Больной К. был одним из тех, кто попал на лечение в нашу клинику, не побывав до этого, как многие другие пациенты, в ряде психиатрических лечебниц. Не подвергался он и специальной медикаментозной терапии.

Сам К. считал, что болен пять лет. И все эти годы он боролся со своим недугом, который называл "нереальностью".

Впервые это произошло на стадионе, на волейбольной площадке. Однажды вечером играли три часа без перерыва. Все было привычно — партнеры, площадка, вечер, пыль, одни те же приемы игры. И вдруг наступило какое-то страшное оцепенение, полусон — мозг устал от напряжения, а тело продолжало механически выполнять надоевшие движения. Это состояние длилось 5 -10 минут. После игры оно мгновенно исчезло.

Потом произошло событие, потрясшее К. Школьник старшего класса Петя выехал па велосипеде на дорогу и, не заметив грузовика, попал под колеса. Это событие К. описывает в своем дневнике так: "Потрясла меня прежде всего обжигающая мысль, что и я, я мог бы оказаться на его месте. Никогда раньше я не задумывался о жизни и смерти, такой важный вопрос меня раньше не занимал. Не занимал потому, что не приходилось вплотную сталкиваться со смертью. Я никак не мог представить себе, что и сам смертен.

Потрясла меня и возмутила жестокость жизни — почему погиб так страшно и так глупо 15-летний парень, единственный сын у родителей, которому только жить и жить? Почему так холодны люди, так мало плачут, спокойно разговаривают?

На вес эти мучительные вопросы я искал и не мог найти ответа. Мой житейский опыт не мог его дать. Похороны возмутили меня спокойствием присутствовавших учащихся, пошлыми толпами зевак и точащих лясы старушек. Последним "перышком, ломающим спину верблюда", "последней каплей, переполнившей чашу", оказалась для меня такая сцена: похоронная процессия свернула на главную улицу, передо мной прошла машина с надгробием, рядом со стальной пирамидкой сидел дед Пети. Вид этого согбенного старика у портрета молодого, цветущего внука потряс меня. Я побежал домой, упал молча на диван и лежал так с полчаса. Единственная мысль, которая была тогда в голове, и слова, которые я глухо повторял, были: "Не понимаю, не понимаю".

Через полчаса меня окликнули. Я медленно вышел из полутемной комнаты. Солнечный свет ослепил меня какой-то странной, неуютной яркостью. И тут я понял, что со мной что-то случилось: болезненное возбуждение, житейская неопытность и душевная слабость привели меня к неприятному психическому расстройству. Постараюсь описать это состояние.

Более точного слова, чем "нереальность", я не могу придумать. Это не ощущение, а почти полное отсутствие всяких ощущений. Это состояние, очень похожее на алкогольное опьянение. Все мне стало абсолютно безразлично, ничто не волновало. В таком состоянии живешь по пословице: "Нас толкнули — мы упали, нас подняли — мы пошли", делаешь движения, которые требуются, совершенно механически, не вдумываясь.

Я лишен самых больших человеческих богатств — чувств, ощущений. Образно говоря, от 100% полнокровных, живых ощущений нормального здорового человека остались жалкие остатки, крохи — 5 — 10%. Ничего лишнего не мерещится, все окружающее выглядит вполне нормально, как и раньше. Какое-то смутное чувство апатии, опустошенность, внутреннее безразличие. Многое можно еще сказать, но я описал характерные черты такого состояния. Все это случилось со мной в этот недоброй памяти день.

Первый год после "чока" (как я называю этот случай) приходили в голову мысли о невозвратности времени. Никогда раньше об этом не думал, а теперь вот стал подолгу размышлять. Понял, что прошло — то уже не вернешь. Стал грустить о своих прожитых годах, невозвратном времени (это в 17-то лет!). Вообще состояние грусти, задумчивости очень характерно было для того времени. Но боролся. Эта борьба и привела меня в Московскую клинику лечебного голодания. Меня приняли".

К. голодал 23 дня. Оставил в клинике запись о тех днях.

"На голод пошел бодро и с уверенностью в полном излечении. Оптимизм и ожидание полного излечения не покидали меня ни на голоде, ни на восстановлении.

Первые 4 дня — без изменений (уровень "нереальности" прежний). На 5-6-день — ухудшение, голова "суетная", апатия, подавленность; 9-10-й день — снова ухудшение (как и на 5-6-й день), но гораздо более тяжелое. Это было как бы "искусственное ухудшение". Я сам старался расслабиться, забыться, потому что появилось такое чувство, будто стоит мне только заснуть, глубоко забыться, и я вдруг очнусь, "проснусь" абсолютно здоровым, "нереальность" кончится.

С 11-го дня установилось чувство бодрости, несколько уменьшилась "нереальность". Состояние это не изменялось до восстановления, а примерно с его 8-го дня стало неуклонно улучшаться. Этому помогала и отличная солнечная погода. Вершиной улучшения стал "проблеск реальности" (14-й день восстановления): в течение 15 минут я был почти абсолютно здоровым, "реальным" человеком. "Почти" только потому, что мне это (естественное по сути) состояние было как-то непривычно, чуждо. Этот проблеск доставил столько радости, так подхлестнул уверенность в ближайшем полном выздоровлении, что ради таких минут стоило два года ждать и почти месяц голодать.

Подытоживая результаты всего курса лечения, я могу сказать, что он мне многое дал. Состояние "нереальности" уменьшилось, мои ощущения гораздо ближе к норме. Я полон уверенности и надежды, что при следующем курсе голодания окончательно выздоровлю".

…Параноидная форма шизофрении характеризуется другими симптомами: больные сравнительно доступны, у них нет вначале заметного снижения воли, эмоций. Для них характерен бред преследования, воздействия; кто-то что-то хочет сделать вредное, плохое, в чем-то подозревает их. В процессе заболевания нарастает замкнутость, отчужденность, недоверчивость, иногда переходящие в агрессивность.

Результаты лечения этой формы шизофрении дозированным голоданием менее эффективны по сравнению с ипохондрической и простой формами, но все же практическое выздоровление или значительное улучшение наблюдались нами во многих случаях даже при большой давности заболевания. Вот пример.

Мне вспоминается Цвейг, его тонкое проникновение в психологию мальчика-юноши в момент, когда перед ним впервые встает "жгучая тайна" — вопрос отношения полов. Мы, врачи-психиатры, нередко сталкиваемся с болезненной реакцией на эту "жгучую тайну", тщательно анализируем её и предупреждаем родителей о важности наблюдения за сыновьями в критическом возрасте — в период начала полового созревания.

…Все началось с 13 лет. Половое развитие наступило рано. Мальчик не понял, что с ним случилось. Он испугался, а родители ничего не заметили. Сережа стеснялся спросить старших, хотел до всего дойти сам. Все думал и думал. Перестал готовить уроки, пропускал занятия. Сделался груб, раздражителен, скрытен, ничего не рассказывал о себе.

А рассказать было что. Школьнику стало не до уроков. Он открыл, что мир разделен на мужчин и женщин. Женщины волновали его, представление о них мучили. Апатия овладела юношей. Ему стало все безразлично. Все, кроме видений о том запретном, что вошло в его жизнь.

Старшие товарищи толкнули его на связь с женщиной. Это случилось в 17 лет. Связь была без любви. Осталось чувство неловкости, стыда и страха. Появился "комплекс неполноценности".

