Декабря 11 го дня по наблюдениям были мы под 22°,36 широты и 40°,46, долготы. В 7 часов вечера бросили лот, глубина нашлась 50 саженей, дно каменистое.

12 го На рассвете увидели мы остров Фрио, лежащий близ мыса того же названия. Он весьма удобно узнается по глубокой долине, разделяющей его на две неравные части; в отдалении кажется он двумя островами. В полдень находилась от нас средина острова Фрио прямо на запад, чего я и желал, дабы с точностию определить широту оного; но помрачившееся небо и скрывшееся солнце воспрепятствовали сему наблюдению. По полудни небо прояснилось, и корабль не имел почти никакого колебания; при сих благоприятствующих обстоятельствах нашли мы взятием 12 азимуфов, склонение магнитной стрелки, от 2°,21, до 3°,06. Итак среднее будет 2°,49, восточное; наклонение же магнитной стрелки, в то же время, было 43°,30, южное.

13 го Декабря в полдень широта найдена 23°, 11, 45″; мыс Фрио лежал от нас NW 53°,20, расстоянием около 25 до 30 миль. Ежели принять сие расстояние, то южная широта мыса Фрио должна быть 22°,52,30″; однако, как таковое расстояние есть глазомерное, то и определение широты не может иметь желаемой точности. Определение же долготы мыса Фрио почитаю я вернее. Ежели мы с найденным на острове Св. Екатерины прибавочным ходом хронометров сообразим вычисленные нами ежедневные долготы между сим островом и местом, в котором находились мы Декабря 13 дня, то Арнольдов хронометр № 128 покажет западную долготу мыса Фрио 41°,39; по истинной же найденной сего дня долготе выходит долгота мыса Фрио 41°,36,30″.[23]

В 7 часов вечера оставили мы мыс Фрио, лежавший тогда от нас NW 10° расстоянием от 18 до 20 миль, и взяли курс свой прямо к острову Св. Екатерины. Погода была светлая и прекрасная, ветр северовосточный свежий, так, что мы 16 числа в 8 часов вечера находились уже на глубине 40 саженей. Пролавировав всю ночь, увидели мы на рассвете следующего дня острова Альваредо и Тал. Погода была пасмурная и мрачная; почему и не могли мы видеть острова Св. Екатерины. И как я не имел подробной карты сего берега, а также и видов островов, лежащих пред входом к острову Св. Екатерины; то и не мог себя в точности уверить, это виденные нами острова были действительно Альваредо и Гал; почему и не отважился пройти между сими каменистыми островами; и в той надежде, что полученная высота солнца в полдень выведет меня из сей неизвестности, стал держать к северу под немногими парусами. Продолжительная пасмурная погода с сильным дождем при свежем ветре не позволяли сделать наблюдения; итак принуждены мы были держаться вблизи берега до тех пор, пока настала ясная погода.

18–20

18 го Декабря найдена по наблюдениям южная широта 26°,53,39″. После сего начал я держать курс к югу в возможной близости от берега, дабы ясно осмотреть заливы с находящимися в оных каменистыми островами, составляющими прекрасные порты, которые Португальцам хотя и известны; однако я сомневаюсь, чтобы берега Бразилии описаны были ими когда либо с надлежащею точностию. Виденные нами карты острова Св. Екатерины и берега, лежащего к северу от сего острова, не слишком верны, не взирая на то, что одна из оных сочинена Португальским Географом Лопесом, другая же самая новейшая (а именно в 1803) некоторым Португальским инженером. На первой карте Астрономические определения были неверны, на последней же, впрочем подробной и с великим рачением сделанной, вовсе оных не находилось; на карте, помещенной под No. 3 в Атласе, показан северный вход к якорному месту, находящемуся между островом Св. Екатерины и малою частию матерой земли, лежащею к северу от Св. Екатерины того берега, которой мы в то время имели случай видеть. Сию карту, думаю, не почтут в Атласе моем совсем излишнею; поелику мне не удавалось и поныне видеть карты сего входа, выключая одну, находящуюся под No. 57 во второй части малого морского Атласа, изданного Беллином, которая однако же имеет много погрешностей и недостатков.

В 4 часа по полудни сделался ветр тихой. Внезапное опущение ртути в Барометре предвещало бурю. Близость берега наводила нам с начала беспокойствие; однако оное скоро уничтожилось сделавшимся с берегу ветром, сопровождаемым сильным дождем с громом, и увеличившимся после до того, что мы должны были убрать все паруса и оставаться под штормовыми стакселями и фоком. Следующего дня в полдень ветр утих так, что мы могли отдать марсели; по полудни же поставив брамсели, поворотили к берегу, которой увидели опять 20 го на рассвете; но течением от юга увлекло нас так далеко к северу, что мы должны были лавировать целой день, дабы приближиться к острову Галу. В полдень лежал он от нас на SW 22°, остров Алваредо на SW 7°, широта обсервованная была 26°,58,48″. Под вечер увидели мы лодку, шедшую к кораблю нашему. Мы легли в дрейф, дабы дождаться оной. Это были Португальцы, изъявившие готовность свою провести нас между островами Альваредом и Галом, на что я сам собою по увещанию Лаперуза не смел отважиться, хотя сим путь и очень много сокращается. Мы нашли проход весьма надежным. Можно идти у самых островов без всякой опасности. Глубина уменьшается постепенно до 5 1/2 саженей, на которой мы 21 го Декабря в 5 часов вечера стали на якорь, брошенной на дно, из одного ила состоящее. Крепость Санта-Крус на острове Атомирись находилась от нас на NW 10°; средина острова Альваредо на NO 35; остров де Ратонес на SO 15; и Понта Гросса на NO 66°. Крепость Санта-Крус отстояла от нас на одну милю; местечко Сан-Михель на 5 миль.

В полдень стали мы на якорь в порте Анны Марии на глубине 16 саженей, грунт мелкий песок с глиною, в расстоянии несколько более полумили от северного и на четверть мили от южного берега. Другой якорь бросили на SW. Малой остров Матаное, при западной стороне входа, лежал от нас на SW 30°, остров же Маттау, лежащий на восточной стороне входа прямо на S; небольшая река, из которой брали воду на NW, 11°.

ГЛАВА VII. ПРЕБЫВАНИЕ У НУКАГИВЫ

Мена вещей с Островитянами. Совершенный недостаток в животных, в пищу употребляемых. Посещение Короля. Приход Невы. Недоразумение Островитян. Вооружение их на нас. Вторичное Короля посещение. восстановиение согласия. Осмотр Морая. Открытие новой гавани, названной Портом Чичаговым. Описание долины Шегуа. Надежда и Нева отходят из порта Анны-Марии к островам Сандвичевым.

