Часто можно здесь видеть на деревьях красивого ястреба-рыболова с белой головой, белой шеей и красноватошоколадным оперением всего корпуса и тут же на берегу мертвую рыбу, ставшую жертвой его когтей. Одна рыба, чаще других попадающая ему в когти, сама является хищником, питающимся рыбами. Она 15 или 18 дюймов [38–45 см] в длину, светло-желтого цвета, испещренная яркими пятнами и полосами. Внушительное количество шипов, которыми она вооружена, и острые зубы, выступающие у нее наружу, являются для рыболовов предметом страха, потому что она умело пользуется ими. Одна из этих крупных рыб, которую мы подобрали мертвой, погубила сама себя, заглатывая другую.

Ястреб-рыболов убивает всегда больше добычи, чем может пожрать. Он обычно поедает заднюю часть рыбы, предоставляя доканчивать остальное бароце, которые, завидев на другом берегу покинутый птицей кусок, часто переезжают за ним через реку. Однако ястреб не всегда бывает таким щедрым, потому что, как я сам видел на р. Зоуге, он иногда грабит желудок пеликана. Паря в воздухе и видя, как эта большая и глупая птица ловит внизу рыбу, он выжидает, пока к пеликану не попадет в мошну порядочная рыба; тогда он снижается, не слишком быстро, но производя при этом крыльями сильный шум; пеликан поднимает голову, чтобы разглядеть, что происходит там вверху; увидя приближающегося к нему ястреба и решив, что его сейчас убьют, он разевает рот и орет во все горло: «караул!» Широко открытый рот пеликана позволяет ястребу мгновенно вытащить рыбу из его утробы, и пеликан не летит в погоню, а начинает снова ловить рыбу; от испуга он, вероятно, забывает, что у него уже было что-то в желудке.

Одна рыба величиной с пескаря часто пролетает несколько метров по поверхности воды, чтобы ускользнуть от плывущего человека. Как и все летающие рыбы, она пользуется для этого грудными плавниками, но никогда не поднимается над водой. Это скорее ряд прыжков по поверхности воды, производимых с помощью боковых плавников. Эта рыба никогда не достигает большой величины.

На ветках, свисающих с деревьев над водой, сидит много игуан, греясь на солнце, и при нашем приближении они громко бултыхаются в воду. Как предмет питания они очень ценятся, так как у них нежное студенистое мясо. Главный лодочник, помещающийся на носу челнока, всегда имеет под рукой для этого случая легкое копье, чтобы пронзить их, если они не успеют ускользнуть от него. Эти игуаны, а также крупные крокодилы, грузно сползавшие в воду, когда наши челноки внезапно появлялись в излучине реки, попадались нам на каждом шагу.

Плавание по быстринам на участке реки между Катима-Молело и Наметой облегчалось для нас тем, что там есть несколько плесов с глубокой водой от 15 до 20 миль [28–37 км] длиной каждый. В этих плесах находились большие стада гиппопотамов. Мы замечали всюду на берегах глубокие впадины, которые оставлялись на песке гиппопотамами, когда они выходили к ночи из воды, чтобы пастись на берегу. При отыскании обратного пути к реке они руководствуются обонянием, поэтому после продолжительных дождей не могут определить, в каком направлении находится река, и тогда часто подолгу стоят на одном месте, совершенно сбитые с толку. В таких случаях охотники пользуются их беспомощностью в своих целях.

О численности гиппопотамов в стаде судить невозможно, потому что днем они почти всегда держатся под водой, но так как им бывает необходимо показываться для дыхания через каждые несколько минут, то, по мере того, как их головы одна за другой высовываются, можно все же составить приблизительное представление о величине стада. Гиппопотамы предпочитают спокойные плесы, потому что в более быстрых местах течение уносит их вниз, и им нужно затратить много сил, чтобы вернуться обратно, а частое повторение таких усилий мешает им отдаваться обычной сонной дремоте. Днем они всегда остаются в сонном состоянии, и, хотя глаза у них в это время бывают открыты, животные обращают очень мало внимания на все, что далеко от них. Хрюканье их самцов бывает слышно за целую милю. Когда однажды мой челнок плыл по воде над раненым гиппопотамом, то я отчетливо слышал, как он захрюкал, хотя весь был под водой.

Уганда. Барабанщик ганда

Рисунок XIX в.

Страна, по которой мы ехали, представляла собою, как и прежде, постоянное чередование леса с открытыми полянами. Почти все деревья принадлежат к вечнозеленым и достигают порядочной, хотя и не гигантской высоты. Поляны покрыты очень густой травой. Мы проехали мимо двух деревушек, окруженных насаждениями кукурузы и маниока, и около одной из деревень я в первый раз увидел безобразного идола, постоянно встречающегося в Лунде, сделанного из глины в виде фигуры, напоминающей крокодила. Остов его был сделан из травы, облепленной сверху глиной; вместо глаз вставлены две раковины, около шеи натыкано много толстой щетины, взятой из хвоста слона. Если бы нам не сказали, что эту фигуру называют львом, то можно было подумать, что это крокодил. Он стоит под навесом, и балонда молятся ему, а если у них кто-нибудь заболеет, то они целую ночь бьют перед ним в барабан.

У некоторых из спутников Маненко были щиты прямоугольной формы около 5 футов [1,5 м] в длину и 3 футов [около метра] в ширину, очень искусно сплетенные из тростника. Эти воины, со своими щитами, короткими и широкими мечами, со связками остроконечных стрел, казались с виду, пожалуй, свирепыми. Но обычай постоянно носить с собой оружие есть, вероятно, только замена храбрости, которой они отнюдь не отличаются. Когда мы подходили, бывало, к деревне, то, прежде чем войти в нее, мы всегда клали и оставляли на земле свое огнестрельное оружие и копья, в то время как балонда, посещая нас в нашем лагере, всегда приходили к нам в полном вооружении, пока, наконец, мы не потребовали от них, чтобы они складывали свое оружие или не подходили близко к нам.

