Когда мы достигли той части реки, где начиналась территория, управляемая вождем-женщиной по имени Маненко, было бы нетактичным проехать мимо нее, как и любого другого вождя, не проявив минимального уважения. Выразить свое уважение к ней значило посетить ее и объяснить цель, с которой мы проезжали через ее страну. Поэтому я отправил к ней посыльных и целых два дня ожидал на месте их возвращения, а так как я не мог ускорить хода событий, то отправился в прилегающую к берегу местность на поиски мяса для лагеря.

Эта страна богата лесом, но местами в нем попадаются покрытые травой лужайки; трава растет на них не пучками, как на юге, а таким сплошным ковром, что под ним невозможно рассмотреть почву. Мы встретили мужчину с двумя его женами и детьми, которые жгли сухой тростник и ветки цитлы, растущей на солончаковом болоте, чтобы извлечь из золы что-то вроде соли. Для этой цели делают из древесных ветвей форму воронки и скрепляют ее несколько раз веревкой, сделанной из травы, пока она не примет вид опрокинутой крышки улья. Затем наливают водой тыкву, а в нее насыпают золу и после этого дают воде просачиваться через маленькое отверстие, сделанное на дне тыквы, и через траву воронки. Профильтрованный таким образом раствор выпаривается на солнце; после выпаривания остается соль, которой бывает вполне достаточно для того, чтобы приправлять ею пищу. При нашем появлении женщины и дети сразу скрылись, а мы сели на некотором расстоянии и дали мужчине время набраться смелости и заговорить с нами. Но при виде нас он затрясся от страха, и только тогда, когда мы объяснили ему, что нашей целью является охота на дичь, а не на людей, он успокоился и позвал своих жен. У него был лук около 6 футов длиной и стрелы с железными наконечниками длиной приблизительно в 30 дюймов [75 см], были также деревянные стрелы с зазубринами, предназначавшиеся для стрельбы в тех случаях, когда он не мог быть уверен, что вернет стрелу обратно. Вскоре мы убили зебру и дали нашим знакомым такую щедрую долю, что быстро стали друзьями.

На предложение, сделанное нами вождю-женщине Маненко, посетить ее и объяснить ей лично цель нашей поездки, мы получили ответ, что должны оставаться на месте, пока она сама не посетит нас. Она прислала нам с нашими посыльными корзину, полную корней маниока. Через два дня от нее прибыли другие послы с приказанием приехать к ней мне. После этих затяжных переговоров и четырехдневных дождей я совсем отказался от поездки к ней и отправился вверх по реке к маленькой речке Макондо [13°23 12» ю. ш. ], которая впадает в Леебу с востока и имеет в ширину от 20 до 30 ярдов [от 20 до 25 м].

1 января 1854 г. Почти весь день шел ливень. Несомненно, начался дождливый сезон. Жители деревень часто приносили нам темно-красные фрукты, называемые «мава», мы давали им за это кусочки мяса.

Переезжая через реку в месте слияния Леебы с Макондо, мы узнали, что здесь ездят мамбари, ведущие торговлю с местными племенами. Мамбари – весьма предприимчивые торговцы. Они доставляли манчестерскую мануфактуру в самое сердце Африки. Макололо не могли поверить, что эти хлопчатобумажные ткани, вызывающие у них удивление, являются произведением рук обыкновенного человека. Африканцам наши хлопчатобумажные ткани кажутся сказкой. «Как могут железные вещи прясть, ткать и набивать так красиво?» Наша страна представляется им каким-то чудесным царством света, откуда идут жемчуг, кисея и павлины. Попытка объяснить процесс фабрикации вызывает у них восклицание: «Верно! Вы просто боги!»

Когда мы оставили Макондо, то целое утро лил дождь. Около 11 часов мы подплыли к одной деревне, где старшиной был некий Шеакондо. Мы известили этого старшину о своем приезде, и он скоро явился к нам со своими двумя женами, которые принесли нам в подарок маниоки. Население здесь принадлежит к племени балонда. Шеакондо мог хорошо говорить на языке бароце, на котором мы и повели с ним беседу. Он не обнаруживал перед нами страха и был во всем откровенен. Балонда занимаются больше всего разведением маниока; они садят также дурру, земляные орехи, бобы, кукурузу, сладкий картофель, или бататы, называемые здесь «лекото».

В воде, затопляющей равнины, широко распространена всеядная рыба Geanis siluris. Когда вода спадает, эта рыба пытается найти себе дорогу обратно к реке. Во время спада воды балонда устраивают поперек течения плотины и изгороди, оставляя для воды лишь небольшие промежутки, через которые стекает большая ее часть. В этих открытых промежутках они ставят верши, по виду похожие на наши, в которые рыба может войти, но не может выбраться обратно. Таким способом они налавливают большое количество рыбы и подвергают ее копчению. Копченая рыба представляет прекрасную приправу к их безвкусной пище. Кроме верши, они ловят рыбу удочкой. В качестве удочки употребляют железный крючок, не имеющий бородки; чтобы рыба не могла с него сорваться, острый конец крючка загибается внутрь. Сети здесь не в таком употреблении, как на Зоуге и Лиамбье. Туземцы убивают также большое количество рыбы, отравляя ее мелко истолченными листьями одного кустарника, который в этой стране можно видеть около каждой деревни.