Ему было 19, когда он впервые поступил на лечение в психиатрическую больницу. Перед врачом сидел высокий красивый юноша, на вид здоровый.

Наследственность — не отягченная: семья благополучная. Отец — сдержанный, спокойный, по специальности инженер-строитель, мать — общительная, занимается детьми и домашним хозяйством; брат и сестра здоровы. И вдруг такое несчастье: сын заболел. Впервые прозвучало слово "шизофрения". Родители в тоске спрашивают, что это за болезнь, можно ли надеяться на излечение, сможет ли Сережа дальше учиться?

Мать вспоминает: "В младших классах Сережа хорошо учился, был таким веселым, жизнерадостным мальчиком". Она улыбается своим воспоминаниям. Потом на лицо набегает тень. Мать рассказывает: "Шести лет Сережа упал, расшиб голову, потерял сознание. Может, это послужило причиной?" И дальше неуверенно: "Болел дизентерией… ну и другими детскими болезнями. С чего бы, кажется?"

Мать недоумевает, она так и не поняла, что было упущено ею и ее мужем в жизни сына, что стало первопричиной их беды.

У Сергея толчком к заболеванию явилось его раннее половое созревание, затем последующая травма на сексуальной почве. Постепенно развивались апатия, равнодушие, вялость — состояние, характерное для шизофрении простой формы.

Итак, диагноз поставлен: шизофрения простая, вялотекущая, медленно прогрессирующая форма.

Возникает она обычно у молодых людей в период полового созревания. Далеко не последнюю роль здесь играет перекармливание, злоупотребление мясом, гиподинамия. Дети, потребляющие много сладкого, животных белков, жиров, ведущие сидячий образ жизни (школа, чтение книг, сидение у телевизора), больше подвержены опасности. Родители, которые и сами много едят, и детей стараются накормить досыта, до отвала, оказывают им плохую услугу. Такая жизнь нередко способствует более раннему половому созреванию, развитию таких пороков, как онанизм, мастурбация, усугубляющих положение.

Поначалу дети выглядят как разленившиеся, не поддающиеся воспитанию. Когда же прогрессирование и стойкость болезненного состояния обращают на себя внимание семьи и школы, родители ведут больного к терапевту, который, ничего не найдя, направляет его к невропатологу, а тот, заподозрив психическое заболевание, отсылает к психиатру. Данную форму заболевания часто долго не могут распознать, и больные поступают на лечение иногда через несколько лет после начала шизофрении. Так было и с Сережей.

Два месяца специального медикаментозного лечения в психиатрической больнице принесли некоторое облегчение. После выписки юноша поступил учиться в один из московских институтов. Учился без увлечения, формально, чтобы только не исключили. Друзей у него не было. Его одолевало мрачное настроение, думал о бессмысленности жизни. Размышлял — не покончить ли жизнь самоубийством, но мысли эти реализовать не пытался.

Сергей сам искал пути к излечению. Повторно лег в больницу. Терапия — трифтазином, инсулином… Выписался, собираясь продолжать занятия в институте. Но, оказавшись дома, почувствовал, что нет ни сил, ни желания готовиться к сессии, и взял академический отпуск.

Снова стационар. На этот раз клиника лечебного голодания. Сергеи стал нашим пациентом. Ему 24 года. За плечами пять лет периодического пребывания в психиатрической больнице, лечения медикаментозными средствами.

На явления снижения своего интеллекта больные реагируют по-разному: одни с безразличием и отсутствием критики, едва ли сознавая, что в них изменилось; другие — наиболее сохраненные — активно стремятся к избавлению от болезненных признаков, просят вернуть им прежнее настроение, остроту утраченных восприятий, работоспособность. Эти больные охотно идут на РДТ, точно выполняют все врачебные требования как во время голодания, так и восстановительного питания.

Сергей принадлежал к последним. Он верил в целительность голода и хотел поправиться. У него были мечты, правда, нестойкие, переменчивые: то он думал о работе геолога, то собирался стать энергетиком. Все же это выводило из апатии. Но подобное состояние таит в себе и опасность: терапевтическая неудача может вызвать тяжелую депрессию. Именно такие случаи приводят к попыткам самоубийства.

Опыт показал, что эффективность лечения голоданием простой вялотекущей формы шизофрении при давности заболевания до двух лет дает практическое выздоровление в большинстве случаев; при давности, свыше пяти лет, результаты, естественно, хуже.

Продолжительность заболевания у Сергея была большая. Но у каждого человека могут быть и скрытые возможности, обусловливающие удачу. Оказались они и у нашего пациента — первое голодание дало положительный эффект. Но Сергей не умел еще критически подойти к своему заболеванию, несерьезно отнесся к режиму. Через короткий срок симптомы болезни вновь обнаружились. Одним из них было крайне обостренное восприятие диагноза "шизофрения", о котором больной узнал случайно.

Может быть, Сергей имел некоторые основания считать, что этот диагноз закрывает ему путь к "большой" карьере. Постоянные же мысли об этом вызвали у него настолько сильное возбуждение, что болезнь была на грани рецидива.

Однако опыт первого голодания подсказал юноше путь к выздоровлению: он пришел в нашу клинику для повторного прохождения курса. "Я хочу быть полноценным человеком, я должен поправиться",- говорил он.

Уже на 3-й день голодания больной сделался немного спокойнее. Он перестал, как в первые два дня, метаться по коридору. Говорил, что каждый день голодания вносит в мысли порядок. Много читал, играл в шахматы, решал кроссворды. На восстановлении отмечал, что чувствует себя хорошо. Собирался готовиться к сессии в институте.

Выписали мы Сергея в состоянии практического выздоровления. Он может учиться, может работать.

"Я родился в 1941 году в Средней Азии. В семье было всего трое детей, я — самый младший. В детстве импульсивный, впечатлительный. Много плакал по всякому поводу, даже по пустяковому. Сказки производили на меня сильное впечатление. Был замкнутым, в школе в младших классах учился отлично, в старших — хорошо. Окончил 10 классов. Детство у меня было трудное: отчим пьяница, был груб с детьми. Драки матери с пьяным отчимом рождали страх. С 7-го по 10-й класс стала проявляться любовь к музыке, стихам, литературе. Остро воспринимал музыку, эмоционально переживал ее, при звуках по телу пробегали мурашки, мозг и позвоночник как бы сдавливало.

После демобилизации начал работать контрольным мастером на заводе. Работа мне нравилась. Ходил в кино, встречался с девушками и жил обычной жизнью.

Потом вдруг появилось навязчивое стремление мыть руки: я боялся заразиться венерической болезнью. Сначала мыл руки один раз, потом 2-3 раза, а потом по 15 — 20 раз в день. Обратился к врачу. Давали мне элениум, аминазин, по все это совершенно не помогало, и врач сказал, что мне надо лечь в психиатрическую больницу. В больнице мне было сделано 30 инсулиновых шоков, которые не помогли. Я был выписан в состоянии ухудшения: общая слабость физическая, дрожание рук, появилась боязнь цифры "1" потому что первое отделение было самым тяжелым в больнице. Позже я стал бояться цифр "5" и "9".

Через год я поехал в Москву и госпитализировался в психиатрическую больницу им. Ганнушкина, где пролежал 5 месяцев, и вышел с еще большим ухудшением: боялся креста, церкви, цифр после "10", цифры "3", буквы "С". Выписался домой в таком состоянии, что не мог ни до чего дотронуться, не мог сам есть, так как опасался заражения,- кормила мать с ложки.

