «Полифем», предложенной командиром судна капитаном Филипсом. Лечение мистера Коккина, сопровождаемое участием офицеров флота и неустанными заботами моего гостеприимного хозяина, мистера Габриеля, скоро восстановило мое здоровье и силы. Мистер Габриель подарил всем моим людям полосатые бумажные костюмы и головные уборы. Как глава временного правительства, он устроил нам прием в большом зале дворца. Относительно макололо он задал мне много очень умных вопросов и затем дал макололо разрешение свободно приезжать в Лоанду, когда им угодно. Эта беседа чрезвычайно понравилась всем моим спутникам.

Небольшие потоки в этой части страны не слишком глубоки, и гигантские травы, которые нам надоели, пока мы шли до д. Кабанго, не причиняли нам неприятностей по склонам потока. Страна здесь абсолютно ровная; люди в ней занимаются возделыванием маниока. Здесь не увидишь больших населенных пунктов, потому что туземцы предпочитают жить в небольших деревнях. Теперь мы снова пришли в местность, где водятся крупные животные, но они настолько робки, что нам не пришлось еще увидеть ни одного из них.

В данное время страна покрыта желтоватой, совершенно засохшей травой. Некоторые из деревьев и кустарников еще зеленые, а другие совсем утратили листву, потому что пробивающиеся молодые почки сбросили вниз старые листья. Деревья, которые на юге в течение зимних месяцев стоят оголенными, очень недолго остаются здесь без листвы. Однако иногда холодный северный ветер доходит даже до Кабанго, и тогда, подвергаясь действию холода, растительность принимает вид, свойственный ей во время зимы. Нежные ростки вечнозеленых деревьев на южной стороне выглядят как обожженные; листья маниока, тыквы и других южных растений гибнут, в то время как те же самые растения, защищенные от ветра лесом, продолжают зеленеть круглый год.

Во внутренней части Южной Африки зима имеет различные степени холода, сообразно широте. В центральной части колонии Кэпа земля покрывается снегом, и зима бывает часто очень суровой. В Курумане снег выпадает не часто, но мороз бывает сильным. Даже на р. Чобе иногда случается мороз. Частично зима наблюдается даже в долине племени бароце. Но за р. Оранжевой холод и сырость никогда не бывают одновременно. Дождь там редко выпадает во время зимы или не выпадает совсем; отсюда – благотворное действие климата страны бечуанов на здоровье. Сомнительно, чтобы севернее долины бароце были когда-нибудь морозы, но в период преобладания южных ветров термометр падает там до 42° [15,8 °C], что и производит впечатление сильного холода.

Нет ничего красивее того вида, который принимает местность около Колобенга при наступлении весны. Перед началом дождей днем дует всегда сильный восточный ветер, стихая к ночи. На небе скопляются нарастающие массы облаков, смягчая нестерпимо яркий свет южного солнца. Ветер высушивает все, а когда он усиливается, то становится горячим и поднимает облака пыли. Днем температура поднимается выше 96° [36,2 °C]. После этого наступают ливни, и когда почва хорошо пропитается влагой, то вызванная этим перемена бывает поистине чудесной. За один или два дня весь ландшафт принимает заметный легкий зеленоватый оттенок; распустившиеся в пять-шесть дней свежие листья и вырастающая молодая трава создают весенний вид. Птицы, которые в продолжение знойного ветреного периода молчали, теперь принимаются весело щебетать, петь и деятельно занимаются устройством гнезд.

Некоторые из них выводят птенцов несколько раз в год. Земля кишит мириадами быстро появляющихся насекомых.

В разных местах страны выходят из укрытий сотни многоножек и жуков, а вечером земля кишит тысячами термитов. Потоками выбегают они из своих жилищ и, слетав на одну или две сотни ярдов [90—180 м], опускаются обратно под землю. Ничто не может сравниться с той энергией, с какой термиты в надлежащее время выходят на свет. Иногда это бывает в доме, и тогда, чтобы они не заполнили все углы дома, над отверстием раскладывают огонь, но они без колебаний проходят даже через него. Когда вечером они роем высыпают из-под земли, то кажется, будто крупные комья снега плавают в воздухе, и тогда собаки, кошки, ястребы и почти все птицы спешат уничтожать их. Туземцы тоже пользуются случаем и торопливо собирают их для употребления в пищу. Термиты имеют около полудюйма [1,25 см] в длину; толщиной они – с воронье перо. Они бывают очень жирные. Говорят, что жареные термиты очень вкусны. Их вкус несколько напоминает вареный рис. Нас однажды посетил на берегу Зоуги вождь племени байейе Палаки, мы в это время ели, и я дал ему кусок хлеба и консервированных абрикосов. Ему, по-видимому, необыкновенно понравились абрикосы, и я спросил его, ел ли он в своей стране что-нибудь подобное. Он сказал: «А пробовал ли ты когда-нибудь термитов?» И так как я никогда их не ел, то он прибавил: «Если бы ты отведал их, ты никогда не захотел бы ничего лучшего». Термитов ловят, раскапывая термитник и ожидая выхода его «населения» для починки причиненного повреждения; тогда их быстро заметают в какую-нибудь посуду.