7-го числа мы дошли до деревни Соана Молопо, а когда оставили ее, то в дороге разразился ливень. Пришлось остановиться и сделать себе шалаши около дома одного очень умного человека по имени Мозинкве, который был подданным вождя Катемы. Он встретил нас очень дружелюбно. У него был прекрасный большой сад, обнесенный прочной изгородью. Стены своего двора он сделал из ветвей баньяна, которые, пустив корни в землю, становятся живой изгородью вокруг двора. У жены Мозинкве вокруг ее помещения рос хлопок и другие растения, употребляемые в этих местах в качестве приправы к обычной очень невкусной каше. Жена Мозинкве выращивала также известное растение, из которого добывается касторовое масло, и одно более крупное растение [[atrophia curcas], которое тоже дает слабительное масло. Но здесь это масло употребляется только для смазывания головы и тела. В ее огороде мы видели также бататы и сладкий картофель. В самой середине двора находилась группа деревьев, в глубокой тени которых стояли хижины этой прекрасной семьи.

Дети Мозинкве – все от одной жены – были очень черными, но миловидными. Это была самая красивая из всех негритянских семей, которые я видел. Искреннее радушие и гостеприимство этого человека и его жены произвели на нас необычайно приятное впечатление. Жена Мозинкве просила меня привезти ей материи из страны белых людей, но, когда мы возвращались, она была в могиле, а ее муж по принятому обычаю бросил на произвол судьбы эти деревья, сад и хижины. Туземцы не могут оставаться на том месте, где умерла любимая жена, вероятно, потому, что они не могут выносить воспоминаний о счастливых днях, связанных с этим местом, или потому, что боятся места, которое посетила смерть. Если они когда-нибудь и посещают его, то только для того, чтобы молиться умершей или для принесения жертвы. Благодаря этому чувству, прочное существование деревни на одном постоянном месте становится невозможным.

Пятница, 10-е. Простившись с гостеприимным домом Мозинкве, мы переправились на челноках через другую речку, шириной около 40 ярдов [около 35 м]. Когда мы переезжали через нее, то к нам пришел посыльный от вождя Катемы по имени Шакатвала. Он был у своего вождя чем-то вроде управляющего делами или особенно доверенным лицом. У каждого вождя есть при себе такое лицо; большей частью они бывают из бедняков; но это всегда люди большого ума и очень одаренные. Во всех важных случаях они исполняют обязанности послов и обладают в высшем кругу большим авторитетом. Шакатвала сообщил нам, что Катема не имеет о нас точных сведений, но если у нас мирные намерения, то мы должны прибыть к нему, потому что он любит иностранцев. Мы сейчас же было отправились в путь, но наш друг Интемесе заставил нас свернуть в сторону, в деревню, управляемую Кведенде, тестем Катемы. Кведенде выразил свое удовольствие разделить с Катемой честь нашего посещения.

Волосы Кведенде представляли прекрасный образчик пышной курчавой шевелюры, которой отличаются негры, живущие в Лунде. Они разделялись у него на лбу пробором и двумя крупными прядями ниспадали за ушами до плеч. Остальные были собраны на затылке в узел. Кведенде был очень умным человеком, и мы беседовали с ним долго; он только что пришел с похорон одного из своих людей, и я узнал, что оглушительный барабанный бой, который всегда можно слышать в таких случаях, производится с целью усыпить баримо, т. е. духов. Барабан имеется в каждой деревне, и мы часто слышим барабанный бой от заката и до восхода солнца. Туземцы смотрят на умерших как на мстительные существа и испытывают к ним чувство, похожее скорее на страх, чем на любовь.

В некоторых деревнях сорнякам не дают расти; вокруг хижин рассаживаются хлопок, табак и разные растения, употребляемые в виде приправы к пище; в клетках держат птиц; поля и огороды представляют приятное зрелище зерновых и бобовых культур в разные периоды их роста.

В каждой деревне полно детей, которые высыпают на улицу, чтобы посмотреть на проходящего белого человека, и бегут за ним с криком и ужимками; некоторые из них карабкаются на деревья, чтобы лучше видеть меня. Дети отлично лазят по деревьям. В дружественных нам деревнях они провожали нас по несколько миль, быстро идя рядом с нами. Мы обыкновенно всегда делали вокруг наших шалашей небольшую изгородь; перед входом в нее всегда сходилась толпа женщин с детьми на спине и с длинными трубками во рту; они часами глазели на нас.

Той деревней на р. Квелло, в которой мы провели воскресенье, управлял старшина Сакандала, обходительный и живой старик, который не ставил никаких препятствий для нашего дальнейшего пути. Мы узнали, что скоро вступим на территорию племени башиндже (чиндже португальцев), которое смешано с другим племенем, называемым бангала; они находились в состоянии войны с бабинделе, т. е. португальцами.

Дожди и лихорадка, как обычно, задерживали наше продвижение до тех пор, пока один старшина, по имени Камбоела, не указал нам дорогу, которая ведет из Кассандже и Биге к Матиамво. Это была хорошо протоптанная тропа, и вскоре после того, как мы вступили на нее, встретили партию торговцев из Биге, принадлежащих к смешанной крови, которые подтвердили полученные нами сведения о том, что эта дорога ведет прямо в Кассандже.

Так как мы были теперь одни и знали достоверно, что находимся на верном пути, то продолжали бодро идти вперед.

30-го числа мы дошли до того места, где начинается внезапное понижение плато, изрытого узкими глубокими долинами, по которым мы недавно проходили. Общий уклон понижения настолько крутой, что спускаться вниз можно только кое-где, и даже в таких местах я должен был спешиваться, хотя был настолько слаб, что мои спутники должны были вести меня, иначе я полетел бы кувырком вниз. Меня очень удручало чувство беспомощности. Я никогда не любил видеть людей, все равно больных или здоровых, с готовностью опирающихся на других.

