У людей, которые пришли к нашему бивуаку вместе с Шеакондо, многие зубы были спилены до самого основания, а те, которые оставались нетронутыми, сверкали яркой белизной. На разных частях тела у этих туземцев была татуировка. На коже живота у них имеются небольшие вздувшиеся рубцы около полудюйма [1,2 см] в длину и четверти дюйма [немного более 0,5 см] в ширину; рубцы располагаются в виде звезды или образуют другой какой-нибудь узор. Сквозь любое красящее вещество, наложенное ими на тело, всегда просвечивает темный цвет кожи. Они очень любят смазывать всю поверхность кожи маслом, придающим ей приятный глянец. Не имея других возможностей, они пользуются для этого маслом из семян клещевины, т. е. касторовым, но чрезвычайно любят также коровье масло или сало. Старшая жена Шеакондо преподнесла мне в подарок корни маниока и сейчас же учтиво потребовала, чтобы ее смазали коровьим маслом; будучи щедро снабжен им во время своего путешествия по территории макололо, я дал ей столько, сколько требовалось, и так как на них почти нет одежды, то я охотно готов допустить, что благодаря этому она почувствовала себя более удобно. Другая любимая жена Шеакондо тоже пожелала масла. Она носила на нижней части голени много медных колец с привязанными к ним железными пластинками для того, чтобы они звенели на ходу, когда она быстро, по-африкански, семенит своими ногами.

Вследствие непрерывных дождей и пасмурного неба я в течение двух недель не мог сделать ни одного наблюдения для определения долготы и широты. Лееба все еще не обнаруживает признаков большого подъема воды. Благодаря множеству впадающих в нее ручейков, поросших мхом, вода в ней выглядит почти черной.

Здесь заметно меньше птиц и рыбы, в то время как Лиамбье кишит ими. Следует отметить, что здешние крокодилы больше боятся человека, чем на Лиамбье. Отравленные стрелы здешних туземцев, балонда, приучили крокодилов не показываться на глаза. Мы не видели здесь ни разу, чтобы хоть один крокодил грелся на солнце.

Балонда расставляют так много ловушек для птиц, что птицы редко показываются здесь. Однако на берегах Леебы я наблюдал много новых для меня мелких певчих птиц.

На востоке дождя выпало больше, чем здесь, потому что вода в Лиамбье быстро прибывала и так сильно размывала песчаные берега, что цвет ее воды принял желтоватый оттенок.

Один из наших людей был укушен неядовитой змеей и, конечно, не потерпел от укуса никакого вреда. Бароце приписали это тому, что в тот момент вокруг укушенного было много людей, которые смотрели на эту змею. Они думают, что взгляд человека обладает магическим действием и может уничтожить яд.

6 января мы достигли одной деревни, находящейся во владении другой женщины-вождя – Нямоаны, сестры Шинте, самого могущественного вождя племени балонда в этой части страны. Ее люди только недавно поселились на этом месте, построив здесь всего двенадцать хижин. Ее муж, Са-моана, был одет в короткую юбку из байки зеленого и красного цвета, носил копье и широкий старинный меч около 18 дюймов [45 см] в длину и 3 дюймов [7,5 см] в ширину.

Вождь и ее супруг сидели на шкурах, находившихся в центре круга диаметром в тридцать шагов и несколько возвышающегося над уровнем почвы. Это возвышение было окружено канавой. За пределами канавы перед возвышением сидело около тридцати человек всевозможных возрастов обоего пола. Мужчины были вооружены луками, стрелами, копьями и широкими мечами. Около мужа вождя сидела еще одна, несколько пожилая женщина, с неприятным косящим кнаружи левым глазом. Приблизительно в 40 ярдах [35 м] от них мы положили свое оружие на землю, и я, подойдя к центральному седалищу, приветствовал по-туземному, захлопав в ладоши, сначала мужа. Он показал мне на свою жену, желая сказать этим, что первенство чести принадлежит ей. Я приветствовал ее тем же способом. Принесли циновку, и я сел перед ними на корточки. Затем они позвали специально уполномоченного для переговоров человека и спросили меня, кто будет говорить от моего имени. Я указал на Колимботу, который был лучше других знаком с их диалектом, и тогда начались переговоры по всей форме. Я объяснил им свои действительные цели, без малейшей попытки окутать их таинственностью или представить в ином виде, чем они были для меня самого; я всегда был убежден в том, что когда имеешь дело с людьми нецивилизованными, то наилучшим путем в отношениях с ними является, без сомнения, искренность. Колимбота передавал уполномоченному Нямоаны то, что я говорил ему. Тот передавал все сказанное дословно ее супругу, который снова повторял все ей. Таким образом, все это пересказывалось четыре раза и так громко, чтобы все присутствующие могли слышать. Ответ возвращался ко мне таким же круговым путем, начинаясь от леди к ее супругу и так далее.

В этой части страны встречаются буйволы, южноафриканские антилопы, куду и другие виды антилоп, но нам не удалось убить ни одной из них, потому что они здесь слишком осторожны. Мы ехали таким же лесом и такими же лугами, как и прежде. Кое-где на них были разбросаны негритянские деревни. Будучи в хорошем физическом состоянии, мы могли наслаждаться прекрасным зеленым ландшафтом.

Нам встретились люди, которые шли из города вождя Матиамво (Муата Янво). Они были посланы объявить о смерти последнего вождя, носившего это имя. Название Матиамво есть титул, переходящий по наследству от отца к сыну, причем слово «муата» значит «господин», или «вождь». Последний Матиамво, по словам этих людей, был человеком сумасшедшим, потому что он по какому-то капризу отрубал иногда голову первому встречному, и у него была целая коллекция таких голов.

