Архив категории » Путешествия вокруг света «

27.06.2012 | Автор:

Состояние наше после срубления мачт сделалось бездейственное, но тем более ужасное. Сильные удары потрясали все члены корабля. Каждый час угрожал гибелью. Люди, приготовляясь к смерти, надевали на себя белые рубашки. Между тем шум моря, скрип членов корабля, унылый свист ветра вокруг обломков мачт и пушечные, для призвания помощи ежеминутно производимые выстрелы напоминали беспрестанно, что мы гибнем и нет спасения.

Посреди сей общей горести и плача всех бодрее, всех веселее был между нами констапель N, человек молодой, статный собою и хороший мне приятель. Он с распущенными волосами бегал по кораблю и поминутно кричал: «Пали!» Часто подходил ко мне, шутил, смеялся и, утешая меня, говорил: «Не бойся, я сделаю, что нас услышат и подадут нам помощь».

Наконец, после ужасных часов бесконечной ночи рассветает день. Мы видим себя в двух или менее верстах подле шведского берега. Мнимый остров Борнгольм был мыс сего берега. Погрешность в счислении действительно оказалась, но только с той еще ошибкою, что штурман полагал настоящее место корабля далее от берегов, нежели счисляемый на карте пункт, а оно, напротив того, было ближе, а потому для избежания опасности надлежало бы не от Борнгольма к ним, но от них к Борнгольму придержаться, то есть сделать противное тому, что мы, по несчастью, сделали.[360]

Настало утро. Мы узнали место пребывания своего, но положение наше нимало не сделалось от этого лучше. Ветер дул тот же и столь же крепкий. Сила ударов не уменьшалась. Корабль наш приходил в худшее состояние, и сокрушение оного становилось через несколько часов неминуемым. Внутри оного царствовали смятение и страх. Капитан заперся в каюте и не выходил из нее. Лейтенант W был почти в исступлении ума. Он лежал в постели своей и беспрестанно повторял: «Я виноват. Я погубил».

Оставались действующими лицами кадетский капитан и лейтенант М., которые оба, а особенно первый из них, сохранили в себе отличное присутствие духа и не переставали обо всем пещись. Капитан созвал к себе офицеров, урядников и несколько человек из старших матросов для совета (консилиума), на котором положено было следующее: «Как нет никакой надежды к спасению корабля (ибо он при столь сильных ударах через несколько часов должен сокрушиться), то остается только помышлять о спасении людей; для сего приступить немедленно к выпусканию каната, дабы сила ветра могла беспрепятственно двигать корабль ближе к берегу. Но как, вероятно, глубина станет по мере того уменьшаться и корабль остановится, в таком случае стараться всеми средствами облегчать его, а именно: сталкивать и выбрасывать пушки и все большие тяжести в воду, рубить помосты, пояса, доски, связывая их веревками вместе, дабы в то время, когда корабль погибать начнет, люди на сих плотах могли спасаться».

Тотчас приступают к исполнению того, что положено в совете. Сперва хотят столкнуть за борт несколько пушек, но лейтенант М. возражает против сего, представляя опасность, что корабль о самые сии пушки, когда они упадут подле него на дно моря, может быть проломлен. И так отступают от сего намерения и велят только выпускать канат. Корабль, не удерживаемый более якорем и после всякого удара подъемлемый волной, сходит с места своего и силою ветра двигается по земле. Едва перешел он 40 или 50 сажен, как меряющий на корме глубину подштурман закричал: «Воды под кораблем три с половиной сажени!» Слова сии произвели неописанную радость. «Полсажени прибавилось!» – повторили все. Вскоре потом закричал он опять: «Четыре сажени!» и вслед затем опять: «Четыре с половиной сажени!» Каждое восклицание было как бы некий благодатный глас, отсрочивающий нашу погибель. Все закричали тотчас: «Положить якорь! Положить якорь!»

Действительно, якорь в ту же минуту был брошен, и корабль, став на вольной воде, перестал ударяться о землю. Восторг наш в первые минуты был чрезвычайный: мы обнимались, целовались, плакали от радости, поздравляли друг друга, но вскоре оный весьма уменьшился. Размышление, что мы без мачт, без руля, что корабль наш течет, что, вероятно, глубина эта есть небольшая, окруженная мелью яма, из которой нам нельзя будет выйти, что, может быть, якорь нас не удержит или что ветер, сделавшись с другой стороны, поворотит корабль и кинет опять на ту мель, с которой он сошел, – все сии размышления снова погрузили нас в уныние, и наступающая ночь казалась нам столь же страшной, как и прошедшая.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

116

Город Мацмай стоит при большом открытом заливе и не имеет никакой гавани; но японские суда затягиваются к самому берегу и стоят за грядами каменьев, которые, останавливая волны, служат им защитой; в некоторых местах, по уверению японцев, глубина в малую воду простирается до четырех сажен, следовательно, очень достаточна для больших европейских коммерческих судов.

117

Во всех японских областях, не принадлежащих владетельным князьям, а зависящих от самого императора, бывает по два губернатора: один из них живет в своей провинции, другой в столице. Они сменяются погодно.