Внизу под нами расстилалась долина Кванго. Она имеет в ширину около сотни миль и вся покрыта темным лесом, только около самой р. Кванго, которая на своем пути к северу сверкает на солнце, то там, то здесь находятся обширные луга, покрытые ярко-зеленой травой.

Противоположная сторона этой огромной долины кажется издали цепью высоких гор. Спуск в долину тянется с милю; высота его по отвесной линии может быть от 1000 до 1200 футов [300–360 м]. Появившись сразу после глубокого мрака лесов Лунды, это величественное зрелище произвело на нас такое впечатление, как будто тяжелая завеса спала с наших глаз. Над самой серединой долины проходила туча, и до нас доносились раскаты грома, а наверху все было залито солнечным светом. Когда мы сошли вниз на то место, над которым проползла эта туча, то увидали, что здесь прошел сильный грозовой ливень. Дно долины, казавшееся сверху совершенно ровным, оказалось изборожденным множеством глубоко врезавшихся в него потоков. При взгляде снизу спуск, по которому мы шли в долину, представляется краем плато, сплошь изрезанным ложбинами и выдающимися уступами, придающими ему зубчатый вид. Как вершины, так и склоны «сьерры» покрыты деревьями, но там, где склон опускается отвесно, большие участки его остаются обнаженными и их поверхность имеет красный цвет, как выглядит вся вообще поверхность области, в которую мы теперь вступили.[12]

Эта впадина имеет полный геологический профиль данной части страны. На самом верху лежит пласт железистого конгломерата, о котором уже говорилось раньше. Основой является водная окись железа и гематит, и в нее включена обработанная водой песчаниковая и кварцевая галька. Так как эта порода залегает непосредственно под почвой на большей части Лунды, то ее выходу на поверхность должна была предшествовать денудация, произведенная рукавом моря, смывшим огромную массу требуемого материала, прежде чем долина Кассандже могла принять нынешнюю форму.

Имея в своем распоряжении только один день для этого эксперимента, я нашел еще, что другая колония насекомых, находившаяся на ветке, лишенной коры, давала по одной капле в каждые две секунды, или 4 пинты 10 унций [2,5 л] за сутки, в то время как колония, облепившая нетронутую ветку, давала по капле за 11 секунд, или 16 унций 2[13]/20 драхмы [457 г] в сутки. Я очень жалел о недостатке времени для производства другого эксперимента, именно: я хотел отрезать ветку и поставить ее в воду, чтобы сохранить ее жизнеспособность, и затем посмотреть, происходило ли в сосуде уменьшение количества воды. Только этого эксперимента и недоставало для того, чтобы установить, что эти насекомые действительно извлекают воду непосредственно из атмосферы. Я думаю, что они действительно обладают этой неизвестной нам способностью. В связи с этим насекомым читатель вспомнит, наверное, то, что было сказано в свое время о термитах.

14 декабря. Как я, так и мои люди оправились после жестоких приступов лихорадки, и мы оставили гостеприимный кров мистера Канто для того, чтобы продолжать свой путь до Амбаки (9°16 35» ю. ш. и 15°23 в. д.). Ввиду слабости больных мы могли покрывать лишь небольшие расстояния. Три с половиной часа пути привели нас к берегам небольшого потока Калои, впадающего в р. Сензу. Это одна из тех местностей, которые считаются нефтеносными, но так как геологической формацией являются здесь слюдистые сланцы, понижающиеся к востоку, то у нас не могло быть надежды найти ее. Наш гостеприимный друг, мистер Меллот, проводил нас до другой реки, называемой Кванго, где я видел двух прекрасных мальчиков, сыновей помощника коменданта, шести– и девятилетнего возраста, которые страдали от лихорадки. Мы продолжали наш путь при ярком свете солнца; вся страна после дождей выглядела такой свежей и нарядной, и все так радовало взоры, что можно было только удивляться тому, что в этой местности свирепствует лихорадка.

Скалы в Пунго Андонго

Рисунок Д. Ливингстона

Оставив за собой Амбаку и переехав через Лукаллу, мы отклонились на юг, чтобы увидеть знаменитые скалы Пунго Ан-донго. Как только мы переправились через ручей Лотете, то увидели, что характер растительности заметно изменился. Здесь нам встретились такие же деревья, какие мы видели южнее р. Чобе. Трава растет тоже пучками; туземцы считают этот сорт травы самым лучшим кормом для скота. Откормленные коровы свидетельствуют о прекрасном качестве местных пастбищ.

В этой области в изобилии встречаются два вида винограда. Когда я прежде расспрашивал о растительных продуктах

Анголы, мне неизменно указывали на Пунго Андонго. «У вас растет пшеница?» – «Растет в Пунго Андонго». – «Есть ли у вас виноград, фиговые, персиковые деревья?» – «Есть в Пунго Андонго». – «Делаете ли вы масло, сыр и т. д.?» На все следовал один и тот же ответ: «О да, всего этого много в Пунго Андонго». Но когда мы приехали в Пунго Андонго, то обнаружили, что все это относилось к деятельности только одного человека – полковника Мануэля Антонио Пиреса. Существование дикого винограда показывает, что здесь можно было с успехом разводить настоящий виноград, и всякий, кто отведал масла и сыра за столом полковника Пиреса, предпочтет их несвежим продуктам ирландской сыроварни.

Форт Пунго Андонго (9°42 14 ю. ш., 15°30 в. д.) расположен среди группы любопытных скал; каждая из них имеет форму колонны приблизительно в 300 футов [более 90 м] высоты. Они состоят из конгломерата, образованного из множества закругленных камней, скрепленных темно-красным песчаником. Скалы стоят на толстом пласте этого песчаника, в котором находится очень небольшое количество гальки. В этом песчанике найдена ископаемая пальма; если эта пальма имеет одинаковый возраст с той, которая найдена на восточной стороне континента, где они растут еще и теперь, то под этим пластом может залегать уголь, как в Тете.