Мое состояние все ухудшалось… Боялся тройку и намыливался 4 раза. Каждый вечер начинал умываться с 10 часов и заканчивал к часу ночи. Мне казалось, что брызги с заразными микробами попадают мне то в лицо, то на шею, то на грудь, и до того доходило, что один раз я очень сильно ударил кулаком в умывальник — так мне это бесконечной мытье надоело.

Писал я левой рукой, чтобы правую сохранить чистой. Боялся книг Джека Лондона: он описывал прокаженных, сам их видел и мог инфекцию перенести в свои рукописи, а с них она, через типографию, могла попасть на книги и заразить меня, если я буду их читать. Мать со мной намучилась.

В этом же году я был принят в клинику лечебного голодания.

В первый, второй и третий день голодания голодание мое было тяжелым: мучил острый голод, на 4-й день аппетит немного притупился, но голодал очень тяжело — все время хотелось есть, даже звон посуды вызывал у меня мысли о пище.

На 7-й день очень хотелось есть. Симптомы болезни все усиливались: без конца мыл руки, боялся брызг от раковины, каждый день мыл голову. Утром на 10-й день я почувствовал, что острое чувство голода прошло. До 20-го дня состояние моего здоровья все ухудшалось: если вижу, что где-то моют полы, убегаю, так как чувствую, что брызги, содержащие микробы рака, проказы, трахомы и всяких других страшных заболеваний, попадут на меня. Эти брызги я чувствовал как уколы. Когда лежал в постели, накрывался с головой одеялом, чтобы по попали капли инфекции от нянечек, сестер и всех больных. Врачей я не боялся. После 20 дней голодания начал пить соки. Это было очень приятно. Первое место заняло питание. В этот день я впервые лег спать, не умываясь. На 3-й день я уже сам брался за дверные ручки, и опять лег спать не умывшись. На 4-й день остановил профессора в коридоре, с восторгом начал говорить, что я совершенно здоров, и стал руками браться за пол и за свое лицо. Я понимал, что это негигиенично, но преодолел чувство брезгливости — хотел доказать, что избавился от своих страхов.

Выписался в хорошем состоянии. Меня демонстрировали на конференции психиатров. Уехал домой выздоровевшим, с полной критикой своего состояния. Хотя у меня и возникали некоторые опасения, но я относился к ним критически и мог их перебарывать.

Вернувшись домой, поступил на старую работу. Меня перевели на должность инженера-технолога. Всё было спокойно до рокового для меня дня. Я сидел дома. Вижу — ползет паук. Взял да и раздавил его ногой. Увидел у него белые внутренности. С этого времени постепенно во мне опять стало нарастать болезненное состояние. Я думал только об отвращении, которое вызвали во мне внутренности насекомого. Стал бояться наступить на жабу или лягушку.

Все началось снова…

Поехал в Москву, решил пройти повторный курс лечения".

И вот наш молодой "азиат", как мы шутя назвали больного Т., снова с нами. Он откровенно рассказал все вновь пережитое и ждет от нас помощи.

Начинаем повторный курс лечения дозированным голоданием. В первые дни болезнь обострилась, но постепенно навязчивые мысли начали уступать место раздумью о будущем, сознанию необоснованности преследующих его страхов. Настроение выровнялось.

Т. почувствовал себя снова здоровым, стал мечтать о трудовой деятельности. Он удивляется своим недавним страхам, спрашивает, отчего он снова заболел и так скоро?

В самом деле, что было причиной такого быстрого рецидива? Т. первый раз пришел к нам после 10 лет болезни; до нас он неоднократно лежал в психиатрических стационарах, подвергался лечению, после которого не наступало облегчения. Голодание помогло ему. Обновленный и обрадованный, что наступило полное выздоровление, Т. уехал домой. А там семья, друзья, традиционные встречи, восточное гостеприимство, вкусная национальная кухня, вино. С жадностью набросился наш бывший пациент на все "радости жизни" и… сорвался.

Второй курс дозированного голодания вновь помог Т. А дальше? Не вернется ли заболевание опять? Может быть. Но теперь Т. знает, как бороться с болезнью, знает, что может справиться с ней, в чем была его ошибка в первый раз.

И он справится. С помощью жесткого режима жизни, периодического воздержания от пищи, полного отказа от курения и алкоголя, строгой растительно-молочной диеты. Правда, на все это нужна выдержка, нужен характер. Но теперь у Т. есть главное — критическое отношение к своему заболеванию и желание непременно преодолевать болезнь. Это — залог успеха.

В нашей клинике гость. С. едет из Мурманска в Сочи в санаторий. Выглядит отлично: подтянут, энергичен, рассказывает о работе на траулерном флоте, немного хвастается.

А когда С. уходит, вспоминаем моряка на больничной койке. Жалобы на навязчивые мысли и неодолимое желание выкинуть что-нибудь недозволенное, страшное или постыдное. Его тянет пропасть, раскрытые окна, высота. Броситься… Но знает, что не сделает этого. Или потихоньку подкрасться, ударить какое-нибудь беспомощное существо: ребенка, старика, больного. Идет по улице, едет в автобусе, сидит в клубе — глаза выискивают жертву: ударить, избить, сдавить. И опять знает, что не сделает этого. Но чувство это мучительно.

"Хуже ощущения голода,- сказал нам С. на 4-й день голодания.- Сейчас вот хочется есть, и это хорошо, потому что больные мысли отступили, словно провалились куда-то".

С. проголодал 36 дней. Вел себя мужественно, ни разу не пожаловался на неприятные ощущения, "Все лучше моих постыдных желаний",- объяснял он.

Лечение голоданием у подобных больных дает исключительно хороший результат. Он наблюдается обычно в процессе восстановления или через 2 — 3 месяца после окончания лечении, когда полностью, даже с избытком, происходит восстановление не только веса, но и всех функций центральной нервной системы.

Встречаются, правда, и более тяжелые случаи.

Это был общительный, живой, подвижный ребенок. Все интересовало, привлекало его — люди, машины, чужие собаки. Всем виденным он делился с домашними: "А сегодня я видел", — и следовал пересказ увиденного. Он приводил домой приблудившихся щенков, терпеливо ухаживал за ними, притаскивал какие-то детали, что-то мастерил из них. Но больше всего он любил скалки, представлял себя их героем: вот он — Иван-царевич, едет на Сером Волке, ищет Жар-птицу, а вот он — Мальчиш-Кибальчиш.

Школа открыла новый мир: учителя, товарищи. На каждом уроке узнавалось что-нибудь новое. И с этим он опять бежал домой, опять делился: "А сегодня нам учительница рассказывала",- и следовал пересказ услышанного.

Жилось мальчику хорошо, светло. Именно светло. Никаких надрывов, ущемлений. Все казалось ему интересным. Заниматься было легко.

Но однажды… Как это случилось? Он не выучил урок. Учительница удивилась и рассердилась: какой пример для остальных! Она поставила двойку и долго выговаривала ему. Мальчику было стыдно. Он покраснел, все лицо словно загорелось. Ребята потом говорили: "Он, какой ты был красный, и уши, и нос!" Так в его жизнь вошли эти два роковых слова — "красный нос".

