Архив категории » КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ «

17.07.2012 | Автор:

Первейшее и, быть может, самое важное учение друидов вписа­но в этимологию их названия, dru-uid-es «ученейшие», причем наука должна пониматься здесь в тройственном значении: мудрость, свя­щенная наука и познание. Мы уже писали о деталях этой этимологии (см. выше стр. 169-170), но эта этимология двойственна, поскольку наряду с буквальным истолкованием корня *uid — существует другая — символическая — интерпретация, осннованная на омонимии *uid — «знание» и *uid — «дерево» (ирл. fid, валлийск. gwydd, бретонск. gwez). Дерево и впрямь во всем индоевропейском регионе служит символом силы (ср. латинск. robur «каменный дуб» и происходящее отсюда прилагательное robustus «крепкий, сильный»). Наименова­ние друидов сочетает в себе мудрость, познание и знание в соответ­ствии с реальной этимологией — и силу (то есть способность приме­нять свои знания на практике) в соответствии с этимологией симво­лической.

В качестве приложения или следствия этой символики можно вспомнить, что друиды иногда участвовали в войне или носили ору­жие. За примерами ходить недалеко, начиная с Дивикиака в Галлии, единственного исторического друида, современника Цезаря, и Кат — бада, великого друида уладов во многих эпических преданиях. Галльские друиды, согласно Цезарю, решали исключительно силой оружия исход выборов своего верховного вождя, а в некоторых ир­ландских текстах описываются случаи соперничества — личного, ученого, но не функционального — между друидами или фил идам и. И все же «вождь» галльских друидов обладал превосходством в силу своего знания и авторитета: Цезарь использует в своем рассказе фра-

17 18

Зуpraeest unus вместо imperat.

Друиды иллюстрируют, таким образом, крайне архаичные со­ответствия между изначальными верховными божествами: Огма (ге­рой) может рассматриваться как раздвоение или «расщепление» Да­гды, но он никогда не заменяет его. Подобная архаическая черта уникальна для индоевропейского мира:

Дагда — дружественность, согласие, все, что ясно, улажено, согласовано, приятно.

Огма — война и насилие, магия,

Все, что темно, разнузданно, хаотично, зловеще.

Точные соответствия этим богам мы находим в верховной паре Митра-Варуна, когда Митра в Индии был богом согласия, а Варуна — богом войны и магии. Именно потому, что он является богом со­глашений, бог-друид пускает в ход самые коварные уловки и не со­блюдает своих обещаний; именно потому, что Огма — бог силы и на­силия, он, под именем Элкмара предстает жалким трусом. Самая возвышенная символика сублимируется в его двойственной сути: это смехотворный мудрец, безрукий даритель благ, косноязычный учитель красноречия, кастрированный производитель и т. д.

Сообразно обстоятельствам боги и друиды предлагают людям то одну, то другую створку этого диптиха.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

ИРЛАНДСКИЙ: древнеирландский: VIII-XI вв. среднеирландский: XI-XV вв. новоирландский: с XVI в. до наших дней. ВАЛЛИЙСКИЙ: древневаллийский: IX-XI вв. средневаллийский: XII-XVI вв. нововаллийский: с XVII в. до наших дней. КОРНСКИЙ: древнекорнский: IX-XI вв.

Среднекорнский: XIV-XV вв. корнский: XVI-XVII вв. новокорнский: язык, введенный в обращение в XX в.

БРЕТОНСКИЙ: древнебретонский: IX-XI вв. среднебретонский: XH-XVII вв. ранненовобретонский: конец XVII — конец XIX вв.

Новобретонский: с конца XIX в.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

КРИСТИАН — Ж. ГЮЙОНВАРХ ФРАНСУАЗА ЛЕРУ

Приступая к изучению кельтов, нельзя не сказать, насколько оно сложно и трудно. В нашу эпоху, когда не только верят, но и уве­ряют других, будто наука — это пустяковое развлечение, основанное на известных педагогических приемах и на магии образов, доступ­ных первому встречному, мы хотели бы предупредить читателя, что такое изучение требует известного усилия. Но трудности не должны служить предлогом для педагогических поучений, для погружения в стилистические оговорки или витиеватое умствование, защищающее автора, наловчившегося складно говорить или писать, от возможных упреков в невежестве или недостатке информации.

Все это следует считать не осторожностью, а просто-напросто легким путем, на который иные исследователи охотно сворачивают: заблуждения и домыслы писателей древности, отягощенные бесчис­ленными фантазиями современного воображения, не дают исследо­вателю нужного материала для плодотворной работы. Целью этой книги является, стало быть, не упрощение самого материала, что было бы утопией или ложью, а стремление по возможности ясно из­ложить этот материал во всей его полноте, которая сама по себе, а особенно вкупе с громоздкими примечаниями, превращает его в не­что смутное и чересчур замысловатое. Мы хотели бы помочь чита­телю ориентироваться в лабиринте книжных названий, чтобы он не тратил свое время на чтение неизвестно чего, написанного неизвест­но кем.