Нефтяные источники, существование которых в Данде и около Камбамбе подтвердилось, указывают, по-видимому, на наличие и этого полезного ископаемого, хотя я не знаю никого, кто действительно видел бы в Анголе пласт угля, вышедшего на поверхность, как в Тете. Гигантские колоннообразные скалы Пунго Андонго образованы морским течением, шедшим с юго-юго-востока, потому что, если смотреть на них с их вершин, то видно, что они слагались в этом направлении. В какой-то период истории нашего мира, когда отношения суши и моря были совершенно отличными от современных нам, об эти скалы разбивались волны океана. В конгломерате находятся куски гнейса, глинистого, слюдистого и песчаникового сланца, траппов и порфира; судя по величине этих кусков, можно думать, что скалы являются единственными следами обширных первобытных берегов, состоявших из галечника. Между этими скалами протекают несколько небольших потоков; в центральной части стоит деревня, окруженная со всех сторон тесным рядом этих неприступных громад. При таком положении подступы к деревне могут быть защищены небольшим отрядом войска против целой армии. Долгое время скалы служили крепостью племени джинга, которое первоначально владело всей страной.

Мы добрались до нашего друга Шинте и были радушно приняты этим приветливым человеком. Его город стоит на 12°37 35» ю. ш. и 22°27 в. д. У него мы оставались до 6 июля. Нам предстояло теперь плыть по Леебе. После того как я видел Коанзу около Массангано, я считал, что Лееба больше Коанзы по крайней мере на одну треть. Во время последнего наводнения уровень воды в ней поднимался почти на 40 футов [12 м] по отвесной линии, но этот подъем был, вероятно, выше обычного, потому что количество выпавшего дождя было выше среднего. Мои спутники купили у балонда много небольших челноков, в которых можно было сидеть только по два человека. Они были очень тонкие и легкие. На них охотятся по воде за животными.

Спускаясь по Леебе, мы видели много диких животных, особенно тагеци (Aegoceros eguina) и одну великолепную антилопу путокуане (Antilope niger) и двух прекрасных львов. В одной деревне нас очень просили убить буйволов, которые каждую ночь опустошали огороды ее жителей и уничтожали маниок. Так как мы не имели успехов в стрельбе по той дичи, которая нам попадалась, и нам очень хотелось мяса, то мы отправились по следам старых буйволов. Эти животные проявляют большую осторожность, выбирая для своих дневных стоянок или отдыха самую густую чащу леса. Мы несколько раз подходили к ним на 6 ярдов [5 м], прежде чем узнавали, что они находятся так близко, и слышали только треск веток под ногами промелькнувших животных.

Когда мы, осторожно крадучись, ступали по сухим листьям, нас охватывало волнующее чувство, потому что мы могли каждый момент подвергнуться внезапному нападению этих очень опасных зверей.

Послав извещение о своем прибытии нашему другу Маненко, мы ждали день, остановившись против ее деревни, которая находилась в 15 милях [28 км] от реки. Она сейчас же послала нам в подарок много продуктов. Сама она не могла приехать, так как обожгла себе ногу. На следующий день для скрепления дружбы между балонда и макололо была совершена церемония, называемая «касенди». Она выполняется таким образом: обе стороны, заключающие союз дружбы (в данном случае Пицане и Самбанзе, муж Маненко), соединяют свои руки. Затем на сжатых руках обоих людей, на правой щеке и на лбу каждого из них делаются небольшие надрезы и берется немного крови. Кровь от одного лица опускается и подмешивается в один горшок с пивом, а от другого – в другой; затем каждый из них пьет пиво с кровью другого, и с этого момента считается, что они навеки стали друзьями или даже родными. Пока они пьют, все присутствующие ударяют по земле короткими дубинками и произносят изречения, утверждающие договор. Оставшееся пиво допивают все присутствующие. Главные лица, выполнявшие «касенди», с этого времени считаются кровными родными и обязаны предупреждать друг друга, если кому-нибудь из них угрожает опасность. Если бы Секелету решил напасть на племя балонда, то долгом Пицане было бы предупредить Сам-банзу, чтобы он мог убежать, и такой же долг лежал бы при подобных обстоятельствах на Самбанзе. Закончив обряд «касенди», побратавшиеся сделали друг другу самые дорогие подарки. Самбанзе ушел одетый в костюм Пицане, сшитый из зеленой байки, отделанной красным, а Пицане, кроме множества продуктов, получил две такие же раковины, какую подарил мне Шинте.

Нам встретилось много охотников из племени мамбове, подвластных вождю Масико. Они сушили мясо гиппопотама, буйволов и крокодилов. На охоте они подкрадываются к этим животным, маскируясь шкурой лече (антилопы) или головой покуса, на которой еще есть рога, или же выставляя из травы верхнюю часть белого журавля, называемого ими жабиру (Муcteru senegalensis), с его длинной шеей и клювом наверху. Накрытые сверху этим чучелом, охотники ползут по траве: они легко могут поднимать голову, чтобы разглядывать свою добычу, оставаясь сами невидимыми, пока не подползут к животным на расстояние выстрела из лука. Они преподнесли мне в подарок трех водяных черепах. В одной из них, когда она была приготовлена в пищу, оказалось сорок яиц. Скорлупа у яиц была мягкая. Оба конца яйца черепахи одинаковой величины, как у яйца крокодила. Мясо черепахи, особенно печенка, превосходного вкуса.