1804 год Май.

Едва только бросили мы первый якорь, вдруг окружили корабль наш несколько сот Островитян вплавь, предлагавших нам в мену кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Всего выгоднее могли мы променивать им куски старых, пяти дюймовых обручей, которых взято мною в Крондштате для таких случаев довольное количество. За кусок обруча давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого; но ножи и топоры были бы для них еще драгоценнее. Малым куском железного обруча любовались они как дети и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим около корабля плавающим с торжествующим видом, гордяся приобретенною драгоценностию. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего высоко ценимого ими металла. По объявлению Робертса, семь лет уже здесь живущего, приходили сюда во все сие время, только два малые Американские купеческие судна.

Узнав, что здесь мало свиней, велел я разгласить, что ножи и топоры промениваемы будут только на оные. Служителям корабля тотчас по прибытии дано от меня приказание, чтобы они до тех пор, пока не запасемся съестными припасами, не выменивали ничего у Островитян, хотя бы случились какие либо и редкости. Для избежания всякого притом беспорядка определил я надзирателями Лейтенанта Ромберга и Доктора Еспенберга, и им только одним позволил покупать жизненные потребности; но когда открылось, что свиней получить было не можно, в кокосах же и плодах хлебного дерева недостатка быть не могло; то по нескольких днях и отменил я сие приказание, позволив выменивать все, что кому понравится, или что попадется из редкостей сего острова.

Грудное изображение мужчины острова Нукагивы Грудное изображение женщины острова Нукагивы

В 4 часа пополудни прибыл на корабль к нам Король со своею свитою. Он назывался Тапега Кеттонове, человек лет около 45, весьма сильный и благообразный, имевший толстую широкую шею; цвет тела его очень темный и близкий к черному, весь испещрен насеченными на коже узорами даже и на обритой части головы. Он не отличался наружно ни чем от своих подданных, и был также весь голой, не имея на себе ничего, кроме Чиабу.[31] Я повел его в свою каюту, подарил ему нож и аршин двадцать красной материи, которою он тотчас опоясался. Свиту его составляли по большей части родственники, кои также были одарены мною. Робертс не советовал мне быть щедрым, говоря, что сии Островитяне непризнательны, и что я и от самого Короля не получу ни малейшего отдарка. Не имев намерения ожидать чего либо взаимно и одаряя их вещами малоценными не последовал я его совету. При сем первом случае не упустил я обратить внимания Короля на величину корабля нашего и на множество пушек, уверяя его притом, что не желаю никак употреблять оных против его подданных, если только он даст им строжайшее приказание не делать против нас никаких худых поступок. Я думал прежде, что власть Королей островов сих столько же велика, как на островах Сандвичевых и Дружественных; однако скоро уверился после о противном тому. Он вышед из каюты на шканцы и, увидев там малых Бразильских попугаев, удивлялся им крайне, изъявлял чрезмерную радость, сел пред ними, рассматривал и любовался долго. В намерении приобресть его благоприятство подарил я ему одного из оных. На другой день прислал он ко мне свинью. Почему я и заключил, что Робертс худо перевел ему мои мысли и заставил его думать, что я ему попугая не дарю, но продаю. При захождении солнца поплыли все мущины к берегу; но женщины, более ста, оставались у корабля, близ коего плавали они около пяти часов, и употребляли все искуства, как настоящие в том мастерицы, к обнаружению намерения, с каковым они сделали нам посещение. Наконец они уже не сомневались, как я думал, и сами в том, что мы желания их уразумели; потому что их телодвижения, взгляд и голос были весьма выразительны. Корабельная работа, коей прервать было не можно, препятствовала обращать на них внимание, и я отдал приказ, чтобы без особенного моего позволения не пускать на корабль никого ни из мущин ни из женщин, выключая одну Королевскую фамилию. Но когда наступил вечер и начало темнеть; то просили сии бедные творения пустить их на корабль таким жалостным голосом, что я должен был то позволить. Но дабы таковое принятие их на корабль служители не почли разрешением к удовлетворению их сладострастия, то по прошествии двух дней пресек я опять сие посещение женщин, не взирая на то, что каждый вечер плавало их более пятидесяти, которые не отступно просились на корабль, и не прежде удалились от оного, как быв устрашены ружейными выстрелами. С достоверностию полагать надобно, что такое всеобщее унижение сих островитянок произходит не столько от великого легкомыслия и необузданного возжделения, сколько от противуестественных и варварских поступков с ними мужей и отцев их, посылавших жен и дочерей своих для приобретения кусков железа или других малостей. Сие ясно доказывается тем, что отцы и мужья каждое утро приплывали им на встречу для приняитя высокоценимой ими добычи. Собственными глазами моими видел я одного мущину, плававшего около корабля с девочкою лет от 10 ти до 19 ти, уповательно его дочерью, и предлагавшего ее к услугам любострастия. Но более всего удивило меня, и в то же время произвело мое отвращение, что некоторые девочки не старее осьми лет с таким же бесстыдством торговали собою, как осмнадцати и двадцати летния их подруги. С сожалением и ужасом смотрел я долгое время на сии бедные творения, казавшиеся по всему совершенными ребятами. они смеялись, резвились и шутили как дети, не имея ни малейшего понятия о своем жалком положении.

Нукагивцы имеют жрецов, следовательно и веру. Но в чем должна состоять оная между сими дикими Островитянами? судя по грубой их нравственности, можно заключать, что и вера их такова же. Оная конечно не способствует к соделанию их лучшими. Вероятно служит только прибежищем некоторых, находящим б ней безопасность жизни и многие другие выгоды. Проповедываемые жрецами[51] нелепости, приводящие иногда к крайним жестокостям, подают им средство заставить прочих почитать их людьми святыми, и необходимыми. Темное понятие Нукагивцев силится впрочем представлять себе существо вышшее, которое называют они Етуа; но сих Етуа признают они множество. Душа жреца, Короля и всякого из его родственников есть у них Етуа. Всех Европейцов почитают так же существами вышшими, то есть Етуа. Понятие Нукагивцев простирается не далее их видимого горизонта; а потому твердо уверены, что Европейские корабли снизходят с облаков. С тех пор, как узнали они Европейские корабли, удостоверились, что имеют истинное понятие о громе, думая, что оный произходит от пальбы сих кораблей, плавающих на облаках, и потому пушечной пальбы весьма боятся.[52]