Объясняя такие действия, Матиамво говорил, что у него чересчур много людей, и ему необходимо уменьшить число населения. Власть его была абсолютной; он распоряжался жизнью и смертью своих подданных.

Мы спросили, совершаются ли все еще человеческие жертвоприношения, как было в Казембе во времена Перейры, и нам ответили, что эти жертвоприношения не были обычным явлением, как представлялось Перейре, но это случалось временами, когда вождю необходимо было убить человека для какого-то особенного колдовства. Человек, который давал нам эти объяснения, выразил надежду на то, что новый вождь не будет поступать подобно своему сумасшедшему предшественнику, а будет убивать только виновных в колдовстве или краже.

Посыльные были сильно удивлены той свободой, которой пользуются макололо, а когда они узнали, что у каждого из моих людей есть собственный скот, то сказали, что в их области было стадо только у одного Матиамво. Один из них, человек очень умный, задал вопрос: «Если бы я сделал челнок и отправил его вниз по реке в страну макололо, мог бы я приобрести там на него корову?» Это был очень важный вопрос; он доказывал, что люди знали о существовании водного пути из страны Матиамво в страну макололо и что река течет по плодородной стране, богатой строевым лесом. Макололо ответили на заданный вопрос утвердительно. Если племена будут иметь сношения друг с другом, то их вожди будут слышать, что думают об их поступках другие племена, и это будет производить на вождей хорошее действие. Макололо, постоянно совершавшие набеги, пользовались такой плохой репутацией, что в Лунде о них не знали ничего другого, кроме того, что они жестокие грабители. Люди в стране Матиамво покорно сносят всякий несправедливый поступок своих вождей, и ни один голос не может подняться против их жестокостей, потому что подданные Матиамво боятся бежать куда-нибудь.

Мы оставили деревню в обществе самого Кведенде и главного из послов Матиамво и после двух-трех миль пути в северо-западном направлении пришли к переправе через р. Лотембву, которая идет здесь на юг. У реки нас ожидал челнок. Переправа через Лотембву была очень утомительной, потому что хотя сама река имела всего 9 ярдов [около 8 м] в ширину, но вся долина около нее была затоплена водой, и, для того чтобы только дойти до реки, мы должны были шлепать по воде более полумили. Чтобы старик Кведенде мог согреться и посушить свой табак, мы развели костер. Туземцы срывают листья табака и высушивают у костра, держа их близко к огню, пока они не сделаются совсем сухими и ломкими; затем кладут в табакерку, которая вместе с пестиком служит своего рода мельницей для превращения листьев в тончайший порошок. Табак они нюхают. Когда мы сидели у костра, то послы Матиамво откровенно рассказывали о жестоких обычаях своего племени. Когда умирает их вождь, то убивают много слуг, чтобы они сопровождали его в другой мир. Такому же обычаю следовали и бароце. Эти обычаи доказывают, что туземцы являются настоящими неграми, хотя ни они, ни балонда не имеют близкого сходства с этим народом. Кведенде сказал, что если бы такой случай произошел при нем, то он спрятал бы своих людей так, чтобы их нельзя было найти и убить. По мере того как мы продвигались к северу, все больше и больше усиливались кровавые суеверия.

Нам сказали, что если бы покойному Матиамво сильно понравилось что-нибудь, например цепочка моих часов, которая была сделана из серебряной проволоки и была диковинной редкостью для туземцев, никогда не видевших крученого металла, то он отдал бы приказ поднять на ноги все население, чтобы купить такую вещь у иностранца.

Все пласты, залегающие под конгломератом, состоят из красного глинистого сланца различной степени твердости; самым твердым является пласт, лежащий на дне. Сланец был причиной образования очень скользкой глинистой почвы.

Здесь мы увидели бамбук толщиной в человеческую руку и много новых деревьев. Другие деревья, которых не было совсем видно с тех пор, как мы оставили Шинте, теперь появились снова. Но ничто не поражало нас здесь так сильно, как тощий и хилый их вид. Деревья, которые оставались позади нас на плато, были высокими и прямыми, здесь же они все словно остановились в своем росте и не росли так тесно друг к другу. Но так как те и другие деревья принадлежали к разным видам, то я мог объяснить это явление только предположением, что большая высота плато более соответствовала природе росших на нем деревьев, чем низменность – деревьям, росшим внизу.

Воскресенье, 2 апреля. Мы расположились на отдых около небольшого потока. После того как расстались с Ионгой Панзой, мы жили только на одном маниоке и сильно страдали от голода, поэтому теперь закололи одного из остававшихся у нас четырех быков. Местное население испытывает, по-видимому, такую же огромную нужду в животной пище, как и мы, потому что они затрачивают много сил на выкапывание больших белых личинок из тинистой почвы на берегах потоков и употребляют их в качестве приправы к растительной пище. Башиндже отказывались продавать пищу за ничтожные украшения, которые предлагали им мои люди. Мы не могли достать ни муки, ни маниока; но все это было бы ничего, если бы их вождь Сансаве не докучал обычным требованием подарка. Туземные торговцы говорили нам, что, прежде чем они могли проехать через его владения, они должны были применить силу.

Сансаве, вождь одной части племени башиндже, предъявив нам формальное требование дать ему раба, быка или бивень слона, отверг с презрением предлагаемые нами вместо этого дешевые вещи. Мы сказали его посыльным, что слоновые бивни принадлежали Секелету. Все остальное у нас уже исчезло, оставались только мои инструменты, совершенно бесполезные для них. Один из башиндже попросил у нас мяса, и когда ему было отказано в этом, то он сказал моим людям: «Все равно мы возьмем у вас завтра, когда убьем вас». Чем мягче мы с ними говорили, тем наглее они становились.