118

Отец Мура был немец в нашей службе, но мать русская, а потому он и крещен в нашей вере. Воспитание получил он в Морском кадетском корпусе.

119

Японцы чрезвычайно любят заниматься чтением; даже простые солдаты, стоя в карауле, почти беспрестанно читают, что нам крайне не нравилось, ибо они всегда читают вслух и нараспев, несколько похоже на голос, которым у нас читается псалтырь над усопшими.

120

Карточная игра и шашки в большом употреблении между японцами; они любят играть в деньги и часто проигрывают до нитки. С картами познакомили их голландские матросы, ибо прежде они могли свободно обращаться с жителями, посещая в Нагасаки питейные дома и непотребных женщин. Карты в Японии были известны под европейским их именем и состояли из пятидесяти двух листов; но как они были запрещены по причине случившейся в карточной игре ссоры и смертоубийства, то японцы выдумали, для отклонения закона, сделать колоду из сорока восьми карт: они величиною вчетверо менее наших и употребляются всюду. В шашки игра их премудреная, которой мы никак не могли дать толку: они употребляют пребольшую шашечницу и около четырехсот шашек, которыми ходят и берут в разных направлениях и разным образом. Матросы наши играли в обыкновенные шашки. Японцы тотчас переняли эту игру, и она вдруг распространилась по всему городу, причем они выучились употреблять русские названия, в этой игре обыкновенные. Эти названия со временем, может быть, подадут какому-нибудь ученому мужу повод к заключению, что русский и японский языки происходят от одного корня.

121

Кладбищем мы могли идти как угодно скоро, ибо японцы, точно так как и европейцы, неохотно по ночам приближаются к таким местам; если б случилось кому-нибудь из них быть тут близко, то, увидев несколько теней такого роста, как мы, мелькающих между памятниками, он и сам бы не скоро опомнился.

122

Когда мы ходили гулять, японцы часто показывали нам свои храмы и часовни и даже позволяли в них входить и там все рассматривать. В этом отношении они менее суеверны, нежели многие европейские народы. Японцы сами нас приглашали входить в их храмы и все показывали, а после тут же в дверях храма сажали нас, потчевали чаем, сагою и давали курить табак, да и сами то же делали. Внутренность их храмов с первого взгляда весьма походит на католические церкви: таким же образом стоит иконостас, множество резных или вылитых фигур и пр.

123

Уходя от японцев, мы не позабыли взять с собою медный чайник, который, к счастью нашему, в ту ночь работники оставили на очаге в каморке, где спали матросы.

124

Мацмайские леса наполнены медведями, волками, лисицами, зайцами, оленями, дикими козами; также водятся в них и соболи, только шерстью они красноваты, почему и не имеют почти никакой цены; здешние медведи чрезвычайно люты и нападают как на людей, так и на скотину.

125

По непривычке носить японскую обувь мы просили, чтобы нам дали кожи, а один из матросов, быв сапожником, мог сшить нам сапоги. Японцы дали нам тюленьи кожи на голенища, а кожу с медвежьих голов на подошвы. Из этого материала Симонов сшил нам сапоги, или, лучше сказать, бахилы, называемые по-сибирски торбасами. Они были чрезвычайно велики, а след ног матросов наших, обутых в такие сапоги, конечно, был более нежели вдвое против японских следов; итак, нельзя, чтоб они, увидев наши следы, не догадались, чьи они.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

75

Санта-Крус – распространенное название крепостей и населенных пунктов в бывших португальских и испанских колониях.

76

Гард-кот – судно, предназначенное для береговой обороны.

77

Форстеньга – стеньга передней мачты.

78

Баргоут – утолщенная часть наружной обивки судна, расположенная у грузовой ватерлинии (т. е. у линии воды при максимальной загрузке судна).

79

Епанча – просторный плащ без рукавов.

80

Nosstra Senora del Desterro – прежнее официальное название города Дестерро.

81

Вицерой – вице-король. Такой титул имел генерал-губернатор Бразилии во времена, когда она была португальской колонией.

82

Рио-Гранде – «великая река» – типичное название рек в бывших португальских и испанских колониях.

83

Сарачинское пшено – рис.

84

Бразильское дерево – дерево, произрастающее в Вест-Индии и Южной Америке; применяется при производстве красителей для ткани и бумаги.

85

Мыс Горн – южная оконечность одноименного острова архипелага Огненная Земля.

86

Маршанд Этьен – французский путешественник XVIII века, исследовал группу Маркизских островов.

87

Фалкландские острова (правильно: Фолклендские) – архипелаг в юго-западной части Атлантического океана. В конце XVIII века острова были предметом спора между Англией и Испанией. Сейчас Фолклендские острова также являются спорной территорией между Великобританией и Аргентиной.

88

Патагонский берег – Патагония – регион Аргентины, расположенный южнее 40° ю. ш. Эта область получила свое название благодаря утверждениям участников экспедиции Магеллана о том, что здесь они встречали великанов-индейцев (от испанского patagon – большеногий).