Единственное блого, доставляемое им религиею, есть Табу. Никто, даже ни сам Король не может Табу нарушить, какая бы маловажность оным ни охранялась. Одно изречение сего страшного слова Табу вселяет в них некий священный ужас и благоговение, которое хотя и не основано на рассуждении, но не менее спасительные следствия имеет. Всеобщее Табу могут налагать одни только жрецы; на частное же имеет право каждый, что произходит следующим образом: если хочет кто охранишь от похищения или раззорения свой дом, насаждения, хлебное или кокосовое дерево; то объявляет, что душа его отца или Короля или иного лица покоится в оной его собственности, которая и называется тем именем. Никто не дерзает уже коснуться тогда сего предмета. Но если кто сделается столь дерзок, что изобличится в нарушении Табу, такому дают название Кикино, и сии суть первые, которых съедают неприятели. По крайней мере они тому верят. Духовные, уповательно, разумеют располагать сим обстоятельством так, что оное бывает действительно. Жрецы, Король и принадлежащие к его семейству суть Табу. Агличанин уверял меня, что лице его есть так же Табу. Но, не взирая на то, он опасался, чтобы не сделаться в предстоящей войне пленником и не быть съедену. Думать надобно, что его почитали прежде, так как и всякого Европейца, за Етуа; но семилетнее его между Островитянами обращение конечно уничтожило мысль признавать его существом вышшим.

Робертс не мог сообщить мне сведений о религии новых его соотечественников. вероятно, что Нукагивцы имеют об оной крайне темные понятия, или что он не старался узнать о сем основательно. Употребительные между сим народом при погребениях обряды состоят, по объявлению его в следующем: По омытии умершего кладут тело его на покрытое куском новой ткани возвышение и покрывают оное такою же тканию. В следующий день делают родственники умершего пиршество, к которому приглашают друзей и знакомых. присутствие жрецов необходимо; но женщины не имеют в том участия. На оном предлагают в пищу всех свиней покойного, кои при других случаях редко употребляются, сверх того корень Таро и плоды хлебного дерева. Когда соберутся все гости; тогда отрезывают свиньям головы, приносимые в жертву богам их для испрошения чрез то умершему благополучного в другой свет преселения. Сию жертву принимают жрецы и съедают втайне, оставляя только маленькой кусок, которой скрывают под камнем. Друзья или ближайшие родственники покойника должны потом охранять тело его несколько месяцов и для предохранения от согнития натирать оное беспрестанно маслом кокосовых орехов, от чего делается наконец тело твердо, как камень. Чрез год после первого пиршества делают второе не менее разточительное, дабы засвидетельствовать тем богам благодарность, что благоволили преселить покойного на тот свет счастливо. Сям оканчиваются пиршества. Тело покойника разламывают потом в куски и кладут в небольшой ящик, сделанной из хлебного дерева, наконец относят в Морай,[53] т. е. на кладбище, в которое никто из женского пола под смертным наказанием входить не может.

С отбытия нашего из Камчатки продолжалась всегда, с малою только переменою, сильная зыбь от NO и O; но 20 го Сентября под 34°,20 широты и по 215°,29,45″ долготы, всем нам казалось странным тихое состояние моря, хотя и дул ветр от SO довольно свежий. А посему и можно подозревать о существовании неизвестной доселе к SO земли. В сей день увидели мы в первой раз опять летучую рыбу и великое множество касаток, так же и птиц, привитающих около тропиков, которые редко бывают видимы в такой северной широте, исключая близости земли. Склонение магнитной стрелки совсем почти не изменилось. Наблюдения в сей день, равно 18 го и 19 го чисел показывали разность не более одного градуса. Хотя и видно было из оных некоторое уменьшение склонения, однако перемены были так маловажны, что оные можно приписывать более неверности наблюдений при волнении, нежели действительной, правильной уменьшения перемене.

Я имел намерение побывать у острова, открытого в 164З году Голландцами, показанного на картах под названием (t’ Zuyden Eyland) т. е. южной остров, лежащий к югу от острова Фатзизио; но свирепетвовавшая, во время бытности нашей на параллели его, буря от ONO, при пасмурной, дождливой погоде, не допустила исполнить сего намерения. Курс Капитана Кольнетта был в близости сего острова, почему и думать надобно, что он его видел; следовательно и нельзя сумневаться о точном оного определении. География терпит немалую чрез то потерю, что искусной сей Офицер, воспитанник знаменитого Кука не издал в свет описания своего путешествия, бывшего в 1789 и 1791 годах. Все известие о его плаваниях состоит только в одной путевой линии, означенной на карте Арро-Смита, помещенной в Атласе южного моря. Хотя он в предисловии к описанию своего плавания в 1793 и 1794 годах и обещал издать в свет прежния сваи путешествия, но сие и поныне остается без исполнения, Рукопись плавания его по Корейскому морю в 1791 году имел у себя Еразм Туер в то время, когда он плавал в Китай с Лордом Макартнеем, и когда должен был предпринять плавание по Желтому морю. Можно бы думать, что Аглинское правительство с намерением скрыло путешествие Гг. Кольнета и Бротона около берегов Японии; но подозрению сему противуречит позволение Аглинского правительства издавать все морские путешествия, которые в продолжении 40 лет, составляют блестящий период в истории мореплаваний, увенчанных славою многих важных открытий. Путешествие Капитана Бротона, предпринятое единственно для открытий, чему прошло уже семь лет и по ныне еще не издано. Сопутник Ванкуверов мог бы доставить в рассуждении землеописания и мореплавания полезные и важные сведения. Неуповательно, чтобы с погибшим кораблем поглощен был журнал его и карты. Камень, о которой разбился корабль Бротона лежит по карте Арро-Смита в северной широте 95° и восточной долготе от Гринвича 125°,40.[76]

Бурная и мрачная погода продолжалась во всю ночь. Однако я не хотел пропустить благоприятствовавшего ветра и взял курс несколько южнее выше упомянутого южного острова. На старых картах Японии, приложенных к путешествию Кемпфера, к истории путешествий Г-на Лагарпа, и к истории Японии Шарлевоя, показан остров Фатзизио под широтою 31°,40, т. е. 1°,35 южнее, нежели на карте Арро-Смита, который последуя Даньвилю,[77] положил сей остров в широте 33°,15, а остров южной или t’Znyden Eyland под 32°,30. Итак прежде упомянутые определения не заслуживают никакой доверенности.[78]

