На Огненной Земле и на Фолклендских островах я производил много наблюдений над низшими морскими животными, но они представляют преимущественно частный интерес. Отмечу только те факты, которые касаются некоторых зоофитов более высокого по своей организации подразделения этого класса. Некоторые роды (Fiustra, Eschara, Cellaria, Crisia и другие) сходны в том отношении, что к их ячейкам прикреплены своеобразные подвижные органы (такие же, как у Fiustra ovicularia, встречающейся в европейских морях). Этот орган в большинстве случаев очень похож на голову грифа, только нижняя челюсть может раскрываться гораздо шире, чем у настоящего птичьего клюва. Сама голова обладает значительной способностью двигаться на короткой шее. У одного зоофита голова была неподвижна, но могла двигаться нижняя челюсть; у другого голову заменял треугольный колпачок с отлично подогнанной опускающейся крышечкой, которая соответствовала, очевидно, нижней челюсти. У большей части видов каждая ячейка была снабжена одной головой, но у некоторых их было по две на каждую ячейку.

Молодые ячейки на концах ветвей этих кораллин содержат совсем еще незрелых полипов, однако прикрепленные к ним грифьи головки хоть и малы, но вполне развиты. Когда я иголкой извлекал полипа из какой-нибудь ячейки, эти органы, казалось, ничуть не страдали. Когда я отрезал от ячейки одну из грифьих головок, нижняя челюсть сохраняла сбою способность открываться и закрываться. Наиболее своеобразная черта в их строении состояла, пожалуй, в том, что когда на какой-нибудь ветви имелось больше двух рядов ячеек, то хотя средние ячейки и были снабжены придатками, но размеры придатков были вчетверо меньше, чем у краевых головок. Характер их движения был различен у разных видов; впрочем, у одних я не замечал ни малейшего движения, тогда как другие, обыкновенно широко раскрыв нижнюю челюсть, колебались взад и вперед, причем каждое колебание продолжалось около пяти секунд; были и такие, которые двигались быстро и порывисто. Будучи тронут иголкой, клюв обыкновенно захватывал ее кончик так крепко, что можно было трясти всю ветвь.

Эти придатки не имеют никакого отношения к образованию яиц или почек, поскольку сами они образуются раньше, чем в ячейках на концах растущих ветвей появляются молодые полипы; так как они движутся независимо от полипов и, по-видимому, никак с ними не связаны, а также имеют различные размеры во внешних и во внутренних рядах ячеек, я почти не сомневаюсь, что в своих функциях они связаны скорее с роговой осью ветвей, чем с полипами ячеек. Мясистый придаток на нижнем конце морского пера (описанного в главе о Баия-Бланке) также представляет собой часть всего зоофита в целом, точно так же как корни дерева составляют часть всего дерева, а не отдельного листа или цветочных почек.

У другой изящной маленькой кораллины (Crisia?) каждая ячейка была снабжена щетинкой с длинными зубчиками, обладавшей способностью быстро двигаться. Обыкновенно каждая из этих щетинок, так же как и каждая грифья головка, двигалась совершенно независимо от прочих, но иногда они двигались одновременно — то все по обеим сторонам, то только на одной стороне; иногда же они двигались в правильной последовательности одна за другой. Все эти движения ясно показывают, что, хотя зоофит и состоит из тысяч отдельных полипов, передача воли в нем так же совершенна, как у любого единичного животного. Впрочем, так же обстоит дело и с морскими перьями на берегу в Баия-Бланке, которые при прикосновении втягивались в песок.

Укажу еще один пример единообразного действия, правда, совершенно иного характера, у зоофита, весьма близкого к Clytia, а следовательно, очень просто организованного. Я держал в миске с соленой водой большой пучок этих зоофитов, и всякий раз, когда я тер в темноте какую-нибудь часть ветви, все животное начинало сильно фосфоресцировать зеленым светом; кажется, никогда не видал я ничего красивее в этом роде. Но замечательно было то обстоятельство, что вспышки света всегда передвигались вверх по ветвям, от их основания к концам.

Тут есть одно растение, заслуживающее внимания ввиду его важности как предмета питания огнеземельцев. Это шаровидный ярко-желтый гриб, в несметных количествах растущий на буковых деревьях. В начале своего развития он упругий, набухший и имеет гладкую поверхность, но, созревая, съеживается, становится плотнее, и вся поверхность его покрывается глубокими ямочками или ячейками. Этот гриб принадлежит к новому любопытному роду; второй вид этого рода я нашел на другом виде бука в Чили, а доктор Гукер сообщает мне, что совсем недавно открыт третий вид на третьем виде бука на Вандименовой Земле. Как странна эта связь между паразитными грибами и деревьями, на которых они растут, в отдаленных друг от друга местах земли! На Огненной Земле этот гриб, когда он плотен и спел, в больших количествах собирают женщины и дети; едят его сырым. Гриб слизистый и сладковатый на вкус, со слабым запахом, напоминающим запах наших съедобных грибов. Если не считать немногих ягод, главным образом с карликового земляничного дерева, туземцы не едят никакой растительной пищи, кроме этого гриба. На Новой Зеландии до введения картофеля в большом количестве потребляли корни папоротника: но вастоящее время Огненная Земля, я думаю, единственная страна в мире, где тайнобрачное растение служит основным предметом питания.

Фауна Огненной Земли, как и можно было ожидать исходя из характера ее климата и растительности, очень бедна. Из млекопитающих помимо китов и тюленей здесь имеются одна летучая мышь, один вид мышеобразных грызунов (Reithrodon chinchilloid. es), две настоящие мыши, Ctenomys, родственный тукутуко или тождественный с ним, две лисицы (Canis magellanicus u С. azarae), морская выдра, гуанако и олень. Большинство этих животных водится только в более сухих восточных областях страны, а олень никогда не встречается южнее Магелланова пролива.