На следующий день мы ехали по такому густому лесу, что по нему невозможно было пробираться без топора. Лес затоплен, но не разливом реки, а ежедневными ливнями, и это обстоятельство сильно задерживало продвижение тех из нас, на ком промокла одежда. В этом лесу я ощутил сильный запах сероводорода, который прежде часто ощущал и в других местах.

11-го и 12-го мы были снова задержаны на месте дождем, который шел не переставая; на юге я никогда не видел таких ливней.

Мы миновали несколько больших деревень. Каждая хижина в них была обнесена плотным частоколом. Сама дверь в хижину являлась просто рядом плотно вбитых в землю кольев. Дверь никогда не бывает открыта; когда хозяину нужно войти в хижину, он вынимает два-три кола, пролезает через образовавшуюся щель внутрь и затем снова втыкает колья на место так, чтобы для врага, подошедшего к хижине ночью, трудно было обнаружить, где находится вход. Эти частоколы говорят о чувстве неуверенности в своей безопасности; очевидно, здесь никто не считает себя и свое имущество гарантированным от покушений со стороны своих сограждан. Диких животных, которые могли бы беспокоить людей, здесь нет. В уничтожении хищников луки и стрелы оказались здесь столь же эффективными, как ружья на юге. Но для нас отсутствие диких животных было большим разочарованием: мы ожидали, что на севере везде полно дичи, как действительно и было, когда мы дошли до слияния Ле-ебы с Лиамбье.

В этих местах в изобилии растет один вид серебристого дерева, который есть и в Кэпе (Leucodendron argenteum). В Кэпе оно растет на Тэйбл Маунтин на высоте от 2000 до 3000 футов [от 600 до 900 м] над уровнем моря, а на северном склоне гор Кашана и здесь – значительно выше – 4000 футов [более 1200 м]. Когда-то я считал быстрое течение Лиамбье доказательством сильного поднятия поверхности страны в той местности, откуда она идет, но теперь по точке кипения воды я нашел, что это мнение было ошибочным.[11]

По мере того как мы пробирались на север, лес становился гуще. Мы ехали больше во мраке леса, чем под открытым небом. Продвигаться можно было только по очень узкому проходу, проделанному в лесной чаще с помощью топора. Вокруг стволов и ветвей гигантских деревьев обвивались, подобно боа-констрикторам, толстые ползучие растения. Эти растения действительно душат деревья, благодаря которым они растут, а задушив их, сами становятся прямыми. Кора одного очень красивого дерева, растущего здесь в изобилии и называемого «мотуя», употребляется племенем бароце на изготовление лес и сетей для ловли рыбы. В большом изобилии растет здесь также дерево «моломп», которое по своей легкости и эластичности незаменимо для изготовления весел.

Проводники, которых нам дал Катема, вернулись обратно, дойдя с нами только до первой деревни. Местные жители повели нас на северо-северо-запад, и мы впервые после Колобенга спустились в настоящую глубокую долину. На расстоянии 300 и 400 ярдов [275–365 м] от верхнего края равнины по дну долины бежал поток.

Мы перешли через этот поток по деревенскому мосту, который после дождей был весь скрыт под водой, доходившей нам до пояса. По обе стороны потока растет много высоких деревьев. Многие из них достигли 60 или 80 футов [18–24 м] в высоту; ковер из цветов украшал под ними землю. Поднявшись на противоположную сторону, мы подошли через два часа к другой, такой же красивой долине с журчащим потоком посредине. Может быть, кому-нибудь покажется, что, обращая особое внимание на такую маловажную вещь, как встречающиеся на пути долины, я занимаюсь пустяками, потому что в каждой-де стране много долин, но так как они были ветвями той, по которой течет Касаи, или Локе, и как сама эта река, так и все ее притоки берут воду со склонов этих самых долин, то мне можно извинить особое внимание к своеобразному характеру поверхности страны, изборожденной долинами.

По склонам долин то здесь, то там встречаются медленно просачивающиеся из земли источники, окруженные группами таких же вечнозеленых прямых деревьев с крупными листьями, какие мы видим по обе стороны потоков. Эти места покрыты сплошным ковром травянистой растительности и имеют характер скорее болот, чем источников. Их вода медленно стекает в поток. На берегах так много этих источников и болот, что они придают ландшафту местности особый характер.

Группы деревьев около источников имеют всегда мягко закругленную форму, и стволы у них высокие и прямые, в то время как деревья, растущие на равнинах, низкорослые и чахлые.

Едва ли можно сомневаться в том, что вода, застаивающаяся по целым месяцам на равнинах, впитывается в землю и находит себе путь к ручьям и рекам, выходя местами наружу в виде просачивающихся из земли болот; разница между деревьями, растущими в долинах и на равнинах, хотя те и другие – разных видов, может объясняться очень просто: деревья, растущие на равнинах, обязаны своим слабым развитием скорее тому, что они в продолжение года страдают больше от засухи, чем от избытка влаги.

К вечеру мы пришли в деревне Кабинжде. Утром 27-го числа старшина Кандженке охотно дал нам провожатых.