По утру NO шторм несколько утих и уклонился к SSW. В 8 м часов подул ветр опять от NO и свирепствовал с прежнею силою, быв сопровождаем великим дождем. Во время скорой перемены ветра от SW к NO, при которой несколько минут было довольно тихо, показались многие бабочки и морские нимфы, бывшие явным признаком близости земли; в сие же время прилетела на корабль сова, которую естествоиспытатель Тилезиус срисовал, и почитал сие для себя немаловажным приобретением; погода была так пасмурна, что горизонт наш был не ясно виден. Возвышение ртути в барометре, при сей бурной погоде было столь велико, что судя по прежним примечаниям никак не ожидал я того, а именно: 29 дюйм. 45 лин. Господину Горнеру удалось взять несколько высот в полдень, по коим найдена широта 31°,13; долгота же вычислена 220°,50, совершенно сходственная с числимою. В сии последние сутки переплыли мы 181 милю и по карте находились около 1/4° севернее средины пролива Ван-Димена, которым пройти имел я намерение; а потому и держал курс W. Только днем склонялись мы несколько к северу, в чаянии увидеть землю. Мне неизвестно ни одно описание, в коем бы упоминалось о сем проливе, даже положение оного на Француских и Аглинских картах показано весьма различно. По Арро-Смитовой карте лежит пролив между островом Ликео, отделяемым от большего острова Киузиу узким проливом и островом, именуемым Танао-Сима. На Францускихзь же картах показан он между островами Киузиу и Ликео. Широта входа в оный довольно впрочем сходствует на обеих. Вскоре увидим, что показание сего пролива как на Француских, так и Аглинских картах весьма несправедливо. По прибытии нашем в Нангасаки рассказывал мне Капитан Мускетер, начальник бывшего там Голландского корабля, что пролив сей открыт в начале 17 го столетия случайным образом: а именно, что один Голландской корабль, шедши из Нангасаки в Батавию, пронесен сильным штормом вдоль пролива сего; почему Капитан сего корабля называемой Ван-Димен, дал ему свое имя. Г-н Мускетер, казавшийся мне весьма мало сведущим человеком, обещался прислать мне одну старую Голландскую книгу, в которой находится, по словам его, повествование об открытии сего пролива. Вероятно, что Японская недоверчивость и подозрение не позволили ему исполнить своего обещания.

Посланник наш отправился жить на берег Декабря 17 го. Для перевоза его со свитою в Мегасаки прислал Князь Физена свою собственную яхту.[95] Судно сие превосходно величиною своею и богатым убранством все виденные мною прежде такого рода. Стены и перегородки кают на разные отделения покрыты были прекраснейшим лаком; лестницы сделаны из красного дерева и выполированы едвали не лучше всякого лака; полы устланы Японскими тонкими рогожами и драгоценными коврами; занавески пред дверьми из богатого штофа; по бортам всего судна развешаны в два ряда целые куски шелковых, разноцветных тканей. Наружный вид сего судна представится яснее в рисунке, сделанном Господином Левенштерном,[96] нежели мог бы я описать оной здесь словами. Как скоро прибыл Посланник на яхту, вдруг поднят был Штандарт Российско-Императорской, которой развевался вместе со флагом Князя Физена. Почетная стража Посланника, отправившаяся с ним на яхту, заняла место на палубе подле Штандарта. Крепости Японского Императора украшены были разными новыми флагами и развешенными кусками шелковых тканей. Многочисленное Японское войско занимало оные, быв одето в драгоценнейшее свое платье. бесчисленное множество судов, окружив яхту, сопровождало Посланника в город. Таков был въезд в Нангасаки полномочного Посла Могущественного МОНАРХА. Но едва вошел Посол в назначенное для него жилище, тотчас заперли ворота по обеим сторонам и при захождении солнца. Отослали ключи к Губернатору.

Изображение Японского караульного судна и Крепости

На другой день по отбытии Посланника приехали на корабль два Баниоса со множеством лодок для принятия подарков. Для больших зеркалов приготовили два ластовых судна, скрепив оные вместе и сделав помост из толстых досок, которой покрыли лучшими Японскими рогожами, а сверх оных разостлали из красного сукна покрывало. Я уговаривал Японцев, чтоб они дорогия рогожи и покрывало к сему не употребляли, уверяя их, что это излишне и что зеркала можно поместить без оных удобнее; но благоговение ко всему относящемуся к лицу Императора, в Японии столь велико, что экономической мой совет не возбудил в Японцах никакого внимания. Уложенные сим образом зеркала были потом окружены караульными солдатами.

Следующий анекдот обнаружит ясно настоящие свойства нации и образ Японского Правительства. При выгрузке подарков спросил я одного из толмачей: каким образом отправят они зеркала в Эддо? Он отвечал мне, что приказано будет оные отнести туда. Я возразил, что сие никак неудобно; поелику дальнее расстояние требует, чтобы при переносе каждого зеркала по крайней мере находилось по 60 человек, которые должны переменяться на всякой полмили. Он отвечал мне на сие, что для Японского Императора нет ничего невозможного. В доказательство сего рассказал он, что за два года назад прислал Китайской Император Японскому живого слона, которой отнесен был из Нангасаки на руках в Эддо. С коликою поспешностию и точностию исполняются повеления Японского Императора, оное доказывается следующим произшествием, о котором рассказывал мне толмач при другом случае: недавно случилось, что Китайская Ионка, лишившись во время шторма руля и мачт, села на мель у восточных берегов Японии при заливе Овары. Постановлением Императоров Японии повелено, чтобы всякой иностранной корабль или судно, остановившееся на якорь или севшее на мель у берегов Японии немедленно приведено было в Нангасаки: почему и сию Ионку, не взирая на крайнее оной состояние, надлежало привести, в сей порт. Японцы не имели к тому другого средства, кроме буксированья. Итак несколько сот судов послано было для приведения оной в залив Осакка. При таком случае не трудно могло бы последовать, что при первом крепком ветре, часто свирепствующем у берегов сих, погибли бы все суда вместе с Ионкою. Плавание от залива Осакка сопряжено с меньшею опасностию; потому, что произходило не в открытом море, но между островами Нипон, Сикокф и Киузиу. Сие буксированье, продолжавшееся 14 месяцов, долженствовало стоить весьма дорого; поелику более ста судов, следовательно по крайней мере от 6 ти до 8 ми сот человек занимались оным беспрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить. Китайцев же вместе со спасенным грузом привезти в Нангасаки, было бы удобнее и несравненно дешевле; но не согласовалось с точным постановлением Японских законов.

