Здесь выращиваются громадные урожаи мапиры (Holcus sorghum); стебель одной из ее разновидностей естественно образует изгиб, так что тяжелый колос висит вниз. Зерно, вместе с другими продуктами, лежит кучами на деревянных подмостках. Мужчины здесь – искусные охотники; они убивают слонов и буйволов при помощи длинных и тяжелых копий.

Утром 12 июля мы остановились на несколько минут против узкого острова Сикакоа, на нижнем конце которого расположена деревня. Здесь нам сказали, что город вождя Моселекатсе находится на расстоянии месяца пути. Однако местные жители слышали, будто к Моселекатсе пришли англичане и сказали ему, что нехорошо убивать людей. Он будто бы ответил, что рожден для того, чтобы убивать людей, но постарается от этого отвыкнуть и со времени прихода англичан посылает своих людей не для того, чтобы они убивали, а собирать дань в виде ткани и слоновой кости. Этот рассказ был связан с приездом из Курумана достопочтенного Р. Моффата, который, как мы позднее узнали, основал во владениях Моселекатсе миссию. Это – интересный случай. Он показывает, что, хотя и в неточном выражении, смысл учения миссионеров достиг за короткое время мест, находящихся на расстоянии свыше 300 миль. Мы не знаем, насколько далеко внутрь страны проникают сведения о действиях англичан на побережье.

Когда мы поравнялись с высоким лесистым островом Калаби, нам довелось столкнуться с одним из законов охоты здешних мест, происхождение которого уходит в глубокую древность. Старый буйвол пересек нам путь в нескольких ярдах расстояния; наш проводник бросил в него свое небольшое копье, которое попало буйволу в бедро, не причинив почти никакого вреда. Буйвол стал уходить, но его сбили три ружейные пули. «Он мой», – сказал проводник. Он первый его ранил, а туземный охотничий закон гласит, что животное принадлежит тому, кто первый заставил его пролить кровь; согласно тому же закону, нам должны были достаться обе ноги за то, что мы его убили. Этот буйвол был очень стар, слеп на один глаз и покрыт струпьями; рога, не достигавшие и фута длины, были просто обрубками; они, очевидно, атрофировались, когда он из-за старости потерял свою половую силу; не может быть, чтобы они укоротились на 18–20 дюймов в результате одного трения о деревья. На другой день мы видели много буйволов. Они спокойно стояли среди колючего кустарника, через который мы проходили. Они часто оставались на месте до тех пор, пока мы не подходили к ним на расстояние в 50—100 ярдов.

Перед нами все время виднелись на некотором расстоянии горы. Иногда мы перебирались через холмы, которые подходили близко к реке или пересекали ее, – как, например, гряда, называемая Мойо. Обычно они состоят из вулканических или метаморфических пород и глинистого сланца с примесью фарфоровой глины и цеолитов. Основной породой в центральной части страны, где не были вытолкнуты на поверхность вулканическими силами сиенит и гнейс, является, видимо, серый грубый песчаник, известный нам под названием тетевского песчаника. Громадные массы его еще залегают горизонтально или в слегка наклонном положении. При крупных сотрясениях земной коры он выпирался вверх под давлением извержения вулканических пород и поблизости от точки соприкосновения или затвердевал, или плавился. А уголь, который в других местах еще лежит под оставшимися в прежнем положении пластами, или кристаллизовался, или полностью сгорал. Вулканические породы часто образуют гряды, – как, например, та, которую называют Накабеле и которая, подобно плотине, пересекает западный вход в ущелье Кариба.

Поблизости от изверженных пород мы обычно встречали мягкий известковый туф, как будто после извержения массы горячих фонтанов откладывали в своей воде известь.

Возможно, однако, что до этого периода извержений и перемещения пластов песчаник образовывал дно огромных внутренних морей, на низких берегах которых росли обратившиеся ныне в уголь растения; по мере того как земля постепенно поднималась, их сменили деревья, которые ныне мы находим окремненными на поверхности. Последние могли быть залиты водой, когда поверхность снова понизилась под действием вулканических сил; таким образом, они подверглись воздействию, при высокой температуре, воды, содержавшей растворенный кремний. Так или иначе, остается фактом, что здесь существуют громадные угольные залежи, границы распространения которых неизвестны. Ведь уголь выходит на поверхность по соседству с лавой и базальтом, который является основной породой района водопада Виктория; затем, с некоторыми «недочетами», о которых мы упоминали, он распространяется до района восточнее Тете. Мы снова встретили его у Ровумы и с теми же характерными чертами – ископаемым деревом, залегающим на сером песчанике. Обилие прекрасной железной руды при наличии этих колоссальных угольных залежей позволяет предположить, что в будущем Африка будет играть важную роль в мировой экономике.

У береговых племен беглеца почти всегда продают, но здесь он сохраняет то же положение, которое имел в своем родном племени. Дети пленников пользуются теми же правами, как и дети данного племени. Достопочтенный Т. М. Томас, миссионер, который живет теперь с Моселекатсе, утверждает, что такая же система практикуется и среди зулусов, или матабеле. Он говорит: «Африканский невольник, захваченный племенем при набеге, начинает сразу пользоваться привилегиями сына этого племени; так его и называют. Он относится к своим новым хозяину и хозяйке с уважением, как к родителям. Он не только является почти равным своему хозяину, но может безнаказанно уйти от последнего и идти куда угодно в пределах данного княжества; хотя он крепостной или слуга, его положение, особенно во владениях Моселекатсе, не является рабством в чистом виде, ибо, благодаря старанию и прилежанию, он сам может стать хозяином и даже более богатым и могущественным, чем тот, кто взял его в плен».