После утомительных переговоров в течение целого дня с разными посыльными от Сансаве он оказал нам честь, явившись к нам лично. Он – совсем молодой человек, с приятным, пожалуй, выражением лица. Между действительными португальцами и этими людьми, по-видимому, не существует общения, даже здесь, так близко к р. Кванго, потому что Сансаве попросил меня показать ему мои волосы, объясняя свою просьбу тем, что хотя он и слышал о волосах белых людей и некоторые из них даже проходили через его страну, но он никогда еще не видел прежде прямых волос. Это вполне возможно, потому что большинство работорговцев – не португальцы, а люди смешанного происхождения. Разница между их похожей на шерсть шевелюрой и нашими волосами вызвала у него приступ неудержимого смеха. После этого я показал ему свои часы и хотел добиться беседой с ним доверия к себе, но когда я собирался показать ему карманный компас, он приказал мне не делать этого, потому что испугался всех этих чудесных вещей. Я сказал ему, что если бы он узнал мои намерения так, как знали их племена Внутренней Африки, то он с радостью остался бы у меня и посмотрел картины волшебного фонаря, но так как становилось уже темно, то он простился, и когда отошел немного от нас со своими людьми, то прислал за моим уполномоченным и сказал ему, что если мы не прибавим к предложенным нами в качестве подарка медным кольцам и нескольким фунтам мяса еще красную куртку и одного раба, то мы должны уйти той же дорогой, по которой пришли. Я сказал в ответ: «Мы обязательно пойдем завтра вперед, и если он начнет враждебные действия, вина падет на него»; а мой человек добавил еще от себя: «Сколько белых людей ты убил на этой дороге?» – вопрос, который можно передать так: «Ты никогда не убил ни одного белого человека, а ухитриться убить нашего белого человека труднее, чем ты думаешь». В этом выражалось то решение, о котором мы часто твердили друг другу, – скорее умереть, чем отдать в рабство хоть одного человека. Голод сильно действует на настроение. Столкнувшись с этой новой крупной неприятностью, мы почувствовали раздражение, и я не один раз уже слышал, как мои спутники говорили относительно угрожавшего нам нападения: «Нам только этого и нужно, попробуйте, начните» или, стиснув зубы, восклицали: «Эти подлые твари никогда не путешествовали и не знают, какие бывают люди». Овладевшее моими людьми тревожное состояние, которое я описываю очень слабыми чертами, оказало свое влияние и на меня. Туземцы видели, что нам нечего им дать. На нас сыпались оскорбление за оскорблением, и это воспламенило в нас воинственный дух. Насколько мы могли судить, на следующее утро нам предстояло пробить себе путь через страну башиндже.

В прежние времена португальцы считали, что некоторые части этой местности вредны для здоровья и изгнание в область черных скал Пунго Андонго считалось судьями более суровым приговором, чем ссылка в другую часть побережья, но теперь все знают, что эта местность является самой здоровой во всей Анголе. Вода здесь замечательно чистая; вся местность мягко снижается к р. Коанзе, находящейся на расстоянии нескольких миль от скал, и имеет открытый волнообразный характер. Эта река является южной границей португальской территории; на юге и юго-западе мы видим за рекой высокие горы Либолло.

На юго-западе находится гористая страна, населенная племенем кимбонда, или амбонда; по словам полковника Пи-реса, амбонда являются отважными и независимыми и вместе с тем гостеприимными и честными людьми. У них много скота; их страна производит много воска, который тщательно собирается и привозится к португальцам; амбонда находятся в хороших отношениях с португальцами. У полковника Пиреса, в доме которого я остановился, была другая резиденция, находящаяся приблизительно в шести милях от скал, и, для разнообразия, я посещал их вместе с ним раз в неделю.

Разница в температуре, вызываемая понижением местности, сказывалась на яблонях «кешью»: в то время как поблизости к скалам на этих яблонях цветы только распускались, внизу на таких же деревьях уже созревали плоды. Какао и бананы, растущие внизу на берегах Коанзы, дают прекрасный урожай бобов и фруктов, но наверху у скал не дают ничего или очень мало. Разница в температуре составляла 7°. Около скал обычная утренняя температура была 67° [25,3 °C], в полдень 74° [27,9 °C] и вечером 72° [27,2 °C].

Один мальчик из рабов, принадлежащих полковнику Пи-ресу, наелся вечером лимонов, украденных им из сада полковника, и, чтобы не быть уличенным в краже по запаху изо рта, пошел на реку выполоскать себе рот. Его схватил крокодил и утащил на остров, находившийся на середине реки; там мальчик ухватился за тростник и одержал верх над усилиями пресмыкающегося оттащить его от тростника; товарищи мальчика, услышав его крики, поплыли к нему на челноке на выручку. Крокодил сразу оставил жертву, потому что вне своей собственной стихии он очень труслив. На животе и бедре мальчика было много знаков от зубов крокодила, а на руках и на ногах следы его когтей.

Близ этой станции находилось много древних мест погребения, в которых племя джинга хоронило умерших. Это были большие груды камней с поставленной на них грубой глиняной посудой для пищи и питья. Некоторые из них имеют круглую форму, как копны сена, с диаметром в 2 или 3 ярда [ярд = 91,44 см]. Никаких следов надписей не существует. Туземцы Анголы держатся странного обычая погребать своих покойников по сторонам дороги, по которой люди больше всего ходят, но особенно любят хоронить покойников на перекрестках дорог. На могилах и вокруг них посажены деревья из вида молочайных и другие. На самой могиле кладутся посуда для воды и для варки пищи, сломанные трубки, а иногда маленькие лук и стрела. Португальское правительство, желая искоренить этот обычай, отвело в каждой деревне специальные места под кладбища и установило штраф за погребение около дороги, но, несмотря на строгость закона, народ упорно следует своему древнему обычаю.