Вид Залива Надежды в северной части Сахалина

Обстоятельнейшее изведание восточного берега Эссо и дальнейших к югу островов Курильских конечно будет довершено нашими мореплавателями.[117]

При выходе нашем из Нангасакского залива курсом западнейшим того, которым входили, показалась весьма высокая гора с плоскою вершиною, лежащая загородом Нангасаки; она может служить надежным признаком ко входу. В половине 11 го часа лежала она от нас на NO 85°, на одной линии с упомянутым в последней главе первой части деревом, стоящим на острове Иво-Сима, которое означено на карте залива точно определенным пунктом. В сие время были мы в расстоянии от берега около 12 миль; глубина до сего места увеличивалась мало по малу от 25 до 38 саженей; грунт вообще ил. В полдень лежал от нас мыс Номо на SO 85° в расстоянии от 18 до 20 миль; ветр дул свежий от SO при весьма пасмурной погоде, Сколько ни желали мы осмотреть пространство между мысом Номо и островом Меак-Сима; но пасмурная с дождем погода, при коей опись могла бы быть весьма несовершенна, и все ясные признаки наступающего шторма, которой бывает здесь всегда весьма жесток от SO, воспрепятствовали нам исполнить желанное. Осторожность требовала пользоваться попутным ветром, чтобы обойти опасные острова Гото; но надежда моя увидеть мыс Гото до сумерков, сделалась тщетною. Погода была так туманна, что вершина горы островов сих показалась только однажды, и мгновенно опять скрылась. Мы держали курс между двумя малыми островами, называемыми Ослиными ушами, и мысом Гото, хотя и не видели ни первых ни последних, и не взирая на то, что ветр уже обратился в бурю; мы могли надежно предпринять сие, потому два сии пункта определены нами в плавание к Нангасаки с довольною точностию. Хотя мы тогда проходили их в довольном расстоянии, но как погода была весьма ясная, и мы не приметили между ими ничего опасного, то и могли положиться на свою карту, по которой расстояние между оными 32 мили, следовательно вдвое более показанного на Арро-Смитовой карте. Каналом сим, вероятно, не проходил никто прежде нас. При всем том, можно было подозревать, что острова Ослиные уши соединяются с мысом Гото подводными каменьями, и следовало принять возможную предосторожность; но при настоящих наших обстоятельствах не оставалось ничего другого, как решиться, или пройти оным, или возвратиться в Нангасаки. К последнему могла побудить меня только одна крайность.

19–20

В 3 часов вечера находились мы, по счислению своему, точно в средине канала. Ветр был весьма крепкий с сильными порывами и дождем беспрерывным. Ход корабля при зарифленных марселях был не менее осьми узлов. Каждой из нас обращал бдительное внимание на открытие какой либо опасности, хотя темнота ночи и ослабляла надежду избежать ее, если она нечаянно предстанет. В 11 часов ночи находились мы уже в 25 милях на западе от мыса Гото. Столь великое расстояние делало безопасным корабль от течения, могшего увлечь нас к берегу. Я приказал бросать лот ежечасно, однако не могли достать дна и 100 саженями, и мы легли в дрейф к SW. На рассвете продолжали плыть к северу. Ветр не преставал быть крепкий от SO с великим волнением, пасмурною погодою и сильным беспрерывным дождем. Мы держали курс на N. NNO и NOtN между островом Тсус и берегом Японии. В полдень сделался ветр тише и отошел к SW; мы ожидали, что он скоро сделается от W и NW; потому что такою переменою сопровождался обыкновенно SO ветр в Нангасаки, что и в самом деле последовало. Сильное течение к северу способствовало плаванию нашему весьма много; ибо под вечер, когда прояснилось на краткое время, увидели мы уже берег на NNO. Я почитал оной сначала, как то вероятным казалось, берегом Японии; поелику мы находились еще по счислению нашему от острова Тсус далее 40 миль; и он должен был лежать от нас на NW, а не на NO; но в следующее утро уверились, что это был точно остров Тсус.[118] По щастливом усмотрении берега применили мы курс свой и лавировали во всю ночь, которую по причине сильного, неправильного волнения препроводили весьма беспокойно, не взирая на то, что ветр гораздо уже стих. В восемь часов вечера в расстоянии около 12 миль от южной оконечности острова Тсус оказалась глубина 80 саженей, грунт мелкой песок. На рассвете увидели мы сей остров прямо на севере, в половине же шестого часа и берег на SO. Быв в отдалении от 20 до 25 миль не могли мы рассмотреть, состоял ли виденный берег из многих островов, которые были, может быть, продолжение островов Гото, или из одного, довольно великого, находящагося в близости,[119] или даже в соединении с берегом самой Японии. Я полагал первое; поелику сходствует то с Арро-Смитовою картою, на которой означена путевая линия Капитана Кольнета, проходившего близ сего берега. Средина виденного нами Японского берега, отстоявшего на 19 миль и простиравшагося почти от севера к югу, лежит в широте 33°,59 и долготе 930°,18,30″.

В 10 часов следующего утра поехал я с посланником на Японское судно, где приняли нас весьма хорошо и угощали Саки, хлебом из сарачинской крупы и табаком. Японцы изъявили великую охоту променять нам на сукно некоторые свои маловажные вещи; однако они боялись своих Офицеров, коих в здешнем селении жило двое и которые, узнав о том, верно отрубили бы им, по их словам, головы.

Корабельщик сказал нам, что он пришел из Осакка с сарачинскою крупою и солью, а здесь берет пушной товар, из которого показал нам несколько сортов, более же всего сушеную рыбу. В самом деле все судно его нагружено было последнею, положенною в трюме рядами, как будто в бочке, и посыпанною солью.

Крайне любопытствовал я и здесь разведать о Карафуто. Первой вопрос мой касался сего предмета. Корабельщик отвечал мне, что остров сей очень велик и называется Японцами Карафуто, природными же жителями оного Аинами Сандан, и что Карафуто и Сандан есть один и тот же остров; что он северной стороны сего острова сам собою узнать не имел случая, а слыхал, что оная отделяется от матерой земли столь мелким каналом, что и его судно, имевшее в грузу 8 или 9 футов, пройти не может. Он, полагать надобно, разумел под сим, канал Татарии, которой по мнению Лаперуза не судоходен, и о коем после уверились, что ныне не существует, а долженствовал существовать прежде и подать Японцам причину к таким об нем расказам.

Содержимые Японским правительством здесь и на северной стороне Ессо Офицеры обязаны только смотреть за торговлею, производимою Японцами с Аинами. Учреждение по видимому весьма полезное; ибо купцы, коим предоставляется полная воля, не редко причиняют угнетение и насилие слабому народу. Но если сообщенные мне одним Японским шкипером, (которой в Октябре 1804 го года претерпел у Курильских островов кораблекрушение, и коего нашли мы по возвращении нашем из Японии в Камчатке в Июне 1805 го) известия справедливы, в чем я не сумневаюсь; то виды Японского правительства в сем деле не столь благонамеренны.