Обычай, существующий у этого народа, продавать по возвращении из набега друг другу пленных за зерно или скот может создать представление, что рабство существовало во всей полноте среди коренных африканцев. Однако м-р Томас, наблюдавший, как это часто случалось и нам, эту систему в действии, совершенно правильно замечает: «Африканский хозяин не требует ни точности, ни быстроты, ни напряжения, как это делает европейский. В Европе трудностью является недостаток времени; в Африке – незнание, на что его употребить». Если не принимать во внимание ужасную растрату человеческих жизней, которая имеет место при набегах, рабство среди туземцев не является таким отвратительным, каким оно всегда бывает, если рабовладельцы – европейцы. Может быть, это нехорошо, что путешественник тоскует по родине и его мысли постоянно возвращаются от условий и обстоятельств жизни бедняков на чужбине к положению одиноких на родине, но это неизбежно. Когда видишь, с какой легкостью могут существовать здесь самые низшие классы населения, нельзя не вспомнить с грустью, как трудно живется нашим беднякам, с каким робким усердием ищут они работы и как жестока борьба за существование. И в то же время громадные пространства этой прекрасной земли остаются ненаселенными и не используются для той благодетельной цели, которая была предначертана их создателем.

Мы провели воскресенье 12-го числа в деревне Мол еле, высокого старого батока, гордившегося тем, что он был прежде большим любимцем Себитуане. По пути сюда мы проходили через лес, изобиловавший всякой дичью. Слоновые бивни, поставленные на могилах в виде надгробных памятников, теперь гниют, а черепа, которые батока раньше ставили на шестах для украшения своей деревни, не заменяемые новыми, рассыпаются в пыль. Здесь стал явным голод, о котором мы слышали: люди Молеле, чтобы добыть пищу, выкапывали в болотах корни тцитла и вырезали мягкую сердцевину из пальмовых деревьев.

Из деревни, расположенной на склоне поросшего лесом холма, открывается широкий вид на обширные луга и болото, лежащее на берегу реки. В этих низинах пасутся в безопасности стада буйволов и антилоп; тут же рядом поросшее тростником болото, где они могут найти убежище в случае приближения опасности. Выше изобилуют красивые маленькие тианьяне, или уреби, а стада синих или пестрых гну (Katooblepa gogon) забавляли нас своими фантастическими прыжками. Нам никогда не удавалось подманить их к себе, размахивая красным платком, как это рекомендуется. Возможно, красный цвет приводит их в ярость только в том случае, если они ранены или их преследуют. Стада лече, или ле-чуэ, оживляют теперь луга; они и их младшие братья, грациозные поку, поменьше и с более округленными формами, несутся наперегонки к травянистым болотам. Мы пробовали назвать поку в честь покойного майора Вардона, благородного африканского путешественника, но вполне подготовлены к тому, что какой-нибудь ищущий славы Нимрод предпочтет, чтобы его собственное имя было увековечено для потомства на спине этого козла.

Теперь мы имели возможность лучше познакомиться с батока, чем когда шли по горной дороге к северу. Они не ждали вечера, чтобы предложить пищу путникам. Пожилая жена старшины селения, где мы остановились отдохнуть в полдень, сейчас же развела огонь и поставила на него горшок, чтобы сварить нам кашу. И мужчины, и женщины отличаются большей округленностью черт, чем другие туземцы; обычай выбивать передние зубы придает их лицам своеобразный характер. Цвет их кожи свидетельствует, что раньше они жили в высокогорных районах. Однако у некоторых кожа такая же темная, как у башубиа и баротсе в большой долине к западу от них, где находится Шешеке, бывшее раньше столицей балуи, или башубиа.

Как это ни покажется странным, но это факт, что среди всех племен, которые мы посетили, мы ни разу не видали действительно черного человека. Преобладают различные оттенки коричневого цвета, часто с бронзовым отливом, которого, по-видимому, не может передать ни один художник, кроме м-ра Ангуса. У тех, которые живут в высоких сухих местах и не вынуждены много работать на солнце, цвет кожи часто светло-коричневый – «темный, но приятный». Темнота кожи вызывается, вероятно, отчасти воздействием солнца, отчасти какими-то особенностями климата и почвы, которые нам еще не известны. Нечто подобное можно наблюдать на форелях и других рыбах, которые принимают цвет того пруда или реки, где они живут. Участники нашей партии загорели гораздо меньше, хотя в течение ряда лет постоянно находились на солнце, чем д-р Ливингстон и его семья за время путешествия из Курумана в Кейптаун, которое заняло только два месяца.

Пока неизвестно, какие особенности климата способствуют отложению пигмента в коже и волосах. Однако наблюдались случаи, доказывающие, что окраска кожи не зависит от расы. Так, у человека, прожившего долго в жаркой стране, рубец зажившей раны или ожога бывает обычно гораздо темнее остального тела. Микроскопические исследования показали, что волосы африканцев – вовсе не шерсть и идентичны по своей природе нашим, только с большим отложением пигмента. Совсем не необычно встретить европейца с более темными волосами, чем у африканца, и африканца, волосы которого имеют определенный бронзовый отлив и который отличается таким же нервно-сангвиническим темпераментом, как и некоторые представители других рас.