Местность между Коанзой и Пунго Андонго покрыта низкими деревьями, кустарником и прекрасными лугами. Мы имели удовольствие видеть на этих лугах наших старых знакомых – яркие гладиолусы, амариллисы, гимантусы и другие луковичные.

Удивительно, что здесь так мало сделано в отношении земледелия. Никто никогда не пытался выращивать пшеницу при помощи ирригации; плуг не употребляется, и туземная мотыга в руках рабов продолжает оставаться единственным орудием обработки земли. Главной культурой является маниок, который сам по себе не настолько питателен, чтобы поддерживать физические силы людей. Люди смешанной, наполовину португальской крови физически слабее своих отцов. Они живут главным образом маниоком; маниок никогда не приедается скоро, едят ли его корни сырыми, жареными или вареными, или сначала дадут им бродить в воде и затем обжарят, или после брожения высушат и пекут в виде мелких стружек, или сделают из них кондитерские изделия, смешивая их с маслом и сахаром. Вареные листья маниока являются превосходным овощным блюдом; когда их едят козы, то последние дают очень много молока. Древесина его представляет собой прекрасное топливо и доставляет большое количество поташа. Когда маниок бывает посажен в сухую землю, то для полного его созревания необходимо два года, и за это время он не требует никакого ухода, кроме прополки. Он хорошо переносит засуху и при отсутствии дождя никогда не засыхает, как другие растения. Когда он посажен на низменных местах в аллювиальную почву или хорошо орошаемую дождем, то для его созревания бывает достаточно года или десяти месяцев. Если корни маниока в сыром виде натереть, положить на материю и растирать руками, поливая на растираемую массу воду, то от нее отделяется клейкое крахмалистое вещество; когда это вещество осядет на дне сосуда, то воду удаляют и ставят на солнце. Высохшая масса образует тапиоку. Высушивание завершается подогреванием и помешиванием на легком огне; совершенно высушенная тапиока имеет вид маленьких шариков. Долгоносик никогда не вредит растущему маниоку.

Хотя на нашем пути попадалось очень много диких животных, но я стал плохим стрелком и постоянно делал промахи. Однажды я поехал на охоту, решив подойти к зебре так близко, чтобы не промахнуться. Мы плыли в маленьком челноке вдоль берега одного из рукавов реки, и двое людей тихо гребли, нагнувшись как можно ниже, направляя челнок к свободной от тростника площадке, около которой паслись стада зебр и покусов. Когда я выглядывал из-за борта челнока, то эта площадка походила по виду на скользкий, увлажненный клочок земли, какие встречаются по берегам рек. Только находясь уже в нескольких ярдах от него, мы по стремительному движению пресмыкающегося, нырнувшего в воду, поняли, что это был не клочок мокрой земли, а большой крокодил. Хотя я старался подплыть к животным как можно ближе, я ранил только одну зебру в заднюю ногу. Мои люди погнались за ней, но ранение задней ноги не помешало этому животному бежать во всю прыть. Когда я медленно шел за людьми по обширной равнине, густо заросшей травой, то увидел, что на меня мчался буйвол, который был потревожен остальными нашими людьми. Я оглянулся кругом: единственное дерево на всей равнине находилось в 100 ярдах [90 м] от меня; бежать мне было некуда. Намереваясь сделать выстрел прямо в лоб буйволу, когда он будет в 3 или 4 ярдах [около 3–4 м] от меня, я взвел курок своего карабина. В голове моей пронеслась мысль: «Что, если ружье даст осечку?» Когда буйвол, не уменьшая скорости, приближался ко мне, я приложил карабин к плечу. Небольшой куст и пучок травы, находившиеся в 15 ярдах [13 м] от меня, заставили буйвола немного отклониться в сторону, выставив вперед плечо. Я услышал, как моя пуля ударила ему в плечо. Боль заставила буйвола отказаться от своего намерения напасть на меня, он отскочил от меня и побежал к воде, около которой упал мертвым.

27 июля. Мы достигли города Либонты и были встречены с такой радостью, какой я нигде не видел до сих пор.

Нас вышли встречать женщины. Приплясывая на ходу, они пели в честь нас песни. Некоторые из них держали в руках рогожу и палку, изображающие щит и копье. Другие бросались вперед и восторженно целовали руки и щеки своих знакомых, поднимая при этом такую страшную пыль, что, только дойдя до котла, на котором собрались и торжественно сидели мужчины, я мог легко дышать. На нас смотрели как на людей, воскресших из мертвых, потому что их прорицатели заявили им, что мы давно погибли.

Глава XXV

Птицы линкололо. – Деревня Читлане. – Мои спутники узнают, что их жены вышли замуж за других. – Челнок едва не опрокинут гиппопотамом. – Гонье. – Вид деревьев в конце зимы. – Пасмурное небо. – Удивительное множество живых существ. – Шершни. – Пакет, присланный мистером Моффетом. – Утверждение, что Р. Мурчисон распознал действительную структуру Африканского континента. – Прибытие в Линьянти. – Большое собрание. – Секелету в своем мундире. – Сообщения о стране, находящейся на северо-востоке. – Совещание о пути к восточному побережью. – Решение спускаться по северному берегу Замбези. – Ожидание дождливого сезона. – Как туземцы проводят время в самую жаркую пору дня. – Бен Хабиб желает жениться. – Выбор одной девушки. – Ослы. – Впечатления туземцев. – «Пища, приличествующая вождю»

Мы расстались со своими друзьями, живущими в Либонте, 31 июля. У деревни Читлане наловили подраставших птенцов линкололо (Anastomus lamalligerus), длинноногой черной птицы, которая по величине немного крупнее вороны. Эта птица питается раковинами (Ampullaria) и живет большими стаями в тростниках. Места их обитания хорошо известны; эти птицы из года в год занимают одни и те же места, которые считаются принадлежащими вождям. В определенное время года вожди занимаются вылавливанием птенцов этих птиц из тростника. Результат сбора этого «урожая», как они сами называют ловлю, составлял 175 неоперившихся птиц, преподнесенных мне в подарок. Взрослые птицы появляются большими стаями по Лиамбье и выглядят тощими и хилыми. Птенцы, наоборот, очень жирные и в жареном виде составляют лакомое блюдо бароце.