Когда видишь общее соответствие в расположении мягкого песчаника, ила и гальки в береговых обрывах по разным сторонам пролива и на некоторых островах в самом проливе, то сильно склоняешься к мысли, что некогда вся эта земля представляла единое целое, и потому сюда могли перебраться такие нежные и беззащитные животные, как тукутуко и Reithrodon. Но соответствие между береговыми обрывами еще далеко не доказывает того, что они были как-нибудь соединены, потому что такие обрывы образуются обычно путем рассечения наклонных осадочных слоев, которые до поднятия суши накоплялись подле существовавших в те времена берегов. Замечательно, однако, следующее совпадение: из двух больших островов, отделяемых от остальной части Огненной Земли каналом Бигля, на одном береговые обрывы сложены веществом, которое можно считать слоистым аллювием, и разрез их сходен с разрезом обрывов на противолежащем берегу канала, тогда как другой остров окаймлен одними только древними кристалическими породами; на первом острове, по названию Наварино, водятся и лисицы, и гуанако; но на втором, Осте, несмотря на то что он во всех отношениях сходен с предыдущим и отделен от него каналом шириной несколько больше полумили, ни одно из этих животных — говорю это со слов Джемми Баттона — не встречается.

В мрачных лесах водится немного птиц: изредка слышен жалобный крик тирана-мухоловки с белым хохолком (Myiobius albicepj), прячущегося около вершины самых высоких деревьев; еще реже раздается громкий странный крик черного дятла с красивым алым хохолком на голове. Маленький, скромно окрашенный крапивник, (Scytalopus magellanicus) прыгает, крадучись, среди беспорядочной груды свалившихся и гниющих стволов. Но всего чаще из птиц здесь встречается пищуха (Oxyurus tupinieri). Ее можно встретить повсюду в буковых лесах — и высоко в горах, и внизу, в самых мрачных, сырых и непроходимых лощинах. Несомненно, эта птичка кажется многочисленнее, чем то есть на самом деле, из-за ее привычки, как видно из любопытства, следовать за всяким, кто заходит в эти безмолвные леса; беспрестанно издавая резкое чириканье, она порхает с дерева на дерево в нескольких футах от незваного гостя. Она отнюдь не ищет самых укромных местечек, как настоящая пищуха (Certhia familiaris), не взбегает подобно ей по стволам деревьев, но, точно наша теньковка, усердно прыгает вокруг, в поисках насекомых обследуя каждую веточку. На более открытых местах встречаются три или четыре вида вьюрков, дрозд, скворец, (или icterus), два вида Opetiorhynchus и несколько дневных хищников и сов.

Остров имеет около 90 миль в длину, а в ширину — несколько менее 30. Местность холмистая, но не гористая, сплошь покрыта лесом, за исключением нескольких зеленых клочков, расчищенных вокруг крытых тростником хижин. Издали вид острова несколько напоминает Огненную Землю; но, когда подходишь поближе, видишь, что леса здесь несравненно красивее. Место мрачных буков южных берегов тут занимают разнообразные вечнозеленые деревья и растения тропического характера. Зимой климат отвратителен, а летом лишь немногим лучше. Мне кажется, в умеренном поясе найдется немного мест, где выпадает столько дождей. Ветры здесь очень сильны, а небо почти всегда в облаках; ясная погода в продолжение недели — случай необыкновенный. Отсюда трудно даже мельком увидеть Кордильеры; за все наше первое посещение только один раз перед нами в полной отчетливости выступили очертания вулкана Осорно да и то перед восходом солнца; любопытно было следить, как, по мере того как солнце поднималось, контуры горы постепенно исчезали на ярком восточном небосклоне.

В жилах туземцев, судя по цвету их кожи и низкому росту, течет, по-видимому, три четверти индейской крови. Это скромные, тихие, трудолюбивые люди. Хотя на плодородной почве, образовавшейся в результате разложения вулканических пород, обильно произрастает растительность, но климат не благоприятствует вызреванию тех произведений, которые нуждаются в большом количестве солнечного света. Для крупных четвероногих здесь очень мало подножного корма, и потому главными предметами питания тут служат свиньи, картофель и рыба. Все жители носят одежды из прочной шерстяной ткани, которую каждая семья сама изготовляет для себя и красит индиго в темно-синий цвет. Ремесла здесь, однако, стоят на самом примитивном уровне, о чем свидетельствуют диковинные приемы вспашки, способ прядения, перемола хлеба и конструкция лодок. Леса до того непроходимы, что земля не обрабатывается нигде, кроме побережья и окрестных островков. Даже там, где есть тропинки, по ним вряд ли можно пробраться из-за того, что почва всегда мягкая и топкая. Жители подобно огнеземельцам передвигаются главным образом по самому берегу или на лодках. Несмотря на обилие пищи, народ здесь очень беден: в наемном труде никто не нуждается, а потому низшие классы не могут наскрести денег даже на то, чтобы купить хоть самую малость сверх необходимого. Ощущается также сильный недостаток в денежных знаках. Я видел, как один человек принес на спине мешок угля, чтобы получить за него какую-то безделицу, а другой притащил доску, чтобы обменять на бутылку вина. Поэтому каждый ремесленник должен быть в то же время и купцом, перепродавая товары, полученные в обмен за’изготовленные им предметы.