Двойка, полученная в классе, изменила характер ребенка. Он продолжал хорошо учиться, но не было прежней радости. Появились неловкость, стеснительность, волнение — вдруг ответит плохо, вдруг опять покраснеет. Как-то вспомнились слова ребят о том, что покраснел нос. Начал думать: "Нос покраснеет!"- и стал ощущать, что когда волнуется, то прежде всего краснеет нос.

Что делать? Он стал реже бывать с товарищами, отказывался ходить в гости, в кино, забросил школьные дела. Прежние дружеские отношения рвались. Н. оставался один. Нет, не одни — с ним рядом постоянно жил его страх: "Покраснею, покраснеет нос, это будет безобразие". Вскоре товарищи решили, что он гордец, зазнайка. И стали обходиться без него.

Четыре школьных года прошли в этом мучительном страхе и отрешенности. Однако школу Н. окончил на "отлично". И, верно, потому-то никто из взрослых не обратил внимания на его тяжелое состояние.

Н. решил держать вступительные экзамены в университет. Получил место в общежитии. Шум, смех, споры, молодые голоса… А он стоит один в коридоре. Страх удерживает его. Здесь темновато, на него не обращают внимания, а в комнате сразу увидят его безобразную внешность.

Две девушки проходят, громко смеясь. "Это они надо мной",- думает Н. "Ну что же, и оставайся с носом",- говорит какой-то незнакомый абитуриент, проходя мимо. Н. не выдерживает и бежит…

Он не стал поступать в университет, уехал домой. Юноша решил пойти на завод. Узнал, что на производстве сажи требуются рабочие. Пошел. Приняли. В цехе все мазаные. Какое блаженство! Его нос не привлекает внимания, его просто не замечают.

И вдруг снова катастрофа. Вызывает начальник производства: "У тебя десятилетка, переходи на более квалифицированную работу в другой цех, подальше от сажи". Надо бежать с. завода.

Потом пришла мысль: "Надо лечиться". Терапевты, дерматологи, невропатологи, снова терапевты, гомеопаты… Никто не признает его больным. Нос? А что с носом? Одни смеются, другие раздражаются. Опять этот больной с носом? Просто не хочет нигде работать!

И вдруг он решает: "Надо доказать врачам и домашним, как мне важно, чтобы меня лечили от моего уродства. Доказать, что я предпочитаю потерять ногу, руку, но избавиться от красноты носа. Отсутствие ноги всегда можно скрыть, приобрести протез, а нос на лице, его не спрячешь". Н. идет в кухню, берет топор, запирает дверь, снимает с правой ноги носок, смотрит на пальцы и… ударяет по ним топором. Боль мгновенно отрезвила его, он закричал. Стало дурно. В дверь бешено застучали.

Потом началось все снова. Отрублены пальцы. Ну и что? А нос? Безобразный, распухший нос остался на лице… Н. был помещен в психиатрическую больницу. Через пять месяцев медикаментозного лечения он вышел из больницы в еще более удрученном состоянии. Два раза пытался покончить с собой: травился, перерезал вены. Спасли родные. За ним следили, прятали острые предметы, не оставляли одного. Летом удалось достать охотничье ружье. Страха смерти не было. Мать словно почувствовала, прибежала, закричала. Ружье отняли. Снова психиатрическая больница… Люди, как тени, каждый со своей бедой, сумасшедшие. "Но ведь я не сумасшедший, — говорит себе Н,- у меня нет ни бреда, ни галлюцинаций. У меня ненормальное развитие капиллярной сети, но врачи не обращают на мои жалобы внимания". Н. направлен на лечение голоданием. Читаю записи врачей:

"4-й день голодания: больной Н. несколько спокойнее, выходит на прогулку, иногда общается с соседями по палате; отмечает, что ощущение набухания носа почти исчезло; чувства голода не испытывает.

7-й день голодания: с утра жалуется на плохое самочувствие, головную боль, слабость, головокружение. Во второй половине дня эти явления исчезли, появилось хорошее настроение, к вечеру подумал, что "красный нос" не такой уж дефект.

22-й день голодания: мысли об уродстве носа почти полностью исчезли. Появилось хорошее настроение. Общается с окружающими, много, охотно гуляет. Назначена восстановительная диета.

14-й день восстановления: жалоб нет. Много читает. Настроение приподнятое. Свое заболевание расценивает как какое-то недоразумение: "Почему эта нелепая мысль занимала столько времени и места в жизни, не понимаю". Сон, аппетит хороший, много гуляет. Много общается с больными, шутит, смеется, мечтает после окончания лечения поступить в медицинский институт.

Больной выписан в состоянии полного выздоровления".

Вот его катамнез (проверка состояния через длительный срок после лечения): через год — совершенно здоров, высказывает лишь сожаление о времени, вычеркнутом из жизни в период болезни; через два года — совершенно здоров, женился, работает помощником оператора на газовой установке, с работой справляется, посещает кино, театры, концерты, интересуется медициной, биологией. По сведениям, полученным от родственников, каких-либо отклонений от нормы в поведении не отмечается. Еще через год: поступил в медицинский институт, учится и работает.

В данном случае мы вправе надеяться, что заболевание не повторится.

…Практика показала, что значительный терапевтический эффект дозированным голоданием наблюдается у больных с синдромом навязчивости, проявляющимся в навязчивых мыслях, идеях, страхах, сомнениях, в стремлении производить какое-нибудь действие. Больные чувствуют, что если они не выполнят это действие, то с ними случится что-то ужасное, гибельное. Их преследуют страх, тревога, волнение.

От бредовых идеи навязчивые состояния отличаются тем, что при них сохраняется критическое отношение больного к своим переживаниям.

Навязчивые состояния часто бывают очень стойкие, они трудно поддаются лечению, хотя в легкой форме могут проявляться и у здоровых людей при переутомлении или после каких-нибудь истощающих нервную систему обстоятельств. Иные, страдающие навязчивостью, постоянно, без всякого смысла считают предметы (окна в доме, рамы, полки на стеллажах, ступеньки лестницы) или производят вычитание или сложение номеров проходящего транспорта. У больных с навязчивыми идеями иногда появляются неприятные или даже непристойные мысли. Рождается страх: "А вдруг не выдержу и слова сами собой прорвутся?" Отсюда неуверенность, застенчивость, угрюмость, уход от людей.

Больной Б. поступил к нам с диагнозом: шизофрения ипохондрической формы. Жалобы: головные боли, чувство пустоты в голове, сердцебиение, колыхание в груди и в горле, ощущение отсутствия левой половины грудной клетки вместе с сердцем и рукой, желудок не работает, чувство холода или жара в ногах, общая слабость. Иногда кажется, что ноги не идут, а плывут по воздуху впереди него,- в это время больной не мог ходить, а требовал, чтобы его носили. Временами появлялось непреодолимое желание лаять по-собачьи.

В таком состоянии больной в течение трех лет находился в психиатрической больнице, где прошел безуспешно все виды психиатрической терапии. Затем поступил в клинику лечебного голодания.

Больной голодал 29 дней. На 12-й день восстановления, но просьбе матери и его самого мы выписали его домой. Дома Б. продолжал восстановительную диету, выходил на прогулки, катался на коньках. Состояние его продолжало улучшаться, жалобы не возобновлялись. Чувствовал он себя здоровым.