Пища слонов состоит из луковиц, клубней, корней и ветвей деревьев. Там, где они пасутся, всегда можно видеть или переломанные, или перекрученные внизу деревья толщиной с человеческую голову. Они делают так для того, чтобы употреблять в пищу нежные зеленые побеги с верхушек этих деревьев. Говорят, что они иногда сваливают соединенными усилиями очень большие стволы. Туземцы Внутренней Африки думают, что слон никогда не трогает траву, и, пока мы не подошли близко к Тете, я никогда не видел ни одного признака, указывающего на то, что он щиплет траву: в Тете слон питался только семенами трав; эти семена содержат так много мучнистого вещества, что туземцы собирают их для собственного питания.

В этой части страны очень много термитников. В открытых местах поверхность усеяна ими так же, как луга – копнами сена во время сенокоса или поле – кучами навоза весной; это скорее портит, чем украшает ландшафт. В лесах термитники бывают такой же величины, как стог сена. Их диаметр у основания равен 40 или 50 футам [12–15 м]. Вещество, из которого сделаны эти лесные термитники, представляет собой более плодородную почву, чем все остальные термитники страны, и здесь ими больше всего пользуются для посадки кукурузы, тыкв или табака.

Когда мы проходили мимо окраинных деревень, жители которых считают себя в состоянии войны с макололо, то эти батока, или батонга, как они себя здесь называют, встретили нас очень дружелюбно. Они во множестве вышли к нам из окружающих деревень с подарками, состоящими из кукурузы и масуки, и выразили большую радость, увидев в первый раз белого человека, вестника мира, который должен быть заключен между племенами.

Их женщины одеваются лучше, чем балонда, но мужчины ходят совершенно голыми и гуляют в таком виде, не проявляя ни малейшего чувства стыда. Они утратили даже традицию «фигового листка». Я спросил у одного красивого полного старика, не думает ли он, что было бы лучше прикрыть чем-нибудь наготу. Он посмотрел на меня искоса с сожалением и засмеялся от удивления, что я считаю его наружность неприличной; очевидно, он считал себя выше такого ничтожного предрассудка. Я сказал им, что на обратном пути буду со своей семьей и чтобы никто не подходил тогда близко к нам в таком виде. «Что надеть? У нас нет одежды!» Когда я сказал им, что если у них нет ничего другого, то они должны прикрыться пучком травы, они сочли мои слова за шутку.

Чем дальше мы шли, тем больше встречалось нам населения. Жители толпами приходили посмотреть на белого человека – зрелище, которого они никогда до этого не видели. Они всегда приносят в подарок кукурузу и масуку. Способ приветствия у них совершенно исключительный. Выражая приветствие или благодарность, они бросаются на землю спиной и катаются с боку на бок, шлепая себя по наружной поверхности бедер, и кричат при этом: «Кина бомба!» Этот способ приветствия был мне очень неприятен, и я его терпеть не мог. Я всегда кричал им: «Стой, стой! Я не хочу этого!», но они, думая, что я недоволен, еще усерднее катались по земле и изо всех сил хлестали себя по бедрам. Так как мужчины были совершенно голыми, то эта сцена давала мне чувствовать с особенной силой крайнюю степень их некультурности.

Мои спутники, принадлежавшие к племени батока, были гораздо ниже и более беспринципны, чем бароце. Мы должны были все время держаться настороже, чтобы они не украли чего-нибудь у местных жителей, в стране которых и во власти которых мы теперь находились. Мы должны были также следить за их языком, потому что некоторые из них, когда их могли слышать жители деревень, говорили: «Я разбил в этой деревне все горшки» или «Я убил здесь одного человека». Они, захлебываясь, рассказывали о своих военных подвигах, совершенных ими в прежнее время, когда они были в союзе с макололо. Своими громкими восклицаниями они могли создавать для нас опасность. Я созвал их всех и говорил с ними о неразумности такого поведения, дав им ясно понять, что буду настаивать на таком же полном их подчинении, какого я достиг в прошлое мое путешествие, так как подчинение необходимо для нашей общей безопасности. К счастью, мне никогда не приходилось прибегать ни к каким другим мерам; все они были уверены в том, что я заставил бы их подчиниться.

Нам удавалось избегать деревень. Одну ночь мы ночевали на склонах возвышенности Зимики, на которых было большое количество глубоких рытвин, наполненных прекрасной дождевой водой. Здесь в первый раз мы увидели возвышенности с оголенными, гладкими каменистыми вершинами. Мы прошли через широкие дайки из гнейса и сиенитового порфира; направление их простирания было северо-южное.

Затем мы шли через очень неровную каменистую страну, где уже не было никакой травы. Вечером 2 марта, будучи очень утомленным, я остановился в восьми милях от Тете. Мои люди просили меня продолжать путь, но я чувствовал себя слишком усталым и, послав к коменданту рекомендательное письмо, которое мне любезно дали в Анголе, лег отдохнуть. Так как у нас вышли все запасы пищи, то мои люди в последнее время существовали только кореньями и медом. Около 2 часов утра 3 марта мы были разбужены двумя офицерами и отрядом солдат, которые были присланы комендантом со всеми материалами для культурного завтрака и с приказом доставить меня в Тете.