89

Острова Маркиза Мендозы – сейчас Маркизские острова; архипелаг вулканического происхождения в Океании. Были открыты испанским мореплавателем Менданья в 1595 году, названы в честь перуанского вице-короля маркиза Мендосы, оплатившего эту экспедицию. До XIX века архипелаг никому не принадлежал. Во времена экспедиции В. М. Головнина на островах действовали миссионеры из Франции, Англии и США. С середины XIX века архипелаг находится во владении Франции.

90

Река Плата – дала название «серебристой» стране – Аргентине (т. к. по-испански la plata – серебро).

91

Статенландия – остров в архипелаге Огненная Земля, открытый голландским мореплавателем Схоутеном. Название произошло от голландского Statenland – Земля Генеральных Штатов, т. е. Нидерландов. В настоящее время принадлежит Аргентине.

92

Касатки – вид зубатых китов; хищники, питающиеся рыбой. Держатся стаями.

93

Стаксели – косые паруса треугольной формы.

94

Мыс Пилляр – северо-западная оконечность острова Десоласьон (Чили), расположенного у выхода из Магелланова пролива в Тихий океан.

95

Ансонова эскадра – Ансон Джордж (1697–1762) – британский мореплаватель, руководивший несколькими каперскими экспедициями (т. е. теми, которым было разрешено грабить суда «недружественных» стран). В 1740–1744 годах эскадра под его командованием захватила испанский корабль с секретными морскими картами об испанских открытиях в Северной Полинезии. За эту экспедицию Ансон получил звание адмирала.

96

Галион – галера – гребное судно, приспособленное к плаванию под парусами.

97

Лима – во времена экспедиции В. М. Головнина Лима – главный город испанской колонии Перу.

98

«Bounty» – английское судно, прославившееся мятежом экипажа. Матросы высадили капитана и несколько верных ему людей в шлюпку, на которой они и совершили вынужденное плавание, о чем и упоминает В. М. Головнин. Мятежники позднее основали колонию на острове Питкерн.

99

Новая Голландия – прежнее название Австралии, данное материку в честь голландских мореплавателей, открывших его северные, западные и южные части.

100

Остров Тристан-да-Кунья – группа вулканических островов, расположенных в южной части Атлантического океана. Названы в честь португальского мореплавателя Тристана да Кунья, открывшего их в 1506 году.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

В 1814 году Головнин вернулся в Петербург и сразу же засел за отчеты, донесения и статьи о мысе Доброй Надежды, Камчатке и «русской Америке». Спустя годы, ссыльный поэт-декабрист Кюхельбекер в своем дневнике запишет: «Записки В. Головнина – без сомнения, одни из лучших и умнейших на русском языке и по слогу, и по содержанию». В том же году Головнин, будучи членом Государственного Адмиралтейского департамента, стал готовиться к новому кругосветному путешествию, ради которого ему пришлось отложить даже собственную свадьбу.

В команде шлюпа «Камчатка», которому предстояло совершить «кругоземное» плавание под началом Головнина, были будущие знаменитые российские мореплаватели Ф. Литке, Ф. Врангель и Ф. Матюшкин. В своей второй кругосветной экспедиции Головнин обстоятельно исследовал Калифорнию, Гавайские и Филиппинские острова. Вернувшись в Кронштадт, он отчитался об экспедиции, опубликовав «Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка». В 1821 году Головнин в чине капитан-командора был назначен помощником директора Морского корпуса. В это же время он перевел на русский язык труд Дункена «Описание примечательных кораблекрушений».

В 1823 году Головнина назначили генерал-интендантом флота. Ему были подчинены все судостроительные верфи, портовые сооружения и склады, а с 1827 года – кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский департаменты. Все это требовало немалого времени и колоссальных сил. По архивным сведениям и различным мемуарам известно, что Головнин принадлежал к тайному обществу декабристов и хорошо был осведомлен о грядущем восстании. Некоторые из членов общества даже взяли на себя смелость утверждать, что Головнин предлагал себя в жертву, чтобы потопить государя и его свиту при посещении одного из кораблей. Было ли это на самом деле правдой или нет, так и осталось неизвестным: имя Головнина в числе мятежников не упоминается. Но все же его патриотизм доставил немало головной боли императору: еще до восстания на Сенатской площади генерал-интендант Головнин представил свою гневную «Записку о состоянии Российского флота в 1824 году», в которой обличал бюрократизм канцелярий, глупость сановников и алчность министров, приведших к упадку российского флота. Одна из ее последних страниц содержит весьма прозрачный намек на ум самого императора: «…как известно, не всяк тот герой, кто носит шпоры и мундир, не всяк тот тонкий дипломат, кто почтен званием посла, и не на всех тронах сидят Соломоны…» Многое из изложенного Головниным в «Записке» было правдой, а не простыми эмоциями, и, возможно, поэтому она вышла в свет только в 1861 году, а ее автором значился никому не известный мичман Мореходов.

В конце 1830 года Головнина произвели в вице-адмиралы, он далеко не стар, и как много еще можно было бы сделать, если бы не пришедшая в Россию эпидемия холеры. Организм, выдержавший многодневные лишения во время дальних плаваний, оказался бессильным перед нагрянувшей заразой. Василий Головнин скончался от холеры летом 1831 года.