Расстояние между вершинами уступов (западного и восточного) может равняться 10 градусам долготы. Я не слышал о возвышенностях на том и на другом краю, и едва ли они имеются также на пространстве, заключенном между ними. Самой высокой горой является Монакадзе, но она поднимается над окружающей ее плоской равниной не больше, чем на 1000 футов [300 м]. Вследствие этого недостатка в возвышенностях в той части страны, волнообразная поверхность которой незаметно поднимается до высоты в 5000 футов [1500 м] над уровнем моря, я принял термин гряды, употребительный в сельском хозяйстве, потому что они по своему характеру напоминают удлиненные гигантские грядки. Мы увидим, что горы, которые встречаются за этими грядами, являются только низкой каймой и что вершины гор не выше, чем дно высокой центральной долины.

Если мы оставим без внимания большую ширину центрального бассейна в других частях и будем говорить только о сравнительно узкой части, образованной изгибом восточной гряды на запад, то мы можем сказать, что эта область по своей форме является широкой «бороздой» между двумя приподнятыми грядами, около 200 миль шириной каждая. За этими грядами поверхность имеет форму склонов, опускающихся к морю. Если я прав, то направление, в котором простирание пластов склоняется на северо-северо-восток, может показывать, что такая же геологическая структура преобладает далее на север и два или три озера, находящиеся в этом направлении, могут быть сходны с оз. Нгами, будучи уменьшены до нынешних размеров действием сил, образовавших водопад Виктория.

Возвращение с охоты

Фотография

На р. Каломо мы встретили слона, у которого не было бивней. Это такая же редкость в Африке, как слоны с бивнями на Цейлоне. Как только слон увидел нас, он сейчас же скрылся. Здесь много буйволов; мы видели днем целые стада их, пасущиеся во всех направлениях. Когда их сильно беспокоит человек, то они уходят в самую чащу леса и выходят пастись только ночью. Подкравшись близко к их стаду, мы убили одного быка; когда раздался выстрел и он упал, то остальные буйволы, не видя своего врага, внимательно смотрели по сторонам, не понимая, где находится опасность. Другие буйволы подошли к раненому товарищу, и когда мы появились, то они, к немалому изумлению моих спутников, подняли убитого буйвола рогами и, окружив его тесным кольцом, унесли. Все дикие животные обычно бодают рогами своего раненого товарища и выгоняют его из стада; даже зебры кусают и лягают ту, которая имела несчастье быть раненой. Так же поступают они и с больными. Такой инстинкт имеет своей целью размножение вида только самыми полноценными и здоровыми особями. В настоящем случае буйволы хотели забодать раненого, но наше появление заставило их обратиться в бегство. Когда они перед этим, окружив раненого, некоторое время бодали его, это произвело на моих спутников ложное впечатление, будто они хотят помочь ему уйти. Пуля прошла буйволу между четвертым и пятым ребрами; пробив насквозь оба легких и ребро на противоположном боку, она остановилась под кожей. Но, несмотря на то что пуля весила 8 унций [226 г], буйвол все-таки отбежал на некоторое расстояние и был окончательно добит людьми, которые загнали его в болото и закололи копьями. Стадо убежало в направлении нашего лагеря и вернулось, бешено мчась на нас сзади. Мы нашли спасение на большом термитнике, и когда они стремительно, во весь опор, мчались мимо нас, я имел удобный случай заметить, что вожаком стада, состоящего приблизительно из шестидесяти голов, была старая корова; она выдавалась вперед других на половину корпуса. На ее загривке сидело около двадцати буйволовых птиц (Textor erythrorhynchus Смита), которые играют по отношению к буйволам роль гениев-хранителей. Когда буйвол спокойно пасется, то эта птица прыгает по земле, клюет свою пищу или, сидя на спине буйвола, ищет у него насекомых, которыми иногда бывает полна его шерсть. Так как эта птица обладает более острым зрением, чем буйвол, то при появлении какой-нибудь опасности она проявляет беспокойство и улетает; тогда буйволы сразу поднимают свои головы, чтобы узнать причину, которая побудила их хранителей к бегству. Иногда эти птицы сопровождают убегающих буйволов, пользуясь крыльями, а иногда сидят при этом у них на шее.