24 ноября. — Ялик и вельбот под командой м-ра (ныне капитана) Саливена были направлены для съемки восточного, т. е. внутреннего, берега Чилоэ с предписанием встретить «Бигль» у южной оконечности острова; корабль должен был пройти туда вдоль внешнего берега, и, таким образом, была бы произведена съемка берегов всего острова. Я присоединился к этой экспедиции, но, вместо того чтобы с первого же дня ехать на шлюпках, нанял лошадей до Чакао, расположенного на северной оконечности острова. Дорога шла вдоль берега, время от времени пересекая мысы, покрытые прекрасными лесами. Эти тенистые тропы совершенно необходимо от начала до конца выстилать брусьями, которым придают прямоугольную форму и кладут один подле другого. Вследствие того, что солнечные лучи никогда не проникают сквозь вечнозеленую листву, почва до того сыра и мягка, что если не прибегнуть к этому способу, то ни человек, ни лошадь не проберутся по тропе. Я приехал в селение Чакао вскоре вслед за тем, как команда наших шлюпок разбила там палатку на ночь.

Вокруг селения расчищено большое пространство земли, а в лесу было много тихих и живописнейших уголков. Чакао прежде был главным портом острова, но, после того как из-за опасных течений и камней в проливе погибло много судов, испанское правительство сожгло церковь и, таким образом, по своему произволу вынудило большинство жителей переселиться в Сан-Карлос.

Вскоре после того, как мы разбили свои палатки, явился познакомиться с нами босоногий сын губернатора. Увидев, что на мачте ялика поднят английский флаг, он с полнейшим безразличием осведомился, всегда ли он будет развеваться над Чакао. В нескольких местах жители были сильно удивлены появлением английских военных шлюпок и прониклись надеждой — и верой, что это авангард испанского флота, идущего вновь отобрать остров у патриотического правительства Чили. Впрочем, все представители властей были извещены о том, что ожидается наше посещение, и были чрезвычайно вежливы. Когда мы сидели за ужином, губернатор нанес нам визит. Он был когда-то подполковником испанской службы, но теперь был крайне беден. Он дал нам двух овец и получил взамен два бумажных носовых платка, несколько медных безделушек и немного табаку.

Вскоре после толчка милях в трех-четырех показалась огромная волна; в середине бухты она имела гладкие очертания, но на берегу срывала дома и деревья, устремляясь вперед с сокрушительной силой. В глубине бухты она разбилась на ряд страшных белых бурунов, взлетавших на 23 фута выше высоты обычных приливов. Они надвигались с неимоверной силой: одна пушка в форте, весившая вместе с лафетом около четырех тонн, была перенесена на 15 футов. Какая-то шхуна очутилась посреди развалин, в 200 ярдах от берега. За этой первой волной последовали две другие, которые, отступая, унесли с собой множество плавающих обломков. В одном месте бухты был выброшен далеко на берег и унесен в море корабль, затем снова выброшен и снова унесен. В другом месте закрутило два судна, стоявших на якоре друг подле друга, так что их якорные цепи трижды обвились одна вокруг другой; в течение нескольких минут они находились на обнажившемся дне, хотя бросили якорь на глубине 36 футов. Огромная волна надвигалась, должно быть, медленно, потому что жители Талькауано успели убежать на холмы, расположенные за городом, а несколько моряков направились на лодке в скрытое море, надеясь, что в безопасности пройдут над волной, если только достигнут ее прежде, чем она разобьется, — и надежды их действительно оправдались. Одна старуха с мальчиком лет четырех или пяти тоже бросилась в лодку, но грести было некому, и лодка, налетев на какой-то якорь, разбилась пополам; старуха утонула, а ребенка, уцепившегося за обломок лодки, подобрали несколько часов спустя. Среди развалин домов еще стояли лужи соленой воды, и дети, устроив себе лодки из старых столов и стульев, казались столь же счастливыми, сколь несчастны были их родители. Любопытно, однако, что и те были гораздо деятельнее и бодрее, чем можно было ожидать. Кто-то очень справедливо заметил по этому поводу, что при таком всеобщем разорении никто не чувствует себя более обиженным, чем другие, и не может подозревать своих друзей в безучастии — этом самом мучительном последствии разорения. М-р Раус вместе с большой группой людей, которых он взял под свое покровительство в течение первой недели, жил в саду под яблонями. Сначала они веселились, как на пикнике; но вскоре сильный дождь доставил им много неудобств, так как укрыться было совершенно негде.

В превосходном отчете капитана Фиц-Роя об этом землетрясении говорится, что в бухте видели два взрыва: один был похож на столб дыма, а другой — на фонтан, пущенный огромным китом. Вся вода как бы кипела; она «почернела и издавала пренеприятнейший сернистый запах». Последние обстоятельства наблюдались также в бухте Вальпараисо во время землетрясения 1822 г.; я полагаю, что они объясняются взбалтыванием на дне моря ила, содержащего распадающиеся органические вещества. Когда наш корабль в ясную погоду волочил в бухте Кальяо по дну якорную цепь, я заметил, что путь ее обозначался рядом пузырьков. Простой народ в городе Талькауано считал, что землетрясение было вызвано какими-то индейскими старухами, которые два года назад, будучи чем-то обижены, заткнули якобы жерло вулкана Антуко. Это вздорное поверье любопытно в том отношении, что показывает, как народ по опыту выучился усматривать связь между задержкой деятельности вулканов и сотрясением почвы. Им пришлось пустить в ход колдовство в том звене, где для них терялась связь между причиной и следствием, — чтобы объяснить, почему закрылось жерло вулкана. В настоящем случае поверье тем более любопытно, что, по данным капитана Фиц-Роя, есть основания полагать, что землетрясение нисколько не коснулось Антуко.