Огромны заслуги Головнина в укреплении русского флота. Под его руководством на российских верфях было построено свыше двухсот кораблей, в том числе десять первых в стране пароходов. Его именем назван мыс на юго-западном берегу бывшей «русской Америки», вулкан на острове Кунашир, гора на острове Новая Земля, подводная вершина в Тихом океане, пролив между островами Курильской гряды.

Сам Головнин любил повторять фразу, услышанную им в Японии: «Нравы народов различны, но хорошие поступки всюду признаются таковыми».

Низовцев Вячеслав Алексеевич, кандидат географических наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ

Путешествие шлюпа «Диана» из Кронштадта в Камчатку, совершенное под начальством флота лейтенанта Головнина в 1807, 1808 и 1809 годах

Часть первая

Глава первая

Предмет экспедиции, выбор корабля, вооружение и приготовление оного

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Перед захождением солнца мы прошли восточную оконечность острова Мадера, идучи между оной и островами Дезертос{59}. Ветер постоянный от NNW дул умеренно и ровно.

Не желая потерять столь благоприятного случая выбраться из широт переменных ветров и поскорее войти в пассатные ветры{60}, я взял намерение не заходить на Мадеру; и если погода будет продолжаться нам попутная и благоприятная, то и Канарские острова миновать, а запастись вином в Бразилии, где оно, будучи привозное, хотя немного и дороже, но зато ветер и время не будут потеряны. Что принадлежит до свежей пищи для служителей, то они в ней большой нужды еще не имели.

Из наших господ некоторые жалели, что были лишены случая побывать на Мадере. Мне и самому было неприятно, что обстоятельства не допустили иметь это удовольствие, но что делать! Успех нашей экспедиции того требовал.

Остров Пальма, самый западный из Канарских островов, кроме Ферро, мы проходили поутру 17-го числа, в расстоянии от него на 38 или 40 миль. Мы его видели, только вершина оного была скрыта в облаках. Сего же числа до полудня случилось солнечное затмение.

Беспрестанно переменные тихие ветры, маловетрия и частые штили мучили нас до 28 ноября. Тропик Рака мы прошли поутру 28-го числа, но настоящий пассатный ветер от N (хотя и весьма тихий) встретили мы в 6 часов вечера 28-го числа, будучи тогда в широте 20°.[4]

С 20-го по 28-е число ничего особенно примечательного не случилось. Погода была сухая; небо хотя почти всегда было покрыто облаками, но не дождливыми и не густыми. Солнце часто сквозь них было видно, и нередко сияние его не слишком было для нас приятно в жарком климате. На пространстве сего скучного перехода мы часто видели летучую рыбу (flying-fish англичанами и poisson volant французами называемую) и разные роды других рыб, но поймать удами ни одной не могли.

1 декабря в 4 часа пополудни увидели мы вершину острова Св. Антония, одного из островов Зеленого Мыса{61}. Он показался нам по компасу на NOtO ½ O в глазомерном расстоянии, судя по высоте его и чистой погоде, не менее 60 миль. Известно, сколь трудно глазомером определить расстояние от высоких, гористых земель, как бы кто искусен ни был в такого рода замечаниях. Даже точно знавши перпендикулярную высоту вершины видимого высокого берега, едва ли можно, не видя прибоя воды, отгадать расстояние до него, не сделав ошибки на треть или одну четверть оного. Притом надобно помнить и то, какое действие рефракция, зависящая от состояния атмосферы, производит в явлении отдаленных предметов; следовательно, пункт, таким пеленгом определенный, не может служить нимало основанием для поверки хронометров.

Мореплавателям известно, что пассатные ветры не до самого экватора простираются, и не всякий год и не во всякое время года они перестают дуть в одной и той же широте; иногда уничтожаются они ближе к экватору, иногда далее от него. Ванкувер{62} в мае 1791 года потерял пассатный ветер в широте 6°20′; Лаперуза{63} в августе 1785 года оставил он в широте 14°, а Дантркасто{64} – в ноябре 1791 года в широте 9°.

В широтах, где перестают дуть пассатные ветры, наступают обыкновенно штили и маловетрия, сопровождаемые проливными дождями и частым громом. В сей тихой полосе воды подвержены сильным течениям, по большей части имеющим направление к W и к NW. Оные производят великое влияние на курсы кораблей по причине малого их хода, и для того, чтобы пройти экватор в известном градусе долготы, надобно заблаговременно, не выходя из свежих пассатных ветров, расположить так курсом, чтобы, приближаясь к экватору, течения не могли в полосе, где почти вечно тихие ветры царствуют, склонить слишком много к западу. Суда, идущие из Европы к мысу Доброй Надежды или в Южную Америку, по большей части проходят экватор между 18 и 26 градусами долготы.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

В продолжение трехмесячного нашего плавания команда только пять дней имела в пишу свежее мясо, однако ж более двух человек больных у нас никогда не было, да и те не трудно и не опасно. Показавшиеся знаки цинготной болезни от необыкновенно морских и сырых погод у мыса Горн по наступлении ясных теплых дней и от употребления хины и спрюсового пива скоро прошли.