В первых селениях батока видишь мало красивых женщин, так как макололо берут себе в жены всех хорошеньких девушек.

В одной деревне мы видели на столбе голову крокодила. Когда-то этот крокодил залез в загородку, которая строится в реке для защиты женщин, приходящих за водой, и поймал одну из них. Мужчины бросились на помощь, убили чудовище и посадили его голову на шест, как они это делают с головами преступников и чужестранцев.

Среди батока, как среди других племен, сильно развито родовое чувство. В пути принадлежащие к одному племени всегда держатся вместе и помогают друг другу. Батока, как и бушмены, прекрасно умеют выслеживать раненых животных; обучение этому составляет часть их воспитания. Они также умеют хорошо взбираться на деревья, так как привыкли собирать дикорастущие плоды.

Мы пошли по пересеченной местности, где было много холмов и непересыхающих речек; из них наилучшей для орошения была бы Синди. Вернувшись от Мамбы к Синди, мы узнали, что наш багаж ушел вперед; поскольку в нем находился хронометр, нам пришлось нагонять его в воскресенье, и в течение всей следующей недели мы ощущали это лишение воскресного отдыха. Независимо от божественных заповедей, регулярный отдых совершенно необходим для человеческого организма.

1 октября мы расположились лагерем на Каломо. Погода была гораздо теплее, чем когда мы переправлялись через эту реку в августе. В 3 часа пополудни термометр в 4 футах от земли показывал 16° в тени; температура почвы была 38°; таким образом, разница составляла 22°. Однако, несмотря на крайнюю сухость воздуха и на то, что в течение нескольких месяцев не упало ни одной дождевой капли и почти не было росы, на многих кустах и деревьях распускались свежие листья различных оттенков или множество красивых цветов. Вокруг разрушенных селений батока всегда встречаются моченьже, мило, бома, мосибе, мотсинцела и разные другие породы туземных фруктовых деревьев; д-р Кэрк нашел, что мамошо-мошо и мило являются разновидностями хинного дерева. Мосибе он признал идентичным кубинскому Capaifera hymenaefolia – дереву, о котором пока мало что известно. Поскольку это дерево не встречается на восточных и западных склонах африканского материка, а также и на восточном побережье, обнаружение его в этом отдаленном районе, где другие деревья свидетельствуют о связи с Индией, является очень интересным. Это доказывает, что в области миграции растений еще многое остается неизвестным. Бома – это Vitex, родственный мадагаскарскому дереву.

Мы не хотели оставлять судна, пока не достигнем владений Чибисы, так как боялись, что в этих низменных местах экипаж будет страдать от лихорадки. Кроме того, было бы нелегко донести имущество экспедиции. Нас ежедневно посещали толпы туземцев. Они приносили нам больше продуктов, чем мы могли съесть. Когда приходилось перетаскивать «Пионера» через мелкие места, епископ, а также Хорэс, Уоллер и м-р Скюдэмор всегда были готовы помочь и работали не менее усердно, чем кто-либо другой на борту судна.

Если бы наш прекрасный маленький корабль имел осадку в 3 фута, он мог бы ходить вверх и вниз по реке совершенно легко и в любое время года. При существующих же обстоятельствах, после того как мы перебрались через несколько отмелей, было невозможно вернуться вниз до декабрьского разлива. Судно могло перебираться через отмели, идя вверх, но не вниз, так как за кормой немедленно образовывалась куча песку, а из-под носа течение его вымывало.

Со времени нашего второго посещения племен, живущих на Шире, Чарльз Ливингстон направлял всю свою энергию на то, чтобы побудить местное население возделывать хлопок для экспорта. «Ма-Роберт» так текла, что, пока мы были на ней, мы могли покупать только в небольшом количестве очищенный хлопок и пряжу местного производства, чтобы передать их нашим манчестерским друзьям и создать вероятность того, что наши соотечественники будут приезжать сюда и закупать все, что будет выращено. Многое из того, что мы купили, было испорчено из-за состояния нашего судна; однако отосланные нами на родину образцы были признаны «именно тем сортом хлопка, который больше всего нужен в Ланкашире», а нитки, или, вернее, пряжа, которую мы покупали приблизительно из расчета пенни за фунт, вызвала восторг наших отечественных фабрикантов.

Теперь, когда мы были лучше устроены, Чарльз Ливингстон продолжал применять ту же систему, пытаясь использовать производственную энергию туземцев, – и с очень большим успехом. Хлопок покупался, очищался, и, хотя из-за большой осадки «Пионера» мы могли охватить только район меньше чем в 7 миль, в 3 месяца он собрал 300 английских фунтов очищенного хлопка, меньше чем по пенни за фунт. Конечно, это количество не является большим по сравнению с тысячами тюков, приходящими из других стран, но оно все же достаточно, чтобы доказать, что туземцы могут собственным трудом выращивать хлопок высшего качества. И если бы не работорговля, которая несколькими годами позднее смела здесь все население, весьма вероятно, что этот свободный труд мог бы через несколько лет играть роль на мировом рынке.