Глава XXXI

Любезный прием, оказанный комендантом. – Его щедрость по отношению к моим людям. – Деревня Тете. – Население. – Пласты каменного угля. – Горячий источник. – Живописная страна. – Туземцы выращивают пшеницу. – Географическая информация, данная сеньором Кондидо. – Землетрясения. – Железо, его качество

В Тете я был очень любезно принят комендантом Тито Аугус-то д’Арауджо Сикардом, который сделал все, что было в его власти, для восстановления моих сил и здоровья. Так как в Килимане еще продолжался нездоровый период, то он посоветовал мне остаться у него до следующего месяца. Он великодушно снабдил и моих людей большим запасом проса, предоставив им жить в одном из домов, находившихся в его распоряжении, пока они не построят себе собственных хижин; этим он предохранил их от укусов тампанов, которых здесь называют «карпатос» [ядовитый паук]. Будучи среди баньяи, мы слышали много страшного об этом насекомом, а майор Сикард говорил мне, что укус тампана особенно опасен для иностранцев. Нашим друзьям гомеопатам, может быть, приятно будет узнать, что при лечении укуса тампана туземцы принимают в качестве лекарства само насекомое, истолченное в порошок.

Деревня Тете построена на широком склоне, спускающемся к реке. Под почвой лежит здесь серый песчаник. За вершиной склона находится большая долина, а за ней – продолговатая возвышенность, называемая Кардейра. Вся прилегающая страна камениста и неровна, но в ней возделывается каждый клочок земли. Каменные дома в Тете цементированы вместо извести илом и покрыты тростником и травой. Дожди, вымывая ил из промежутков между камнями, придают всем домам неопрятный вид, словно они недоделаны. Португальцы, очевидно, ничего не знают о белом и розовом мраморе, который я нашел в ручьях Мбаи и Ингвеси; они не знали ничего и о доломите, который находится так близко к Зумбо. В Тете около тридцати европейских домов; остальные, туземные дома, представляют собой мазанки. Во всей деревне около 1200 хижин, что вместе с европейскими хозяйствами составляет около 4500 человек населения. Число португальцев, живущих в Тете, очень небольшое; если не считать милиции, то их не больше двадцати человек.

Когда в разговоре с комендантом я упомянул о том, что открыл небольшой пласт каменного угля, то он заявил, что португальцы знают девять таких пластов и пять из них находятся на противоположном берегу реки. Как только я почувствовал, что отдохнул, то отправился исследовать их. Мы поехали в лодке к устью р. Лофубу, или Ревубу, находящемуся в двух милях ниже Тете, а оттуда на противоположный, или северный, берег. Поднимаясь по реке против очень быстрого ее течения, мы высадились на берегу около небольшого водопада и прошли около двух миль до угольного пласта, который мы нашли в одном из притоков Лофубу, называемом Маутизе или Могузе. Пласт находится в отвесном берегу и понижается к ручью, т. е. в северном направлении. На разрезе имеется прежде всего пласт угля в 10 дюймов [более 25 см] толщиной, затем идет слой глинистого сланца, под которым снова находится другой угольный пласт, 58 дюймов [почти 1,5 м] которого находится на виду, и так как остальное скрыто под водой, то он может оказаться еще толще. Эта часть пласта имеет в длину около 30 ярдов [27 м]. Затем идет сброс. Выше этого места, приблизительно в 100 ярдах [90 м] от него, виден черный пузырчатый трапп, проникающий тонкими прожилками в глинистый сланец страны, придавая ему фарфоровидную структуру и частично мета-морфизируя уголь, с которым он соприкоснулся. На правом берегу Лофубу есть другой приток, впадающий в эту реку около ее слияния с Маутизе, называемый Моронгози, и в этом притоке имеется обнажение другого, более мощного пласта угля. Выше по р. Лофубу в ручьях Иньяву и Макаре есть еще другие пласты. Есть также несколько мест в стране марави, где каменный уголь выступает наружу. Он, очевидно, выдвинут на поверхность вулканической деятельностью, имевшей место после образования угля.[16]

Эти охотники на бегемотов являются особым народом, называемым комбуи, или маподзо. Мужчины этого племени редко вступают в брачный союз с женщинами других племен, а женщины, говорят, никогда не выходят замуж за иноплеменных мужчин. Причина их обособленности от определенных племен туземцев Замбези достаточно очевидна, поскольку эти племена питают такое же отвращение к мясу бегемота, как магометане – к свинине. К ним принадлежал наш лоцман Сиссорс: он не стал бы даже варить себе пищу в посуде, в которой было мясо бегемота, предпочитая голодать, пока не найдет другой еды; и в то же время он с увлечением занимался торговлей клыками этих животных и с большим удовольствием ел мясо питающегося падалью марабу. Эти охотники часто отправляются в далекие экспедиции, забирая в свои каноэ жен и детей, кухонные принадлежности и циновки, на которых они спят, Достигнув благоприятного для охоты района, они строят на берегу временные хижины и сушат там мясо убитых животных. Они довольно благообразны. Кожа их очень черная и гладкая, и они никогда не безобразят себя ужасными украшениями, как это делают другие племена.

Вождь комбуи отказался продать нам гарпун, так как из-за войны, которую вел Мариано, они не могли достать с побережья коры милолы. Он выразил некоторое сомнение относительно того, что мы дети того же «всемогущего отца», заметив: «Как бы мы ни мылись, мы не могли бы стать белыми». Мы подарили ему небольшой отрез материи, а он весьма великодушно дал нам взамен свежей рыбы и индийской ржи.

Калебас – сосуд из сушеной тыквы с выцарапанным на нем рисунком

Фотография

В течение августа погода становилась все более жаркой. Туманные утра стали редкостью. Каждую ночь вверх по реке дует сильный ветер, кончающийся бурей. Несколько недель назад он начинался после полудня, потом позднее, а теперь около полуночи; он заставляет распахиваться наши ветхие двери кают, но дует только в течение короткого времени и затем сменяется полным затишьем.