Шлюп не имел никаких повреждений. При всех вышесказанных обстоятельствах нашего положения нам ничего не было более нужно для избежания препон нашему вояжу от войны с англичанами, как только знать об объявлении оной; но судьбе угодно было, чтобы сего не случилось до самого прибытия нашего в неприятельский порт, где нас и оставили.

Глава шестая

Пребывание на мысе Доброй Надежды

Во всю ночь с 21 на 22 апреля на фрегате «Нереида» были огни на палубе у канатов, и временно кругом нас объезжали шлюпки весьма близко, а особенно к канатам. Это нам показало, что капитан Корбет сомневался, чтобы мы не ушли. Сначала такая осторожность мне показалась лишней и не у места; но после, узнавши мнение его о нашем деле, – он действительно боялся, чтобы нас не упустить.

На рассвете капитан Корбет прислал на шлюп лейтенанта с письмом ко мне, в котором уведомляет, что, рассматривая наше дело, он считает своим долгом задержать нас и потому присылает офицера по законам своей службы с тем, чтобы быть ему на шлюпе до получения решения от командора, к которому тотчас по прибытии нашем послан курьер с донесением.

Сего же числа (22 апреля) я обедал у капитана Корбета, и он мне откровенно сказал, что, не будучи здесь сам главным начальником, он не знает, как с нами поступить; но, по мнению его, командор не имеет права позволить нам продолжать вояж до получения дальнейшего повеления из Англии. Впрочем, хотя он и не подозревает, чтобы открытия не были настоящим предметом нашего вояжа, однако ж не может до решения командора, по объявленным выше причинам, считать наш шлюп иначе, как военным судном неприятельской державы, задержанным под сомнением по необыкновенному случаю, и потому не может позволить поднимать неприятельский флаг в порте, принадлежащем его государю, а для отличия, что шлюп не сделан призом и принадлежит его императорскому величеству, у нас вымпел остается. Между тем капитан Корбет мне сказал, что здесь есть человек, уроженец города Риги, знающий хорошо русский язык. Если я покажу командору мою инструкцию и он найдет, что, кроме открытий, в ней нет никаких других предписаний, которые могли бы клониться ко вреду Англии, то вероятно, что командор сам собой решится позволить продолжать нам вояж.

На сие я ему сказал, что всякому морскому офицеру известно, с каким секретом у всех народов даются предписания начальникам судов, посылаемых для открытий; что даже собственным своим офицерам открывать их не позволяется. Следовательно, объявить их я ни малейшего права не имею и не смею, какие бы последствия, впрочем, от сего ни произошли; а притом теперь это уже дело невозможное, потому что, получа от него (капитана Корбета) письменное уведомление, чтобы я считал шлюп задержанным, я в ту же минуту, исполняя мой долг, сжег инструкцию. Но если командору будет угодно, я имею некоторые другие бумаги, которые не менее инструкции могут доказать, что предмет нашей экспедиции есть вояж открытий, и который я могу ему и всякому другому объявить, не нарушая моего долга и правил военной службы, кои мы так же строго наблюдаем, как и англичане.

На ответ мой он ничего не сказал, а говоря о посторонних вещах, я приметил из некоторых сделанных им замечаний, что он считает наш вояж торговым предприятием, назначенным для мены мехов с жителями западных берегов Северной Америки.

Возвратясь на шлюп, я нашел, что, кроме лейтенанта, прислана к нам шлюпка, которая со всеми гребцами стояла у нас за кормою; причины сему угадать я не мог.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

О внутренней и внешней торговле

Торг, как внутренний, так и внешний, производимый на мысе Доброй Надежды, весьма маловажен: поселяне на продажу в город пригоняют рогатый скот и баранов и привозят вино, хлеб, зелень и плоды; а сами покупают чай, сахар, табак, порох, свинец, железо и грубые европейские изделия для одежды, а также и разного рода посуду – вот в чем состоит весь внутренний торг колонии.

Морской ее торг немного значительнее, но также особенного внимания не заслуживает.

Колония ничего такого не производит в большом количестве, что бы нужно было и чем бы дорожили в других землях, а сама, по неимению своих фабрик, имеет надобность почти во всех произведениях европейских мануфактур и без них обойтись не может, но только в таком малом количестве относительно к общему масштабу европейской коммерции, что здешний торг совсем неприметен.

Колония, кроме небольшого количества вина и малости коровьего масла, ничего не отправляет, а платит за покупаемые вещи чистыми деньгами, кои берет за доставляемые ею войскам, военным кораблям и купеческим судам съестные припасы и вина.

Мануфактурами на мысе Доброй Надежды не занимаются; здесь нет совсем никаких фабрик; все рукоделия их состоят в кузнечной работе, в делании фур, телег и бочек и в выделывании коровьих и оленьих кож.

Овечья шерсть могла бы составить знатный вывозной торг, если бы правление обратило на оный свое внимание. Но так как сему торгу и основания не положено, то поселяне ныне, привезя свою шерсть в Капштат, часто принуждены бывают, за недостатком купцов, назад с нею ехать или продавать за самую безделицу, а потому они и не заботятся об улучшении и сбережении сего важного и весьма изобильного в здешней колонии предмета европейской торговли.