Так или иначе, мы настаиваем на том, что неоднократно прини­мали для себя в качестве аксиомы, а именно что кельтологические исследования должны основываться не столько на поисках новых источников, сколько на новом толковании уже существующих: тек­стов, нуждающихся в новом прочтении, или недостаточно описан­ных археологических объектов. Такие памятники, как календарь из Колиньи или кратер из Викса, открываются не по три — четыре в столетие; в музеях и библиотеках хранится масса сокровищ, до сих пор не исследованных или забытых. Островными средневековыми текстами, которые должны быть исследованы с постоянной и вели­чайшей тщательностью, также чаще всего пренебрегают без уважи­тельных причин, зато вновь пытаются узнать, содержал ли кратер из Викса воду, жертвенную кровь, вино, пиво или мед; или еще раз ре­конструируют, начиная с разбросанных и искаженных фрагментов, полный текст календаря из Колиньи.

В этом смысле нет ничего поучительнее рассмотрения тех про­тиворечий, которые бросаются в глаза в работах кельтологов по­следней половины века даже без учета особенностей их индивиду­ального стиля. При неизбежной преемственности отдельно взятых научных школ, следует признать, что между собой они редко согла­суются не только в отношении метода, но и некой общей истины. Для одних друиды — это всего лишь колдуны, а для других они — ве­ликие философы, равные Пифагору и Платону: все просто забыли, что друиды осуществляли жреческую власть и сравнимы с брахма­нами Индии. Именно так рождается в читательской среде прискорб­ное понятие «полемики специалистов»: то, что является аксиомой для одного, другому представляется всего лишь гипотезой; можно также вспомнить пустой спор «старых и новых», как будто наше время не являет нам торжество новизны. Иначе говоря, одни и те же факты могут стать предметом различных оценок и толкований, а то и описаний, в зависимости от специальности автора, который их ис­следует.

Должно быть установлено верное соотношение между конкрет­ной истиной и гипотезой, не оставляющее места для слишком воль­ных и субъективных интерпретаций, должна быть осуществлена по­пытка синтеза, доступного и понятного читателям, не обладающим никакой предварительной информацией. Здесь речь идет не о том, чтобы затевать систематическую критику существующих работ или выносить о них — в общем или в частностях — личное и окончатель­ное решение, а о том, чтобы установить, в какой мере каждая дисци­плина может содействовать этому общему синтезу, не умаляя и не преувеличивая заранее значения ни одной из них. Для обсуждаемой темы время и пространство обладают разной значимостью, но фило­лог должен порой читать своих коллег археологов, а археолог не всегда тратит свое время даром, когда читает исследование по исто­рии религий.

Мир кельтов слишком протяжен во времени и пространстве, чтобы дать нам право пренебрегать достижениями тех или иных трудов, каков бы ни был их характер и последствия. И, напротив, ни одна из дисциплин не может претендовать на универсальность, ибо не существует никакого метода, в равной мере приложимого ко всем аспектам кельтологии.

Глубоко заблуждаются те, кто думает, будто можно дать удов­летворительное определение кельтской цивилизации, исходя лишь из того момента, когда она становится предметом рассуждений гре­ческих авторов VI или V века до нашей эры, и не соотнося ее с об­щим индоевропейским контекстом. Другим заблуждением является попытка изучения кельтов в узких географических рамках, когда обитатели Галлии рассматриваются так, словно у них не было ника­ких родственных связей с их островными собратьями; совершенно неправильно разделять их, руководствуясь частными особенностя­ми, лишь изредка нарушающими фундаментальное единство, или ссылаясь на хронологическую дистанцию, которая сводится на нет архаикой ирландского мифа. Вспоминается, что Камиль Жюлиан от­казывался принимать во внимание островные тексты под тем пред­логом, что ирландцы и бритты — это народы, «кельтизированные» гораздо позже галлов! Многие открыто заявляли, что такой аргумент противоречит всей западной археологии и филологии. Однако по­следствия этого высказывания дают о себе знать, потому что Камиля Жюлиана и его последователей все еще продолжают читать. Третье заблуждение состоит в желании реконструировать религиозную или политическую историю кельтов на основе одного только материаль­ного контекста археологических открытий, ибо весь этот материал, за редчайшим исключением, не эпиграфический, то есть лишенный любых надписей, и это означает, что такой материал молчит обо всем, что думали или говорили его создатели и те, кто его использо­вал. Итак, история кельтов молчалива, и у мифа нет истории. Еще одна ошибка всегда касается рассмотрения островных, ирланд­ских и валлийских, текстов исключительно с филологической точки зрения, без учета их концептуального содержания, которому невоз­можно приписывать историческую дату. Миф существует вне вре­мени.