Город Консепсьон был построен на обычный испанский манер; все улицы шли под прямым углом друг к другу: одни пролегали в направлении зюйд-вест-тен-вест, другие — в направлении норд-ост-тен-норд. В первом направлении стены устояли, без сомнения, лучше, чем в последнем; груды кирпича лежали большей частью по направлению к северо-востоку. Оба этих обстоятельства полностью согласуются с общим впечатлением, будто колебания шли с юго-запада, откуда слышался также подземный гул: ясно, что вероятность падения стен, расположенных в направлении с юго-запада на северо-восток и, следовательно, обращенных своими концами к точке, откуда распространялись колебания, должна была быть гораздо меньшей, нежели тех стен, которые, будучи расположены в направлении с северо-запада на юго-восток, должны были быть в одно мгновение выведены по всей своей длине из вертикального положения, ибо колебания, шедшие с юго-запада, должны были, проходя под фундаментами зданий, иметь вид волн, вытянувшихся с северо-запада на юго-восток. Это можно наглядно пояснить, если поставить книги на ковер ребром и затем по способу, предлагаемому Митчеллом, производить колебания, имитирующие землетрясение: окажется, что книги будут падать раньше или позже в зависимости от того, насколько их направление совпадает с направлением волн. Трещины в почве большей частью, хотя и не все одинаково, шли в направлении с юго-востока на северо-запад и, следовательно, соответствовали линиям колебания, или главной флексуры. Приняв в соображение все эти обстоятельства, столь ясно показывающие, что главный фокус землетрясения лежал в юго-западном направлении, мы с особым интересом отнесемся к тому факту, что остров Санта-Мария, расположенный именно в этом направлении, во время общего поднятия суши поднялся почти в три раза выше всех остальных мест побережья.

Мы продолжали свой путь к северу зигзагами, задерживаясь иногда на день ради геологических исследований. Местность была так редко населена, а дорога так неопределенна, что мы часто с трудом находили свой путь. 12-го я задержался у каких-то рудников. Руда тут не считалась особенно хорошей, но ее было много, и предполагалось, что месторождение будет продано за 30–40 тысяч долларов (т. е. за 6 000-8 000 фунтов стерлингов); одна из английских компаний купила ее за унцию золота (3 фунта 8 шиллингов). Руда представляет собой медные колчеданы, о которых я уже замечал, что до приезда англичан и не предполагали, что в них содержится хотя бы крупица меди. Почти так же выгодно, как и в предыдущем случае, были приобретены и кучи шлака, изобилующие мельчайшими шариками металлической меди; но при всех этих выгодах горнорудные компании умудряются терять тут, как это хорошо известно, огромные суммы денег. Безрассудство большинства уполномоченных и пайщиков граничит с безумием: платят иногда по целой тысяче фунтов в год на задабривание чилийских властей; заводят библиотеки роскошно переплетенных геологических книг; выписывают горняков — специалистов по отдельным металлам, которые не встречаются в Чили, например по олову; принимают на себя обязательство снабжать горняков молоком в тех местах, где нет коров; заводят машины там, где невозможно их применить; все это и еще сотня подобных же дел свидетельствуют о глупости англичан и по сей день потешают местных жителей. А ведь нет никакого сомнения, что тот же самый капитал, с толком употребленный на этих рудниках, принес бы громадную прибыль; все, что для этого потребовалось бы, — это доверенное лицо, человек, опытный в горном деле и в анализе руд.

Капитан Хед описывает, какой поразительный груз выносят наверх из глубочайших шахт апиры, эти поистине вьючные животные. Сознаюсь, я думал, что эти сведения преувеличены, и потому был рад возможности взвесить один из грузов, выбранный мной наудачу. Мне понадобилось приложить значительное усилие, чтобы, стоя прямо над грузом, приподнять его с земли. Груз взвесили, и оказалось, что он весил меньше обычного — 197 фунтов [90 кг]. Апир вынес его на высоту 80 ярдов — частью по крутому проходу, но большей частью по бревнам с вырубленными в них ступеньками, расположенным зигзагообразной линией вверх по шахте. По общему здесь правилу апиру не полагается останавливаться и переводить дыхание, если только в шахте нет 600 футов глубины. Средней тяжестью считается вес несколько больше 200 фунтов, и меня уверяли, что как-то опыта ради вынесли наверх из глубочайшей шахты груз в 300 фунтов [135 кг]. На этот раз апиры выносили свой обычный груз двенадцать раз в день, т. е. 2 400 фунтов [1 100 кг] с глубины 80 ярдов, а в промежутках отбивали и собирали руду.

Люди эти, если не считать несчастных случаев, здоровы и, по-видимому, жизнерадостны. Тело у них не очень мускулистое. Они редко едят мясо даже раз в неделю, да и то только жесткое, сухое чарки. Хоть я и знал, что труд их добровольный, но не мог не возмущаться при виде того, в каком состоянии добирались они до выхода из шахты: согнувшись вперед, они цеплялись руками за ступени; ноги были согнуты, мышцы вздрагивали, пот с лица градом катился по груди, ноздри были раздуты, углы рта судорожно оттянуты назад, грудь дышала необыкновенно тяжело. Переводя дыхание, они всякий раз испускали членораздельный крик «эй-эй», который завершался звуком, поднимающимся из глубины груди, только пронзительным, как звук флейты. Добравшись, шатаясь, до кучи руды, они опорожняли свой карпачо [огромный мешок], две-три секунды передохнув, отирали пот со лба и снова, будто не утомленные, быстрым шагом спускались в шахту. Все это кажется мне разительным примером того, какой тяжкий труд может вынести человек в силу привычки, ибо ничего иного тут быть не может.