Впоследствии Б. стал продолжать занятия в юридическом институте. Закончил его. Был принят в одно из министерств в качестве референта. Работает там уже более 20 лет. Пользуется большим авторитетом среди сотрудников, занимается общественной работой. Женат. В семенной жизни счастлив. На стационарном лечении ни разу не находился. Правда, порой у Б. появляется чувство тревоги. Многие уверяют, что это не так уж и плохо — нет самоуспокоенности, равнодушия. С настигающей его иногда ипохондрией Б. умеет бороться сам, периодически проводя дозированные голодания. Он ежегодно ездит отдыхать, соблюдает предписанную ему диету: без мяса, со значительным ограничением животных белков, с преобладанием сырых овощей, фруктов. Алкоголь и курение исключены. Б. до сих пор консультируется с врачом, лечившим его. И мы видим: труд, здоровые отношения в семье и на работе, гигиенические условия жизни, диетический режим и выдержка больного являются хорошими помощниками врача-психиатра.

…На лечение голоданием в клинику поступают часто больные с так называемым "патологическим развитием личности". Эти больные отличаются от других тем, что у них под влиянием каких-нибудь неблагоприятных обстоятельств в течение довольно длительного времени как бы развивается изменение характера. Они становятся трудными в общежитии — в семье, в рабочем коллективе, у них могут появиться даже бредовые идеи.

В диагностическом отношении эти случаи заболеваний представляют большие трудности, так как они имеют много общего с шизофренией. Отличием от нее является отсутствие характерных для шизофрении расстройств мышления и возможность полного выздоровления без каких-либо изменений личности. Таким был больной Н.

Историю этого больного я начну с конца. Как-то в зале одного из московских музеев меня привлек голос, показавшийся мне знакомым.

Говорил экскурсовод. Около него толпились. Его внимательно слушали. Кто-то задал вопрос. Тот ответил — сказал что-то остроумное, все засмеялись. Я спрятался за чужие спины, чтобы экскурсовод не узнал меня — мне не хотелось напоминать ему о нашем знакомстве.

Походив по залам, поехал в клинику. И вот я в кабинете, листаю историю болезни встретившегося мне человека.

Это началось с 16 лет. В школе проходили анатомию и физиологию человека. Новая дисциплина заинтересовала восьмиклассника-отличника. Он приобрел череп, стал измерять кости и натолкнулся на понятие акромегалии (акромегалия — нарушение пропорций частей лица и размеров конечностей). Проверяя вычитанное на себе, Валерий заметил, что нижняя челюсть у него слегка выдается. "Как это я раньше не обратил внимания? — удивился он.- Не замечали родные, знакомые, а девочки, а товарищи по школе?.." Появилась мысль: "Они давно это знают, только делали вид, что не видят моего безобразия".

Валерий стал читать медицинские книги, искать описание акромегалии и все больше и больше убеждался в своем заболевании, обнаруживая сопутствующие признаки этой болезни. "Надо лечиться",- решил он.

Терапевты и эндокринологи говорили, что у него нет никаких отклонений от нормы. Товарищи удивлялись его поведению и спрашивали, что с ним. Ему стало казаться, что они хотят сказать: "Почему ты такой урод?" Боясь услышать это, он стал избегать своих друзей. Прекратились спортивные игры, совместные походы в театры, в кино. Из школы он шел прямо домой. Когда одноклассники приходили к нему, просил мать говорить, что его нет.

Свое 18-летие Валерий встретил с тайным страхом в душе, с мыслями о своем безобразии, с неверием в будущее. Но все же школу он окончил с отличием, выдержал экзамен на заочное отделение университета (на заочное, так как хотел как можно меньше встречаться с людьми).

Люди! Их глаза, выражение лица, улыбки, смех — все теперь оборачивалось для юноши страданием и страхом. На него смотрят — видят его уродство; грустное выражение лица собеседника — сожаление, оскорбительная жалость; улыбка — насмешка над ним; интерес к нему — любопытство, издевка…

Валерий бросил занятия в университете. Решил готовиться по книгам и лекциям самостоятельно. Засел дома, боясь улицы. Перестал стричь волосы, бриться в парикмахерской: не хотел видеть свое отражение в зеркале, рядом с другими необезображенными лицами.

Сначала ему было спокойно среди своих: мать, соседи — они знают его с детства, это не чужие, равнодушные люди… Потом сделал переоценку их отношения к себе. Соседи? Они перешептываются при его появлении, смотрят ему в спину. Он знает сам, как безобразен со своей отвисающей губой, выдающейся обезьяньей челюстью. Но разве это его вина? Нет! Виновата мать! Она родила его таким и не лечила. И врачи виноваты. Он ненавидит мать, ненавидит соседей.

Так рвались последние связи Валерия с близкими ему людьми. Теперь он запирается на ключ в своей комнате, а перед тем как выйти из нее, подолгу стоит за дверью, с замиранием ожидая, когда в квартире замолкнут голоса и коридор будет пуст. Тогда он пробегает мимо чужих дверей, вырывается на лестницу. И здесь снова страх обрушивается на него: лишь бы никого не встретить на пути! Валерий поднимает воротник, надвигает на лицо шапку, закрывается шарфом, крадется вдоль стены.

Кто-то заговаривает с ним на улице, он шарахается, бежит домой, на свой пятый этаж, закрывает дверь, занавешивает окно… Нет! Все равно он виден с улицы — надо потушить свет! Ночь, темнота… Валерий спрятал свое уродство. Сон — временное успокоение.

Утром мать стучится в его комнату. Начинается общение с людьми, которого он не хочет, не может вынести. И он срывается: дикий крик, проклятья, угрозы…

В таком состоянии юноша пришел в психиатрическую больницу. Он соглашается лечиться голоданием, так как "терять ему все равно нечего".

Валерий не считает себя психически больным. Он говорит, что на почве сложного и непонятного врачам эндокринного заболевания у него непропорционально растут кости лица. Он физически ощущает этот рост, особенно разрастание нижней челюсти, что доставляет ему неудобства: у него неправильный прикус, безобразная, отталкивающая внешность. О своей трагедии он говорил вяло, монотонно и, хотя сам пришел, держался настороженно, напряженно.

Я внимательно всматривался в юношу. Ему в это время было 22 года. Рост средний, средняя упитанность. Безобразный? Нет, скорее, красивый, вот только нижняя челюсть слегка, совсем слегка, действительно выдается. Да, имеются легкие акромегалоидные черты. Писатели часто изображают подобную внешность, художники и гримеры — этой чертой выражают силу характера. Но разубеждать психически больного бесполезно.

Я сказал ему: "Ну что ж, если вы считаете себя больным и согласны на лечение голоданием, будем лечить вас и надеемся, что это поможет вам". Так он стал нашим пациентом. Это было в 1953 г.

Читаю его анамнез. Какое обилие неблагоприятных факторов! С рождения ослабленный, родился в числе двойни, перенес в младенчестве рахит, туберкулез, корь, дизентерию, часто болел гриппом. Бабка со стороны матери страдала психическим расстройством. Но и это не все. С детства мальчик был свидетелем неладов между матерью и отцом. Родители развелись, но долго продолжали жить вместе, в одной комнате.

В медицинской карте школьника отмечалась склонность к фантазированию, а также повышенная возбудимость, ночные страхи, судороги. В школьные годы товарищи провнали Валерия "Звездочетом". Мальчишечьи прозвища всегда метки. Он и правда был не приспособлен к практическим, житейским делам, однако учился отлично, много знал сверх программы, хорошо рисовал, писал стихи, увлеченно читал, любил природу, искусство. Мальчик охотно делился с товарищами своими знаниями. "Звездочет" было ласковым прозвищем.