Мы, разумеется, не касаемся здесь маргинальных или второсте­пенных работ, которые, смешивая домыслы, невежество и, иногда, недобросовестность, загромождают прилавки книготорговцев и де­лают кельтов прошлого и настоящего поводом для коммерческих спекуляций. Широкая публика всегда может стать легкой добычей для разных недоучек. Однако есть не только вздор невежд, есть и за­блуждения ученых: они объясняют ирландские легенды при помощи неопределенных символов на галльских монетах; пользуются всей островной литературой, ирландской и валлийской, а то и бретон­ской, или даже произведениями артуровского цикла для оправдания какого-нибудь современного литературного течения; утверждают, что Франция XX века, больная от рождения вот уже две тысячи лет, до сих пор остается «галльской родиной», с гордостью сознающей свою миссию, — таковы идейные постулаты подобных работ, не тре­бующие даже опровержения. Некоторые «исследователи» остаются убежденными в том, что кельтский мир настолько прост, что совсем не обязательно знать его, чтобы писать книги о нем. Совсем не обя­зательно быть ученым: достаточно свести знакомство с хорошим из­дателем и несколькими журналистами на хороших местах. Мы не знаем ни одного французского или европейского, или даже амери­канского издания по протоисторической археологии Западной Евро­пы, кроме работ, состоящих из широких обобщений, включая все труды о кельтах, написанные авторами, не знающими ни слова из кельтских языков.

Однако почтительное отношение к университетским устоям от­нюдь не гарантирует безупречности в обращении с научным мате­риалом. Исследовательская деятельность не исключает недоразуме­ний и ошибок.

В работе, к которой мы отсылаем читателей, — «Общем введе­нии в изучение кельтской традиции. Часть I», Рен, 1967 (Introduction generale a I ‘etude de la Tradition Celtique /, Rennes, 1967) — была в це­лом определена суть данной проблемы. С точки зрения «гуманитар­ных наук» это определение является прежде всего религиозным и вряд ли может быть иным. Но мы настаиваем на его основном пунк­те — на приводимом в самом начале доказательстве коренного разли­чия между традицией и религией, одна из которых неизбежно явля­ется оправданием другой. К этому можно добавить наш основной тезис из работы «Друиды» (Les Druides) и двухтомника «Ирландские мифологические тексты» (Textes mythologiques irlandais) о четкости и прочности социальной и политической структуры кельтских коро­левств, а также часто обделенный вниманием исследователей тезис о чрезвычайном богатстве традиционных и религиозных терминов у кельтов, подробно раскрываемый нами в «Жрецах и богах кельтов» {Preires et dieux des Celtes).

Учитывая все это, мы не имеем ни малейшего желания доказы­вать, что мода на сверхсовременную терминологию вкупе с неадек­ватностью научных концепций являются серьезной помехой в изу­чении той или иной традиционной формы. Эта терминологическая неясность ощущается во всех сферах кельтологических изысканий. Она препятствует междисциплинарному сотрудничеству равно как эффективности результатов. Она препятствует, наконец, распро­странению общих знаний о кельтской цивилизации среди образо­ванных читателей. Что касается слова цивилизация, оно было так опошлено и предполагает сейчас такие различные смыслы, что мы долго сомневались, стоит ли так называть эту работу. Начнем с того, что мы имеем в виду под этим удобным термином в четко опреде­ленном порядке все факты, которые определяют особенности кельт­ского мира, позволяющие идентифицировать его как таковой, то есть все, что заключено в своеобразной традиции[1].

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

Потом начинается медленный, но неуклонный закат, вызванный военными действиями Рима. Цизальпинская Галлия завоевана в 200 г. до Р. Х., Нуманция в Испании взята в 133 г., Прованс (Нарбонская Галлия) завоеван в 123 г. Галлия как таковая была покорена между 58 и 52 гг. Капитуляция Веркингеторикса под Алезией положила ко­нец независимому существованию кельтского континентального мира сначала в области политической, а затем религиозной и языко­вой.

Приведенные даты свидетельствуют вроде бы о стремительном течении событий, какими они видятся нам с огромного историческо­го расстояния. Но весьма маловероятно, чтобы современникам или участникам битвы при Алезии они казались концом истории. Закат кельтов — он продолжался полтора века, — вопреки всем фантазиям кельтоманов, был сравнительно безболезненным историческим яв­лением, а не ужасающим апокалипсисом. Отсутствие единой поли­тической структуры у кельтов объясняет хронологическую неравно­мерность римского завоевания, которое сначала затронуло перифе­рийные области, Северную Италию и Испанию, и в самом конце — Британию, тогда как Шотландия и Ирландия не были завоеваны.