Вечером я беседовал с управляющим этих рудников о том, какое множество иностранцев разбросано ныне по всей стране; управляющий, еще совсем молодой человек, помнил, что, когда он еще был мальчиком и ходил в школу в Кокимбо, детей однажды специально отпустили посмотреть на английского капитана, прибывшего в город для переговоров с губернатором; никого из школьников, по уверениям управляющего, в том числе и его самого, ничем нельзя было заставить подойти к англичанину, — до того твердо были они-убеждены, что от прикосновения к такому человеку происходят ересь, болезни и несчастья. До сих пор памятны ужасные поступки буканьеров, особенно одного, который унес образ девы Марии, а через год вернулся за образом св. Иосифа, заявив, что ему жаль даму, оставшуюся без мужа. Я слыхал также об одной старой даме, которая за обедом в Кокимбо заявила, насколько странным кажется ей то обстоятельство, что она дожила до того, чтобы обедать в одной комнате с англичанином; ибо она помнила, как в ее юные годы при одном только крике «Los ingleses!» («Англичане!») все жители дважды устремлялись в горы, захватив с собой все, что было поценнее3.

Однажды мы сопровождали испанцев на их вельботе к салине — озеру, из которого добывается соль. После того как мы высадились, нам пришлось идти по неровному, изрезанному полю недавно излившейся лавы, почти окружающему туфовый кратер, на дне которого лежит соленое озеро. Глубина озера всего три или четыре дюйма, а лежит оно на слое прекрасно кристаллизованной белой соли. Озеро круглое и окаймлено ярко-зелеными суккулентными растениями; почти отвесные стены кратера одеты лесом, и все вместе являло картину живописную и вместе с тем любопытную. Несколько лет назад матросы тюленепромышленного судна убили в этом глухом месте своего капитана, и мы видели его череп, валявшийся в кустах.

В продолжение большей части той недели, которую мы пробыли здесь, небо было безоблачно, и стоило пассату на часок стихнуть, как жара становилась нестерпимой. Два дня термометр в палатке показывал в продолжение нескольких часов 34°, но на открытом воздухе, под ветром р солнцем, было только 29°. Песок был сильно накален: термометр, помещенный в коричневый песок, немедленно поднялся до 58°, и я не знаю, насколько выше была действительная температура, потому что дальше термометр не был проградуирован. Черный песок был на ощупь еще горячее, и ходить по нему было довольно неприятно даже в толстых ботинках.

Естественная история этих островов в высшей степени интересна и вполне заслуживает внимания. Большинство органических произведений — создания аборигенные, нигде в других местах не встречающиеся; даже между обитателями отдельных островов существует разница; впрочем, все они обнаруживают явное родство с обитателями Америки, хотя острова отделены от этого материка пространством открытого океана шириной от 500 до 600 миль. Архипелаг представляет собой замкнутый мирок, вернее, это спутник Америки, откуда он получил несколько случайных колонистов и позаимствовал общие черты своих местных произведений. Принимая во внимание малые размеры этих островов, мы тем более изумляемся многочисленности этих аборигенов и ограниченности их распространения. При виде кратеров, венчающих каждую вершину, и еще отчетливых границ у большинства лавовых потоков нам приходится заключить, что еще в геологически недавний период тут расстилался совершенно пустынный океан. Итак, и во времени, и в пространстве мы подходим тут, по-видимому, несколько ближе к великому факту — этой тайне из тайн — первому появлению новых существ на нашей земле.

Галапагосская сова

(Otus galapagoensis, Gould)

Остров Джемс

Каракара галапагосская, или галапагосский сарыч.

(Polyborus galapa-goensis, Gold)

Из наземных млекопитающих только одно приходится считать туземным, а именно мышь (Мш galapagoensis), да и та ограничена в своем распространении, ‘насколько я мог установить, островом Чатам, самым восточным во всей группе. Как сообщил мне м-р Уотерхаус, она принадлежит к тому подразделению семейства мышей, которое характерно для Америки. На острове Джемс водится крыса, отличающаяся от обычной формы настолько, что м-р Уотерхаус дал ей название и описал ее; но поскольку она относится к тому подразделению семейства, которое свойственно Старому Свету, а остров этот посещается кораблями в течение последних ста пятидесяти лет то вряд ли можно сомневаться в том, что эта крыса есть просто разновидность, произведенная новым, особенным климатом, пищей и почвой, влиянию которых она подвергалась. Никто не имеет права строить какие-либо предположения, не опираясь на вполне определенные факты, но даже и в отношении мыши с острова Чатам не следует забывать, что это, возможно, какой-нибудь завезенный сюда американский вид; в одной из самых пустынных областей пампасов я видел туземную мышь, жившую в крыше только что выстроенного домика, а потому весьма вероятно, что мышь была завезена каким-нибудь судном, — аналогичные факты’ наблюдались д-ром Ричардсоном в Северной Америке.