Дичь становится обильнее; поблизости от тех мест, где мы запасаемся дровами, нам случается видеть стада зебр, как горных, так и Бэрчеля, палл (порода антилоп – Antilope melampus), водяных коз и диких кабанов, а также следы буйволов и слонов.

Ширамба Дембе (на правом берегу) покинута; несколько старых железных пушек указывают место, где находились когда-то укрепления из частокола, воздвигнутые восставшими. Выше них, недалеко от реки, стоит великолепный баобаб, в котором выдолблена хижина порядочных размеров, причем он покрыт корой не только снаружи, но и внутри. Если старые дубы в Шервудском лесу становятся дуплистыми, их сердцевина отмирает или гниет; что касается баобаба, то если с него ободрать кору снаружи и выдолбить его внутри, он снова обрастет корой и по внешней, и по внутренней поверхности.

Части реки, называющиеся Шигого и Шипанга, окаймлены обширными болотистыми низменностями, на которых лишь изредка встречаются группы пальм и колючих акаций.

Сама река достигает здесь ширины до 3–4 миль; много островов, плавать между которыми трудно, кроме периода разлива. Впереди цепь высоких гор, идущая с северо-востока, преграждает ее и сжимает в узкий и глубокий проток, называемый Ущельем Лупата. Португальцы думали, что пароход не справится здесь с течением; но поскольку оно не превышало трех узлов и мы имели попутный ветер, мы легко его преодолели с помощью пара и парусов. Тяжело нагруженным каноэ нужно два дня, чтобы пройти это место. Течение огибает маленькие скалистые мысы Чифура и Кангомба, образуя водовороты, опасные для неуклюжих судов, которые протаскивают при помощи длинных веревок.

Гребцы оставляют на этих скалах мясо – умилостивительную жертву грозным божествам, которые, как они верят, владычествуют над этими местами, ставшими роковыми для многих больших каноэ. Нам очень хитро рассказали, что местные португальцы снимают шляпы перед этими речными богами и проходят это место реки в торжественном молчании; благополучно миновав мысы, они стреляют из мушкетов и угощают матросов каноэ грогом, что следовало бы сделать и нам.

Следы буйволов и слонов доказывают, что эти животные посещают Лупату в больших количествах, и – мы часто наблюдали эту связь – здесь вполне обычно встретить муху цеце. Из Келимане выслали в каноэ лошадь для губернатора Тете; чтобы спасти ее от опасности крушения на скалах Чифуры и Кангомбы, лошадь высадили на берег и отправили днем собственным ходом через ущелье. Конечно, ее укусила цеце, она вскоре издохла; считали, что ей был вреден воздух Тете.

Во время пребывания в Конгоне было признано необходимым вытащить наш пароход на берег для ремонта. Он был построен из новоизобретенного сорта стальных пластин толщиной всего в -1/^ дюйма, запатентованных, но, к несчастью, до сих пор никогда не подвергавшихся испытанию. Постройка судна для исследовательской экспедиции из неиспытанного материала была ошибкой. Какое-то химическое действие на этот препарат стали вызывало появление крошечной дырочки; от нее расходились во все стороны ветви, подобно лишаям или маленьким неровным звездам, – как те, которые мы иногда видим в тающем льду. Везде, где эти веточки изгибаются, делаются дырочки. Дно, покрытое массой маленьких дырочек, скоро стало похожим на решето и постоянно текло. Механик законопачивал более крупные дыры, но не успевали спустить судно на воду, как появлялись новые. Первой новостью по утрам было обычно неприятное сообщение о новой течи в переднем отсеке или в среднем, что было еще хуже.

В начале августа, во время нашего путешествия вверх по Замбези, часто шли проливные дожди. 8 августа выпало свыше 3 дм осадков. Такое большое их количество – больше чем выпадает когда-либо в Тете в день во время дождливого сезона – объясняется близостью к океану. Иногда каюта бывала почти затоплена: кроме течи снизу, проникал через крышу дождь. Если мы хотели писать, приходилось это делать под зонтиком.

Способ соединения отсеков был тоже новый; трение заднего отсека о средний накачивало речную воду, и она растекалась ручьями по полу и проникала в шкафы, где лежали подушки, выполнявшие двойную роль – стульев и постелей.

В большинстве случаев мы болели лихорадкой из-за того, что спали на этих мокрых подушках. Погибло или потребовало двойной работы по сушке множество ботанических образцов, которые усердно собирал и тщательно препарировал д-р Кэрк.

Когда мы стояли на якоре у одного острова в нескольких милях ниже Мазаро, владелец этого острова Поль, родственник мятежника Мариано, явился к нам в гости. Он только что вернулся из Мозамбика, где, как принято здесь говорить, «уладил дело» с властями. Он сказал нам, что генерал-губернатор д’Альмейда ничего не знал о Конгоне и считал, как и другие, что Замбези впадает в океан у Келимане. Его превосходительство расспрашивал Поля относительно правильности карты д-ра Ливингстона в этом отношении. Мы говорим об этом потому, что позднее португальцы серьезно пытались доказать, что Конгоне еще раньше была известна их работорговцам. Поль – человек смешанного происхождения, имеет цветущий вид; это единственный действительно толстый человек среди потомков португальцев в Восточной Африке. Жалко, что одна категория болезней, как наследственных, так и благоприобретенных, так распространилась между метисами, что нельзя сделать никакого заключения относительно их стойкости как расы.