Изучение этого периода протоистории и начала истории остав­ляет странное впечатление: угасание культур наводит на мысль о некой «моде», которая передавалась волнообразно, а не навязыва­лась в результате жестокого завоевания. На смену погребальному сожжению, которое являлось характернейшим обрядом галынтатт — ской эпохи, пришло захоронение в земле, ставшее общепринятым в латенский период, хотя никаких изменений в этническом составе популяции этих эпох уловить нельзя. Однако Цезарь, говоря о вели­колепных погребальных обрядах галлов, не забывает упоминать о кострах, тогда как самые архаические ирландские тексты, возможно, под влиянием христианства, ни словом о них не намекают. Кельты принимали участие в распространении галынтаттской культуры и были ее носителями, они же были носителями латенской культуры. Но что прикажете обо всем этом думать и какие делать выводы, ес­ли, как это представляется очевидным, от бронзового века до Галь — штатта и JIa Тене не произошло никаких изменений в составе насе­ления? Ибо континуитет прослеживается до галло-римской эпохи, которая характеризуется изменением и уменьшением уровня «кельт — скости» в Галлии. Романизация, которая не является сама по себе исключительно археологическим фактом, проявляется также в осо­бых материальных и технических аспектах. Упадок же заключается не в отсутствии способности к восприятию технических новшеств, он заключается в политическом и военном подчинении. В этом вся новизна и жестокость римского завоевания.

Связь этих различных периодов между собой, их общие и ло­кальные аспекты, причины перехода от одного к другому — таковы сформулированные вкратце проблемы, которые предстоит разре­шить современной протоисторической археологии. Если даже пред­ставить, что эти вопросы однажды будут полностью решены, все равно очевидно, что проблема упадка кельтов выходит за пределы компетенции археологии.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

Стиль ирландских мифологических повествований выдает письменную передачу как ненормальное и позднее состояние тради­ции. Кельтские языки ни в одну эпоху своего существования не бы­ли потенциально литературными языками, и существует парадок­сальный контраст между изначальным устным характером кельт­ской традиции и тем воодушевлением, с которым христианизиро­ванные ирландцы раз за разом неутомимо переписывали свои тек­сты, какой бы природы и содержания они ни были. Кое-кто из ир­ландских ученых дошел даже до предположения, что тексты, какими мы их знаем, служили всего лишь канвой для фил идо в, которые до бесконечности вышивали на ней свои узоры. В этом утверждении есть доля правды в той мере, в какой проза некоторых преданий представляет собой более свободный комментарий и повторение гномических стихотворных фрагментов, лаконичных и архаических. Однако нельзя путать филида ранней эпохи, ученого, в течение дол­гого времени обучавшегося с помощью поэтических и мнемониче­ских техник высочайшего уровня, со «сказителем» современного фольклора, у которого, как и у его коллег по всей Европе, всегда есть личные и обиходные формулы зачинов и концовок, или, по крайней мере, свой стиль поветвования. Между тем не следует пола­гать, что сказители слишком уж рьяно вышивали и что все письмен­ные источники превратились в фольклор. Нужно только не путать уровни: многие из повествований, содержавшихся в рукописях, яв­ляются древними изощренными произведениями, в которых сколько угодно редких слов и мудреных отступлений. Если стиль этих пове­ствований на теперешний взгляд кажется несуразным и неуклюжим, если эпизоды, которые современный автор растянул бы на целую книгу, укладываются там в две-три строки, то это объясняется лишь тем, что переписчики не придавали таким мелочам никакого значе­ния: фразы у них простые, обычно короткие; стилистические прие­мы часты, но однообразны, с большим количеством плеоназмов и многословия, повторений, эллипсов и намеков.

Основой выразительного строя является метафора, иногда этимологическая фигура, древнейший индоевропейский прием. Пре­обладающий стиль нагромождает эпитеты и определения без гла­гольной связи, тройственные формулы, синонимии, что кажется приемом одновременно живописным, грубым и ребяческим. Все это превосходно согласуется со строем кельтской фразы, с ее ускорен­ным ритмом, но коротким дыханием: множественность и гибкость словесных форм вмещают в главное предложение настоящую сокро­вищницу выразительных средств. Но отсутствие относительных ме­стоимений (замененных приглагольными частицами или перифра­стическими оборотами с подчинительными союзами и предлогами) и обязательное положение глагольной синтагмы во главе придаточ­ного предложения служат помехой для любого речевого периода, стремящегося к известной длине (перевод любого классического ла­тинского автора на один из современных кельтских языков — это уп­ражнение в стилистической виртуозности). Здесь, между прочим, можно вспомнить порой хаотический и почти смешной темп неко­торых фраз на церковном бретонском XVI-XIX вв., переведенных непосредственно с французского или латинского. Но, главным обра­зом, здесь можно вспомнить почти полную неспособность кельтских «литератур» приспособиться к современным литературным жанрам.