Мы бодро прошли небольшое расстояние, оставшееся до р. Касье, Касаи, или Локе. По приказу старшины нам было выделено два человека для переправы через реку. Касаи – необычайно красивая река, очень похожая на реку Клайд в Шотландии. Склон долины мягко спускается к реке на протяжении приблизительно 500 ярдов [около 460 м] и зарос прекрасным лесом. Сама река имеет около 100 ярдов [90 м] в ширину; мягко извиваясь, она протекает среди красивой узкой зеленой долины по направлению к северу и северо-востоку. И там, откуда она шла, и в той стороне, куда было направлено ее течение, всюду на ее пути растущий около нее лес чередовался с роскошными лугами, покрытыми высокой травой. Люди, переплывавшие со мной реку, указывая на ее течение, говорили: «Хотя бы вы плыли по ней месяцами, вы вернетесь назад, не увидев конца реки».

Место нашей переправы через реку находилось на 11°15 47» ю. ш., но нам не удалось определить долготу, так как погода была очень облачной.

Держа курс на запад в течение целого дня (29-го), мы дошли до одной деревни, находившейся во владениях Катенде, и убедились, что мы находимся в стране, где у нас не может быть никакой надежды на мясное питание, потому что один из наших проводников поймал себе крота, шерсть на котором была светло-голубого цвета, и двух мышей и приготовил себе из них ужин. Тщательность, с которой он завернул свою добычу в какой-то большой лист и подвесил на копье, показала нам, что здесь нам не придется рассчитывать на крупную дичь. Мы не видели никаких признаков существования здесь крупных животных. Проходя через деревни, попадавшиеся нам далее по пути, мы часто видели, как мальчики и девочки занимались откапыванием и ловлей этих крошечных четвероногих.

На следующий день после нашего прибытия Катенде прислал за мной, и я, имея сильное желание увидеться с ним, прошел с этой целью около трех миль в сторону от нашего лагеря. Когда мы приблизились к деревне, то в это время шел дождь, и мы, не ожидая формального разрешения на право входа в деревню, вошли в одну хижину. Спустя долгое время после того, как мы через посыльных дали знать о себе главе населения, нам было передано, что за разрешение на проезд через его страну ему, в качестве уплаты, нужно было дать или раба, или бивень слона, или бусы, или медные кольца, или дорогую раковину. Нам сказали, что без такого подарка никому не разрешалось не только проезжать, но даже увидеться лично с этим вождем. Мы спокойно объяснили им свои обстоятельства и велели передать ему, чтобы он не надеялся «схватить покорную корову за рога», как гласит туземная поговорка, соответствующая нашей пословице: «из камня не добудешь молока». В ответ на это Катенде прислал сказать нам, чтобы мы шли обратно и что он возобновит переговоры с нами на следующий день.

Кассандже, крайняя восточная станция португальцев в Западной Африке, стоит на 9°37 30» ю. ш. и 17°49 в. д. Следовательно, мы должны были пройти еще 300 миль [около 560 км], прежде чем достигнуть морского берега. Оставив Кассандже 21-го числа, мы прошли через оставшуюся часть этой чрезвычайно плодородной долины до основания Тала Мунгонго. 22-го мы переправились через небольшой проток, называемый Луи, а 24-го – через другой, называемый Луаре, и ночевали у подножия одной возвышенности высотой от 1000 до 1500 футов [300–450 м]. Над долиной плыли облака и падали дождем, доходя до склонов возвышенности. Трава была очень мокрая от дождя, и если не загораживать от нее лица рукой или палкой, то она хлестала по нему, и нельзя сказать, чтобы это было очень приятно. Этот склон долины был совершенно такой же, как и противоположный. Уступы и расселины придавали красному поднимающемуся склону тот самый зубчатый вид, какой мы наблюдали, спускаясь в долину с плоскогорья Лунды.

В целом вся эта долина была стерта денудацией, потому что куски плато стоят в ней еще и до сих пор; когда-то они заполняли пустое теперь место, являясь по своей структуре такими же красными, горизонтально лежащими пластами и на той же высоте, как и пласты откоса, по которому мы хотели подняться. Одна из этих одиноко стоящих масс, называемая Касала, простиралась на восток-юго-восток от того места, где мы вышли из долины, и приблизительно на десять миль к западу-юго-западу от деревни Кассандже. Она замечательна своими отвесными сторонами. Даже туземцы находят чрезвычайно трудным, почти невозможным достигнуть ее верха, несмотря на то что существует большой соблазн, создаваемый гнездами и перьями марабу, которые очень высоко ценятся. Говорят, что на южном ее конце находится небольшое озеро и что во время дождливого сезона вокруг дна образуется род естественного рва. Какой находкой было бы такое место во времена феодализма в Англии!

Мы не получили еще ясного представления о природе Тала Мунгонго. Один джентльмен в Кассандже описывал Тала Мунгонго как цепь очень высоких гор, на которые нужно взбираться часами. Поэтому, хотя мы ужасно промокли от дождя и от путешествия в траве и к тому же от ночных исследований географического положения Кассандже со мной был жестокий приступ лихорадки, тем не менее я с жаром приступил к восхождению. Дорога была крутой и скользкой. По ту и по другую сторону от нее появились узкие ущелья, дающие возможность путешественнику пробираться только по узкой тропинке, ведущей по ряду уступов сьерры. Но мы совершили восхождение за один час и там обнаружили, что мы вышли на такое же плато, которое оставили, когда сошли в долину Кванго. Мы снова шли среди высоких деревьев. Одно дерево приносило большие плоды весом в несколько фунтов. Его называют мононга-замби.