Чрезвычайное изобилие в рогатом скоте, достаточное количество соли в разных местах колонии, а особенно около залива Алго (Algoa bay){129}, и прохладные погоды, часто здесь бывающие, дают колонистам мыса Доброй Надежды все способы приготовлять солонину, коровье масло, сыр и бычьи кожи для внешней торговли. Но этого ничего нет, кроме небольшого количества масла, отправляемого в Бразилию, где по причине сильных жаров его не делают.

Сыру здешние жители совсем делать не умеют и не стараются научиться полезному сему искусству: какой же ныне у них подают сыр собственного их дела, то есть его почти невозможно.

Китовый промысел, включая в оный морских медведей и тюленей, мог бы составить знатную часть капской торговли, если бы жители принялись заниматься оным. Залив, называемый Делаго (Delagoa bay){130}, бывает наполнен в известные времена года китами; а множество островов, недалеко от мыса Доброй Надежды лежащих, по берегам усеяны морскими зверями.

Ныне здесь, в Фалс-Бай, есть небольшое заведение для китовой ловли и для промысла тюленей, принадлежащее одной купеческой компании, которая за сию привилегию ничего не платит колонии.

Правительство, желая ободрить такого рода промысел, дает право на оный на три года тому, кто только пожелает им заниматься. Промысел китов начинается в первых числах мая, а кончается в сентябре. Киты, которых промышленники бьют, называются Bone whale. Их, однако ж, мало бывает в здешнем заливе, а много заходят другого рода, именуемых горбатыми (Humbacks), но их не ловят; они ни к чему не годятся. Тюленей бьют на небольших островах, лежащих подле мыса Эгвилас{131}, по сию сторону его; и сей промысел довольно прибыточен. На острове, лежащем в Фалс-Бай и названном Тюленьим, компания также промышляет сих животных, но мало, и они не так хороши.

Слоновая кость и страусовы перья могли бы также приносить немалую прибыль здешним жителям, если б оные стали отправлять в Европу. Ныне поселяне ими мало занимаются и не стараются промышлять их, потому что расход невелик в городе, а тогда бы не только что сами, но и стали бы доставать от бушманов{132} и кафров{133} как слоновую кость, так и страусовы перья. С распространением торговли и доходы бы знатно увеличились{134}.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Точно таким образом танцы убирают свои головы, и все, как старые, так и малые, следуют сему обычаю. Знакомец наш старик Гунама и сын его четырнадцатилетний мальчик Ята одинаковым образом убирали волосы; тростник, перьями обвешанный, втыкают часто в волосы также для украшения. Несколько таких тростников мы у них и выменяли. Но я не заметил, чтоб они носили в волосах палочки или тростник для чесания головы, и не видал никогда, чтоб для сего они употребляли какую-нибудь вещь.

Далее Форстер говорит:

«Малое число из них носят также колпаки, сделанные из листа зеленого платана или из травяных матов. Некоторые свивают бороды свои наподобие веревки; но большая часть оставляют их расти в натуральном положении. В хряще между ноздрями обыкновенно прорезывается у них отверстие, в котором носят цилиндрической фигуры камень или кусок тростника в полдюйма толщиною. В ушах также делают они большие дыры, в которые продевают кольца из черепаховой кости или часть белой раковины, 1 дюйм в диаметре и ¾ дюйма в ширину; иногда в одно кольцо продевают и другие, так что делают род цепи. Кругом шеи носят они иногда снурок, к которому привязывают раковину или небольшой цилиндрический кусок зеленого камня, подобного тому, какой часто попадается в Новой Зеландии. На левой руке обыкновенно носят браслет, сделанный из скорлупы кокосового ореха, который бывает или гладкий, выполированный, или с разной резьбой. Некоторые из них носят пояс, похожий на широкую портупею, сделанный из грубой материи, которую они вырабатывают из внутренней коры дерева; цвет пояса обыкновенно темно-коричневый».

«Лица красят разными красками, для чего употребляют красную руду, белую известь и краску, похожую цветом на свинец, мешая их с маслом кокосовых орехов. Впрочем, белый цвет редко у них употребляется, но чаще красят они себе лицо черным и красным, делая по оному в наклонном положении полосы шириною в 2 или 3 дюйма; иногда одним из сих цветов покрыта одна половина лица, а другим другая. Тело же украшают рубцами и прорезами, которые делают по большей части на руках и на животе таким образом: прорезав кожу острой раковиной, прикладывают к оной известное растение, от которого на прорезанных местах, коль скоро они заживут, делаются возвышенные рубцы».

Все вышеописанное, повествуемое Форстером, весьма справедливо; нельзя было точнее описать украшения жителей острова Тана. Наряды их я все выменял, кроме зеленого камня, с которым дикие ни за что не хотели расстаться; я им предлагал ножи, ножницы, огниво, платки и пр., но все без успеха. Надобно думать, что камень сей у них почитается редкостью и что они достают его с большим трудом. А после сего камня черепаховые кольца наиболее между ними в уважении. Красить лицо у них во всеобщем употреблении. Многие из них в первый день нашего знакомства привезли мне в подарок несколько своих красок, совсем приготовленных, о коих говорит Форстер, и хотели, чтоб я выкрасил ими свое лицо; но я, поблагодарив их за услужливость, старался им изъяснить, что краски их поберегу, доколе не возвращусь домой, чтобы там, выкрасив себе лицо, ими пощеголять между своими соотечественниками. Им очень понравились наши краски, которыми они себя марали; увидев себя в зеркало, они приходили от радости в исступление: прыгали, шумели и смеялись.

