Рисунок Д. Ливингстона

Скорость течения здесь равнялась 5 милям [до 9 км] в час. На поверхности воды плыли пучки тростника и гниющих растений, и, однако, вода не меняла своего цвета, хотя у нее был все-таки желтовато-зеленый оттенок, чуть-чуть темнее ее обычного цвета. Этот оттенок зависел от большого количества песка, который уносился прибывающей водой с отмелей, ежегодно переносимых с одного места на другое, а также от падающих в нее с подмытых берегов огромных глыб. Когда речной воде дают отстояться в стеклянной посуде, то достаточно нескольких секунд, чтобы на дне получился осадок.

Этот сезон считается нездоровым. Когда мы однажды долго дожидались отставших челноков и у меня не было ни малейшего желания выйти из челнока на берег, то главный мой лодочник Машауана сказал мне, чтобы я никогда не оставался на борту в такое время, когда течение уносит вниз так много растений.

17 декабря. В Либонте. Согласно распоряжению вождя Секелету, мы собирали дань жиром и маслом, которые предназначались в подарок вождям балонда, поэтому мы задержались здесь на несколько дней. Как бывает всегда перед началом дождей, свирепствовала лихорадка и распространялась глазная болезнь. Некоторым из моих людей, так же как и жителям Либонты, понадобилась медицинская помощь.

Много неприятностей причинил здесь населению лев. Во время нападения на него два человека были тяжело ранены: у одного была совершенно переломана берцовая кость, – доказательство огромной силы челюстей льва.

Для другого из пострадавших воспаление, вызванное укусами, оказалось смертельным.

Либонта – последний городок макололо; впереди оставалось немного скотных загонов и окраинных деревушек, а за ними вплоть до самой Лонды, или Лунды, шла незаселенная область. Подобно остальным деревням бароце, Либонта расположена на холме, но здесь склоны долины, покрытые деревьями, приближались уже к реке.

Прежде чем нам расстаться совсем с этими деревнями, можно еще сказать немного и о том, как мы проводили вечера. Как только, бывало, высаживались на берег, некоторые из людей принимались резать для моей постели низкорослую траву, а Машауана устанавливал шесты для палатки. На этих шестах днем носят поклажу, как и туземцы Индии, с той только разницей, что здесь груз не подвешивается на длинных веревках, а привязывается ближе к концам шестов. Вот готова постель. По обеим сторонам ее устанавливают в ряд ящики, а затем над ними разбивается палатка. В четырех или пяти футах от нее устраивается центральное место или костер котла; дрова для костра заготовляются человеком, исполняющим обязанности герольда, который берет себе в качестве платы за это головы всех убиваемых для нас быков и диких животных.

Как во время еды, так и во время сна каждый человек должен занимать у костра строго определенное место, сообразно своему рангу. Двое макололо всегда занимают места один справа, а другой слева от меня. Как только я ухожу к себе в палатку, мой главный лодочник Машауана устраивает себе постель у входа в палатку, а остальные, разделившись по племенной принадлежности на несколько небольших групп, устраивают кругом костра шалаши, оставляя впереди них пространство в виде подковы, для того чтобы расставить в нем скот. Люди стараются всю ночь поддерживать огонь, потому что он создает у быков чувство безопасности.

Шалаши устраивают так: сначала устанавливают в наклонном положении два прочных шеста с рогульками на концах, а на них сверху в горизонтальном положении укладывается третий. Затем в землю втыкают множество веток и их концы подтягиваются к верхнему горизонтальному шесту и привязываются к нему полосками содранной с них коры. Поверх веток кладется столько травы, чтобы она могла отводить дождевую воду в сторону, – и тогда шалаш готов. Каждый шалаш открыт к костру, находящемуся перед ним, и сзади защищен от зверей. Меньше чем через час мы всегда находились уже под кровлей.

В продолжение всего путешествия у нас никогда не было недостатка в траве. Когда ночью луна, которая в Африке бывает особенно яркая, бросает свой свет на спящие кругом фигуры, то один взгляд на все эти разнообразные позы и положения спящих людей и животных, выражающие состояние глубокого покоя, представляет весьма живописную картину. В такую ночь можно совершенно не бояться диких зверей, поэтому огня не поддерживают и костер почти тухнет, а так как нет оснований опасаться и того, как бы голодные собаки, пройдя по спящим, не уничтожили запасы питания или не съели бы преспокойно одеял (представляющих собою, в лучшем случае, грязные шкуры), что иногда случается в деревнях, то вся эта картина внушает чувство ничем невозмутимого покоя.