Никогда не предполагалось, чтобы правительственная экспедиция превратилась в сборщика хлопка или занималась мелкими торговыми спекуляциями. Мы удостоверились в том, что та часть Африки, где мы работали, исключительно приспособлена к производству наилучших сортов хлопка, что два сорта здесь уже введены и так широко распространены по собственной инициативе туземцев, что ввоза семян не потребуется и что местный сорт является исключительным. Мы нашли, что климат и почва вполне соответствуют условиям, необходимым для выращивания этого продукта, и урожаю здесь не грозит опасность уничтожения морозом. Судя по нашим сведениям, обеспеченность свободным трудом здесь не меньше, чем в любой другой стране. Но ощущается сильный недостаток того, что Англия дала западному берегу. Здесь совсем нет таких туземцев-христиан, насчитывающихся тысячами в Сьерра-Леоне и другихместах, которые, при всех своих недостатках, могут быть достойными доверия торговыми агентами среди своих соотечественников.

Достигнув, наконец, владений Чибисы, мы узнали, что в стране манганджа война и работорговля весьма оживленна. Здесь только что прошла депутация от вождя из окрестностей горы Зомба, направлявшаяся к Чибисе, который находился в это время в отдаленной деревне, с мольбой прийти на помощь самому или прислать средство для изгнания грабительских шаек вайяо (вайяу), или аджава, опустошавших страну. За несколько дней до прихода судна реку пересекла на пути в Тете большая партия только что проданных в рабство манганджа.

Наше исследование озера продолжалось со 2 сентября по 27 октября 1861 г. Так как мы истратили или потеряли большинство из взятых с собой товаров, нам пришлось вернуться на корабль. Когда на обратном пути мы приблизились к южной части озера, нам сказали, что очень большую партию невольников только что переправили на восточную сторону. Вечером мы услышали три выстрела из пушек и по звуку заключили, что это должны быть по крайней мере шестифунтовые орудия. Говорили, что они принадлежат одному вождю аджава по имени Муката.

Плывя вниз по Шире, мы обнаружили у маленького озера Памаломбе, в которое расширяется эта река, значительное число семейств манганджа, которые были изгнаны из своих жилищ в результате набегов племени аджава и теперь скрывались в широком папирусовом поясе вокруг озера. Папирус рос так густо, что, когда его уминали, он выдерживал тяжесть маленьких временных хижин, хотя, когда жители переходили из одной хижины в другую, он подымался и опускался под ногами, как тонкий лед у нас на родине. Между собой и берегом они оставили нетронутым густой, непроницаемый лес папируса, и никто из проходящих мимо с этой стороны никогда бы не заподозрил, что там живут человеческие существа. Они пришли в эти места с юга на своих каноэ, благодаря которым могли добывать себе на пропитание хорошую рыбу, водившуюся в изобилии в озерке. У них было большое количество прекрасной соли, которую они зашивали в кору деревьев; и так как наши запасы соли приходили к концу, мы купили ее немного у них. Всю ночь мы простояли на якоре против их плавучего лагеря, и нас одолели мириады москитов.

Некоторые туземцы проявляют совершенно поразительную любовь к отечеству. На горах, лежащих к северу от озера, мы видели беглецов, которые упорно, несмотря на голод и постоянную опасность быть убитыми мазиту, держались вблизи тех мест, где прошло их детство и юность.

Несколькими милями ниже озерка находится последняя из больших невольничьих переправ. После вторжения аджава деревни на левом берегу были покинуты, и жители, как мы уже видели, поднимаясь вверх по реке, поселились на правом или западном берегу.

Во время нашего кратковременного отдыха, напротив больших рыбных промыслов в Мовунгути, к нам подошел с большой свитой очень изнеженный на вид молодой человек из какого-то приморского племени, чтобы посмотреть на нас. Он шествовал под большим зонтиком. За ним следовали пять хорошеньких девушек в ярких одеждах и украшениях с целью привлечь покупателей. Одна несла его трубку, служащую для курения конопли, называемой здесь «чамба», другая – его лук и стрелы, третья – боевой топор, четвертая – платье, между тем как последняя была готова взять его зонтик, если он почувствует себя утомленным. Такая выставка товара проводилась для того, чтобы возбудить алчность какого-нибудь вождя, имевшего слоновую кость, и могла быть названа законным видом работорговли. Мы никогда не могли установить, какой процент составляет этот вид работорговли среди других.

Он сел и смотрел на нас несколько минут. Молодые дамы стояли на коленях позади него. Убедившись, что мы не станем у него покупателями, он удалился.

Когда мы во время нашей первой поездки высадились у этого места, то встретили довольно смышленую женщину средних лет, обладавшую лучшими знаниями страны, чем кто-либо из мужчин. Первые точные сведения об озере Нья-са мы получили у нее. Увидя, что мы делаем заметки, она сказала, что ей приходилось бывать у моря и видеть там, как пишут белые люди. Ей также приходилось видеть верблюдов, вероятно у арабов. Она была единственной из виденных нами женщин племени манганджа, которая стыдилась носить пелеле, или губное кольцо. Она ушла в свою хижину, вынула кольцо и, разговаривая с нами, закрывала рукой рот, чтобы скрыть отвратительное отверстие в губе. Все жители деревни относились к ней с уважением, и даже старейшие в ее присутствии занимали второе место. Когда мы справились о ней теперь, то узнали, что она умерла.