Потом повествует Форстер, что жители острова Тана мужского пола скрывают ту часть тела, которую стыд заставляет людей скрывать почти во всех странах света, таким же образом, как и жители острова Маликола{154}, то есть они делают из листьев растения, подобного инбирному, остроконечные чехлы, которые, надев на тайную часть, поднимают кверху и привязывают к животу снурком, кругом тела взятым. Описание сие совершенно справедливо, но что Форстер говорит далее, в том, кажется, он ошибается. Вот его слова: «Мальчики, достигнув шестилетнего возраста, уже начинают носить такие чехлы; сие подтверждает и то, что я прежде заметил о жителях Маликолы, а именно: что прикрытие такое они употребляют не от побуждения стыда или благопристойности, но, напротив, вид оного имеет еще совсем противное действие: в каждом жителе Таны или Маликолы, нам казалось, мы видели живое подобие того ужасного божества древних, которое охраняло у них сады и огороды».

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

После полудня 17 июня мы находились весьма близко западной стороны северной оконечности острова Итуруп, не зная тогда, что она составляет часть сего острова. Оконечность сия, напротив того, казалась нам отдельным островом, ибо залив Сана, вдавшись далеко внутрь земли, походил на пролив, да и на карте капитана Бротона сия часть берега оставлена под сомнением, по неизвестности, пролив ли тут или залив. Желая узнать это достоверно, приблизились мы к берегу мили на три итальянские. Тогда увидели на берегу несколько шалашей (по-сибирски барабор), две большие лодки (байдары) и людей, бегающих взад и вперед.

Полагая, что тут живут курильцы, отправил я, для сбора у них сведений об острове и о других предметах, к нашему делу принадлежащих, мичмана Мура и штурманского помощника Новицкого на вооруженной шлюпке с четырьмя гребцами, а усмотрев, что с берегу едет большая лодка к ним навстречу, и не зная, как жители хотят их встретить, тотчас подошел со шлюпом ближе к берегу и потом, на вооруженной шлюпке, с мичманом Якушкиным и с четырьмя гребцами, поехал сам к ним на помощь. Между тем лодка, встретив первую нашу шлюпку, воротилась и вместе с нею погребла к берегу, куда и я приехал.

На берегу нашел я, к великому моему удивлению, мичмана Мура в разговоре с японцами. Он сказал мне, что тут есть несколько наших курильцев с тринадцатого острова, или Расёва, занесенных сюда в прошлом лете погодою, которых японцы, продержав около года в заключении, решились наконец освободить. Теперь они приведены были на это место под конвоем японских солдат, с тем чтоб при первом благополучном ветре отправиться им отсюда на лодках к своим островам. Мур показал мне японского начальника, стоявшего на берегу, саженях в сорока от своих палаток к морю; его окружали осьмнадцать или двадцать человек в латах, вооруженные саблями и ружьями. Каждый из них в левой руке держал ружье у ноги без всякого порядка, как кто хотел, а в правой два тонких зажженных фитиля. Я ему сделал приветствие, по нашему обыкновению, поклоном, а он мне поднятием правой руки ко лбу и небольшим наклонением всего тела.

Мы говорили посредством двух переводчиков: первый был один из его воинов, знавший курильский язык, а другие – наши курильцы, умевшие немного говорить по-русски. Японский начальник сделал мне сперва вопрос, зачем мы пришли к ним: если торговать, а не с худым против них намерением,[52] то чтобы шли далее вдоль берега за сопку, где находится главное селение сего острова Урбитч. На это велел я ему сказать, что мы ищем безопасной для нашего судна гавани, где могли бы запастись пресной водой и дровами, в коих имеем крайнюю нужду, а получив нужное нам количество воды и дров, тотчас оставим их берега.[53] Впрочем, опасаться нас они не должны, ибо судно наше есть императорское, а не купеческое, и мы не намерены причинять им никакого вреда.

Выслушав мой ответ со вниманием, он сказал, что японцы имеют причину бояться русских, ибо за несколько лет перед сим русские суда два раза нападали на японские селения и все, что в них ни нашли, то или увезли с собою или сожгли, не пощадив даже ни храмов, ни домов, ни съестных припасов.

Следовательно, невозможно, чтобы японцы, видя русское судно столь близко у своих берегов, были покойны и не боялись. На этот вопрос отвечать было трудно посредством таких плохих переводчиков, каковы были курильцы. Однако ж я старался вразумить им мои мысли и желал, чтобы они постарались пересказать мои слова сколько возможно точнее.