Мы окинули взглядом долину, которая равняется по плодородию долине Миссисипи, думая о том, какое громадное количество материала было снято и унесено при ее образовании. Это естественно привело меня к мысли о бесчисленных веках, требовавшихся для предшествующего образования и отложения того же материала (глинистого сланца), а затем о породах, абразия которых образовала этот материал. В конце концов, пытаясь взойти по ступеням, ведущим от вечности до человека, я дошел просто до головокружения. Различные геологические эпохи подобны только вехам в этом безбрежном океане.

В нескольких милях от края долины мы нашли деревню Тала Мунгонго. Нам любезно предоставили дом для ночлега, что было весьма приятно, потому что мы и промокли и продрогли. Большая высота местности и приближение зимы, сильно снижая температуру, заставляли моих людей жестоко страдать от простуды. На этой, так же как и на других станциях, португальцами были предусмотрительно устроены дома для путешественников по тому же принципу, как ханы и караван-сараи на Востоке. Они обычно сделаны из обмазанного плетня; в них имеются плетеные скамьи, на которых путники могут сделать себе постели, стулья, стол и большой кувшин с водой. Эти скамьи, хоть и далеко не похожие на удобные кушетки, были лучше, чем земля под гнилыми лоскутами моей палатки, потому что иногда все еще были ливни и роса была очень густой. Так как лохмотья моей палатки все-таки служили мне некоторой защитой, то я продолжал пользоваться ими до тех пор, пока не убедился, что они служили также жилищем для некоторых неприятных сопостельников.

По одной дороге с нами шла из Кассандже партия туземных торговцев, которых называют «помбейрос». Один из них вел на цепи восемь миловидных женщин. Он шел в страну Матиамво, чтобы продать их там на слоновую кость. Когда я случайно подходил близко к этим женщинам, то из-за унизительности своего положения они чувствовали себя очень стеснительно. Я думаю, что они были захвачены в плен при подавлении восстания в Кассандже.

С рабами говорят всегда очень грубо. В Анголе обычным обращением к ним является «о дьябло» (черт) или «бруту» (скотина). Вполне обычно слышать, как какой-нибудь джентльмен требует: «Эй, ты, черт, принеси огня». В Восточной Африке, говоря о рабах, употребляют слово «бичо» (животное). Там вы можете услышать фразу: «Скажи этому животному, чтобы он сделал то или это». Рабовладельцы не видят в рабах людей и говорят о них как о «собачьей» породе.

Мы перешли через глубокий поток Лоандже по перекинутому через него мосту. Ниже этого места поток становится шире, и в нем водятся гиппопотамы. Лоандже является западной границей Лунды. Нам пришлось заночевать на берегах потока Пэзо, в то время наполненного водой, и мы не могли не восхищаться богатыми возможностями, которые этот поток представлял для ирригации. 25 марта мы достигли р. Чикапа [10°10’ю. ш, 19°42’в. д. ], которая имеет от 50 до 60 ярдов [45–50 м] в ширину и идет на восток-северо-восток к р. Касаи. Прилегающая к ней местность имеет такой же ровный характер, как уже описанная часть Лунды, но, зайдя на восток дальше, чем мы шли здесь в первый раз, мы обнаружили, что все реки промыли для себя более глубокие долины, чем в тех местах, где мы переходили через них прежде.

Окруженные со всех сторон обширными дремучими лесами, жители этих мест имеют более туманное представление о географии своей страны, чем жители гористых местностей. Только после долгих и терпеливых расспросов я мог вполне убедиться в том, что р. Квило впадает в Чикапу. Так как мы переправились через них значительно ниже и находились гораздо восточнее нашей первой дороги, нельзя было сомневаться в том, что эти и другие реки – все идут в Касаи. Когда мне говорили, будто та или другая из них идет на запад, меня вводили в заблуждение. Только теперь я начал замечать, что все западные притоки Касаи, за исключением Кванго, идут сначала с запада к центру страны, а затем постепенно поворачивают вместе с самой Касаи на север, а после слияния Касаи с Кванго огромная масса воды, собравшаяся со всех этих разветвлений, находит себе путь через р. Конго, или Заире, на западный берег океана. После Чикапы мы переправились через небольшой, но глубокий поток Камауе, несущий воду с юго-юго-запада и впадающий в Чикапу. 30 апреля мы достигли Лоаджимы и, чтобы перебраться через нее, должны были сделать мост. Это оказалось не таким трудным делом, как можно думать, потому что поперек потока росло в горизонтальном положении дерево, а так как не было недостатка в крепких ползучих растениях, из которых можно плести канаты, то мост был сооружен очень скоро. Лоаджима была здесь около 25 ярдов [22 м] шириной, но гораздо глубже, чем в том месте, где я перебирался через нее на плечах Машауаны.

28 июня выпал последний дождь этого сезона, и за ним последовало резкое снижение температуры.

Люди в этих местах были более слабого телосложения, и их кожа имела слегка оливковый оттенок. Способ прически пышной массы курчавых волос, доходящих до плеч, вместе с общими характерными их чертами снова напомнил мне древних египтян. У некоторых из туземцев наружный угол глаза направлен вверх, но это не было их общей чертой. Некоторые из женщин следовали любопытному обычаю прикреплять волосы к обручу, окружающему голову в виде ореола, а некоторые делают из волос настоящий орнамент и носят кожаные кокошники, украшенные бусами. Иногда они прибавляют к прическе волосы из хвоста буйвола. Иные из них укладывают свои заплетенные волосы на куски кожи, сделанные в форме рогов буйвола, или делают один такой рог на лбу.

Многие из обитателей Лунды татуируют свое тело, вводя под кожу красящее вещество, отчего на коже остаются приподнятые рубцы длиной около полудюйма [1,3 см]. Эти рубцы располагаются на коже в форме звезд или других фигур, не представляющих особой красоты.