Из наземных птиц мне удалось собрать 26 форм; все они свойственны этому архипелагу и не встречаются больше нигде, за исключением одного похожего на жаворонка вьюрка из Северной Америки (Dolichonyx oryzivorus), распространенного на этом материке до 54° северной широты и обитающего обыкновенно на болотах10. К остальным 25 птицам относится, во-первых, один дневной хищник, по строению своему любопытная переходная форма между сарычом и американской группой трупоядных Polybori; с этими последними птицами он вполне сходен и всеми своими повадками, и даже звуком голоса. Во-вторых, две совы, представляющие здесь короткоухих и белых сипух Европы. В-третьих, крапивник, три тирана-мухоловки (из них два вида относятся к Pyrocephalus, и один из этих видов или даже оба некоторые орнитологи рассматривают лишь как разновидность) и голубь — все виды, аналогичные американским, но отличающиеся от них. В-четвертых, ласточка, которая хоть и отличается от Progne purpurea обеих Америк только несколько более скромной раскраской, меньшими размерами и большей стройностью, но относится м-ром Гульдом к особому виду. В-пятых, здесь имеются три вида дроздов-пересмешников — формы, в высшей степени характерной для Америки. Остальные наземные птицы образуют совершенно своеобразную группу вьюрков, родственных между собой одинаковым строением клюва, короткими хвостами, одинаковой формой тела и оперением; всего их 13 видов, и м-р Гульд разбил их на четыре подгруппы,11. Все эти виды встречаются только на этом архипелаге; так же обстоит дело и со всей группой, за исключением одного вида подгруппы Cactornis, привезенного недавно с острова Боу в Низменном архипелаге. Два вида Cactornis часто можно увидеть лазящими по цветам большого кактусового дерева, но все прочие виды этой группы вьюрков, смешиваясь в общие стаи, отыскивают себе корм на сухой и бесплодной почве низменных мест. Самцы все или по крайней мере большей частью черны как смоль, а самки (может быть, за одним или двумя исключениями) — коричневого цвета. Самым любопытным обстоятельством является правильное постепенное изменение размеров клюва у различных видов Geospiza, начиная с клюва большого, как у дубоноса, и кончая клювом зяблика и даже славки (если прав м-р Гульд, включив свою подгруппу Certhidea в состав основной группы). Самый большой клюв рода Geospiza показан на рис. 1, самый маленький — на рис. 3; но в промежутке между ними имеется не один вид, размеры клюва которого показаны на рис. 2, а по крайней мере шесть видов, у которых клювы едва заметно постепенно уменьшаются. Клюв птицы из подгруппы Certhidea показан на рис. 4. Клюв Cactornis несколько похож на клюв скворца, а у четвертой подгруппы, Camarhynchus, он слегка напоминает по форме клюв попугая. Наблюдая эту постепенность и различие в строении в пределах одной небольшой, связанной тесными узами родства группы птиц, можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях. Точно так же можно предположить, что птице, которая первоначально была сарычом, было предназначено взять на себя обязанность питающихся падалью Polydori Американского континента.

Позавтракав, мы продолжали наше путешествие. Поскольку я намеревался только посмотреть, как выглядит внутренняя часть острова, мы возвратились по другой тропинке, спускавшейся в главную долину. Некоторое время мы шли по чрезвычайно извилистой тропинке, вьющейся по склону горы, образующему бок долины. Там, где склон был не так крут, мы проходили через обширные рощи диких бананов. Таитяне с их обнаженным, татуированным телом и убранной цветами головой являли в густой тени этих рощ великолепный образчик людей, населяющих первобытную страну. Спускаясь, мы следовали по направлению гребней, которые были чрезвычайно узки и на значительных протяжениях круты, как веревочная лестница; однако все они были одеты растительностью. Необходимость самым тщательным образом следить за сохранением равновесия на каждом шагу делала ходьбу весьма утомительной. Я не переставал дивиться этим ущельям и кручам; когда я обозревал местность с одного из этих острых, как нож, гребней, моя точка опоры была так мала, что впечатление было, должно быть, почти такое же, как если бы смотреть с воздушного шара. Употребить веревки при спуске нам пришлось всего один раз, в том месте, где мы выходили в главную долину. Ночевали мы под тем же скалистым выступом, под которым обедали накануне; ночь была ясная, но из-за того, что ущелье было глубоко и узко, не было видно ни зги.

Пока я не повидал этой страны своими глазами, мне трудно было понять два обстоятельства, отмеченные Эллисом. Во-первых, говорит он, после кровопролитных битв прошлых времен те из побежденных, кто уцелел, уходили в горы, где горсточка людей могла противостоять толпе врагов. И действительно, в том месте, где таитяне поставили стоймя мертвое дерево, полдюжины человек легко могли-бы отразить целые тысячи. Во-вторых, по его словам, после введения христианства т) г оставались дикари, которые жили в горах, и их убежища были неизвестны более цивилизованным жителям.

20 ноября. — Утром мы вышли рано и к полудню пришли в Матаваи. По пути мы повстречали большую группу красивых, атлетически сложенных мужчин, направлявшихся за дикими бананами. Я узнал, что наш корабль из-за трудностей с пресной водой перешел в гавань Папауа, и тотчас же пошел туда. Это очень красивое место. Бухта окружена рифами, и вода там спокойна, как в озере. Возделанная земля с ее прекрасными произведениями и разбросанными повсюду домиками спускается к самой воде.

Заинтересованный различными описаниями, которые мне пришлось читать до того, как я попал на эти острова, я очень хотел составить на основании собственных наблюдений суждение о состо-,янии здешних нравов, хотя такое суждение и должно неизбежно оказаться несовершенным. Первые впечатления человека всегда очень сильно зависят от представлений, которые он заранее создал себе. Мои сведения были почерпнуты из «Полинезийских изысканий» Эллиса — превосходного и интереснейшего сочинения, в котором, однако, автор, естественно рассматривает все с благожелательной точки зрения, из «Путешествия» Бичи и из «Путешествия» Коцебу, который относится резко отрицательно ко всей системе миссионеров.