Мы шли по обширным пространствам страны Мопане. Мои спутники наловили в гнездах много птиц, называемых «корве» (Tockus erythrorhynchus). Их гнезда находятся в дуплах деревьев Мопане: 19-го числа мы напали на одно свежеприготовленное гнездо; его отверстие было залеплено с обеих сторон; оставлен был лишь небольшой проход, соответствующий величине и форме птицы. Проход внутри дупла во всех случаях продолжается на некоторое расстояние вверх; когда птицу ловят, то она взлетает в полое пространство вверх. В одном гнезде мы нашли белое яйцо, похожее на яйцо голубя. Захваченная в данный момент птица снесла второе яйцо. Кроме того, у нее в яичнике оказалось еще четыре яйца. Первый раз я увидел эту птицу на Колобенге, когда ходил однажды в лес за строевым материалом. Один туземец, стоявший около дерева, вдруг воскликнул: «Здесь гнездо корве!» Я посмотрел и увидел только щель в полдюйма шириной и в 3–4 дюйма [7,5—10 см] длиной. Думая, что слово «корве» означает какое-нибудь маленькое животное, я с интересом ожидал, что он извлечет из дупла. Он сломал глину, которой была окружена щель, сунул в образовавшуюся дырку руку и вынул оттуда Tockus’a, или красноклювого криворога, которого тут же убил. Он сказал мне, что когда самка несется, то она подвергается полному заключению. Самец замазывает вход в гнездо, оставляя только узкую щель, чтобы кормить через нее свою подругу. Щель точно соответствует форме его клюва. Самка делает в дупле гнездо из собственных перьев, откладывает яйца, высиживает их и остается с птенцами до тех пор, пока они не оперятся. В продолжение этого времени, которое длится, как говорят, два или три месяца, самец продолжает кормить ее и все юное семейство. Пленница становится всегда очень жирной и считается у туземцев лакомым блюдом, а бедный, рабски преданный ей супруг в этот период так худеет, что во время резкого падения температуры после выпавшего дождя он коченеет, падает на землю и подыхает. Мне никогда не представлялось случая установить действительную продолжительность заключения, которому подвергается самка, но когда я через два дня после описанного случая проходил мимо дерева, в котором было открыто гнездо, то отверстие было уже снова замазано глиной, как будто за такое короткое время неутешный супруг достал себе другую жену. Это был как раз тот месяц, когда клюворог несется. Здешние жители рассказывают об этой птице то же самое, что рассказывают туземцы на Колобенге. Самка вылетает из гнезда только тогда, когда птенцы вполне оперятся; это бывает в период созревания зерновых культур. Ее вылет из гнезда вместе с выводком является действительно одним из признаков, по которым туземцы узнают, что урожай готов. Так как они снимают урожай в апреле, то, значит, период заключения самки клюво-рога длится от двух до трех месяцев. Говорят, что иногда птенцы вылупляются из яиц не в одно время; когда двое ранее вылупившихся птенцов уже вполне оперятся, двое других только еще выходят из своей скорлупы; тогда самка покидает гнездо со старшими птенцами, а отверстие замазывается снова, и самец вместе с самкой обслуживают нужды оставшихся в гнезде юных птенцов.

Несмотря на то что мы приближаемся к португальским селениям, страна все еще полна диких животных. Нам встретилось стадо буйволов, и мои люди убили шесть телят. Обилие буйволов и антилоп показывает, что для уменьшения количества этих животных лука и стрел недостаточно. Здесь очень много также львов и гиен. Для размножения львов не существует никакой преграды; туземцы верят в то, что души их вождей переходят в львов, и никогда не делают попыток убивать их; они верят даже в то, что вождь может превратиться в льва, убить кого ему угодно и снова принять вид человека; поэтому, когда они видят льва, то принимаются хлопать в ладоши, что является здесь знаком приветствия. В результате этого здесь развелось столько львов и гиен, что местным жителям приходилось строить специальные небольшие хижины между деревьями около своих полей, чтобы ночевать в них, если ночь застанет их в поле. Многие мои люди во время пути часто оставляли тропу, по которой мы все шли, для того, чтобы достать птицу корве из ее гнезда или последовать за птицей медовестом, чем они очень удивляли наших проводников, постоянно предупреждавших их об опасности, угрожающей им от львов. Поэтому я часто оказывался далеко впереди всех моих людей и должен был через каждый час-два останавливаться, чему я, впрочем, был рад, потому что солнце жестоко палило, и у меня было основание сделать отдых. Десять—двенадцать миль в день составляли порядочный переход для моих людей и для меня.

Плохо сконструированные топки нашего парохода пожирали громадное количество дров. Их затапливали в два часа ночи, но пар мы редко получали раньше шести. Масса времени терялась на рубку дров. Большие, тяжело нагруженные каноэ могли почти не отставать от нас, а маленькие нас обгоняли, и гребцы с удивлением и жалостью оглядывались на медленно двигающийся и пыхтящий «Астматик». Для нас пар не был силой, экономящей труд, лодки или даже каноэ сделали бы для экспедиции все то, что делал он, с половиной затрат и труда.

Мы пристали к берегу, чтобы набрать дров, в Шимоара, как раз ниже впадения Шире. Кварцевые юры здесь покрыты деревьями и гигантской травой; в изобилии растет низкорослое лесное дерево буазе – род полигалы, его красивые гроздья розоватых душистых цветов наполняют воздух чудным ароматом; семена дают прекрасное масло, а кора более мелких веток – волокно, более тонкое и прочное, чем лен; туземцы делают из него сети для рыбной ловли.

Зулусский крааль

Рисунок

Бонга, брат мятежника Мариано, возглавлявший теперь восставших туземцев, явился повидать нас с несколькими своими старейшинами. Они отнеслись к нам вполне дружественно, хотя им и сказали, что мы перевезли больного губернатора в Шупангу и вылечили его от лихорадки. Когда мы ознакомили Бонга с целью нашей экспедиции, он сказал, что нам не придется терпеть в нашей полезной работе помех от его народа. Он прислал нам в подарок рису, двух овец и большое количество дров. Он никогда не пытался как бы то ни было использовать нас в борьбе, которую вел; другая сторона проявила к нам меньше доверия: нашему лоцману устроили настоящий допрос, добиваясь узнать, не продавали ли мы порох неприятелю. Однако нам удалось сохранить хорошие отношения и с восставшими, и с португальцами.

Так как подняться на пароходе по мелкому каналу, на котором стоит Сена, было невозможно, мы бросили якорь у Ньярука, небольшого негритянского селения, в 6 милях ниже по течению, и на следующее утро отправились в Сену пешком. Узкая извилистая тропинка, по которой мы должны были идти гуськом, проходила через огороды и лесные участки, причем самыми высокими деревьями были колючие акации. Небо было покрыто облаками, воздух прохладный и приятный, а маленькие птички радостно пели от полноты сердца странные сладкие песни, которые, хотя и походили на песни наших птиц в весеннее утро, все же, казалось, были на иностранном языке. По дороге мы встретили много туземцев. Большинство мужчин было вооружено копьями, луками со стрелами или старыми мушкетами; у женщин были железные заступы с короткими ручками, – они отправлялись работать в садах и огородах. Все они отходили в сторону, чтобы дать нам пройти, и вежливо нас приветствовали: мужчины – кланяясь, а женщины – приседая, даже если у них были тяжелые ноши на голове. Реверанс, который делают с голыми ногами, – это нечто потрясающее!