Тревожные переживания сначала на почве ссор в семье, потом мыслей о своем состоянии, об акромегалии изменили его характер. К моменту полового созревания главной его чертой становится тревожная мнительность. Она переходит в ипохондричность с бредовыми истолкованиями как своего состояния, так и отношения к нему окружающих. Критика возникших болезненных переживаний полностью отсутствует. Основным психическим состоянием является изменение восприятия своего физического и психического "я".

Валерий прошел курс голодания. По мере лечения мысли об "уродстве" тускнели и совсем пропали.

Вскоре Валерий вернулся к занятиям в университете, окончил филологический факультет, поступил работать искусствоведом в один из московских музеев.

Ну что же, поставим на этом точку и скажем, что метод голодания излечивает шизофрению ипохондрической формы? Сделать этого, к сожалению, нельзя, даже на таком, казалось бы, благоприятном примере. Что покажет будущее? Что будет дальше?.. Лента жизни Валерия продолжала разворачиваться, продолжалось и наше наблюдение за ним. Все шло благополучно до 1904 г

С работой в музее наш подопечный справлялся успешно. Он сделал за это время даже больше, чем многие его здоровые сослуживцы: написал диссертацию, стал старшим научным сотрудником.

А вот в жизни он оставался все тем же "Звездочетом", непрактичным, мечтательным, легкоранимым. Детская травма — семейный разлад — продолжала давить на него. Родители теперь уже жили порознь, но он постоянно метался между ними. Когда отец умер, Валерий поехал на его похороны и вернулся в подавленном, мрачном настроении. Что-то порвалось в его отношениях с матерью: он винил ее в равнодушии, в том, что она была злой к отцу, что она повинна в его ранней смерти. Отрицательные эмоции накапливались. Валерий перестал находить радость в труде, в общении с людьми. Его мучили страх, гнев, подозрительность.

Он снова заболел. Но заболевание проявилось совершенно иначе: никаких признаков синдрома дисморфофобии, зато развились болезненная мнительность, подозрительность, стали возникать нелепые бредовые идеи: вот одна из сотрудниц похитила у него ценное изобретение в области изобразительных искусств; вот сотрудник музея заболел проказой и, зная, что Валерию известно это, старается очернить его, добиться его ареста; вот он подозревает, обвиняет мать — то она виновница смерти отца, то организатор каких-то заговоров…

Странное поведение Валерия стало вызывать конфликты на работе, ссоры дома. Это усугубляло болезненное состояние.

Следующим шагом было появление мысли о самоубийстве. Однажды, воспользовавшись тем, что никого не было дома, Валерий вскрыл себе вены на запястьях. Только случайное возвращение матери спасло его. Она привела сына к нам в клинику.

Между его выпиской и возвращением прошло четырнадцать лет. Одиннадцать из них были прожиты полноценно, счастливо, с пользой для семьи, науки, общества. Остальные три стали трудными, мрачными годами постепенного развития болезни.

Читаем записи о его психическом состоянии: недоступен, тосклив. В первые дни пытался нанести самоповреждения: прижигал веки сигаретой. Обвинял мать в антисоветских настроениях. Старался доказать, что между этим обвинением и его прежними переживаниями существует прямая связь, но какая, не раскрывал, утверждая: "Это запрещено". Долго не выходил на прогулку, заявляя: "Не знаю, имею ли я на это право?"

Начали лечение голоданием. Постепенно больной становился живее, общительнее. Много говорил об искусстве, умно, увлекательно, обнаруживая глубокие знания.

Валерии голодал 30 дней. После восстановления патологические переживания утратили свою остроту, но критика болезни не наступила. Выписан домой. С матерью помирился. Состояние его продолжало улучшаться, вскоре он вышел на работу.

Я встретил его в музее через два года после выписки из больницы. Итак, повторное лечение голодом снова возвратило человека к жизни.

Мы по возможности стараемся помочь больным. Врачи встречаются со своими бывшими пациентами, изучают отдаленные результаты лечения, оказывают конкретную помощь. И когда наши предписания точно выполняются, результаты лечения сохраняются на долгие годы. Мы знаем много таких примеров. В частности, больной, о котором сейчас шла речь, в настоящее время, спустя вот уже 30 лет после лечения методом РДТ, продолжает работать на прежнем месте. Жалоб никаких не высказывает и только не желает вспоминать о своей прежней болезни.

Как психиатр я задумался над проблемой применения лечебного голодания в психиатрии.

Я видел, как больные шизофренией в кататоническом ступоре отказываются от пищи, как под влиянием бредовых идей или галлюцинаций пациенты сопротивляются, когда их кормят. Наблюдал я и практику насильственного кормления, к которой прибегают обычно психиатры, когда больные отказываются от пищи. А не было ли это инстинктивной охранительной реакцией больного организма?

Анализируя методы лечения, применяющиеся в психиатрии, я сравнивал их с предполагаемым действием разгрузочно-диетической терапии. Шизофрению лечат часто методом шока (электрошоки, инсулиновые шоки). Что происходит при этом? Резкие изменения в биохимии клеток мозга. Но ведь голодание в период ацидотического криза также вызывает биохимические изменения в клетках, но более мягко — тут "внутренний врач" сам заботится о приведении структур в наиболее естественное, здоровое состояние. Значит, с этой стороны можно ожидать положительного эффекта.

Касаясь принципа лечения больных шизофренией, И. П. Павлов подчеркивал, что им "нужен покой" — главнейший терапевтический прием против болезненного процесса. В поисках метода создания такого покоя медики пришли к лечению сном, к искусственно созданному охранительному торможению. Но ведь переход организма на внутреннее питание предоставляет прекрасный покой всей нервной системе, следовательно, и здесь оно должно действовать так же, как охранительное торможение.

Итак, метод голодания сочетает в себе две противоположности — встряску и торможение. В этом и надо искать решение поставленных нами задач.

Доказывая целесообразность проведения лечебного голодания при шизофрении, я в то время еще не знал, конечно, ни того, какие формы этой болезни будут легче поддаваться лечению, ни того, как особенности заболевания станут влиять на процесс голодания и как последний отразится на заболевании. Все это пришло позднее.

Начал я лечение голоданием психически больных в 1948 году в психиатрической клинике им. Корсакова 1-го Московского медицинского института с разрешения академика Михаила Осиповича Гуревича.

Взял сначала на лечение, с согласия родственников, троих больных (сами они не сознавали себя больными). Первый — полковник, 60 лет, находился в состоянии тревоги, беспокойства, постоянно думал, что и его и всю семью должны уничтожить; плохо спал по ночам, стонал. Второй больной — офицер, страдающий шизофренией с бредом преследования. Третья больная — растерянная, не ориентированная во времени и пространстве, не узнавала своих близких, была в состоянии нерезковыраженного возбуждения.

Надо сказать, что "первый блин вышел комом". Как ярко сохранились в памяти эти первые мои неудачи!

Вот полковник… Он сидел, как-то странно нахохлившись, напоминая сердитую больную птицу. Молчал. К тому, что прекратили давать еду, отнесся совершенно равнодушно. Заставить же его выйти на прогулку, провести необходимые процедуры было невозможно: он сопротивлялся так активно, что требовалось применять физическое воздействие. Это была первая неудача, которая сразу вызвала неодобрение в клинике. Персонал осуждал "применение насилия", меня укоряли за "бессмысленные" требования, даже обвиняли в "издевательстве над человеком".