Нам ни разу не удалось получить достаточных сведений, чтобы определить сравнительную смертность на возвышенности и в низменностях. Но, судя по количеству очень старых седых чернокожих, которых нам приходилось встречать на возвышенности, мы думаем, что среди туземцев более долголетними являются те, которые живут в более высоких местах.

Это путешествие было ему не по силам, так же, как и для д-ра Кэрка и Рэя, плюс еще большой недостаток в воде. Торнтон вернулся страшно изможденным и истощенным. К этому прибавился понос, перешедший в дизентерию и лихорадку, которые 21 апреля 1863 г. привели его к смерти. 22 апреля мы похоронили его около большого дерева на правом берегу Шире, в ста ярдах от самого нижнего Мёрчисоновского водопада и как раз у речки, на которой стояли «Леди Ньяса» и «Пионер».

Кабарега. Водопад Мёрчисона

Рисунок XIX в.

Нельзя выразить словами то зрелище огромного опустошения, которое представляла собой теперь когда-то такая приятная долина Шире. Вместо оживленных селений и улыбающихся людей, выходивших продавать всякие вещи, не было видно почти ни души, а если случайно и попадался какой-нибудь туземец, то у него был ужасно голодный вид, а лицо его выражало подавленность и безнадежность. После того, как в стране началась охота за невольниками, наступила засуха. Если бы мы имели малейшее понятие о том безлюдье, до которого была доведена страна, мы уклонились бы от поездки вверх по реке. Огромные массы людей бежали за Шире, стараясь, чтобы их отделяла от врагов река. Большая часть продовольствия была брошена, голод и смерть унесли столько людей, что оставшихся в живых было недостаточно, чтобы похоронить мертвецов. Трупы, виденные нами плывущими вниз по реке, были лишь останками погибших, которых не в силах были похоронить друзья и не могли сожрать пресытившиеся крокодилы. Правда, большую часть смертности можно отнести за счет голода; но главная причина такого разорения – это торговля невольниками, потому что и раньше бывали засухи, но тогда жители холмов спускались в болота, где кукуруза вырастала скорее чем в три месяца в любое время года, а теперь они боялись это делать. Те немногие, которых миссии удалось уговорить возделывать землю, лишились своих участков, когда толпы беглецов приходили с холмов.

Мысль манганджа, живущих на возвышенности, возделывать хлеб на рыхлой черной грязи болот не могла бы, пожалуй, прийти в голову ни одному земледельцу ни в какой стране. На плодородную темную грязь набрасывают на расстоянии двух футов полные лопаты крупного речного песка, и затем там сеется кукуруза. При прорастании корни могут брать все, что им нужно из слишком жирной почвы, находящейся под ними, а также извлекать себе сквозь песок и составные части атмосферы. Почти то же самое делается, когда почва, хотя и тверже, но слишком влажная. Вырывается яма около фута глубиной, затем туда бросают семя и прикрывают все полной лопатой песка; и там, где без песка богатый, но слишком влажный ил ничего бы не дал, при этом способе получают прекрасный урожай. При прежних засухах люди таким способом спасали себе жизнь от голода, но теперь, ужас перед продажей в рабство, видимо, совершенно лишил их присутствия духа.

Те немногие несчастные, которые остались в живых до нашего прихода, находились как бы в летаргическом сне. Они почти не пытались возделывать что-нибудь, а это было особенно поразительно для людей, так преданных сельскому хозяйству, как они. Каждый день можно было видеть, как они поедали всходы, показывавшиеся на старых нивах, которые, если бы их не трогать, через месяц дали бы урожай. Невозможно было пробудить их от летаргии. Голод убил в них все силы. Мы пытались некоторых заставить заняться обеспечением себя пищей, но напрасно. Они потеряли всю свою силу воли и на всякое наше предложение, которое бы им, несомненно, помогло, отвечали плачущим тоном: «Нет, нет!» (аи, аи), смотря на нас мутными, почти невидящими глазами.

Куда бы мы ни ходили, повсюду нам попадались человеческие скелеты, и было мучительно наблюдать различные положения, в которых несчастные умирали. По склону, позади одного селения, в месте, где беглецы часто переправлялись через реку, идя с востока, была набросана целая куча трупов; а в одной из хижин в той же деревне было собрано не меньше 20 барабанов, вероятно плата перевозчику. Страдания одних были окончены под тенистыми деревьями, других – под выдающимися камнями на холмах; в то же время многие лежали в своих хижинах за закрытыми дверями. Когда двери открывали, обнаруживали гниющий труп с жалкими лохмотьями на бедрах, с черепом, свалившимся с подушки, труп маленького ребенка, видимо, погибшего раньше, завернутый в циновку и лежащий между двумя скелетами взрослых.

Во время наших путешествий нам очень часто приходилось слышать о войне, которая ведется впереди нас; поэтому мы обратили мало внимания на утверждения Чемби, что все жители страны на северо-западе были обращены в бегство этими мазиту, вождь которых носил достаточно внушительное имя Мовхиривхири. Поэтому мы решили идти к селению вождя Чинзамба, расположенному еще дальше в этом же направлении, и послушать, что он скажет об этом.

