В Кордильерах этой северной части Чили старинные индейские дома, говорят, особенно многочисленны; роя землю среди развалин, нередко находят клочки шерстяных вещей, орудия из драгоценных металлов и початки кукурузы; мне подарили наконечник стрелы, сделанный из агата, в точности такой же формы, как те, что теперь употребляются на Огненной Земле. Я знаю, что в настоящее время перуанские индейцы часто живут в самых высоких открытых местах, но в Копьяпо, как уверяли меня люди, всю свою жизнь проведшие в путешествиях по Андам, есть очень много (muchisimas) строений на высоте, лежащей почти у самой границы вечных снегов, причем в таких местах, где нет никаких проходов, где земля не родит ровно ничего и, что еще более странно, нет воды. Тем не менее местные жители считают (хотя их и озадачивает это обстоятельство), что, судя по виду домов, индейцы должны были использовать их как постоянные жилища. В этой долине, на Пунта-Горда, развалины состояли из семи или восьми маленьких прямоугольных помещений такой же формы, как и строения в Тамбильосе, но построенные преимущественно из глины с такой прочностью, какой нынешние жители ни здесь, ни, по словам Ульоа, в Перу добиться не могут. Они были расположены в самом открытом и незащищенном месте на дне плоской широкой долины. Вода была не ближе чем за три-четыре лье отсюда, да и то в очень малом количестве и плохая; почва была совершенно бесплодна: я тщетно искал хотя бы лишайник, прилепившийся к скалам. В наши дни, при наличии вьючных животных, здесь вряд ли можно было бы с выгодой разрабатывать рудник, разве что он оказался бы очень богатый. И все-таки некогда индейцы выбрали это место для своего поселения! Если бы в настоящее время в год выпадало два-три ливня, а не один за много лет, как то бывает теперь, в этой большой долине образовался бы, вероятно, маленький ручеек, а тогда при помощи искусственного орошения (которым так хорошо владели некогда индейцы) почву легко можно было бы сделать достаточно плодородной, чтобы она прокормила несколько семейств.
В моем распоряжении есть убедительные доказательства того, что эта часть южноамериканского материка поднялась близ побережья по крайней мере от 400 до 500, а в некоторых местах от 1000 до 1300 футов со времени появления современных моллюсков; дальше в глубь страны поднятие, быть может, было еще большим. Так как особенно засушливый характер климата явно обусловлен высотой Кордильер, то можно почти не сомневаться в том, что до последних поднятий атмосфера не могла до такой степени терять свою влагу, как то происходит теперь; поскольку же поднятие шло постепенно, так же проходило и изменение климата. Исходя из этого представления об изменении климата с того времени, когда индейские строения были обитаемы, нужно допустить глубокую древность этих развалин, но я не думаю, чтобы им трудно было сохраниться в чилийском климате. На этом основании мы должны также допустить (и это, может быть, уже большее затруднение), что человек обитает в Южной Америке с необыкновенно давних времен, — постольку, поскольку всякое изменение климата, вызванное поднятием суши, должно было быть крайне медленным. В Вальпараисо за последние 220 лет поднятие составило несколько меньше 19 футов, в Лиме морской берег был поднят, без сомнения, за время существования индейской расы на 80–90 футов; но такое небольшое поднятие не могло сколько-нибудь существенно отклонить приносящие влагу атмосферные течения. Д-р Лунд нашел в бразильских пещерах человеческие скелеты, вид которых заставил его предположить что индейская раса существует в Южной Америке чрезвычайно давно.
Я беседовал в Лиме на эту тему с м-ром Гиллом, инженером-строителем, хорошо знакомым с внутренней частью страны. Он рассказал мне, что догадка об изменении климата иногда мелькала в его голове, но он полагает, что большая часть земли, которая ныне непригодна для обработки, но на которой встречаются индейские руины, пришла в такое состояние оттого, что водопроводы, сооружавшиеся некогда индейцами в таких поразительных размерах, пришли в негодность, будучи заброшены, а также вследствие землетрясений. Могу заметить здесь, что перуанцы действительно проводили свои оросительные воды по туннелям сквозь коренную породу гор. М-р Гилл говорил мне, что ему по роду своих занятий пришлось осматривать один такой туннель, который оказался низким, узким, искривленным и не везде одинаковой ширины, но зато очень длинным. Не удивительнее ли всего, что люди предпринимали такие работы, не зная ни железа, ни пороха? М-р Гилл рассказал мне также об интереснейшем и, сколько мне известно, беспримерном случае, когда подземное возмущение изменило в одной местности направление стока воды. На пути из Касмы в Уарас (неподалеку от Лимы) он видел равнину, покрытую развалинами и древними следами обработки земли, но ныне совершенно бесплодную. Возле нее находилось сухое русло довольно большой реки, откуда некогда отводилась вода для орошения. По виду русла никак нельзя было определить, не протекала ли тут река немного лет назад; в одних местах лежали слои песка и гальки, в других коренная порода была пробита широким каналом, который в одном месте имел около 40 ярдов в ширину и 8 футов в глубину. Само собой разумеется, что, следуя вверх по руслу потока, всегда будешь подниматься более или менее в гору; поэтому м-р Гилл был немало удивлен, когда, направившись вверх вдоль русла древней реки, вдруг заметил, что спускается с холма. Уклон вниз, как ему казалось, составлял около 40–50 футов по вертикали. Тут перед нами не оставляющее никаких сомнений доказательство того, что прямо поперек старинного русла потока поднялся гребень возвышенности. В тот момент, когда русло реки выпучилось таким образом, воду, конечно, должно было отбросить назад, и она прорыла себе новое русло. Но начиная с того момента и окрестная равнина должна была лишиться оплодотворяющего ее потока и обратиться в пустыню.