Торговля северных жителей Японии с Карафутскими Аинами есть великой важности; потому что главнейшая их жизненная потребность состоит в рыбе, привозимой с сего острова. Японское правительство несколько лет назад присвоило себе сию торговлю, и преобратило оную в ИМПЕРАТОРСКУЮ Монополию. Хотя Японцы вообще не дерзают роптать против мер правительства, сколько бы оные жестоки и несправедливы ни были, однако шкипер утверждал, что сия введенная Монополия возбуждает в народе северной Японии величайшее негодование; поелику правительство допускает продавать рыбу, яко главнейшую тамошнюю пищу за весьма высокую цену, при чем и ИМПЕРАТОРСКИЕ чиновники находят также свою выгоду. Корабельщик, казавшийся весьма умным человеком, долженствовал иметь очень хорошее понятие о сей торговле. Он участвовал в ней сам собою, и в последнее свое плавание был занесен жестокою бурею к Курильским островам и подвергся бедствию. Мы могли заметить, что Японцы поселились здесь не давно; потому что домы Офицеров, а особливо анбары были совсем новы, некоторые же еще не окончаны.

Здесь не посещали нас Аины, как то было в заливе Румянцова. Надежда наша запастися на несколько дней рыбою в сем изобилующем оною заливе, названном Голландцами по множеству Лососей именем сей рыбы, оказалась вовсе тщетною. На рассвете отправился Капитан Лейтенант Ратманов с Естествоиспытателем Лангсдорфом в Тамари Анива, для изведания восточной стороны сего залива, а особливо того места, которым входило плывшее пред нами судно. По полудни поехал я на берег, чтобы побывать в селении Японцов и посмотреть их факторию. Сильной бурун препятствовал нам пристать на своих гребных судах к берегу; почему и должны мы были просить одного Аина, которой, по добродушию своему согласился и перевозил нас чрез бурун по два человека на своей лодке. Берег покрыт был также как и у залива Румянцова, камышем и осокою. В близи малой впадающий в залив речки, шириною в устье от 7 до 8 саженей, нашли мы множество согнивших древесных листьев по крайней мере на фут глубиною. И здесь тщетно искали мы признаков весенних. Японское селение расположено по обеим сторонам упомянутой речки. Оно состояло из нескольких домов и осьми новых анбаров, которые наполнены были почти все рыбою, солью и сарачинскою крупою. Японские Офицеры казались быть весьма устрашены нашим приездом. С трепетом отвечали они на некоторые, вопросы Посланника. При них было около 20 Японцев и более 50 ти Аинов. Они, вероятно, опасались от нас нападения. Но когда узнали, что мы не имеем ни малейших неприятельских намерений, то толпа рассеялась. В речке стояло десять больших плоских грузовых лодок. Судя по множеству запаса, находившагося в магзейнах, полагать надобно, что в одно сие селение должно приходить ежегодно не менее 10 или 12 судов во 100 или 120 тонов, каковые употребляются обыкновенно Японцами для плавания около своих берегов. Капитан-Лейтенант Ратманов нашел на берегу Тамари Анива другое селение, которое по уведомлению его должно быть больше первого и вероятно есть главным местом Японской торговли, производимой ими в Анивском заливе, Он видел в нем 100 домов Аиноских и более 300 человек, занимавшихся чищением и сушением рыбы, пять малых мачтовых судов и одно большое, то самое, которое входило туда в наших глазах, и весьма много грузовых лодок в малой гавани, более закрытой, нежели якорное место залива Лососей. Домы Японцев и их анбары построены в прекрасной долине, чрез которую течет речка, доставляющая чистую воду. Находившиеся в оном Офицеры долженствовали быть чинов вышших, нежели в селении у залива Лососей; ибо последние имели по одной шпаге, первые же по две, преимущество коим пользуются Японские военные. Они приняли наших Офицеров наилучшим образом; угощали их отменным кушаньем из сарачинской крупы, рыбою и Саки, не оказывая ни малейшего беспокойства или боязни.

Июня 23 го возвратился посланный к нему курьер обратно с известием, что Губернатор прибудет в Петропавловск в следующий день непременно; итак я решился его дождаться.

Июня 24 го ночью пошло судно Мария с Камергером Резановым в море: ветр ему благоприятствовал, и 25 го дня поутру в 6 часов, оно уже вышло из залива.

Июня 30 го в 3 часа по полуночи сделался ветр благополучной; я приказал сняться с якоря, ибо мне казалось прибытие Губернатора, промедлившего пять дней уже сверх назначенного им к приезду сроку, сумнительным; сверх сего я не хотел упустить лучшего времени года к дальнейшему описанию берегов Сахалина; но в 5 часов ветр переменился и принудил нас бросить якорь против залива Раковин.

Июль. 1

Июля 1 го в 10 часов по полудни отошел ветр, дувший чрез все сии дни от S. Мы тотчас начали сниматься с якоря, но едва отдали марсели, то ветр опять сделался южный. Сколь ни досадно было для нас сие обстоятельство, однакож оно случилось к нашему удовольствию; ибо в 3 часа по полудни получили мы известие о прибытии Губернатора. Я поспешил немедленно в город, и по свидании с ним услышал, что весеннее полноводие и быстрота рек задержали его сверх чаяния, и что он не надеялся уже застать нас. Путь его от Нижнекамчатска сопряжен был с чрезвычайными трудностями и очевидною опасностию. Нижнекамчатск отстоит от Петропавловска почти на 700 верст. Большую часть сего расстояния т. е. до Верхнекамчатска должно переехать по реке Камчатке в самой худой лодке, в которой надобно плыть вверх по крайней мере десятеро суток. Проезжий лежит во все сие время протянувшись в лодке, а Камчадалы, сменяющиеся в каждом остроге, толкают ее шестами день и ночь близ берега. Если бы езда сия совершалась в удобном покрытом судне, в коем, кроме просторной каюты было бы место для запасу всякого рода и кухня, как то делают в Японии, Китае, Суринаме и во многих землях Европейских, тогда бы проезжие, в вознаграждение за претерпеваемую ими десятидневную скуку, имели по крайней мере некоторый покой; но в плавание по Камчатке, сверх неприятного долговременного положения в лодке проезжого, каждое мгновение, а особливо ночью, угрожается он опасностью; ибо лодка весьма легко может быть опрокинута, или сильным порывом ветра, или несоблюдением равновесия, или ударением оной о плавающие в реке во многом количестве пни и колоды. Такое нещастие приключилось действительно с Г. Губернатором на обратном пути его. Одна только любовь к нему бывшего с ним чело-века, жертвовавшего явно своею жизнию, спасла его от смерти.