Мы шли по тем же однообразным плодородным равнинам, которые представляли мало интересного. Было очень душно, так как было жаркое время года. Густая мгла ограничивала наш горизонт, и мы могли видеть окружающую местность во всех направлениях только на расстояние в несколько миль. На того, кто привык к туманам, бывающим в других местах, ослепляющий блеск знойного солнца в этой мгле производит такое впечатление, будто он охвачен горящим облаком.

Обработка земли, проводимая здесь в большом масштабе, естественно, наводила нас на мысль о сельском хозяйстве африканцев. В одной части этой равнины у жителей были поля кукурузы, которая была выше нас. В песчаной долине, по которой протекала непересыхающая речка, был сделан ряд ям в три фута глубиной и в четыре шириной. Посаженная на дне этих ям кукуруза имела достаточно влаги, которая просачивалась через песок из речки. В результате получался прекрасный урожай в то время года, когда вся остальная земля была опалена солнцем и покрыта пылью. Мы сосчитали зерна в одном большом кукурузном початке: их оказалось 300 штук, а так как на одном стебле бывает два или три початка, можно сказать, что урожай кукурузы бывает сам-трис-та, а то и сам-четыреста.

Способ посадки в ямы применяется только для тех культур, которые выращиваются в сухой сезон; зерновые хлеба, бобы и тыквы, выращиваемые только в дождливое время года, сажаются на грядках в фут высотой, с которых сбегает излишняя влага. Есть и другое доказательство того, что туземцы являются искусными земледельцами: они собирают в кучи все сорняки и траву, засыпают ее землей и затем поджигают. Трава горит медленно, и вся зола, вместе с большей частью дыма, задерживается в лежащей сверху земле. Если сеять на образовавшихся таким образом холмиках, то получается большой урожай. Единственным орудием здешнего сельского хозяйства является мотыга с короткой рукояткой. В окрестностях Тете земля обрабатывается исключительно невольницами. На западном берегу применяется мотыга с двумя остриями. Здесь маленькие мотыги можно увидеть как в руках женщин, так и мужчин. В других частях Африки применяется мотыга с рукояткой длиной в четыре фута, но плуг совершенно неизвестен.

Обработка земли мотыгой

Рисунок

Для того чтобы показать, как туземные познания в сельском хозяйстве поражают честного, умного наблюдателя, можно напомнить, что как только почтенный епископ Мэкензи увидел, как хорошо манганджа обрабатывают свои поля на холмах, он сказал д-ру Ливингстону, с которым они тогда вместе путешествовали: «Когда я рассказывал в Англии о целях моей поездки в Африку, я говорил, что, наряду с другими вещами, думаю научить этих людей сельскому хозяйству; но теперь я вижу, что они смыслят в нем гораздо больше меня». Мы считаем, что это было честным и откровенным высказыванием. Мы полагаем, что каждый беспристрастный человек, имеющий возможность составить себе представление об африканцах, которых рабство еще не лишило человеческого достоинства, поставит их на гораздо высшую ступень по умственному развитию, трудолюбию и мужественности, чем тот, который узнал их такими, какими их сделало рабство.

В течение двухдневного перехода мы насчитали 24 участка земли, занятых под хлопок, каждый из которых был размером не меньше четверти акра. Один из них имел в ширину 240 шагов. Все они, как это уже было отмечено раньше, были так чисто прополоты, что при обычных выжиганиях травы огонь обходил хлопковые кустарники, не касаясь их.

Мы видели мужчин и женщин, переносивших зерно из деревень в места, огороженные частоколом. По дороге было просыпано много зерна; это свидетельствовало о том, как они торопились перенести его в надежное место.

Некоторые срубали большие старые молочаи и зонтичные деревья, окружающие селения, чтобы было видно приближение врага.

Ручная мельница (изготовление муки)

Рисунок

Другая работа женщин – это приготовление пива. Осоложенное зерно сушат на солнце и растирают в муку, затем варят. Празднование иногда заканчивается тем, что все пришедшие повеселиться приносят свои мотыги и отрезвляются основательной порцией работы в поле.

Бывает и так, что какая-нибудь пара запирается у себя в хижине под предлогом болезни и выпивает все пиво. Но чаще созываются все друзья и родственники женщины, пиво которой предстоит выпить. Они развлекаются тем, что хвалят пиво хозяйки, говоря, что будто бы оно так хорошо, что «вкус прямо доходит до затылка», или объявляют, пользуясь особым жаргоном туземных лакомок, что праздник настолько изысканный, что при каждом шаге на пути домой их желудки будут выговаривать: «Тобу, тобу, тобу». Только ханжа может осудить их за это единственное, хотя и жалкое, развлечение в их жизни. Благослови небо их сердца! Да насладятся они плодами труда своего! Однако мы должны признаться, что, видя богатство их страны, мы всегда в душе вспоминали улицы и переулки наших больших городов и жалели, что грязное и испорченное потомство бедности и порока не находит удовольствия в этом мире, где всего много и даже гораздо больше, чем нужно.