Сена построена на низкой равнине на правом берегу Замбези с несколькими отдельными холмами на заднем плане; она окружена частоколом из зеленых стволов для защиты обитателей от их неприятных и беспокойных соседей. Сена насчитывает несколько больших домов, развалины нескольких других и пострадавший от плохой погоды крест на том месте, где когда-то находилась церковь; насыпь показывает место, где стоял древний монастырь. Земляные укрепления около реки пришли в такое разрушение, что на них мирно пасутся коровы. Это не огорчает население деревни, так как ее черный гарнизон прятался за дверями при приближении врагов, предоставляя торговцам защищаться самим, как могут. Последние поэтому считают, что упадок, в который пришли укрепления, не делает их более беспомощными, чем они были раньше.

Немногие живущие в Сене торговцы высылают группы доверенных невольников внутрь страны для охоты на слонов из-за кости и покупки ее. На месте же нет почти никакой торговли. Это скучное место, очень располагающее ко сну.

Находясь в Сене, можно быть уверенным, что завтра заболеешь лихорадкой, если не заболел сегодня; но нет места, которое было бы плохим до конца. Сена обладает одним искупающим обстоятельством: это – родная деревня великодушного и гостеприимного синьора Х. А. Феррао. Его отец, человек высоких качеств характера, был раньше португальским губернатором Сены. Он приобрел на юге самым честным образом обширные и богатые земли, называющиеся Чирингома; но правительство потребовало, чтобы они были разделены. Наследнику оставили только две мили, а остальное было разбито на бесплатные участки для эмигрантов. Этот грабеж был обоснован следующим образом: «Не годится, чтобы подданный владел большим количеством земли, чем глава Португалии». Зулусы вскоре последовали этому примеру, завладели всем и ограбили грабителей.

В середине марта того же [1859]года мы отправились во второй раз в путешествие по Шире. Теперь туземцы относились к нам дружелюбно и охотно продавали рис, птицу и зерно. Мы вступили в дружеские отношения с вождем Чибисой, деревня которого находилась примерно в 10 милях ниже водопада. Когда мы были здесь в первый раз, он послал двух людей пригласить нас на пиво; но пароход последним показался таким страшилищем, что, прокричав свое приглашение, они прыгнули на берег, оставив свои каноэ на волю течения. Чибиса был исключительно умным человеком. Если не считать темного цвета кожи, он был вылитым портретом одного из наших знаменитейших лондонских артистов и далеко превосходил по своему уму всех остальных вождей этого района. Он рассказал нам, что ему пришлось много воевать, но начинали всегда другие; он всегда был прав, а виноваты были всегда они. Кроме того, он твердо верил в божественные права монархов. Он рассказывал, что был обыкновенным человеком; но, когда умер его отец, стал вождем. Как только он занял это высокое положение, то осознал могущество, которое вошло в его голову и спустилось по спине; он чувствовал, как оно в него вошло, и узнал, что он – вождь, облеченный властью и обладающий мудростью; тогда люди начали бояться его и стали преклоняться перед ним. Он говорил об этом, как о совершенно естественном факте, исключающем всякое сомнение. Его народ также верил в него: они купались в реке, абсолютно не боясь крокодилов, так как вождь бросил в нее могущественное средство, которое охраняло их от этих чудовищных пресмыкающихся.

Оставив судно против деревни Чибисы, д-р Ливингстон, д-р Кэрк и несколько макололо выступили пешком к озеру Ширва. Они шли по направлению к северу от гористой местности. Население относилось к ним далеко не хорошо; некоторые из проводников пытались сбить их с пути, и доверять им было нельзя. Масакаса, старшина макололо, подслушал несколько замечаний, которые убедили его, что проводник готовил им беду. Он молчал до того момента, пока они не оказались в пустынном месте; здесь он подошел к д-ру Ливингстону и сказал: «Это скверный человек, с ним мы попадем в беду; копье мое остро, и здесь никого нет, – не свалить ли мне его в высокую траву?» Если бы доктор выразил малейший знак согласия или даже только промолчал бы, этому проводнику никого больше уже водить не пришлось бы, ибо в мгновение ока он оказался бы там, «где злые перестают беспокоить». Позднее выяснилось, что в этом случае никакого предательства не было, а имелась только недостаточность знания нами языка и страны. Мы попросили отвести нас к Ньянья Мукулу, или «большому озеру», имея в виду озеро Ширва, а проводник повел нас по чрезвычайно труднопроходимой гористой местности, постепенно спускающейся к длинному болоту, которое было известно проводнику именно под названием Ньянья Мукулу, т. е. «большого озера». Мы видели на этом болоте столько слонов, что назвали его Слоновым болотом. Слово «ньянья», или «ньянца», может означать вообще болото, озеро, реку и даже ручей.

В конце концов экспедиция стала продвигаться вперед без проводников или с сумасшедшими проводниками. Как это ни странно, мы оказывались часто очень обязанными сумасшедшим из разных деревень: один из них почтил нас, когда мы спали под открытым небом, тем, что плясал и пел у наших ног всю ночь. Эти несчастные люди симпатизировали исследователям, считая, вероятно, что они – их поля ягоды. Общее мнение их соотечественников на них влияния не оказывало, они действительно жалели чужестранцев и хорошо к ним относились; часто они преданно провожали экспедицию с места на место, когда невозможно было никакими средствами нанять здорового человека.