Второй больной, наоборот, бранился, кричал, требовал пищи. Другие больные начали волноваться. Однажды, на 7-й день голодания, во время прогулки он вырвался от врача, побежал в буфет, схватил хлеб, стал жадно поглощать его. Больные были сняты с лечения голодом — администрация клиники испугалась последствий.

Так бы на неудаче, может быть, и кончились мои первые опыты. Кончились осуждением. Да и сам я мучился сомнениями… И все же мне казалось, что я должен пробовать еще. Меня поддерживали академик М. О. Гуревич и профессор И. В. Стрельчук. Они помогли мне возобновить опыты в другой психиатрической больнице.

Там были отобраны несколько больных молодых людей, страдающих шизофренией. Один из них неподвижно лежал в состоянии кататонического ступора, полностью отказывался от пищи, все время молчал. Больной сопротивлялся проведению процедур, однако нам удавалось очищать ему кишечник и выносить на прогулку. И вот первая удача!

После ацидотического криза пациент вдруг заговорил. Кажется, ничему в жизни я так не радовался, как этому не совсем связному бормотанию! Он сказал, что принимать пищу и разговаривать ему запрещали "голоса" (слуховая галлюцинация). Значит, в его мозгу в результате голодания произошли какие-то изменения. Великое павловское учение о целостном организме, о всеобщей связи в нем и в этом случае подтверждалось: воздействие на весь организм отразилось и на работе клеток мозга.

День ото дня больному становилось все лучше. Вот он уже начал самостоятельно вставать, проделывать все процедуры, стал даже понемногу говорить с другими больными. А через месяц мой больной полностью выздоровел. Казалось, произошло чудо! Нет, не чудо, вовсе не чудо. Это был логический результат давно продуманного метода лечения. Теперь я твердо верил в него!

Состояние двух других больных шизофренией (они жаловались на различные неприятные ощущения в теле, их мысли были сосредоточены только на этом) в результате лечения тоже значительно улучшилось. Даже пациент с большой давностью заболевания стал чувствовать себя несколько лучше.

Тогда уже я понял, каким препятствием при лечении людей с нарушенной психикой является то, что они сознают себя здоровыми. Воля к выздоровлению, сознательное отношение к методу разгрузочно-диетической терапии в успехе лечения играют огромную роль. В этом я убедился, сравнивая течение заболевания у соматических больных и наших пациентов.

Следующая "партия" из четырех больных проходила курс в больнице № 3 (бывшей Преображенской психиатрической больнице). У одной больной вскоре после родов появилась депрессия. Считала, что ее должны убить, обвиняла себя в том, что она великая грешница — из-за нее началась война, из-за нее погибли ее брат и мать, говорила, что она обречена на вечные муки. По ночам слышала голос умершей матери.

Больная проголодала 15 дней. С 7-го дня голодания она сделалась спокойнее, перестала слышать голос матери, правильно ориентировалась в пространстве и во времени, приветливо разговаривала с навещавшей ее родственницей, однако большую часть времени стремилась лежать в постели.

На 5-й день восстановления охотно принимала пищу, стала общаться с окружающими больными. В дальнейшем она быстро окрепла физически и была выписана домой в состоянии значительного улучшения.

Больная мечтала о том, что вернется к мужу, ребенку, что ее жизнь наладится. Через месяц после выписки она уехала к себе домой, в Саранск. Однако муж не принял ее, даже не показал ребенка. Это так повлияло на женщину, что психоз вновь обострился, и ее положили в местную психиатрическую больницу…

Вторая больная — молодая женщина, кататоник. Врач-рентгенолог. Опять те же симптомы: полное молчание, отказ от пищи, сопротивление гигиеническим процедурам. Но теперь это уже не пугало меня. Не реагировал я и на замечания по поводу моей "негуманности", "насилия над личностью". Да, все, что требовалось для лечения, мы проделывали насильно, несмотря на сопротивление больной. А на 15-й день голодания она сама стала одеваться после ванны. Правда, упорно молчала, глаза смотрели прямо, в них, казалось, не было ни проблеска мысли. Но вот… я заметил, что она временами как бы просыпается, глаза делаются осмысленными, я даже стал замечать в них интерес к окружающему и подумал: может быть, привычная домашняя обстановка вызовет у нее активность? И верно, когда на 10-й день восстановления отпустили с матерью домой — "на побывку", она сразу же заговорила, стала спрашивать, где ее книги, платья, немного поиграла на пианино. После возвращения в больницу пациентка только односложно отвечала на вопросы, была замкнута и малодоступна. Постепенно, однако, состояние улучшалось; она становилась более контактной и более активной, а через месяц после голодания была выписана в состоянии практического выздоровления.

Третья больная — злобная, постоянно лежала в постели, накрывшись с головой одеялом,- считала, что на нее воздействуют взглядом окружающие люди. Питалась из рук персонала, спрятавшись под одеялом.

В конце месячного голодания пациентка правильно отвечала на вопросы, сообщила данные о своем прошлом, но продолжала утверждать, что окружающие действуют на нее взглядом. В процессе восстановительного питания состояние ее снова ухудшилось и стало таким же, каким было до лечения.,.

О некоторых случаях лечения голоданием больных, страдающих психическими болезнями, я хочу рассказать в этой главе.

Шизофрения… Еще недавно пугающее слово, связанное с представлением о "желтом доме", где бродят бледные тени слабоумных, ушедших от жизни людей. Трагедия личности, трагедия в семье. Тяжелая наследственность, страх за судьбу потомства. Как это все не вяжется с современным представлением о шизофрении. За последние десятилетия терапевтический арсенал психиатрии обогатился множеством совершенно новых в этой области психофармакологических средств, что коренным образом изменило профиль психиатрических больниц. Пребывание в них значительно облегчилось, сроки уменьшились.

Изменился и взгляд на больных шизофренией. Им были возвращены потерянные с болезнью "права" на пребывание в обществе, на сложную трудовую деятельность, на творчество.

Однако, несмотря на успех медикаментозного лечения, стало закрадываться сомнение в его всепобеждающей силе: эффект получался быстрый, но короткий. Организм привыкал к дозировке, его реактивность снижалась, а вследствие этого уменьшались терапевтические возможности дальнейшего лечения этим способом. Больному помогали уже только сильнодействующие дозы, а при длительном применении возникал ряд осложнений и соматических заболеваний.

Начались поиски.

Они привели к мысли взять на вооружение методы, направленные на мобилизацию защитных сил и повышение реактивности организма. А если так, то естественно было использовать для лечения больных шизофренией мощный биологический фактор — голодание с последующим диетическим питанием. Оказалось, что относительно хорошо поддаются лечению дозированным голоданием больные ипохондрической формой шизофрении. Эта форма иногда сочетается с синдромом дисморфофобии. Под словом "синдром" надо понимать группу симптомов, связанных между собой наиболее частыми проявлениями. Слово же "дисморфофобия" означает боязнь или бред физического недостатка, неприятного для окружающих. Больному кажется, что у него уродливая внешность, какие-либо мнимые физические недостатки, или же ему представляется, что от него исходит неприятный запах и т. п.

При этой форме заболевания кругозор больного сужается, его тревожит только состояние здоровья, он интересуется медицинскими вопросами, читает соответствующую литературу, консультируется с врачами различных специальностей, но оспаривает их диагноз, не доверяя им, считая себя более осведомленным. Пациент подозревает у себя тяжкое заболевание, обвиняет окружающих во враждебном отношении к нему; иногда возникает бред преследования.