Глава XXVII

Возвращение

Мы прошли несколько делянок, около квадратной мили каждая, на которых все деревья были срублены, а пни были высотой лишь 2–3 фута. Сваленные деревья были собраны в кучи, размером 50 X 30 ярдов. Когда деревья высыхали, их сжигали. Зола рассыпалась по расчищенной местности, на которой выращивался особый вид проса, под названием маере, который очень любят туземцы, хотя для наших желудков это была такая же непереваримая пища, как крупный песок. По одну сторону этих расчищенных мест охотники расставляют большие крепкие сети, сделанные из коры баобаба, в которую они загоняют дичь. В этих высоких местах мы видели около дюжины маленьких антилоп и несколько зебр. Нас поразило сходство людей, несущих свои охотничьи сети, с фигурами, изображенными на древних египетских гробницах, но таких охотников среди населения очень мало. Как правило, африканцы занимаются здесь сельским хозяйством, и они вполне счастливы, когда имеют возможность мирно собрать свой урожай.

Второго октября мы обратились к Муази с просьбой дать проводников, чтобы показать нам дорогу прямо к Чинсамбе в Мосапо и, таким образом, срезать угол, который нам пришлось бы сделать, если бы мы пошли назад к заливу Кота-Кота. Он ответил, что его люди знают тот короткий путь к Чин-самбе, которым мы хотели бы пройти, но все они боятся идти из-за зулусов, или мазиту. Поэтому мы отправились по нашему старому пути и через три часа в одном из селений встретили нескольких бабиза, которые обещали проводить нас к Чинсамбе.

Везде мы встречаем этих энергичных торговцев. Их легко узнать по горизонтальному шраму длиной в полдюйма, который проходит по середине лба и по подбородку. Они часто причесываются таким образом, что собирают волосы с верхней и задней части головы вместе, выбривая волосы на висках и спереди. Форма головы у племени бабиза и вай-яо, или аджава, более круглая, ядрообразная, чем у племени манганджа, что указывает на существенную разницу в характере; первые являются великими торговцами и путешественниками; последние привязаны к дому и сельскому хозяйству. Манганджа обычно поручают людям из племени бабиза продавать на побережье свою слоновую кость и жалуются, что выручка никогда не совпадает с теми высокими ценами, о которых они так много слышали до отправки ее на продажу. Действительно, ко времени возвращения торговцев расходы по поездке, во время которой они часто проводят месяц или два в местности, изобилующей продуктами, обычно съедают все барыши.

Немногие из желающих получили право на вход в аббатство; но тем не менее оно оказалось переполнено. Те, кому удалось получить пригласительные билеты, пришли заранее, чтобы занять место получше… Под фонарями у самого алтаря возвышался покрытый черным бархатом постамент, на котором должен был стоять гроб в начале траурного обряда. Рядом, на церковных сиденьях, расположились обе дочери покойного и другие родственники.

Стрелка приблизилась к часу, когда раздался гул колоколов соседней церкви Святой Маргариты, а минуту спустя в монастырский храм вступила траурная процессия с гробом… встреченная большим хором монастыря. По этому случаю хор пополнился лучшими голосами других церквей – Святого Павла и Темпл. Весь пол центральной части храма был устлан черным сукном.

…Все присутствовавшие в храме встали, чтобы почтить память покойного, как только траурная процессия под траурные звуки органа медленно направилась мимо открытой могилы к алтарю. Восемь человек, несшие гроб, олицетворяли собой три различных периода в жизни великого путешественника. Первыми несли гроб генерал-майор Стил и мистер Осуэлл, которые путешествовали и охотились с Ливингстоном в Африке. Вместе с мистером Уэббом, в гостеприимном доме которого в Ньюстедском аббатстве жил Ливингстон, когда писал свою вторую книгу об Африке, они как бы представляли первый, миссионерский период его деятельности. За ними шли доктор Кэрк – генеральный консул на Занзибаре, хорошо известный исследователь и борец против рабства, а также Хорэс Уоллер, участник христианской миссии епископа Макензи в I860 г. Они помогали Ливингстону в борьбе за искоренение рабства в районе реки Шире. К ним примыкал и Янг, морской офицер, служивший на пароходе «Пионер» во время плавания Ливингстона по рекам Замбези и Шире. Третий и последний период олицетворял собой мистер Стэнли, который подготовил и провел спасательную экспедицию. Среди тех, кто удостоился чести нести гроб, оказался и совсем неизвестный человек, возбудивший, однако, у всех наибольшее любопытство, – это Джекоб Уэйнрайт, вызволенный из рабства, крещеный африканский юноша. Его присутствие как бы символизировало благие деяния того человека, которому он остался верен до конца.

Вслед за гробом шли Томас и Осуэлл Ливингстоны, родившиеся в Африке, где навеки осталась покоиться их мать. Они очень походили на своего отца. За ними шел Моффет, патриарх южноафриканской христианской миссии, тесть покойного. Сорок пять лет деятельности в Африке окрасили его доброе худощавое лицо в золотисто-бронзовый цвет, а его пышная борода побелела. За ним двигалась колонна высокопоставленных друзей и знакомых покойного.

Гроб установили под висящим фонарем, близкие покойного заняли свои места, и началась траурная церемония… Затем гроб перенесли из алтаря в центральную часть храма, за ним, как и прежде, следовала траурная процессия… Близкие покойного столпились у могилы. Взойдя на амвон, настоятель собора прочитал молитву, закончив ее словами, указывающими последнее место покойного: «От земли – к земле, из пепла – в пепел»… В то время как траурный эскорт постепенно удалялся, орган в унисон с угасающими звуками барабанов играл траурный марш из «Савла». После этого тысячам людей была предоставлена возможность пройти мимо новой могилы.