Надобно иметь рвение к общему благу и деятельность Г-на Кошелева, чтоб часто предпринимать таковое путешествие. Он возвратился недавно из Ижигинска, которой отстоит от Нижнекамчатска на 1500 верст. Сей путь совершил он на собаках, хотя и поспешно, однако с таковыми же великими трудностями и опасностями, как и водою. Он посещал сию отдаленную страну своей области для прекращения раздора между Россиянами и Чукчами, из коих первые подали к тому причину. Чукчи одни из всех населяющих северовосточный край Сибири народов, которые хотя и признают над собою верховную власть России, но поныне еще не вовсе покоряются. Они просили Губернатора посетить их, для принесения ему жалоб своих лично. Он обещался исполнить их прозьбу зимою; для чего и собрались благовременно многие из их старшин в Каменном, местечке, лежащем в 400 х верстах от Ижигинска, чрез которое Губернатору проезжать надлежало и где бывает мена или торговля между Чукчами, Коряками и Россиянами. Он нам расказывал со всяким чистосердечием, и не имея нималейшего намерения себя выхвалить, о свидании своем с старшинами сего воинственного народа.

Чегро-Тума верховная Глава всего Чукцкого народа с двадцатью подчиненными ему старшинами и со знатным числом Чукчей ожидал и встретил Губернатора в Каменном. Он переговаривал с ним лично. В краткой речи, говоренной им с великою благопристойностию и важностию, представил он Губернатору о всех претерпенных Чукчами угнетениях, которые принудили их прибегнуть к жалобе. Он просил весьма убедительно Губернатора не отказать им в своем покровительстве, которое может питать их единственною надеждою к продолжению дружеского сношения между Россиянами и Чукчами, присовокупив к тому; «что все, что побудило нас собраться в Каменном, состоит единственно в том, чтоб испросить у Тебя быть нашим защитником. Мы слышали, говорил он, о твоей строгости, но слышали и о любви твоей в справедливости. Твоя добрая слава привлекла нас пред лице твое. Два года ожидали мы тебя с нетерпением. Наконец ты пред нами. Мы видим только тебя и предчувствуем, что не откажешь нам в справедливости.» Чукчи жаловались более всего на некоторых промышленников Американской Компании, которые всеми образами раздражали их, а больше обманами в мене товаров, и на некоторых чиновников Ижигинской округи.

Итак в северной части Сахалина не обитают коренные оного жители. Их добросердечие и кротость, вероятно, были причиною, что они вытеснены оттуда своими соседами, которые бесспорно суть Татары, пришедшие с берегов Амура на землю, принадлежавшую собственно Аинам, посредством перешейка, которой может быть не давно соединяет Сахалин с Татариею. Подобной участи подверглись и коренные обитатели южной части Сахалина, где поселились Японцы, почитающие ту страну своею собственностию, а жителей оные своими подданными. Поселившиеся Японцы у Анивского залива состоят по повелению Японского правительства под непосредственным управлением Японцев же: но Пекинской двор конечно не знает о поселении подданных своих на Сахалине. Сим то образом истребляется неприметно народ, которой населял может быть за два столетия еще Сахалин, Ессо и большую часть островов Курильских, будучи вытесняем воинственнейшими и сильнейшими своими соседами. Теперь нет уже более сего народа в северной части Сахалина. Между живущими у залива Надежды приметил я только одного, походившего на Аина.

Татары, нынешние жители сей части Сахалина столько известны, что подробное описание оных кажется нимало ненужным. Но как мы приставали здесь первые из Европейцов; переселение же их на Сахалин может быть произвело перемену в образе их жизни; то я и намерен сообщить о том, что мы в кратковременное посещение оных могли только приметить.

Обыкновенное платье людей сих составляет парка из собачьего меху или из кишек рыбьих, которая называется на Кадьяке и Алеутских островах Камлейкою, широкие и длинные ширавары из толстой холстины, и рубашка из синей бумажной ткани, застегиваемая двумя медными пуговицами. Сапоги носят вообще из тюленей кожи, а на голове соломенную шляпу, подобную той, какую обыкновенно употребляет простой народ в Китае. Волосы заплетают по обыкновению Китайской черни в косу, висящую ниже пояса. Начальник, выключая верхнее его шелковое платье, одет был также просто и неопрятно, как и прочие. Он не отличался ни лучшею рубашкою, ни другим чем либо. Ему оказывали прочие мало уважения и обходились с ним с довольным равенством. Впрочем был он один только с усами, у других же усы и борода обриты. Украшений не приметил я никакого рода.

Их пища должна состоять в одной рыбе; ибо нигде не видали мы признаков земледелия, хотя близ селения и находятся многие великия равнины, казавшиеся по высокой хорошей траве весьма к тому удобными. Мы не приметили даже и мест, где бы разводились огородные овощи, которые впрочем как у Китайских, так и у других Татар весьма обыкновенны. Итак пищи из царства растения не имеют они вовсе, равномерно ничего и мясного. Кроме собак не видали мы ни домашних четвероногих животных, ни птиц дворовых. Напротив того у каждого дома находились многие сушильни (балаганы), наполненные рыбою, приготовленною особенно хорошо. В чищении и сушении рыбы должны быть они искуснее Камчадалов, по крайней мере живущих около Петропавловска и Нижнекамчатска. Но только у каждой сушильни находилось множество малых червей, покрывавших на дюйм землю, чего в Камчатке мы не видали и что для зрения было очень неприятно. Собак держат они, вероятно, как для своего одеяния, так и для езды зимней. Великое множество оных и саней, из коих видели мы одни во всем похожия на Камчатскую Нарту, но только немного побольше, доказывает то неоспоримо. Домы их довольно велики и построены все, выключая один виденный нами пустой, на столбах высотою от 4 до 5 футов над землею. Пространство между столбов под домами занимают их собаки. На передней стороне дома сделано крыльцо, шириною около 10 футов, на которое всходят по лестнице, состоящей из 7 и 8 ступеней. Дверь находится на самой средине крыльца; она ведет в сени, которые занимают большую часть дома, но совершенно пусты. Таков был дом Начальника, из чего заключать следует и о прочих. Одна только дверь дома Начальника была отворена; но за то охраняли ее два человека, которые не могли впрочем воспрепятствовать нам заглянуть в сени, в коих ничего мы не приметили, кроме стен и второй двери, находящейся прямо пред первою. Сия, вероятно, ведет в покой жен их, которых скрывали они от нас так строго, что мы ни одной не видали. Главнейшею причиною их боязни и нехотения познакомиться с нами короче конечно были их жены, для скрытия которых заколотили они двери и окна; что учинено в короткое врема, с великою поспешностию собранными досками, укрепленными жердями и гвоздями.