Обычно после 10 — 15 дней голодания у таких больных затихают бредовые представления, вообще бред теряет свою актуальность. Они включаются в окружающую жизнь, начинают интересоваться судьбой близких.

По окончании восстановительного периода большинство больных выписывается в состоянии практического выздоровления. Они возвращаются к трудовой жизни, но полного, критического отношения к прошлому обычно не наступает: утверждают, что до лечения избегали общества из-за дефектов внешности, а теперь в результате лечения эти дефекты исчезли.

Когда вам 80 лет, все чаще приходят на память эпизоды из прошлого. Мои воспоминания уходят в годы моей юности. Вижу Майкоп — провинциальный городок на Северном Кавказе, благоухающий весной от цветения вишен, яблонь, персиков и абрикос. Одноэтажные и двухэтажные домики, окруженные садами, виноградниками, цветниками. Улицы, затененные раскидистыми акациями, орехами, каштанами. Слышу скрип арб, нагруженных корзинами яблок, слив, винограда, говор торгующихся около груды помидоров, шум городского базара.

Зимой за плотными ставнями рано зажигались лампы. В этот час в наших домах обсуждались многие интересные проблемы, в частности идеи лечебного голодания. Большим энтузиастом и популяризатором этих идей был Николай Григорьевич Сутковой. Он немного походил на Антона Павловича Чехова: чеховская бородка, пенсне в старомодной оправе, умный и добрый взгляд. Получив юридическое образование, Сутковой отошел от своей профессии и начал изучать законы природы. Он был влюблен в естественные науки, призывал следовать голосу природы. Николай Григорьевич читал общедоступные лекции, писал статьи. Тема его выступлений была неизменна — связь человека с природой, естественный образ жизни. Сутковой доказывал:

"Никогда еще человечество не уходило так далеко от природы, не нарушало так грубо ее законов, как теперь. Первое наказание за это — множество болезней и быстро растущая хилость, переходящая в глубокое вырождение, даже вымирание рода человеческого. Казенная наука сваливает все на заразу и все силы направляет на борьбу с вредными микробами, но это только мешает нам понять основную причину зла. Природа не ошибается, в ней нет ничего лишнего. Микробы всегда существовали и не мешали жить и совершенствоваться ни животным, ни людям. Скорее, даже помогали, так как здоровому телу они совершенно не вредны, а добычей их становится только то, что уклонилось от естественной жизни. Пора понять, что дело не в микробах, а в собственных наших пороках и против них направлять все усилия. Особенно далеко уклонились мы от природы в питании. Все животные принимают пищу в таком виде, как она создана, добывают ее обычно с большим трудом, а часто и вовсе голодают. Так питался многие тысячи лет и человек. Но теперь пища достается так легко, многим без всякого труда, мы научились готовить из нее тысячи соблазнительных блюд и все больше, почти без меры и без отдыха, перегружаем ими желудок.

В этом — главная причина всех болезней. А голодание — самое простое и самое могущественное средство для восстановления здоровья. Обычное переедание, которое ежедневно задает огромную, совершенно ненужную работу желудку и сердцу,- главная причина многих болезней, усталости, ранней дряхлости и преждевременной смерти".

Эти идеи Сутковой проповедовал везде, где только мог, и прежде всего в кругу своих близких знакомых. Одним из них был ветеринарный врач Павел Васильевич Нарбеков, отец моего товарища Николая, другой — учитель Сергей Дмитриевич Николаев — мой отец. Нам были интересны беседы трех друзей, мысли, высказываемые ими. Мой отец был последователем Генри Джорджа, американского ученого-экономиста, произведения которого он перевел на русский язык. С его позиции отец рассуждал о земельных реформах, критикуя положение в России. Павел Васильевич Нарбеков развивал идеи антропософии и рассказывал о таинственных для нас, подростков, йогах. С огромным интересом отнеслись мы и к лечению болезней голоданием. Эта идея как-то вытекала из убеждений всех друзей. Осуществляли они ее и на деле: в наших семьях проводились регулярные посты и голодания во время болезней.

Мы с Николаем Нарбековым под влиянием этих идей пошли учиться в медицинские институты: он — в Харьковский, а я — в Московский. Я стал психиатром, а Нарбеков — терапевтом. Но оба мы, каждый в своей области, остались верны идеям наших отцов и их друга — Суткового и в нашей врачебной практике стремились призывать на помощь заболевшему организму силы природы. В моем шкафу среди многих папок лежат две: в одной сохранены описания моих первых пациентов, в другой — материалы доктора Нарбекова. Я открываю его папку, читаю истории болезни, написанные в разное время:

"В 1934 году, будучи флагманским врачом Тихоокеанского флота, я проводил успешную борьбу с желудочно-кишечными заболеваниями путем назначения лечебного голода от 24 часов до 3 суток.

…В моем сознании оформилось следующее положение: во время полного голодания не может возникнуть авитаминозный нервно-дистрофический процесс.

…Я провел наблюдения над многими больными и ряд экспериментальных клинических работ. Постепенно вырисовывалась изумительная картина саморегуляции организма во время полного лечебного голода.

…У меня возникла идея построения комплексного метода общебиологической перестройки организма больного человека.

…Я понял, что голод приносит не только вред человеку, но когда тяжелобольным людям уже не помогают существующие лекарства и методы лечения ими и этим людям угрожает скорая неминуемая смерть, то именно голод восстанавливает работоспособность этих людей, именно голод вырывает их из лап смерти, возвращает им все радости жизни. Поэтому голод является сильнейшим лечебным фактором для целого ряда тяжелых и не поддающихся иным способам лечения заболеваний человека".

Вот письма, которые писал Николай из Крыма в 1947 г.:

"…Я впервые открыто выступил с предложением применять при тяжелых, не поддающихся обычным методам лечения различных заболеваниях, связанных с нарушением обмена веществ, метод общебиологической перестройки организма длительным голоданием и последующим лечебным и рациональным питанием, во взаимодействии с курортными факторами.

…Врачебная общественность встретила меня враждебно…"

Нарбеков боролся за нужное, полезное дело, но я понимаю причину его неудач: методика была совершенно новой, опровергающей сложившиеся понятия. Трудно было поверить, что голод, от которого страдали и страдают ныне бедняки всех капиталистических стран, который несет с собой тяжелые заболевания и смерть, мог стать целителем.

Первыми поддержали нас тогда начальник управления лечебно-профилактическими учреждениями Министерства здравоохранения СССР Дмитрии Дмитриевич Федотов и министр здравоохранения СССР Ефим Иванович Смирнов. Убедившись на фактах в положительных результатах лечебного голодания, они не побоялись открыть дорогу новому направлению в медицине.

Я помню наше ликование, когда в 1952 г., впервые в СССР, было выделено 25 коек в Институте курортологии для лечения методом дозированного голодания соматических больных.

Работа пошла хорошо. Об этом говорят отзывы самих пациентов. Потратив много лет на безуспешные попытки излечиться от тяжелых заболеваний лекарствами, люди с помощью РТД избавлялись от сердечной и бронхиальной астмы, от воспаления легких, тромбофлебита, холецистита, радикулита, нейродермита, от склероза…

Разве человек не верх природы, не высшее олицетворение ресурсов беспредельной природы, не осуществление ее могучих, еще не изведанных законов?

И. Я. Павлов