Предания, стало быть, предназначались для чтения вслух, а не для чтения про себя. Они были записаны христианизированными филидами лишь потому, что не имели больше никакой религиозной ценности после столь легкого обращения Ирландии. Они преврати­лись всего лишь в figmenta poetica, «поэтические вымыслы», соглас­но выражению переписчика «Похищения быка из Куальнге» (Tain Во Cualnge), основного средневекового эпического предания Ирлан­дии. В них же рассказывалось о деяниях и подвигах мужей, принад­лежавших ирландской истории (неважно, легендарной или реальной, потому что она была аутентичной, сохраненной гойделами и их дальними предками), — именно их видели и живописали монахи, скрывая лишь то, что могло повредить доброй репутации их героев, то, что казалось им несовместимым с заветами Евангелия.

Но они упустили возможность вычеркнуть или переделать множество деталей и эпизодов, казавшихся им безобидными. Это очень чувствуется в юридических сборниках, но присутствует и во всех других произведениях. Не будь Ирландия обращена в христи­анство, мы теперь знали бы о ее мифологии не больше, чем о мифо­логии галльской. Приведем еще раз такой показательный факт: в хронологии переписки литературных произведений мифологические и эпические предания являются далеко не самыми древними. Ир­ландская литература начиналась как латинская и христианская, по­том она стала ирландскоязычной, но такой же христианской.

Итак, в течение средневековья ирландцы осуществили в своих скрипториях письменную передачу бесценного легендарного насле­дия. Однако нередко и неизбежно случалось так, что существовали многочисленные версии одного и того же главного предания, восхо­дящие к разным эпохам или освещающие разные его аспекты, а так­же всевозможные редакции каждой версии. Добавим к этому, что немало мифологических тем сохранилось в фольклоре, давая нам достаточно четкое представление о богатстве островной литературы и о трудностях ее изучения, как, например, сюжет с богиней войны, Морриган, омывающей останки погибших героев, присутствующий в ночных прачках бретонского фольклора. По сути дела не сущест­вовало никакого разрыва между рукописной традицией и первыми серьезными филологическими работами XIX в. Такие архаические тексты, как «Смерть сынов Турена» (Oidhe Chloinne Tuireann), из­вестны только по рукописям XVIII и начала XIX вв. Язык и пись­менная графика обновились мало или вовсе сохранились. Они не мо­гут скрыть древности содержания. В кельтских странах нет формулы введения, самой обычной и банальной для сказок почти всей Европе, «однажды», которая не дает преданию избежать меры и течения времени. Все это доказывает, что христианизация осуществилась быстро и разом, большая часть преданий, известных по письменной традиции, видимо, относятся к началу процесса деградации мифоло­гии. Деталь, имеющая силу прямого доказательства, — это отсутствие упоминаницй чистилища во всех ирландских христианизированных легендарных текстах.

Можно сказать, что теперь, несмотря на серьезные лакуны, существенная часть ирландских легенд опубликована и переведена на немецкий или английский, и мы можем только почтить память двух великих пионеров этих публикаций конца XIX века, Уитли Стоукса и Куно Майера, по отношению к которым последующие по­коления не всегда были справедливы. Но их издания, вышедшие со­всем небольшим тиражом (максимум несколько сот экземпляров) или появившиеся в специальных журналах, стали библиографиче­ской редкостью. Кроме того, труды этих филологов, более или менее устаревшие, уже не отвечают всем требованиям критики текстов и прогрессу кельтской филологии. В современных условиях использо­вание какого-либо ирландского текста в компаративистских целях требует совершенного знания языка и уточнения текста и перевода по дипломатическим изданиям, коллотипам и факсимиле, когда нет возможности обратиться непосредственно к рукописям. Жалко, что большая часть работ на французском языке (а иногда на английском или даже на немецком!), популяризирующих средневековую литера­туру Ирландии, составлено полуграмотными людьми, не знающими ничего или почти ничего в этой области. Эти авторы открыто и ос­корбительно издеваются над широким читателем.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

Употребление письменности обусловлено кельтским понятием об истинной мудрости. К сожалению, мы сегодня судим о ней сооб­разно с теперешними критериями, которые необратимо искажают оценку фактов. Вопреки нашим привычкам, кельты никогда не поль­зовались письменностью для передачи последующим поколениям какого бы то ни было знания. Но это вовсе не значит, что они были бесписьменными. Они просто-напросто не употребляли для архиви­рования и запоминания ни одну из известных им систем письменно­сти, за исключением позднего факта, связанного с ирландским ога­мом. Уровень материальной цивилизации, достигнутый кельтами эпох Галынтатта и JIa Тена не дает права считать их «варварами», отставшими с технической точки зрения от греков и римлян, в то же самое время археологи и филологи плачут от зависти к последним, поскольку вся кельтская протоистория является бесписьменной.

