Мне стало так тяжело, что я вынуждена была лечь спать. Интересно, но при чтении ваших отчетов у меня возникает чувство опасности, словно все выставлено напоказ. В моих отчетах все слегка весело, загадочно, но изложено путано. В середине недели, в ходе чтения отчетов, все вокруг меня выглядело таким безрадостным. Мне было стыдно. На прошлой неделе я слегка обвинила вас в желании завершить терапию. Вы сказали, что я вкладываю слова в ваши уста, но когда я читаю отчеты, мне становится ясно, что вы устали, подавлены и ощущаете себя захваченным моим собственным статичным погружением.
Я не могла сосредоточиться на этом слишком долго. Затем вспомнила сценку с М. Дж., руководителем группы психотерапии. Он разговаривал с девушкой, жизнь которой была еще более несчастной, чем моя. Она так хорошо ее описала, что мы все ей сопереживали и симпатизировали. Затем М. Дж. сказал, что она прожила двадцать жалких лет и впереди ее ждут очередные двадцать жалких лет. Он предложил ей потанцевать, попытался рассмешить ее, но она не хотела расставаться со своим священным образом жалости и старыми привычками. Он ходил вокруг нее гоголем. Предложил ей избавиться в танце от боли и своих воспоминаний. Она все же поняла, что делает. На ее лице невольно появилась улыбка, и с тех пор ее жизнь действительно изменилась. Она ее изменила. Я же была губкой, не пропитанной жалостью полностью. Мне сказали, что я сижу в яме и никогда из нее не выберусь. И я просто сидела, вот как в вашем кабинете. Никакие шутки не срабатывали. А вы придерживаетесь моего темпа, и мы тащимся вместе. Вот будет хохма, если я принесу колоду карт, и тогда мы просто будем топтаться на месте, а могли бы все закончить, по крайней мере, смело.
Так что на этой неделе я механически сказала, что изменюсь, заставлю себя измениться. Но не заставила. И все же, так или иначе, я чувствую себя более энергичной.
Насчет сексотерапии. Последние две недели я все думала, хорошо бы ее пройти. Но на занятии я не осмелилась спросить вас, что вы имели в виду и как все это организовать. Так что я так и проходила вокруг этой темы, как в детском хороводе. Это все равно, что предложить сексотерапию трехлетнему ребенку.
Когда я хочу сосредоточиться, скрытый замысел приобретает мелкие образы, которые сбивают меня с толку. Вместо того чтобы отвечать на ваши вопросы, я смотрела на ваше лицо и сравнивала его с лицом парня, которого едва знаю, но симпатичного, с бородкой и все такое. А так как вы сидели в этом кресле, как будто уютно пристроившись, читая или потягивая пиво в студенческом клубе, то отвлечься для меня было легко. Если бы я могла фантазировать вслух, то что-нибудь и случилось бы, но нет, я просто просматриваю множество отношений и эмоций, ничего не приобретая. И предо мной и вам ничего не остается. Словно я гляжу на ваш носок, чувствуя себя щенком. Мне хочется встать на все четыре лапы и вцепиться зубами в ваш вывернутый наизнанку носок. Вот такие ветреные мысли возникают в моей взрослой голове каждые несколько секунд.
V. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ВЕСНА
(29 февраля — 3 мая)
29 февраля
Доктор Ялом
Всю неделю мы с Джинни читали отчеты друг друга. Я начинал занятие с каким-то чувством неловкости, потому что, хотя я и отложил добрую часть текущих дел, чтобы прочитать их, некоторые неизбежные обстоятельства (люди приезжали, уезжали из города) сильно сократили мое свободное время, и я был вынужден многие из них просто быстро просмотреть, особенно мои собственные. Это был неудачный выбор, так как Джинни прочитала все отчеты исключительно внимательно. В отличие от прошлого прочтения, в этот раз она изучила их по нескольку раз и практически могла цитировать целыми кусками.
Для меня занятие было трогательным и интенсивным. Полагаю, для Джинни тоже. Одним из самых удивительных приемов, которые она использует в ходе занятия, является именно то, что она применяет в своих отношениях с Карлом. Она ускользает от реальных эмоций. Она избегала как положительных, так и отрицательных аспектов своих чувств ко мне, пока я не втолкнул ее прямо в них. Сначала появились отрицательные. Они резко проявились после того, как я показал ее первые отчеты Мадлен Грир, психиатру собеса, которая знает Карла. Я, конечно, поспешил пояснить Джинни, что Мадлен не видела отчеты больше года. Для меня было бы немыслимым показать их ей, после того как я обнаружил, что Мадлен знает Карла. По этой же причине и Мадлен не стала бы их читать. Было очевидно, что у Джинни возникло серьезное недоверие и она имеет право рассердиться на ту профессиональную вольность, с которой я поделился «материалами ее дела» со своей коллегой. Думаю, случись это со мной, я был бы страшно задет и зол. И все же она отреагировала на ситуацию лишь кратким проблеском возмущения. Еще больше недоверия просматривалось в ее заявлении о том, что она сожалеет, что рассказала мне о своем друге (выпускнике факультета социологии), который каждое утро выкуривает косяк. Она считает, что я могу использовать это против него.
Ее очень удивила та переменчивость, с которой идут наши занятия, — после хорошего занятия на следующий раз она обязательно «разочаровывает» меня. Она также отметила расхождение в наших оценках нескольких занятий. Она считала их удачными, тогда как я считал, что они прошли плохо. Она огорчилась, узнав, что я был гораздо более разочарован и подавлен, чем дал ей понять. Я поинтересовался, настраивалась ли она на те позитивные вещи, которые я говорил. И она была вынуждена признать, что после некоторых моих замечаний ей стало очень хорошо. Вот так потихоньку мы перешли к полностью положительному сектору моих записок. Инициировала такой переход она, высказав предположение, что о себе я рассказал больше, чем она о себе. Она имела в виду случай с высказыванием моего коллеги, что я, очевидно, чуть-чуть влюблен в Джинни. Она незаметно переключалась на эту тему, поинтересовавшись, кто был этот аналитик, а затем прокомментировала мою такую смелую искренность и откровенность. Однако избежала сути дела: слова «любовь». Когда я спросил конкретно о ее реакции на этот эпизод, она явно эмоционально ответила, что пережила чувство непригодности и теперь действительно хочет измениться ради меня. Мы поговорили о том, как она читает отчеты дома. Она вынуждена быстро бросать их в ящик письменного стола, едва услышав шаги Карла.