Выбрав местечко, не слишком близкое к расселине, – потому что там от постоянных осадков влаги развилось множество мясистых полипов, похожих на грибы, – я устроил там небольшой сад, посадив около сотни персиковых и абрикосовых косточек и несколько семян кофе. При мысли о судьбе сада я опасаюсь только гиппопотамов, следы которых видел на острове. Когда я окончил посадку, то вырезал на одном дереве свои инициалы и дату 1855 г. Если бы там не было гиппопотамов, то я не сомневался бы в том, что мой сад разрастется. Затем мы вернулись в Калаи.

Говорят, что когда река бывает полноводной, то столбы пара можно видеть за 10 миль [более 18 км] и шум водопада бывает отчетливо слышен за Калаи. Но в это время никто не может подплыть к острову.

20 ноября. Проводив меня за водопад и оставив со мной 114 человек, которые должны были доставить на восточный берег слоновую кость, Секелету со своими людьми отправился обратно. Мы распрощались с макололо и отправились на север к р. Леконе. Страна, находящаяся вокруг нас, очень красива и когда-то была заселена племенем батока, владевшим огромными стадами скота.

Когда Себитуане пришел сюда с небольшим, но испытанным в боях отрядом, все батока поднялись, чтобы уничтожить его, но его обычный успех сопутствовал ему и здесь. Рассеяв батока, макололо получили так много коров, что не могли уже обращать внимания на стада овец и коз.

В некоторые местности, в которых прежде было много скота, буйволы занесли цеце. Это заставило нас делать первые переходы ночью. При тусклом свете луны мы не могли хорошо проследить характерные черты местности; дорога вела, по-видимому, по высокому краю долины, которая до образования трещины в базальте была, наверное, древним руслом Замбези. Теперь в этой долине вьется р. Леконе, идущая в направлении, обратном тому, в котором в древности должна была идти Замбези.

Как Леконе, так и Унгвеси идут назад по направлению к центру страны. Их направление противоположно направлению главного потока. Было ясно, что чем дальше мы шли на восток, тем больше мы поднимались. Уровень нижней части р. Леконе почти на 200 ярдов [более 180 м] выше уровня Замбези у водопада и значительно выше ее уровня у Линьянти; следовательно, когда р. Замбези шла по этому древнему руслу, вместо того чтобы идти по расселине, то вся страна между этим местом и уступом, находящимся за Либебе на западе, между оз. Нгами и Зоугой на юге и на восток за Нчоко-цу, была одним огромным пресноводным озером.

На пространстве между указанными долготами и между 17 и 21° ю. ш. имеется много признаков существования огромного озера. Все это пространство вымощено слоем более или менее мягкого туфа, в зависимости от того, покрыт он почвой или предоставлен воздействию атмосферных влияний. Где только на этом древнем дне муравьед ни делает теперь своих нор, он всегда выбрасывает вместе с землей пресноводные раковины, одинаковые с существующими ныне в оз. Нгами и в Замбези.

Долина племени бароце была в древности другим озером такого же характера. Одно такое озеро существовало также за страной масико, а еще одно – поблизости к р. Оранжевой. Благодаря смещению пород вода этих озер ушла через расселины и трещины, образованные в расчлененных краях плато.

Трещина, образовавшаяся у водопада Виктория, выпустила воду из этой огромной долины и оставила лишь небольшую ее часть, которая была, вероятно, самым глубоким местом и теперь называется оз. Нгами. Водопад Гонье дал выход озеру, находившемуся в долине племени бароце, так же обстояло дело с другими большими озерами в те отдаленные времена.

Реки Конго и Оранжевая находят себе путь к морю через узкие расселины на западе, а разрывы, образовавшиеся на восточном краю, вроде водопада Виктория и водопадов, находящихся к востоку от оз. Танганьика, позволили находящимся в центре водам стекать на восток.

Все известные нам африканские озера мелководны; они являются только остатками древних огромных скоплений воды.