Помещение русского посольства в Японии

Я спросил японского начальника: если бы их государь хотел на какой-нибудь народ идти войною, то много ли бы судов и людей он послал? Ответ его был: «Не знаю». «Но судов пять или десять послал бы?» – спросил я. «Нет, нет, – сказал он засмеявшись, – много послал бы, очень много». «Как же японцы могут думать, – продолжал я, – чтобы государь русский, обладатель такой обширной земли и великого множества народа, мог послать два суднишка вести войну с Японией? И потому они должны знать, что суда, сделавшие на них нападение, были купеческие, и все те люди, которые ими начальствовали и управляли, не принадлежали к службе императорской, а занимались звериными промыслами и торгами, напали на японцев и ограбили их самовольно, даже без ведома последних наших начальников. Но коль скоро поступки их дошли до сведения начальства, дело было исследовано, и виновные наказаны по нашим законам. Доказательством сему может послужить и то, что суда сии, сделав два набега, которые оба имели совершенный успех, более уже не являлись в течение трех лет. Но если б наш государь имел причину и желал объявить японцам войну, то множество судов приходило бы к ним всякий год, покуда не получили бы того, чего требовали».

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты
27.06.2012 | Автор:

Наконец, перед закатом солнца, пришли мы к небольшой речке, где ожидали нас две лодки. Речка эта, сказали нам, впадает в залив, при котором стоит Аткис{176}, и объявили, что мы через короткое время будем там. Мура, меня и двух матросов посадили в одну лодку, а Хлебникова с прочими в другую. Лодки наши кругом были завешаны рогожками, так что кроме неба и того, что было в лодке, мы ничего не могли видеть.

Людей, поверженных в великое несчастие, малейшее приключение может тревожить и утешить. Случай сей мы тотчас истолковали счастливым предзнаменованием: мы думали, что подозрительность японцев заставила их закрыть нас, чтоб мы не могли видеть залива и окрестностей приморского города, а если так, то, конечно, конвойные наши имеют причину полагать, что заключение наше будет не вечное и что рано или поздно нас освободят; иначе, к чему бы им было таить от нас то, чего мы никогда не будем в состоянии употребить ко вреду их.

Между тем лодки наши выплыли из речки в залив, и когда мы были наверху надежды увидеть еще свое любезное отечество, один из бывших с нами солдат, отдернув рогожи, сделал нам знак, не хотим ли мы встать и посмотреть залив и город. Боже мой! Какой для нас удар – с верху надежды мы вмиг погрузились в пропасть отчаяния.

Но надежда не совсем еще нас оставила. Мы вспомнили, что за двадцать лет перед сим в здешний залив заходил русский транспорт; следовательно, японцам не было причины от нас скрывать то, что русские давно уже видели и знают. Мысль сия несколько нас успокоила, но все же мы лучше желали бы, чтоб солдат не отдергивал рогожек, которых настоящая цель была скрыть нас от комаров, а не внешние предметы от нас.

Мы приехали в Аткис уже ночью и встречены были отрядом воинской команды с фонарями. Нас ввели в крепостцу, обвешанную полосатой бумажной материей, и поместили в хороший дом, чисто внутри прибранный и украшенный живописью в японском вкусе. Для нас всех была отведена одна большая комната, в которой прикреплены были к стенам доски со вколоченными в них железными скобами, за которые привязывали концы наших веревок. Впрочем, дали нам постели и одеяла,[62] накормили ужином, связали ноги по-прежнему и оставили в таком положении до утра.

17 июля мы дневали в Аткисе. Поутру развязали нам руки на несколько минут, а потом опять завязали, обвертев их в больных местах тряпицами. Когда веревки были сняты, мы не в силах были сами руки свои привести в натуральное положение, а когда японцы начали их разгибать, боль была нестерпимая и еще сделалась сильнее, когда опять стали они их завязывать. Кормили нас здесь три раза в день, и дали по бумажному халату на вате, чтоб надевать сверху во время дождя или холода.

18-го числа поутру перевезли нас через залив на южную сторону оного к небольшому селению, накормили завтраком и повели далее таким же порядком, как я описывал выше. Носилки были с нами, и кто из нас хотел, тот мог ехать; но конвойные наши всегда шли пешком; изредка только садились на короткое время, по очереди, на вьючных лошадей.

Во все время путешествия нашего японцы наблюдали один порядок: в дорогу сбираться начинали они до рассвета, завтракали, нас кормили завтраком и отправляли в путь, часто останавливались по селениям отдыхать, пить чай и курить табак, а в половине дня обедать. Через час после обеда опять шли далее и часа за два до захождения солнца останавливались ночевать, и почти всегда в таком селении, где была военная команда. Такие места обыкновенно были, на случай нашего прихода, завешиваемы полосатой бумажной материей. Отводили для нас всегда очень хороший дом[63] и помещали в одной комнате, но к скобам привязывать не упускали. Приходя на ночлег, всякий раз приводили нас к дому начальника и сажали на скамейку, покрытую рогожами. Начальник выходил и смотрел нас; тогда отводили нас в назначенный нам дом и на крыльце разували и мыли нам ноги теплой водой с солью; потом вводили уже в нашу комнату.

Категория: Путешествия вокруг света  | Комментарии закрыты