Несмотря на то, что все трое неплохо говорили и понимали по-английски, исключительно трудно было получить у них подробные сведения об обычаях их земляков; частично это объясняется тем, что их явно затруднял выбор между двумя даже самыми простыми альтернативными понятиями. Каждый, кто имел дело с очень маленькими детьми, знает, как редко можно получить от них ответ даже на простой вопрос, черна или бела какая-нибудь вещь: понятия о черном и белом, по-видимому, попеременно заполняют их сознание. Так обстояло дело и с этими огнеземельцами, и оттого вообще невозможно было выяснить путем перекрестных вопросов, правильно ли мы поняли то, что они сказали. Зрение у них было удивительно острое; хорошо известно, что моряки в результате долгого упражнения в состоянии различать далекие предметы гораздо лучше сухопутных жителей, но Йорк и Джемми в этом отношении оставляли далеко позади всех моряков на борту; несколько раз они объявляли, что за предмет виднеется вдали, и, несмотря на общее сомнение, правота их подтверждалась, когда прибегали к помощи подзорной трубы. Они были вполне осведомлены об этой своей способности, и Джемми, бывало, когда был не в ладу с вахтенным офицером, говорил: «Мой видит корабль, мой не говорит».

Любопытно было наблюдать, когда мы высадились, поведение дикарей в отношении Джемми Баттона; они сразу же заметили разницу между ними и нами и много толковали друг с другом по этому поводу. Старик обратился к Джемми с длинной речью, в которой, по-видимому, приглашал его остаться с ним. Но Джемми очень плохо понимал их язык, и, кроме того, он совершенно устыдился своих соотечественников. Когда затем на берег вышел Йорк Мин-стер, они приняли его таким же образом и сказали, что ему следует побриться, хотя на лице у него не было и двух десятков волосков, в то время как у нас у всех бороды не были даже подстрижены. Они рассматривали цвет его кожи и сравнивали с нашими. Когда один из нас обнажил руку, они выразили живейшее удивление и восхищение ее белизной, точь-в-точь как орангутанги, которых я наблюдал в зоологических садах. Нам казалось, что двух-трех офицеров, которые были ниже ростом и светлее, они приняли, несмотря на бороды, их украшавшие, за женщин нашего отряда. Самый высокий из огнеземельцев был явно очень обрадован, когда мы обратили внимание на его рост. Когда его поставили спина к спине с самым высоким из экипажа нашей шлюпки, он всячески старался забраться на более высокое место и привстать на цыпочки. Он раскрывал рот, чтобы показать свои зубы, поворачивал голову, чтобы показать себя в профиль, и все это проделывал с такой готовностью, что, я уверен, он считал себя первым красавцем на Огненной Земле. После того как у нас прошло первое чувство сильнейшего изумления, странная смесь удивления и подражания, которую обнаруживали эти дикари каждую минуту, казалась лишь чрезвычайно смешной.

На следующий день я попытался как-нибудь проникнуть в глубь страны. Огненную Землю можно представить себе как гористую страну, которая частично погрузилась в море, отчего глубокие заливы и бухты занимают те места, где должны были находиться долины. Склоны гор, за исключением открытого западного берега, от самой воды сплошь покрыты лесом. Деревья доходят до высоты от 1 000 до 1 500 футов, где сменяются полосой торфяника с очень мелкими альпийскими растениями; последняя в свою очередь сменяется поясом вечных снегов, который, согласно капитану Кингу, опускается в Магеллановом проливе до высоты от 3 000 до 4 000 футов. В любой части страны даже акр ровной земли — большая редкость. Я помню только один плоский клочок земли, близ бухты Голода, да еще один, несколько больший, близ рейда Гуре. И в том и в другом месте, как, впрочем, везде, поверхность покрыта толстым слоем топкого торфа. Даже в лесу не видно почвы под массой медленно гниющих растительных веществ, пропитанных водой и потому проваливающихся под ногой.

Убедившись в том, что мои попытки проложить себе дорогу через леса почти безнадежны, я пошел по течению одного горного потока. Сначала я едва мог пробираться вперед из-за водопадов и множества поваленных деревьев; но вскоре русло потока стало несколько более открытым, так как разливы размыли его берега. В течение часа я продолжал медленно продвигаться вперед вдоль неровных каменистых берегов и был щедро вознагражден величием открывшейся мне картины. Мрачная глубина ущелья вполне гармонировала с заметными повсюду следами потрясений. Везде лежали неправильной формы каменные громады и опрокинутые деревья; другие деревья хотя еще и держались прямо, но уже сгнили до самой сердцевины и готовы были упасть. Эта перепутанная масса полных жизни и погибших растений напомнила мне тропические леса; но тут было и различие: в этих тихих дебрях господствует, видимо, дух Смерти, а не Жизни. Я шел по течению, пока не достиг одного места, где большой оползень расчистил путь прямо по склону горы. По этой дороге я поднялся на значительную высоту, откуда открылась обширная панорама окружающих лесов. Все деревья принадлежат к одному виду бука — Fagus betuloides; число других видов бука, а также Drimys wintcri совсем незначительно2. Этот бук (Fagus betuloides) сохраняет свою листву круглый год, но она какого-то особенного буровато-зеленого цвета с желтым оттенком. Весь ландшафт, окрашенный в этот цвет, имеет мрачный, унылый вид, тем более что его не часто оживляют лучи солнца.