Континентальные кельты в Южной Галлии пользовались снача­ла греческими буквами; в Цизальпинской Галлии усвоили лепонтий — ский алфавит этрусского происхождения; кельты пиренейских и ис­панских регионов употребляли иберийскую азбуку. Позднее им на смену пришел латинский алфавит, от красивого августовского пись­ма до почти нечитаемого курсива III века, распространенный по всей Римской империи и Ирландии, сохранившей упрямую привержен­ность к буквам, происходящим по прямой линии от каролингского унциала. Этот ирландский «алфавит» конечно очень древний, одна­ко является кельтским только после заимствования.

Однако избранная алфавитная система, со всеми ее недостатка­ми и достоинствами, остается независимой от высшего духовного принципа. И нужно не только полагать, но признавать как аксиому, что друиды не запрещали употребления письменности. Сами же они, без сомнения, были лучшими знатоками чтения и письма, как на островах, так и на континенте. Но их соображения по этому вопросу отличались от наших. В продолжение всей древнейшей эпохи пись­менность была не запрещенной, а исключительной, предназначен­ной для обстоятельств, строго и четко определенных. В Ирландии сама природа огамической письменности (поперечные горизонталь­ные и наклонные линии, с одной и с другой стороны грани камня) препятствовала записи сколько-нибудь пространного текста и лю­бому быстрому чтению: имя, высеченное на погребальной стеле, или вызов, обращенный к противнику; заклинали несколько букв — этим все и ограничивалось. В любом случае, в качестве материальных, археологических доказательств существования огамической пись­менности мы располагаем только надгробными надписями христи­анской эпохи: этот тип письменности был возобновлен христианами, которые сочли его безобидным, так как огамические надписи на камнях служили лишь для того, чтобы назвать покойного в его по­следнем жилище.

Когда в легендарных текстах речь идет об огамической пись­менности, она всегда используется с магическими целями: так друид Даллан пишет огамом на тисовых палочках, чтобы найти жену коро­ля Эохайда, а в другой раз Кухулин пишет огамом на большой дубо­вой ветви, которой он окружает мегалит, для того, чтобы остановить войско Медб на границе Улада. Иное использование письменности не засвидетельствовано. В преданиях очень часто идет речь о вест­никах и посланниках: их миссии всегда были чисто устными; усло­вия, которые они предлагали, договоры, которые они заключали, га­рантировались не запечатанными текстами, а свидетелями, слову ко­торых верили без сомнения.

Письмо не является вариантом запоминания или передачи зна­ния, это практическое приложение магии и букв, подвластных богу — вязателю Огме: письмо, фиксация в материи формулы или име­ни, запечатлевается навеки, придает действенность проклятию или заклинанию на столько, сколько будет существовать мате­риал надписи, дерево, камень или металл. Отсюда можно понять, какую угрозу и какое благо оно может представлять. Записанное проклятие было еще более серьезным, чем устная сатира, которой достаточно было всего-навсего умертвить того, кто стал ее жертвой.

Форма ирландских текстов, древнейшие из которых суть куски прозы вперемешку со стихами и «реторическими» пассажами, иска­женными, непонятыми, кое-как переписанными, — эта форма служит объяснением вышесказанного: стихи представляют собой фиксиро­ванную часть устной традиции. Прозаический текст — это часть гиб­кая, живая, которую каждый толкователь волен представить на свой манер, лишь бы она не противоречила содержанию. Таким образом, вместе с каждым поколением обновляется знание и происходит пе­редача традиции. Доверить все это незыблемым текстам, не одушев­ленным никакой жизнью, значит убить живую мысль, коверкая ее в угоду недопустимым обстоятельствам. Устное обучение было необ­ходимостью. Отнюдь не устная культура привела к исчезновению и забвению кельтской традиции. Из всех работ, написанных в эпоху классической античности, сколько дошло до нас, и сколько безвоз­вратно уничтожено? И каков начиная с эпохи Возрождения коэффи­циент порчи печатных книг за век?

Это ограниченное употребление письменности находит парал­лель в другой особенности жреческого культа, которая касается уча­стия в нем женщин. Многие ломали себе голову над этим вопросом — да можно ли говорить о существовании «друидесс» в Галлии (ср. знаменитую германскую Велледу, носившую кельтское имя, родст­венное ирл. file и обозначающее «ясновидящую, пророчицу»), а тем более в Ирландии, исходя из терминологической путаницы текстов, то и дело упоминающих о banfile «женщине-поэте» или bandrui «женщине-друиде»? Но их деятельность не имела ничего общего с жертвоприношениями, равно как и с обучением или правосудием. Они были связаны с прорицаниями и пророческими видениями. У женщин не было собственно жреческих обязанностей, им также не пристало заниматься писаниной.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

(ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ КЕЛЬТСКИХ)

Хеттский, лувийский, тохарский А и В, индоиранские : санскрит, персидский, албанский, греческий,

Итало-кельтские :оскско-умбрский, :латынь (романские языки:

Французский, итальянский, ретороманский, испанский, португальский, румынский). Германские северные :древнеисландский (скандинавские языки: исландский, датский, норвежский, шведский).