По недостатку в хлебе и соли можно уже судить какую нужду должны претерпевать Камчатские жители в прочих жизненных потребностях. Только в одной водке недостатка никогда не бывает, как выше упомянуто; а в сахаре и чае редко. Я намерен означить здесь цены товаров, привозимых в Камчатку из Охотска, которых однако и за великия деньги получить иногда невозможно. Ведро весьма худой фруктовой водки стоило до прибытия нашего 160, следовательно штоф 20 рублей.[184] Сия цена не давно была утверждена, прежде продавалось ведро горячего вина свыше 300 рублей как то показано в донесении Губернатора Генерала Кошелева к ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ.[185] Фунт сахару стоит обыкновенно от 4 до 5, но часто платили и по 7 рублей. Фунт коровьего масла 1 1/2 рубля, мыла и свеч редко ниже 2-х рублей; а табак до 5 ти рублей; прочия необходимые в хозяйстве потребности продаются в соразмерной дороговизне;[186] но при всем том самонужнейшие потребности и с деньгами редко достать можно. Ром, француская водка, виноградное вино, кофе, пряности, уксус, горчица, деревянное масло, сарачинское пшено, хорошая пшеничная мука, коровье масло и другие сим подобные вещи, которые и в самобеднейшем городке России продаются, не привозятся никогда в Камчатку для продажи; сукна и других материй для платья, выключая толстый холст, шелковые платки и синюю китайку, нет вовсе. Офицеры выписывают обыкновенно для себя сукно и все прочее, принадлежащее к мундиру, из Иркутска, что обходится им весьма дорого.

Черной хлеб и рыба без всякой приправы, без уксусу, хрену, перцу и даже без соли составляют все, что как Офицер, так и солдат ставят на стол свой. О перемене в пищи и помышлять не можно! Но к чему не привыкает здоровой Российской солдат. Когдаж он болен, то в каком бедственном, беспомощном, находится он тогда положении! Нет ни врачей, ни лекарств, ни здоровой пищи! Как может он в таком состоянии даже и при малых болезнях избавляться от смерти! Нам известно уже из третьего путешествия Кука, в каких обстоятельствах нашел он гарнизон Петропавловской и тамошнюю больницу! Капитан Кинг говорит о том следующее: «По прибытии нашем в Петропавловск нашли мы Российскую больницу в бедственнейшем состоянии. — Все солдаты страдали более или менее цынготною болезнию. Многие одержимы были сею болезнию в высочайшей степени, прочие жители Петропавловска находились не в лучшем положении, а наипаче приятель наш сержант, на котором в короткое время оказались опаснейшие знаки сей болезни, что, вероятно, произошло от неумеренного употребления горячего вина, от нас им полученного. Капитан Клерк препоручил всех их попечению нашего лекаря и снабдить его кислою капустою и солодом для варения противоцынготного пива сколько возможно достаточнее. По возвращении нашем из Большерецка удивились мы не мало, приметив во всех великую перемену. Почти каждой оказался совершенно освободившимся от болезни, что приписывал наш лекарь действию противоцынготного пива»[187] Теперь не так худо. Мы нашли в больнице только трех человек, из коих у одного помутилась жидкость в глазе, другой имел на ноге рану, а третьего болезнь была маловажная. Но большая часть жителей все подвергается цынге во время продолжительной зимы. Из пяти человек, привезенных мною для Компании, кои на пути нашем были совершенно здоровы, нашел я, по возвращении своем из Японии, только одного здорового; прочия же четверо страдали цынгою в высочайшей степени. Ныне присылают в Камчатку лекарств довольное количество, но оные столь худы и находящийся тут лекарь столь не искусен, что одна только крайность может понудить прибегать к оным. Жители Петропавловска долго не забудут Доктора Еспенберга, сделавшего им великую пользу во время трехкратного нашего там пребывания. Он снабдил сверх сего Петропавловского подлекаря некоторыми нужными лекарствами, но сей не умел их беречь; а может быть и употребление их было ему худо известно. Хотя при Камчатском баталионе и находится хороший лекарь, которого привозил Г-н Губернатор в Петропавловск с собою; но он живет всегда в Нижнекамчатске; а потому и может быть полезен только для тамошнего места. В прочих городах Камчатки определены подлекари. Петропавловской как по искуству, так и по поведению своему человек весьма посредственной. В настоящем состоянии Камчатки нельзя и ожидать лучшего. Какой искусной врач захочет променять удобную жизнь на крайне бедную? Чиновники и Офицеры, посылаемые в Камчатку должны переезжать 15000 верст и во многих местах с чрезвычайною трудностию. Путь от Якутска до Охотска не только труден, но даже и опасен. Доставление самых легких товаров возвышает цену на оные многими сотнями процентов. Итак каждый, желающий взять с собою какие либо нужные вещи в Камчатку, принужден платишь за перевоз столько, что оные становятся чрезмерно дороги. Бедный Офицер берет с собою самое необходимое, и в весьма малом количестве: почему, если должен пробыть там несколько лет, то и терпит во всем великую нужду. Всякой, посылаемый в Камчатку, отправляется по неволе; имеющий какие либо средства от сего избавиться употребляет к тому все возможное; а потому и посылались по большей части в Камчатку Офицеры обыкновенно худого поведения, но сие ныне отменено. Камчатка конечно не есть такое место, где Офицер худого поведения мог бы исправиться. Он делается там еще хуже и преобращается в угнетателя Камчатских жителей. Для привлечения в Камчатку хороших Офицеров, что необходимо нужно к споспешествованию благонамерениям правительства, утвердил ныне ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР по представлению Губернатора для каждого посылаемого Офицера следующее: 1 е, Во все время тамошней бытности получать двойное жалованье. 2 е, За пяти летнюю беспорочную службу предоставляется избирать полк по своей воле, но представя о том наперед для утверждения ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ. Сие благое постановление может принести великую пользу. Худой Офицер, присланный в Камчатку на неограниченное время, не имея никакой надежды выехать оттуда, ни мало не печется себя испр