При заключении подобных браков редко спрашивают согласия самих молодых женщин. Как раз в это самое время пять молодых людей домогались руки одной девушки, служанки Секелету, которая, по мнению всех макололо, была красавицей. Когда один из этих молодых людей обратился с просьбой к Секелету дать согласие на его предложение, Секелету приказал всем пяти соискателям руки девушки выстроиться перед ней в ряд, чтобы она могла сделать выбор сама. Двое молодых людей не решились встать в ряд, – мысль об отказе была для них, по-видимому, невыносимой. Трое других щеголеватых парней выступили вперед, и девушка без колебаний решила выйти замуж за одного из них, который действительно был красивее всех. Забавно было видеть разочарование, отразившееся на черных лицах неудачливых кандидатов, когда зрители встретили их дружеским смехом.

Всех макололо приводили в восхищение ослы, которых мы привезли из Лоанды. Мы убедились в том, что укус цеце был для ослов безвредным, и, таким образом, имелась полная надежда на разведение здесь этой породы. Было очень приятно, что попытка привести их в эту страну оказалась удачной. Ослы резво бежали всю дорогу от Лоанды до начала спуска по Лиамбье. Здесь было так много переплетающихся между собой рукавов реки, и нам пришлось тащить ослов через такие густые заросли водяных растений, что мы едва не утопили их и должны были оставить их в Нальеле в состоянии крайнего истощения. Ослы вызвали бесконечный восторг моих людей проявляемым ими знанием различных растений, которых эти животные никогда прежде не видели в своей стране. Когда ослы позволяли себе услаждаться музыкой своих голосов, то туземцы пугались их больше, чем львов.

27 октября 1855 г. начался первый затяжной дождь сезона, продолжавшийся всю ночь. Ветер дул с северо-востока, как было всегда в подобных случаях на Колобенге. Таким образом, дождливый сезон начался, и я приготовился к отъезду. Мать Секелету приготовила мне в дорогу мешок земляных орехов, изжаренных в сливках с небольшим количеством соли. Это считается у туземцев пищей, приличествующей вождю. Другие истолкли кукурузу, собранную с моего поля.

Секелету выделил двух людей, Секвебу и Каньянту, которые должны были возглавлять партию моих спутников. Секвебу, будучи мальчиком, был в плену у матабеле; племя, в котором он был пленником, переселилось в страну, лежащую близко к Тете. Он несколько раз совершал путешествия по обоим берегам Замбези и хорошо знал наречия, на которых там говорили. Я убедился в том, что это очень разумный человек, обладающий здравым смыслом. Он сразу посоветовал мне держаться подальше от реки из-за цеце и каменистой местности, приводя в качестве довода также и то, что Лиамбье за водопадом поворачивает кругом на северо-северо-восток.

Глава XXVI

Отъезд из Линьянти. – Гроза. – Проявление искренней доброты. – Второй раз снаряжены в путь племенем макололо. – Вниз по Лиамбье в челноках. – Котла вождя Секоте и человеческие черепа. – Его могила украшена бивнями слонов. – Водопад Виктория. – Туземные названия – Столбы пара. – Гигантская трещина. – Разрушения пород. – Второе посещение водопада. – Сад на острове. – Прощание с Секелету – Путешествие ночью. – Река Леконе. – Древние пресноводные озера. – Образование озера Нгами. – Водосток великой долины. – Карты. – Деревня Мояры. – «Колодец радости». – Вышибание зубов. – Шуточное объяснение. – Низкое развитие батока. – Состав нашей партии. – Переправа через Унгвеси. – Геологическое строение. – Развалины старого города. – Обилие фруктов

Мы простились со своими друзьями в Линьянти 3 ноября и уехали в сопровождении Секелету и около 200 спутников. Все мы питались за счет вождя Секелету, и он брал для этой цели скот на каждой остановке. Среди наших спутников были также главные люди макололо.

Через участок, изобилующий цеце, мы проходили ночью. Большинство людей продолжали путь днем, чтобы приготовить нам ночлег. Мы с Секелету и с нами около сорока молодых людей ожидали в стороне от цеце наступления темноты и затем двигались вперед. Около 10 часов стало так темно, что и лошади и люди в темноте ничего не разбирали. Часто вспыхивала молния, образуя одновременно восемь или десять ослепительных разветвлений и напоминая своими очертаниями настоящее дерево. Вспышки молнии позволяли по временам видеть всю окружающую нас местность, но в промежутках между вспышками делалось так темно, что это наводило на мысль о действительной слепоте. Лошади дрожали, в темноте раздавалось их тревожное ржание, они повертывались кругом, как будто ища друг друга. С каждой новой вспышкой обнаруживалось, что люди принимали разные направления, наталкиваясь со смехом друг на друга. Гром гремел с такой оглушительной силой, с какой его можно слышать только в тропических странах. По словам моих друзей, побывавших в Индии, в Африке гром бывает сильнее, чем где бы то ни было. Затем полил проливной дождь, который еще больше увеличил сумятицу.

Оставив долину, мы шли дальше по очень красивой, но малонаселенной местности. Породами, непосредственно лежащими под почвой, являются здесь траппы и тальковый гнейс. Траппы часто бывают выворочены и стоят ребром или имеют слегка наклонное положение в сторону севера или юга. Простирание пластов большей частью направлено на северо-восток, куда мы идем. Около Лосито траппы уступили место сланцам из роговой обманки и разным шерловым породам. Мы вступили теперь в область, в которой сам вид пород создает впечатление огромных сил, действовавших когда-то вдоль русла Замбези. Увидев, каким образом были сдвинуты породы на обеих сторонах ее русла, я пришел к мысли, что силы, образовавшие трещину водопада, дали направление реке и ниже этого места и проложили для нее русло на всем пути ее от водопада до ущелья Лупаты.