Мне кажется, что, сравнив все три описания, можно составить себе довольно точное представление о состоянии Таити в настоящее время. Одно из впечатлений, вынесенное мной из двух последних источников, было, безусловно, неправильным, а именно, что таитяне стали угрюмы и живут в страхе перед миссионерами. Что касается последнего чувства, то его я не встречал и следа, если, впрочем, не считать, что страх и почтение одно и то же. Здесь не только нет никакого широкого недовольства, но, наоборот, в Европе трудно было бы найти среди толпы хоть половину такого количества веселых и счастливых лиц. Запрещение игры на флейте и плясок здесь порицается как бесполезная и безрассудная мера; точно так же смотрят здесь и на более строгое, чем у пресвитериан, соблюдение субботнего дня. По всем этим вопросам я не берусь противопоставлять какое-нибудь свое мнение высказываниям людей, которые провели на этом острове столько же лет, сколько я дней10.

В общем мне кажется, что нравственность и религиозность жителей делают им большую честь. Многие здесь еще более зло, чем Коцебу, нападают и на миссионеров, и на их систему, и на результаты, ею принесенные. Эти резонеры никогда не сравнивают настоящего состояния острова ни с тем, что он представлял собой всего двадцать лет назад, ни даже с нынешней Европой, а только с высоким образцом евангельского совершенства. Они ждут от миссионеров того, что не удалось самим апостолам. Поскольку народ не достиг этого высокого образца, они посылают миссионерам упреки вместо похвалы за то, чего они добились. Они забывают или не желают помнить, что человеческие жертвоприношения и власть языческого духовенства, возведенное в систему распутство, равного которому не было больше нигде на свете, детоубийство как следствие этой системы, кровавые войны, в которых победители не щадили ни женщин, ни детей, — все это ушло в прошлое, что бесчестность, невоздержанность и безнравственность много уменьшились с введением христианства. Забывать такие вещи — низкая неблагодарность со стороны путешественника; ибо, если бы ему случилось потерпеть кораблекрушение на каком-нибудь незнакомом берегу, он горячо молил бы небо о тбм, чтобы этих мест достигли поучения миссионера.

7 февраля. — «Бигль» отплыл из Тасмании и 6-го числа следующего месяца прибыл в залив Короля Георга, расположенный близ юго-западного угла Австралии. Мы провели там 8 дней, и за все время нашего путешествия нам ни разу не было так скучно. Страна, если смотреть на нее с некоторого возвышения, представляется лесистой равниной, на которой там и сям выступают округленные и частично обнаженные гранитные холмы. Однажды я с группой товарищей вышел в надежде увидеть охоту на кенгуру и проделал пешком немало миль по стране. Почва повсюду была песчаная и очень бедная; она была покрыта либо грубой растительностью в виде резких низких кустарников и жесткой травы, либо лесом низкорослых деревьев. Весь ландшафт напоминал высокую песчаниковую платформу в Голубых горах; впрочем, казуарина (дерево, немного похожее на сосну) встречается здесь в большом количестве, а число эвкалиптов, пожалуй, меньше. На открытых местах росло много травяных деревьев; растения эти по виду своему имеют какое-то сходство с пальмами, только их не венчает великолепная крона: они могут похвастать всего только пучком очень грубых травовидных листьев. Издали ярко-зеленый в общем, цвет кустарника и других растений, казалось бы, обещал плодородие. Однако довольно было одной-единственной прогулки, чтобы рассеять подобную иллюзию, и, я думаю, никто на моем месте не пожелал бы когда-нибудь снова бродить по такой неприветливой местности.

Однажды я сопровождал капитана Фиц-Роя на Болд-Хед; место это упоминается многими мореплавателями, где одни якобы видели кораллы, а другие — окаменелые деревья, стоящие в таком же положении, как в свое время росли. На наш взгляд, слои здесь образовались из нанесенного ветром тонкого песка, состоящего из крохотных окатанных частиц раковин и кораллов; песок постепенно покрывал ветки и корни деревьев, а также множество наземных моллюсков. Затем все это отвердевало вследствие того, что туда просачивались известковые вещества, а цилиндрические полости, оставшиеся после разложения дерева, точно так же были заполнены твердым псевдосталактитовым камнем18. В настоящее время дождь и ветер уносят более мягкие части, а потому твердые слепки корней и ветвей деревьев выходят на поверхность и производят обманчивое впечатление мертвого леса.

Во время нашего пребывания там поселок посетило большое племя туземцев, так называемые «люди белого какаду». Этим туземцам, а также тем, что принадлежали племени залива Короля Георга, мы дали несколько бадей рису и сахару, и они согласились устроить корробери — большое празднество с плясками. Как только стемнело, были разведены небольшие костры, и мужчины занялись своим туалетом, т. е. стали разукрашивать себя белыми пятнами и полосами. Лишь только все было готово, запылали большие костры, вокруг которых собрались зрители — женщины и дети; мужчины из племени какаду и с залива Короля Георга разделились на две партии, но танцевали по большей части согласованно. Пляски состояли в том, что танцующие выбегали то боком, то гуськом на открытое место и все сразу с силой ударяли ногами о землю, словно маршируя. Их тяжелые шаги сопровождались каким-то хрюканьем, постукиванием дубинок и дротиков и другой разнообразной жестикуляцией: так, например, они простирали руки и извивались всем телом. То было чрезвычайно грубое, дикое зрелище и, на наш взгляд, лишенное всякого смысла; но мы заметили, что чернокожие женщины и дети наблюдали его с величайшим удовольствием. Быть может, эти пляски первоначально изображали известные действия, например войну и победу.