Западные : английский, немецкий, нидерландский.

ВОСТОЧНЫе : ГОТСКИЙ ( и крымский готский, угасший к XVI в).

Балто-славянские : балтийские (литовский, латышский, прусский).

:славянские: старославянский :западнославянские: чешский, словацкий, польский, лужицкий. : восточнославянские: русский,

Украинский, белорусский. :южн0славянские: сербскохорватский, словенский, болгарский.

U Что касается отношения индоевропейского к кельтскому, читатель от­сылается к стр. 130-166.

— Диалектное или внутреннее деление некельтских языков не указано.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

Нет более расплывчатого понятия для современных европейцев, чем понятие «кельтская цивилизация», если только они о нем вооб­ще подозревают. Стало быть, насущным вопросом является опреде­ление: кто же такие кельты? Как, посредством чего, используя ка­кие критерии, их можно идентифицировать? Здесь мы сталкиваемся с проблемой весьма насущной и обязанной своим происхождением исключительно современности: с концепцией национальности. Счи­тать ли кельтами тех, кто ими был или хотел быть в силу своего язы­ка и самоназвания, унаследованного у далекого прошлого, или тех, кто является ими до сих пор, хотя зачастую и не хотел ими быть?

Продолжают ли оставаться кельтами гельветы, превратившиеся в швейцарцев и говорящие по-немецки или по-французски, а если продолжают, то в той ли мере, в какой можно считать ими дублин­ских ирландцев, говорящих по-ирландски, или бретонцев из Верх­ней Бретани, пользующихся романским языком в течении вот уже десяти столетий? Первый, широкий, подход к этой проблеме вклю­чает в число кельтов почти всю Европу от Баварии до Богемии или от Бельгии до Северной Италии; во втором — подавляющее боль­шинство ирландцев и шотландцев представляют собой англоязыч­ных без особых оригинальных черт, а кельты остались только в от­даленных районах Кэрри и Донегола.

Французские учебники, упоминающие «наших предков галлов», чаще всего забывают уточнить, кем были эти галлы по отношению к другим кельтам, которые неизбежно определяются столь общо, что это определение граничит с неточностью. Греки называли их Ks/aoi и Галатої, римляне — Celtae, Galli, Celtici, но вплоть до времен Це­заря и Тацита, то есть до первого века нашей эры, древние путали их с германцами, и, к сожалению, находится немало французов, кото­рые, и глазом не моргнув, соглашаются с тем, что название Galli происходит от латинского gallus, поддерживая тем самым сомни­тельный каламбур «галльский петух». Еще в XX веке легко припи­сывали гэльский язык галлам, а валлийскую литературу бретонцам. Мы умолчим о плохих романах, в которых описываются такие при — ключения Веркингеторикса или Цезаря, о которых история абсо­лютно ничего не говорит и которые вряд ли вообще могли иметь ме­сто. Разве трудно понять, что этноним кельты обозначает совокуп­ность этносов, между тем как другие этнонимы: галлы, валлийцы, бретонцы, галаты, гэлы — используются для обозначения разных народов? Что касается термина галло-римляне, то он не определяет никакой другой народ, кроме галлов, потерявших свои языковые, этнические и религиозные особенности, на протяжении какого-то временного отрезка, который очень трудно оценить и точно опреде­лить.

Простое семантическое определение слова кельтский, прила­гаемое то к этносам, то к языкам, давно уже стало делом специали­стов. Подумать только, сколь малочисленна элита, для которой это слово представляет определенную ценность, не зависящую от их личных чувств и пристрастий! В современном французском почти невозможно соблюдать правильное разграничение терминов кельт (существительное, определяющее этническую принадлежность), и кельтский (прилагательное, определяющее языковую и религиозную принадлежность). «Кельтский язык» — это ошибочный термин, меж­ду тем как «кельтская женщина» — термин, возможный только в рамках феминизма, ни малейшего следа которого мы не нашли в наших письменных источниках (см. стр. 76-78). Что касается «кель- титюда»[2], сомнительного неологизма, он очень напоминает своим суффиксом «негритюд» и то ксенофобское презрение, которое свя­зано с этим термином.

Тем не менее кельты занимают огромное место в истории древ­ней, да и средневековой Европы: позволительно сказать, что они яв­ляются главными действующими лицами протоистории всей Запад­ной и Центральной Европы и принадлежат к числу народов, наибо­лее интересовавших античных историков. Такое утверждение может показаться парадоксальным в нашу эпоху, когда кельты сведены к небольшим историческим или лингвистическим общностям на край­нем западе Европы. Однако в Галлии до завоевания ее Цезарем кельтское расселение невозможно объяснить без учета соседних стран — Испании, Великобритании, Северной Италии, Швейцарии, Бельгии, Германии, Центральной Европы и придунайских областей. Всегда ли справедливо оценивается и признается участие бриттов, островных и континентальных, в меровингской политике, роль Шотландии в политике английских королей, роль герцогов Бретани, союзников Бургундии и Священной Римской империи в конце XV века? Забвение роли кельтов — это общее место европейской исто­риографии, не желающей признать, что эти поздно христианизиро­ванные «варвары» спасли классическую культуру от ночи меровинг — ских времен, и воспринимающей постсредневековые кельтские пе­режитки как фальшивую ноту истории.

