Никакой корабль не появлялся, и мы отплыли 15 марта обратно. Мы остановились, чтобы запастись дровами в Лу-або, недалеко от лагеря охотников на бегемотов. Опять нашим людям рассказывали, что отсюда есть доступный для каноэ путь в Келимане; но показать его не хотели. Губернатор Келимане уже жаловался, что португальцы его района скрывают этот путь в интересах работорговли и не открывают даже ему.

Масакаса был уверен, что он выпытает этот секрет у охотников на бегемотов при помощи своей дипломатии, – как он выразился, – со сладким языком можно их съесть, а грубый язык их прогонит. Но охотники снялись с места ночью. Позднее мы удостоверились, что войти в этот канал можно через естественную протоку, называющуюся Кусишоне, в 2,5–3 милях выше канала Конгоне, но на другой стороне Замбези. Впрочем, этот канал большого значения не имеет, так как временами по нему могут плавать только маленькие каноэ.

В Мазаро мы нашли нашего друга майора Сикарда – с лопатами, мотыгами, ломами, заступами и рабами. Он явился сюда, чтобы построить в Конгоне форт и таможню. Поскольку у нас не только не было оснований для того, чтобы скрывать найденную нами гавань, но, наоборот, мы были заинтересованы в осведомлении о ней, мы снабдили его картой извилистых рукавов, которые, протекая по мангровому лесу, затрудняют поиски. Мы дали ему также указания, которые должны были дать ему возможность найти путь к реке. Он привез спасенные остатки нашей почты, – и было большим разочарованием убедиться, что пропало все, за исключением связки старых газет, двух фотографий и трех писем, написанных еще до нашего отъезда из Англии.

В Шупанге Сининьяне обменялся именем с одним зулусом, и, когда мы его позвали на следующее утро, не ответил; не обратил он внимания и на наш второй и третий призыв. Наконец, один из его людей сказал: «Он теперь не Сининьяне, а Мошошома»; когда мы назвали Сининьяне Мошошомой, тот быстро ответил.

Обмен именами с представителями других племен не является необычным явлением. Обменявшиеся считают друг друга близкими друзьями, несущими определенные обязанности по отношению друг к другу в течение последующей жизни. Если один из них случайно посетит деревню другого, он рассчитывает получить у своего побратима пищу, кров и всякие дружеские услуги. Когда Чарльз Ливингстон был в Кебрабасе во время дождливого сезона, он приобрел себе друга на всю жизнь не посредством обмена именами, а дав голодному, дрожавшему туземцу немного пищи и одежды. Через 18 месяцев, во время нашего путешествия внутрь страны, в наш лагерь явился человек с богатыми подарками в виде риса, муки, пива и домашней птицы. Он напомнил нам о том, что было для него сделано (о чем Чарльз Ливингстон совершенно забыл), и сказал, что, увидев нас в пути, «не захотел, чтобы мы легли спать, испытывая голод или жажду». Кое-кто из наших людей, – как это делают некоторые и у нас на родине, – отказывались от собственных имен и принимали имена вождей; другие шли еще дальше – принимали имена гор, водопадов, которые встречались нам во время наших путешествий. Так, у нас были Чибиса, Морамбала, Зомба и Кебрабаса, – и они продолжали называться этими именами даже тогда, когда вернулись к себе домой.

«Ма-Роберт», или «Астматик», доставлял нам столько неприятностей и помех, что читатель, – хотя мы не рассказали ему и о десятой их части, – может счесть, что об этом было сказано более чем достаточно. Человек, из-за которого нам было главным образом навязано это несчастное судно, умер, и с его кончиной всякая горечь покинула наши сердца. Однако мы испытывали глубокое сожаление, что человек ради несправедливой наживы мог совершить поступки, о которых нельзя было говорить после его смерти. На родине у нас еще оставался глубоко уважаемый и благородный друг, ныне покойный адмирал Вашингтон, который мог проследить, чтобы мы опять не пострадали. Но перспектива провести нашу громадную работу на озере Ньяса при помощи судна, построенного так, чтобы его можно было развинтить и перенести в обход водопадов, была чрезвычайно привлекательна. Действительно, если бы она была осуществлена, это обещало бы полностью изменить порочную систему, которая была проклятием этой страны в течение веков. Поэтому, для того чтобы обеспечить надлежащее сооружение судна, мы послали нашего механика, мистера Рэ, на родину, чтобы он наблюдал там за постройкой. На «Астматике» он не мог принести больше никакой пользы, так как помочь пароходу уже было нельзя. Мы послали также несколько ящиков образцов растений, тщательно собранных и препарированных д-ром Кэрком. К нашему великому сожалению и ущербу, пять из них так и не дошли никогда до Кью Гарден [Ботанический сад в Лондоне]. Мы все проводили пешком нашего механика до небольшой речки, впадающей в Кваква, или реку Келимане, когда он отправился туда в порт, чтобы оттуда отплыть в Англию.