Пройдя ручей Лосито и ряд возвышенностей, мы дошли 18-го до резиденции вождя Семалембуе. Его деревня расположена у основания возвышенностей, через которые находит себе путь р. Кафуе, недалеко от ее берегов. Река Кафуе, называемая иногда Башукуломпо, имеет здесь почти 200 ярдов [180 м] в ширину. В ней много гиппопотамов. В реке можно часто видеть детенышей, сидящих на шее у матки. В этом месте мы находились почти на том же уровне, на каком находится Линьянти. Вскоре после нашего прибытия Семалембуе в сопровождении сорока очень дородных людей посетил наш лагерь. У всех этих людей пышная курчавая шевелюра, которая вся подбирается вверх и завязывается в большой конусообразный пучок. На лбу и около ушей волосы сбриваются вплоть до самого пучка. Иногда они стягиваются на одну сторону и заплетаются в небольшие косички.

Приветствовать друг друга здесь принято хлопаньем в ладоши. Из окружающих деревень приходили группами женщины, чтобы посмотреть на белого человека, но все были очень боязливыми. Страх, который мне редко удавалось успокоить, заставлял их хлопать в ладоши с удвоенной силой.

Река Кафуе у деревни Семалембуе входит в узкое ущелье (15°48 19» ю. ш., 28°22 в. д.). Место переправы через Кафуе находилось среди возвышенностей, в одной миле к югу от деревни. Ширина реки в этом месте равнялась 250 футам [почти 230 м], но она была каменистая и мелкая. Переправившись через нее в челноке, мы пошли по левому берегу и были совершенно заперты среди высоких возвышенностей.

Туземцы обрабатывают каждый свободный клочок земли между рекой и возвышенностями. Чтобы защитить свои насаждения от гиппопотамов, они вынуждены устраивать здесь западни. Так как эти животные не были еще напуганы ружейными выстрелами, то они были замечательно спокойными и не обращали на нас никакого внимания, когда мы проходили мимо них. Мы снова увидели много их детенышей, величиной не более терьеров. Они сидели на шее у маток, высовывая из воды веселые и любопытные головы между ушами матери. Когда они немного подрастают, то сидят на загривке. Испытывая нужду в мясе, мы застрелили одну взрослую самку. Ее мясо очень похоже на свинину. Высота ее равнялась 10 футам [более 3 м]. Гиппопотамы очень драчливы, поэтому как самцы, так и самки их всегда бывают покрыты рубцами. Старые самцы часто убивают молодых. Мы видели такой случай около водопада.

Пока люди занимались свежеванием туши гиппопотама, я взошел на возвышенность, называемую Мабуе асула («Камни скверно пахнут»). По своему виду она была не самой высокой. Точка кипения воды показывала, что она была на 900 футов [около 275 м] выше реки, т. е. как раз на уровне Линьянти. Моим людям, привыкшим видеть только термитники, эти возвышенности казались необычайно высокими. Упоминание о горах, которые поднимаются выше облаков, заставляло их затаивать дыхание и прижимать руки к губам. Эти возвышенности выглядят очень высокими оттого, что у них очень крутые склоны. Но по точке кипения воды я узнал, что их высота значительно ниже той гряды, которую мы оставили. На деле они представляют собой нечто вроде низкого окаймления наружной стороны восточного края, совершенно так же, как высокие горы Анголы (Голунго Альто) образуют наружное низкое окаймление западного края плато. Меня поразило одинаковое устройство и одинаковый состав пород на обеих сторонах континента. Но существует разница в структуре расчлененных уступов.

Во второй половине дня 27-го числа мы прибыли в Сену (17°27 1» ю. ш., 35°10 в. д.). От Тете до Сены мы плыли двадцать три с половиной часа. Плыть по течению было очень хорошо; навстречу нам попадались большие партии людей в челноках, которые с большим трудом преодолевали силу течения. Они тянут лодки канатами с берега. Путь, который занял у нас около четырех дней, занимает у них, при восхождении вверх по реке, около двадцати. Деревня Сена стоит на правом берегу Замбези. Перед ней на реке находится много островов, заросших тростником, а в прилегающей к ней местности много кустарника. Почва здесь плодородная, но место очень нездоровое, потому что кругом имеется много водоемов со стоячей водой. Подстилающие породы прорваны траппами, принявшими форму конических возвышенностей. Одна из этих возвышенностей, называемая Барамуана, стоит в полумиле на запад от деревни, позади нее стоит другая; отсюда значение названия Барамуана – «носит на спине ребенка». Высота ее 300 или 400 футов [90—120 м]. Вид, открывающийся с вершины Барамуаны, очень красив: внизу на востоке протекает Замбези, и на ее берегу стоит деревня Сена; в двадцати или тридцати милях стоит высокая гора Морумбала; ее высота равна, вероятно, 3000 или 4000 футов [900—1200 м]. Она имеет удлиненную форму, и, судя по ее виду, когда она бывает освещена с запада солнцем, она, очевидно, состоит из вулканических пород. На северной ее оконечности есть сернистый источник. На горе имеется население, у которого много земли, пригодной для насаждений. На вершине горы есть проточная вода. Севернее Морумбалы открывается красивый вид на горы Магандже. Они подходят здесь близко к реке и оканчиваются Морумбалой. Многие из них – конической формы. Говорят, что р. Шире течет среди них и идет около Морумбалы, а затем впадает в Замбези. Когда я увидел место слияния этих рек около цепи низких возвышенностей за Морумбалой, то я испытывал сомнения в правильности этих сведений, потому что Шире в таком случае должна протекать параллельно Замбези, от которой Морумбала отстоит, по-видимому, на двадцать или тридцать миль. Лежащая на юго-восток страна имеет характер плоской равнины и покрыта лесом, а около Сены этот вид оживляется множеством небольших возвышенностей конической формы. На севере и на западе страна представляет тоже равнину, заросшую лесом, который придает ей мрачный вид.