«Таймс», понедельник, 20 апреля 1874 г.

Джекоб Уэйнрайт был удостоен чести присутствовать на траурной церемонии и нести почетный караул у гроба. Семьдесят лет спустя Каупланд в своей книге о последнем путешествии Ливингстона писал: «Однако было бы более справедливо, если бы Чуме и Суси, прибывшим в Англию лишь через две недели и представленным Уоллером друзьям Ливингстона, также была предоставлена возможность проводить в последний путь своего господина и нести почетную вахту у его могилы. Они, несомненно, имели большее право присутствовать там, чем любой из тех, кому пришлось участвовать в этой пышной траурной церемонии, больше даже, чем могли на это претендовать Уоллер или Кэрк».

Сечеле, который высоко ценил все европейское и всегда ясно сознавал собственные выгоды, естественно, стремился обеспечить себе возможность воспользоваться выгодами, предоставляемыми этой заманчивой областью. По возрасту и происхождению Сечеле был старше и выше Секоми, потому что, когда единое первоначально племя распалось на мелкие племена бамангвато, бангвакеце и баквейнов, баквейны сохранили наследственное преемство вождей; поэтому их вождь Сечеле обладал преимуществом перед Секоми, вождем племени бамангвато. Когда они ездили вдвоем на охоту, то Сечеле по праву брал себе головы всех животных, которых убивал Секоми.

По моему совету Сечеле послал к Секоми людей с просьбой разрешить мне пройти по его дороге. Эта просьба сопровождалась предоставлением ему быка в качестве подарка от нас. Мать Секоми, которая имела большое влияние на сына, отказала мне в разрешении, потому что мы не задобрили ее подарком. Это вызвало вторичное посольство от нас; был послан самый знатный человек из племени баквейнов, который повел еще одного быка для Секоми и одного – для его матери. И это тоже было встречено отказом. Нам было сказано: «По дороге к озеру находятся матабеле, смертельные враги бечуанов, и если они убьют белого человека, то весь его народ будет обвинять в этом нас».

Точное местоположение оз. Нгами, по крайней мере за полстолетия, было указано туземцами, которые посещали его, когда в пустыне выпадали дожди, более обильные, чем теперь; было сделано много попыток дойти до него, проходя через пустыню в указанном направлении, но это оказалось невозможным даже для грикуа, которые, будучи близкими по крови к бушменам, вероятно, более способны переносить жажду, чем европейцы. Было ясно, что единственный шанс на успех заключался в том, чтобы обойти пустыню, а не идти через нее. Лучшим временем для такой попытки был бы конец дождливого сезона, март или апрель, потому что в это время нам, наверное, попадались бы болота, которые всегда пересыхают во время бездождного зимнего периода. О своем намерении я сообщил путешественнику, полковнику Стилу и маркизу Туидейлу, а маркиз поставил об этом в известность майора Вардона и Освелла. Все эти джентльмены увлекались охотой и исследованиями в Африке; первые двое из них, наверное, завидовали Освеллу, богатство которого позволило ему покинуть Индию, чтобы заново пережить радости и невзгоды жизни в пустыне.

Прежде чем рассказывать о событиях этого путешествия, я позволю себе дать читателям некоторое представление о великой пустыне Калахари, чтобы они могли в некоторой степени знать ее природу и понять те трудности, с которыми мы должны были встретиться.

Пространство от р. Оранжевой на юге, с широты 29°, простирающееся до оз. Нгами на север и приблизительно от 24° в. д. почти до западного побережья, названо пустыней просто потому, что на нем не имеется рек и очень мало воды в колодцах. Калахари отнюдь не лишена растительности и населения, так как она покрыта травой и многочисленными ползучими растениями; кроме того, местами в ней встречаются кустарник и даже деревья. Поверхность ее замечательно ровная, хотя в разных местах ее прорезают русла древних рек. По ее непроторенным равнинам бродят огромные стада антилоп, которым нужно лишь очень немного или совсем не нужно воды. Ее жители – бушмены, или бакалахари – занимаются охотой на животных, на бесчисленных грызунов и на немногочисленных представителей кошачьих пород, которые питаются грызунами. Почва ее состоит из мелкого блестящего песка, почти полностью кварцевого. Русла древних рек содержат много аллювиальных наносов, а так как под палящими лучами солнца почва сильно затвердела, то в некоторых из них, во впадинах, на несколько месяцев в году остается дождевая вода.

Трава в этой замечательной местности растет отдельными пучками, между которыми находятся голые промежутки, иногда занятые ползучими растениями, корни которых, залегающие глубоко в земле, делают для этих растений мало чувствительным вредоносное действие зноя. Количество растений, имеющих клубневые корни, очень велико; структура их корней имеет целью обеспечить растение питанием и влагой во время засушливых периодов, когда ни того, ни другого невозможно получить ниоткуда. Здесь мы встречаем растение, не принадлежащее к клубненосным видам, но сделавшееся таким в условиях, в которых клубень необходим в качестве источника, поддерживающего жизнедеятельность растения. То же самое происходит в Англии с одним видом винограда, корень которого снабжен клубнем для той же самой цели. Растение, о котором я говорю, принадлежит к тыквенным; оно дает маленькие, съедобные огурцы ярко-красного цвета.