Мне все это не нравилось. С прошлого вторника я не написал ни строчки для своей статьи, потому что когда я сажусь писать, то вдруг обнаруживаю, что потерял уверенность. От этого у меня возникает все больше и больше сомнений и мне становится все труднее работать. Тогда я отрываю себя от стола и делаю все, чтобы себя успокоить. Успокоившись (а это обычно продолжается до вечера), я ощущаю опустошенность, потому что думаю, что не сделал за день ничего стоящего. Прошел еще один день моей жизни, а я ничего не совершил, только потрепал себе нер-вы. В такие периоды Джинни мне не помощница. Я даже не знаю, кто бы мог помочь. Мои старые ценности, какими бы плохими и ограничительными они ни были, разваливаются, и я даже не знаю, чем их заменить. Когда я пишу, это выражается в том, что я не могу найти соответствующей точки зрения, а я хочу написать то, что отражает нечто большее, чем смятение. Теперь я могу понять, отче-го у пациентов возникает зависимость от терапевта, но я этого не хочу и думаю именно это и делает меня таким сдержанным в отношении самих занятий. Но больше всего, по-моему, я боюсь, что все это не сработает. Это моя проблема, и мне ее решать, но сейчас, чувствуя, что наступает еще один безрезультатный день, я заканчиваю с ощущением страха.

14 июня

Доктор Ялом

Предпоследнее интервью. Началось оно из рук вон плохо. Джинни постучала в дверь, и я предложил ей войти. Прошло уже пятнадцать минут после начала занятия. Я был совершенно изумлен, так как абсолютно забыл о том, что назначил сеанс на это время, поскольку был занят неотложной перепиской. Не думаю, что это относится к Джинни, так как фактически то же самое у меня уже было на этой неделе с двумя другими пациентами. Я в сплошной закрутке, стараясь закончить все дела, прежде чем уехать на лето, чтобы дописать главу книги и подготовиться к докладу на крупной годовой конференции в следующую субботу. Так что минуту или две я ориентировался, затем что-то промямлил Джинни насчет моего секретаря, который сегодня отсутствует (это действительно было так), и что я забыл отследить расписание.

Затем мы начали, и первых пяти минут было достаточно, чтобы повергнуть меня в отчаяние. Господи, это была та самая прежняя Джинни. Атмосфера была натянутой и напряженной. Она говорила о том, что хорошо бы здесь был Карл, тогда бы дело пошло на лад. Она сказала, что ощущает упадок сил и что ее одолевают фантазии. Поговорила, как и раньше, о постепенном выходе из собеседований. Потом она опять пустилась в длительные рассуждения о том, что не может достичь оргазма с Карлом и считает, что это будет решающим и определяющим фактором для них обоих.

Я стал погружаться в яму безнадежности. Ну почему все так, черт побери, осложняется? Ну почему нельзя достичь хэппи-энда? Ну почему она никак не может усвоить то, что я ей даю, придерживаться этого и сделать это частью себя? Я был настолько удивлен, что действовал как автомат, чье поведение было запрограммировано на одном из занятий полгода назад. Я усомнился в ее исключительной одержимости на сексуальном вопросе. Между ней и Карлом происходили явно более важные вещи. Лично я считал странным рассматривать весь комплекс их взаимоотношений под углом ее оргазма. Она, конечно, не собиралась определять все свои достоинства с точки зрения степени оргазма. Я сказал, что если реальной проблемой действительно является секс, то насчет этого можно кое — что предпринять. Она может проконсультироваться у сексопатолога, у специалистов, которые специализируются на методах Мастерса и Джонса. Я сделал много устаревших, беспомощных комментариев, подобных этим, чувствуя, как она умышленно круто уходит в регрессию.

Примерно к этому времени я вдруг очнулся и начал работать головой. И мне стало все ясно. Мне надо было рассматривать ее поведение с точки зрения «окончания», которое все больше маячило перед ней. Я напомнил ей, что, хотя мы и запланировали встречу осенью, она продлится всего лишь один час, и в реальности мы должны рассматривать это занятие как предпоследнее. После этого я пришел к полному убеждению, что причина ее упадка заключалась в предупреждении воздействия сильных эмоций по поводу неизбежного расставания. Я вцепился в эту мотивировку, как бульдог, и не отпускал ее всю оставшуюся часть занятия. И уверен, что сделал все правильно. Я использовал все свое остроумие, стараясь применять все хитрые трюки, которые только мог вспом-нить, чтобы помочь ей хоть немного освободиться от этой ситуации и быть тем не менее способной выражать свои эмоции относительно меня и окончания терапии. Когда она сказала, что приберегает эмоции для следующего занятия, я спросил, сможет ли она сегодня сказать то, что она скажет в следующий раз. Мне было интересно, сможет ли она предусмотреть содержание письма, которое она будет писать мне этим летом. Мне было интересно, сможет ли она сказать мне, что бы она чувствовала в этот самый момент, если бы у нее не было такого упадка сил. Постепенно ситуация стала проясняться — ей будет меня не хватать. Она очень ревновала на первом занятии, когда я уделял много внимания Карлу. И очень расстроилась, когда Карл спросил, сможет ли он прийти в следующий раз, зная, что ей придется делить меня с ним, хотя, при-зналась она, все сложилось как нельзя лучше. Она считала, что я великолепно поработал с Карлом. Она так восхищается мной и так мне доверяет. Ей будет меня не хватать. В ее жизни будет такая пустота. Она лечится у меня индивидуально в течение почти двух лет, и еще полтора года занималась в группе, которую вел я. Затем она сказала, что если бы не упадок сил и ей нужно было бы высказать свои эмоции, она бы выплакалась по полной программе, но что бы она тогда делала на следующей неделе? Я уже с десяток раз говорил ей, что абсолютно убежден — ее упадок сил был вызван сегодня для того, чтобы защитить ее от переживаний и выражения собственных чувств. Мне было интересно, не смутится ли она, если поделится положительными мыслями обо мне. Она сказала, что будет по мне скучать. Я ответил, что тоже буду скучать по ней. Она поведала, что встречалась с людьми во время групповой терапии в том же состоянии, что и она сейчас, и они просто ждали правильного вопроса. Я спросил, какого же правильного вопрос она ждет, и когда она ответила: «Что вы думаете о Докторе Я.?» — повторил ее слова.