11 мая все жители Сены с комендантом во главе проводили нас до реки. Приблизительно в тридцати милях ниже Сены мы проплыли мимо устья р. Зангве, находившегося направо от нас, а еще через пять миль, слева от нас, около окончания низкой цепи, в которую уходит г. Морумбала, мы пересекли устье р. Шире, которая была здесь около 200 ярдов [около 180 м] в ширину.

При переезде через устье р. Шире мы видели огромное количество растения альфацинья, о котором уже говорилось выше. Оно массами плыло из устья Шире в Замбези. Это, вероятно, не что иное, как Pistis stratiotes, или гигантская ряска. Она была смешана с другим водяным растением, которое бароце называют «нджефу» и у которого в черешке листа находится орех очень приятного вкуса. Покойный вождь макололо, Себитуане, так любил эти орехи, что подвластные ему племена должны были поставлять их ему в виде дани. Доктор Гукер любезно сообщает мне, что нджефу есть, вероятно, одна из разновидностей тгара, водяного ореха, который едят на юге Европы и в Индии. Такое обилие этого растения в р. Шире может говорить о том, что река вытекает из больших скоплений спокойной воды. Мы видели это растение во всех ответвлениях Лиамбье, где течение очень медленное, и во всех ее лагунах на далеком севере; там нам попадалось также красивое маленькое плавающее растение Azolla nilotica, которое можно видеть в верхнем Ниле. Через несколько миль после Шире все возвышенности кончились, и мы плыли теперь среди обширных равнин. Видневшиеся издали берега реки покрыты деревьями. Мы ночевали на большом безлюдном острове и затем доехали до р. Муту (18°03 37 ю. ш., 35°46 в. д.). В этом месте Замбези имеет величественный вид. Ширина ее здесь больше полумили, и на ней совсем нет островов. Противоположный берег покрыт прекрасным строевым лесом. Отсюда начинается дельта, которая является огромной плоскостью, заросшей высокой жесткой травой, тростником и кое-где манговыми деревьями и деревьями какао.

Медицинская профессия представлена достаточно хорошо среди местного населения. Кроме постоянно практикующих врачей, – они действительно являются полезными, так как обладают кое-какими познаниями по своей профессии и знают природу и действия некоторых лечебных средств, – есть и такие, которые отдают свои таланты какой-либо определенной специальности. Специалист по слонам приготовляет лекарство, считающееся необходимым для охотников при нападении на это благородное и умное животное; ни один охотник не решится выступить в путь, не заплатив некоторой суммы за это драгоценное средство. Специалист по крокодилам продает талисманы, которые считаются обладающими необыкновенной силой по защите их владельца от крокодилов. Находясь в Тете, мы неумышленно оскорбили местную крокодилью медицинскую школу, застрелив одно из этих гигантских пресмыкающихся, когда оно грелось на солнце. Разгневанные знахари явились к макололо, требуя ответа, почему белые застрелили их крокодила.

Однажды вечером мы насадили на крюк для ловли акул как приманку собаку: говорят, что крокодилы особенно любят собачье мясо; но знахари сняли приманку, – потому ли, что, чем больше крокодилов, тем больше спрос на их средства, или потому, что предпочли съесть собаку сами. Известно, что многие туземцы в этом районе, как и на южных морях, едят собак, не обращая внимания на то, чем они питаются. Гадальщик, или предсказатель, является важным членом общества, так как к нему обращаются за советом наряду с туземцами и португальцы. Работа гадальщиков носит отчасти характер детективный, так как их обязанность – разыскивать воров. Когда происходит кража, гадальщик идет туда, где находилось украденное, осматривает это место, кидает свои гадальные кости и ждет несколько дней; затем называет вора. Обычно он не ошибается, так как полагается не на одни только свои кости: у него имеются тайные агенты в деревне, благодаря расследованию которыми дела и сообщаемым ими данным он может найти виновного. Вместе с мушкетами появились и специалисты по огнестрельному оружию; они продают снадобья, которые, как они утверждают, помогают стать хорошими стрелками. Есть и доктора по дождю и т. д. Ряд школ торгует маленькими талисманами, которые вешаются на шею покупателю, чтобы отогнать от него зло. В некоторых из этих талисманов содержится какое-нибудь снадобье, другие его усиливают.

Индиго, как и александрийский лист, растет в изобилии на улицах Тете. Листья последнего невозможно отличить от тех, которые привозятся в Англию. Мы поручили макололо собрать образцы, но туземцы воспротивились этому, хотя сами не извлекают из растений никакой пользы. Местное население выращивает в небольшом количестве первосортный хлопок, который служит для изготовления грубой ткани. Прежде португальцы скупали ее по дешевке и пользовались ею, вместо ввозимого ныне коленкора, для обмена на золотой песок Маники.

Живущее по соседству племя возделывает сахарный тростник и производит немного сахару. Но они пользуются крайне примитивными деревянными катками и не умеют смешивать известь с выжатым соком, и поэтому их сахар крайне низкого качества.