Один из танцев назывался «пляской эму»: каждый танцующий вытягивал руку, выгибая ее наподобие шеи этой птицы. В другом танце один мужчина подражал движениям кенгуру, пасущегося в лесу, а второй подползал, делая вид, будто бросает в него дротик. Когда оба племени смешались в пляске, земля задрожала под тяжестью их ног, а воздух огласился дикими криками. Все, по-видимому, были воодушевлены, и группа обнаженных фигур, озаренных светом пылающих костров и движущихся в одной отвратительной гармонии, представляла великолепный образец праздника у дикарей, стоящих на самой низкой ступени варварства. На Огненной Земле мы видели много любопытных сцен из жизни дикарей, но ни разу, мне кажется, туземцы там не были до того воодушевлены и непринужденны. Когда танцы окончились, вся группа уселась на земле в большой круг, и, ко всеобщему восторгу, были распределены вареный рис и сахар.

С нашей возвышенной позиции мы любовались чудесным видом на остров. Местность с этой стороны возделана как будто неплохо: земля разбита на отдельные поля, повсюду разбросаны фермы. Впрочем, меня уверяли, что до сих пор обрабатывается не больше половины всей земли; если это так, то, принимая в расчет, как велик уже теперь вывоз сахара, надо полагать, что когда-нибудь в будущем, когда этот остров будет густо населен, он приобретет большое значение. С тех пор как Англия вступила во владение островом, за какие-нибудь 25 лет вывоз сахара, говорят, возрос в 75 раз. Одной из важнейших причин процветания страны является превосходное состояние дорог. На соседнем острове Иль-де-Бурбон, оставшемся под французским управлением, дороги все в том же жалком состоянии, в каком были и здесь лишь несколько лет назад. Хотя французские резиденты должны были извлечь большую выгоду из возросшего благосостояния их острова, английское правительство здесь далеко не популярно.

3 мая. — Вечером капитан Ллойд, главный топограф, столь известный своими изысканиями на Панамском перешейке, пригласил м-ра Стокса и меня в свой загородный дом, расположенный на краю равнины Вильем, милях в шести от Порт-Луи. Мы провели в этом восхитительном месте два дня; оно лежит на высоте около 800 футов над уровнем моря, и воздух там был прохладен и свеж, а вокруг имелись чудесные места для прогулок. Тут же неподалеку находилась огромная лощина, прорытая водой до глубины около 500 футов в слегка наклонных потоках лавы, излившихся с центральной платформы.

5 мая. — Капитан Ллойд повел нас на Ривьер-Нуар [Черную реку] протекающую за несколько миль к югу, чтобы я мог осмотреть поднятые коралловые породы. Мы проходили по прелестным садам и прекрасным плантациям сахарного тростника, растущего между огромными глыбами лавы. Дороги были окаймлены изгородями из мимоз, а возле многих домов проходили манговые, аллеи. Некоторые открывавшиеся нам виды, в которых сочетались одновременно остроконечные холмы и обработанные поля, были чрезвычайно живописны, и нам все время так и хотелось воскликнуть: «Как приятно, должно быть, провести жизнь в таком тихом месте!» У капитана Ллойда был свой слон, и он предоставил нам его на половину дороги, так что мы могли покататься на самый настоящий индусский манер. Больше всего меня поразила спокойная, бесшумная походка слона. Это единственный слон на острове, но, говорят, их туда вскоре привезут еще.

9 мая. — Мы отплыли из Порт-Луи, и, зайдя по пути на Мыс Доброй Надежды, 8 июля остановились у острова св. Елены. Этот остров, непривлекательный вид которого так часто описывают, круто встает из глубин океана подобно гигантскому черному замку. Как будто в дополнение к естественной защите, возле города каждую щель в причудливой формы скалах заполняют маленькие форты и пушки. Город раскинулся вверх по плоской узкой долине; дома имеют приличный вид, и между ними виднеются немногочисленные зеленые деревья. Когда мы подходили к якорной стоянке, перед нами открылась поразительная картина: неправильной формы замок, расположенный на самой вершине высокого холма и окруженный немногочисленными разбросанными пихтами, рельефно выступал на фоне небес.

На следующий день я поселился неподалеку от могилы Наполеона, на расстоянии не дальше полета брошенного рукой камня; 7- место это было расположено в самом центре, и отсюда я мог совершать экскурсии во все стороны. В течение тех четырех дней, что я ах пробыл здесь, я с утра до вечера бродил по острову и изучал его и — геологическую историю. Моя квартира была расположена на высоте,™ около 2 000 футов; погода здесь стояла холодная и бурная, постоянно шел сильный дождь, и время от времени вся местность скрывалась в густых облаках.

Поблизости от берега еще не сгладившаяся лава совершенно обнажена; в центральных, более высоких частях острова в результате разложения полевошпатовых пород образовалась илистая почва, которая там, где она не покрыта растительностью, расположилась широкими полосами самых разнообразных ярких цветов. В это время года земля, увлажненная постоянными ливнями, рождает особенно яркую зеленую траву, которая по направлению к низменности постепенно все более бледнеет и под конец совсем исчезает. Удивительно было под 16° широты и на незначительной высоте в 1 500 футов встретить растительность положительно британского характера. Холмы увенчаны неправильно насаженными соснами, а пологие откосы густо усыпаны зарослями дрока, покрытого ярко-желтыми цветами. По берегам ручейков часто растут плакучие ивы, а живые изгороди состоят из черной смородины, приносящей свои хорошо известные ягоды. Если принять в расчет, что теперь на острове встречается 746 растений, и из них только 52 вида туземных, а остальные — ввезенные, и по большей части из Англии, то становится понятным, почему растительность имеет британский характер. Многие из этих английских растений растут здесь, кажется, лучше, чем на своей родине; кроме того, тут замечательно принялись некоторые растения из противоположной части света — Австралии. Многочисленные ввезенные виды должны были подавить кое-какие туземные растения, и действительно в настоящее время туземная флора преобладает только на самых высоких и крутых гребнях.