Глава IV

Река Шире

Около середины августа, запасшись дровами в Шамоаре, мы снова двинулись вверх по Шире, намереваясь лучше познакомиться с населением и совершить пешком более далекое путешествие на север от озера Ширва, чтобы найти озеро Ньяса, о котором мы уже получили некоторые сведения как об озере Ньиньеси («звезды»). Шире много уже, чем Замбези, но глубже, и плавать по ней легче. Она орошает низменную и чрезвычайно плодородную долину 15–20 миль ширины. С обеих сторон эту долину окаймляют поросшие лесом горы. На протяжении первых 20 миль они на левом берегу подступают вплотную к реке; дальше находится Морумбала (это название означает «большая сторожевая башня»), обособленная гора в 500 ярдах от берега реки. На западе склоны ее крутые; она достигает 4000 футов высоты и около 7 миль длины. Она покрыта лесом до самой верхушки и очень красива. Ее южная оконечность, виднеющаяся в отдалении, имеет красивый пологий склон; кажется, что подняться по нему было бы нетрудно. Но сторона, обращенная к Шире, крутая и скалистая, особенно в верхней своей части. Примерно на половине горы виднеется маленькая деревушка: она находится выше пределов досягаемости для москитов, и воздух в ней чистый и бодрящий. Климат и растительность на вершине очень отличаются от таковых в долине; но значительная часть жизни населения проходит среди облаков, которые во время дождливого сезона висят целыми днями на вершине излюбленной ими горы. Когда мы поднимались на гору в первый раз, ее обитатели встретили нас очень приветливо; перед нашим вторым посещением они почти все были уничтожены Мариано.

Когда мы возвращались по дороге, которая оставляла в стороне его деревню, Зимика прислал к нам своих людей, чтобы извиниться. Он передавал, что «в то время был болен и его не было в деревне; нас не приняли не по его приказу; его народ не знал, что мы миролюбивые люди».

Спеша обратно к нашим людям, оставленным на судне, мы не могли задерживаться в деревнях, принадлежавших этому вождю; но местные жители следовали за нами с различными товарами для продажи и приглашали нас остановиться и провести с ними ночь. «Неужели нам придется терпеть, чтобы о нас говорили, что белые люди прошли через нашу страну, а мы их и не видели», – говорили они.

Мы остановились у ручейка, чтобы удовлетворить этих любителей редкостей. Мы показались им скорее красными, чем белыми. Наша одежда делала нас в их глазах неуклюжими. Голубые глаза кажутся им дикими, а рыжая борода – ужасной.

Судя по количеству стариков, которых мы видели в высоких районах, а также по тому, что мы чувствовали себя здесь сильнее и в умственном, и в физическом отношении, чем на низменности, мы сделали вывод, что климат здесь здоровый, и наши соотечественники могли бы вести здесь здоровую жизнь. Жизнь здесь могла бы быть для них и выгодной, если бы они побудили массы трудолюбивых местных жителей возделывать хлопок, буазе, сахар и другие ценные продукты для обмена их на товары европейского производства, одновременно внушая им, как поучением, так и примером, великие истины нашей святой веры.

Наше пребывание на озере было по необходимости кратким. Мы нашли, что наилучший способ успокоить всякие подозрения, которые могут возникнуть в умах людей, привыкших к одним работорговцам, – это пробыть недолго в новом месте, а потом на время его покинуть, дав таким образом возможность населению прийти к убеждению, что, хотя наше поведение так отличается от поведения других, мы не опасны и скорее настроены дружески. У нас были также люди на судне, и малейшая некорректность с их стороны могла оказаться роковой для экспедиции.

Торговый путь из страны Казембе и Катанга, а также из других районов внутри страны пересекает Ньясу и Шире, направляясь к арабскому порту Кильва и португальским портам Ибо и Мозамбик. В настоящее время предметами торговли являются невольники, слоновая кость и малахит. Согласно сведениям, собранным полковником Ригби в Занзибаре, а также полученным из других источников, почти все невольники, отправляемые из вышепоименованных портов, происходят из района Ньясы.

Около порогов Ровумы (Рувумы)

Иллюстрация к первому английскому изданию произведений Д. Ливингстона

Можно было бы сделать всю торговлю невольниками в этом районе невыгодной, если бы завести небольшой пароход, который закупал бы слоновую кость на озере и на реке выше водопадов (они вместе имеют береговую линию длиной по крайней мере в 600 миль). Дело в том, что рабы только потому не съедают всей прибыли, что несут слоновую кость. Можно было бы оказывать влияние на огромный район, так как мазита, живущие у северной оконечности озера, не позволяют работорговцам проходить через их страну. Они были бы деятельными союзниками англичан и сами могли бы много выиграть от общения с ними. При существующем положении туземным торговцам слоновой костью и малахитом приходится подчиняться тяжелым требованиям, и если бы мы могли платить им на месте те же цены, которые теперь они получают за свой товар, доставив его за 300 миль на побережье, это могло бы побудить их возвращаться, не продолжая пути. Только прекратив поступление живого товара изнутри страны, мы можем пресечь торговлю невольниками на побережье. Предлагаемый план позволил бы приостановить торговлю рабами, с одной стороны, на Замбези и, с другой – в Кильве. Тогда нашим судам пришлось бы следить только за португальским портом Ингамбане на юге и частью владений занзибарского султана на севере.

Население района озера выращивает в изобилии хлопок для собственного потребления и может продавать его по пенни за фунт и даже дешевле. Водным путем, по Шире и Замбези, можно пользоваться почти на всем расстоянии до Анголы. Единственным исключением является отрезок примерно в 35 миль в обход водопада Мёрчисона, где придется пользоваться носильщиками. Здесь можно построить дорогу меньше чем в 40 миль длиною, что потребовало бы незначительных издержек. Кажется вполне вероятным, что законная и выгодная торговля в короткое время вытеснила бы нынешнюю незаконную.