Недалеко от Тете имеется много магнитной железной руды, а также угля; один отдельный пласт достигает 25 футов толщины. Оказалось, что он прекрасно горит в топке парохода, но в золе было много сланца. Предполагая причиной этого то, что этот уголь, близкий к поверхности, в течение веков подвергался воздействию погоды, мы пробили шахту глубиной около 30 футов и обнаружили, что чем глубже, тем уголь становится лучше. В руслах рек на расстоянии двухдневного пути от Тете моют золото. Туземцы прекрасно представляют себе его ценность, но редко его ищут и никогда не копают глубже 4–5 футов. Они боятся, что песок в русле реки может обвалиться и засыпать их. В прежние времена, когда промывка золота осуществлялась торговцами с помощью сотен рабов, добыча золота была значительна. Теперь же она ничтожна. Золотоносные земли всегда принадлежали свободным племенам. Здесь, по-видимому, никогда не разведывались глубокие овраги поблизости от истоков золотоносных рек, как это делается в Калифорнии и Австралии. Не применялись и машины, а только простые деревянные чаны для промывки.

В сумерках нас окликнул с берега властный голос: «Куда вы едете? Куда вы едете? Что это за шатанье?» – «Вы можете там спать, так и нечего волноваться» – таков был ответ наших макололо.

«Течь хуже, чем когда-либо, сэр, и в трюме на фут воды», – было первое, что мы услышали утром 20-го. Но мы уже привыкли к этим вещам и не удивляемся, когда бы ни услышали о новом «катаклизме». Пол каюты всегда мокрый, и воду приходится собирать тряпкой несколько раз в день, до некоторой степени подтверждая тем представление туземцев, что англичане живут на воде или в воде и у них нет домов, а только корабли.

Наша каюта стала излюбленным местом размножения москитов, и нам приходится содержать кровопийц как корабельного, так и берегового происхождения, из которых несколько видов оказывают нам раздражающее внимание. Большие коричневые москиты, которых португальцы называют mansos (ручные), летят прямо к своей жертве и немедленно принимаются за работу, как будто их пригласили. Некоторые из более мелких пород обладают необыкновенно острым жалом и очень сильным ядом. Что бы ели эти насекомые, если бы мы не проезжали здесь? – вот естественный вопрос, который у нас возникал.

Вероятно, естественной пищей для москитов являются сок растений и разлагающиеся в грязи овощи; кровь же для их существования не необходима. Они так обычны в малярийных местностях, что их присутствие могло бы служить указанием человеку о переселении в более здоровый район. На более высоких местах их нет, а на низких они кишат. Только самки обладают аппаратом для укуса, и они совершенно непомерно превосходят в числе самцов. Особенно москиты были невыносимы в тихие вечера, когда мы стояли на якоре; чем скорее мы спасались под наши противомоскитные сетки, тем было для нас лучше. Какой тяжелой может быть бессонная ночь, если хоть один москит заберется в сетку, так хорошо известно и так часто описывалось, что нет надобности говорить об этом здесь. Мы быстро научились на опыте, что единственное средство против этого испытания своего спокойствия и терпения – тщательно вытряхнуть сетку, прежде чем забраться под нее, так чтобы ни один из этих дьяволов не мог в ней спрятаться.

В нескольких милях выше Мбомы мы вновь попали в деревню (16°44 30» южной широты) вождя Тингане. Бой боевых барабанов Тингане может быстро собрать несколько сот вооруженных людей. Здесь луки и отравленные стрелы делаются искуснее, чем ниже по течению. Отряды охотников за невольниками, которые высылал Мариано, очень боялись этих стрел с бородками и долго обходили стороной деревни Тингане. Его народ отнесся к нам на этот раз довольно дружелюбно, и берег покрылся различными предметами для продажи.

Показалась на горизонте величественная гора Пироне, которую мы назвали горой Кларендон, а дальше к северо-востоку поднимается южная оконечность большого хребта Мландже, имеющего форму незаконченного сфинкса, глядящего вниз на озеро Ширва. Говорят, что исток Руо (16°31 0 южной широты) находится в горах Мландже, откуда она течет к северо-западу и впадает в Шире на некотором расстоянии вверх по течению от владений Тингане.

Недалеко за Руо расположено болото слонов, или Ньянья Мукулу, посещаемое громадными стадами этих животных. Кажется, один раз мы насчитали 800 слонов, которых видели одновременно. Выбрав эту твердыню, слоны показали свою обычную мудрость, так как ни один охотник не может подойти к ним через болота. Теперь они держатся далеко от парохода; но когда мы были здесь в первый раз, мы вошли прямо в середину стада и убили несколько животных с палубы. Одного урока было им достаточно, чтобы понять, что этого пыхтящего чудовища следует избегать. И теперь, лишь только слоны увидят пароход, они уходят на две-три мили в глубь болота, изрезанного во всех направлениях ответвлениями Шире.

Нам удалось поймать живым прекрасного молодого слона, когда он карабкался на берег, чтобы последовать за своей убегавшей матерью. Когда мы его поймали, он так закричал, что, во избежание визита разгневанной матки, мы пошли вперед, таща его в воде за хобот. Когда матросы держали его хобот над бортом, макололо Монге, храбрый охотник за слонами, бросился вперед и полоснул его ножом в ярости, которой обычно сопровождается охота на слонов. Рану искусно зашили, и молодое животное стало совсем ручным. К сожалению, дыхание мешало порезу зажить, и слон умер через несколько дней от потери крови. Если бы он остался в живых и нам удалось бы привезти его на родину, это был бы первый африканский слон в Англии.