Манганджа вели себя в это время очень независимо; это был разительный контраст с тем раболепством, которое они проявили позднее, когда великое бедствие – охота за рабами – постигло и их страну. Из деревень подавались сигналы барабанами, и ноты недоверия и запугивания звучали в ушах путешественников круглый день; иногда им приходилось бодрствовать всю ночь в ожидании внезапного нападения. Д-р Ливингстон и д-р Кэрк стремились, чтобы не произошло ничего такого, что заставило бы туземцев смотреть на них, как на врагов; Масакаса же стремился, со своей стороны, показать, что он мог бы сделать, подравшись с ман-ганджа.

Вечером вождь принес нам в подарок немного муки и посидел с нами несколько минут. Расставаясь с нами, он пожелал нам хорошо выспаться. Едва он ушел, как с реки донесся дикий крик, сопровождаемый пронзительными воплями женщин. Крокодил утащил его главную жену, когда она купалась. Макололо схватили оружие и бросились к реке, но было уже поздно. Плач женщин продолжался всю ночь, и наутро мы увидели женщин из других деревень, которые пришли сюда, чтобы принять участие в оплакивании. Горе их, по-видимому, было искренним, так как по щекам у них текли слезы. Рассказывая о своем несчастии соседям, Муана-Мо-эси сказал: «В деревню пришли белые люди; они стали мыться в том месте, где моя жена брала воду и купалась; они натирались белым снадобьем (мылом), и когда потом пошла купаться моя жена, ее утащил крокодил; из-за этого снадобья или нет, неизвестно». Против этого мы возражать не могли.

Когда мы возвращались, нас встретили с ужасом, и при нашем приближении все мужчины убежали, женщины же остались. Один из наших людей разъяснил это следующим образом: «У женщин то преимущество перед мужчинами, что им не надо бояться копья». Наше первое знакомство с народом Чинсунсе заставило нас думать, что купание неизвестно туземцам; после мы узнали, что купание совершенно обычное явление в других частях страны манганджа.

Мы открыли озеро Ньяса немного раньше полудня 16 сентября 1859 г. Его южная оконечность находится на 14°25 южной широты и 35°30 восточной долготы. В этом месте долина достигает около 12 миль ширины. По обе стороны озера есть горы, но дым от горевшей травы помешал нам в тот раз видеть далеко. Спустя много времени после нашего возвращения с Ньясы, мы получили письмо от капитана Р. Б. Олдфилда, тогда командовавшего кораблем ее величества «Лира». Он писал, что д-р Рошер, предприимчивый немец, который, к несчастью, пал жертвой своего исследовательского пыла, также достиг озера Ньяса, но 19 ноября, т. е. после нашего открытия. Когда он прибыл к озеру, туземцы сообщили ему, что южную его оконечность посетила экспедиция белых людей. Из сравнения дат (16 сентября и 19 ноября) следует, что мы опередили д-ра Рошера больше чем на два месяца. Подобное же сообщение было опубликовано в газетах Капа в виде письма губернатору, сэру Джорджу Грею, от полковника Ригби, консула и политического резидента ее величества в Занзибаре. Эти сведения он получил из показаний слуг д-ра Рошера, которые добрались до побережья.

Неизвестно, где д-р Рошер впервые увидел воды озера Ньяса, так как точное местоположение Нуссеевы, где он жил некоторое время на берегу озера, не выяснено. Он был на расстоянии трех дней пути от Нуссеевы на арабской дороге, на пути к обычной переправе через Ровуму, когда его убили. Убийцы были пойманы одним из вождей, отосланы в Занзибар и казнены. Д-р Рошер скрывал свои открытия, намереваясь опубликовать их в Европе все сразу в прекрасной книге, описывающей его путешествие. Поэтому мы можем только предполагать, что, раз он шел по арабской дороге из Кильвы (Килоа), то вышел к озеру у арабской переправы Нгомбо, поблизости от Ценги, или, может быть, против Кота-Кота-бея. В связи с этим мы ощутили регулярное опубликование наших писем Королевским Географическим обществом как настоящее благодеяние. Благодаря этому устанавливались даты открытий и открытия увековечивались.

Вождь деревни, расположенной недалеко от впадения в озеро реки Шире, старик по имени Мосаука, услышав, что мы сидим под деревом, пришел к нам и любезно пригласил нас к себе в деревню. Он привел нас к великолепному баньяновому дереву, которым, видимо, гордился. Корни дерева образовали над землей род огромного кресла без сиденья. Четверо из нас спали между его подлокотниками. Мосаука принес нам в подарок козу и корзину муки, – «чтобы порадовать наши сердца». Он сказал, что недалеко расположилась лагерем большая партия невольников, которых вели арабы. Эти арабы были в прошлом году в стране Казембе, а теперь возвращались с большим количеством рабов, слоновой кости и малахита. Через несколько минут нас пришли проведать человек шесть начальников этой партии. Они были вооружены большими мушкетами и, на наш взгляд, выглядели порядочными негодяями. По-видимому, они составили себе такое же мнение о нас, так как предложили нам купить нескольких детей. Когда же мы им сказали, что мы англичане, они испугались и ночью ушли. Вернувшись в Конгоне, мы узнали, что корабль ее величества «Рысь» поймал несколько рабов из этой партии, перевозимых на одномачтовом судне; одна женщина сказала нам, что она в первый раз видела нас в деревне Мосаука и что арабы бежали, испугавшись таинственных базунгу.