Обратившись к основным определениям, мы видим, что поня­тие «Галлия» (Gallia) как географическая и «национальная» (в со­временном смысле слова) единица и впрямь является весьма древ­ним. Но что она представляла собой как «родина» для галлов? Мы не уверены, что Камиль Жюлиан в своей «Истории Галлии» дает нам правильный ответ. И какова была географическая протяжен­ность Галлии, признанная самими кельтами в древности? Между концепцией единой Галлии, сведенной к своим «естественным гра­ницам», и множеством укладывающихся в те же границы разнород­ных лингвистических и археологических фактов существует проти­воречие, звучащее как настоящий сигнал тревоги. С нашей точки зрения не всегда уместно отождествлять общий термин с его кон­кретным приложением, замыкая кельтов первого века до нашей эры в пространство, ограниченное Гаронной и Сеной. В качестве краткой иллюстрации мы могли бы сказать, что в спорах о том, были или не были кельтами носители галынтаттской культуры между X и V вв. до н. э., не больше смысла, чем в вопросе о том, принадлежал ли Хлодвиг к французской национальности в начале VI века. Хлодвиг был французом, поскольку Галлия стала Францией, но в его эпоху об этом почти не думали, ибо историческое будущее — это то неиз­вестное, которого не ожидаешь. Кельты говорили по-кельтски, но у них никогда не было объединенной кельтской империи.

Кельтская империя несомненно существовала, но она была не политической, а языковой, религиозной и художественной общно­стью; не являлась она и историческим образованием, поскольку от событий, сопровождавших ее долгое существование, до нас дошли лишь незначительные обрывки, и в то же время это образование бы­ло весьма влиятельным. Мы обладаем достаточными доказательст­вами ее легендарной реальности: первое из этих доказательств — Celticum Амбигата, описанный Титом Ливием, сообщающим об ос­новании в Цизальпинской Галлии Милана (Mediolanum); благодаря этой встрече кельтского мифа с римским историком начинает опре­деляться положение кельтов по отношению к истории.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

Мы должны рассмотреть здесь в деталях фазы ослабления по­следнего бастиона независимого кельтского мира — Британии и Ир­ландии, и важно сразу подчеркннуть медлительность и особенности этого упадка. Отличия от ситуации в Галлии очень велики:

— Романизация и христианизация последовали за романизаци­ей и христианизацией Галлии, где эти процессы шли почти одно­временно. Христианизация Британии была завершена к началу V ве­ка. Римляне не завоевали весь остров (завоевание остановилось у ва­лов Антонина и Адриана, которые должны были быть построены, чтобы препятствовать вторжениям пиктов и скоттов), а латынь не уничтожила местный бриттский язык. Что касается Ирландии, то она никогда не была романизирована, а христианство не было прив­несено туда до V в. н. э.

Внутренние различия также велики:

— В то время как Ирландия сохранила почти нетронутой свою политическую и социальную структуру до X—XI вв., бритты воспри­няли римскую концепцию империи и считали себя, так же как галлы, римскими гражданами. Правда нужно бы еще выяснить, все ли были с этим согласны, но Британия, оставленная легионами в начале V века, считала себя составной частью Римской империи.

Однако не Римская империя и не христианство нанесли ре­шающий удар по островной кельтской культуре, то были германские вторжения, непохожие на такие же вторжения на континенте. Они начались с расселения колонов на востоке Британии в римскую эпо­ху, затем очень быстро, начиная с V века, германцы, то есть, англы и саксы, пришедшие с континента, основали независимые королевст­ва, которые постепенно оттеснили бриттов на запад и север острова. В VII—VIII вв. англосаксы заняли большую часть будущей Велико­британии. Уэльс, отделенный от Корнуолла и бриттов севера, попал в вассальную зависимость от германцев, потому что маленькие ко­ролевства, из которых он состоял, не были способны объединиться и сопротивляться. Бритты севера и независимый Корнуолл продержа­лись до XI века, а с конца XIII века Уэльс попадает в английскую за­висимость. Что касается Бретани, то еще в конце IX в. она была страной с островной традицией, но королевство, основанное Номи- ноэ и Эриспоэ не пережило норманнских завоеваний X века. Герцог­ская Бретань с XI века отвернулась от островов в сторону континен­та. Против воли бретонских королей, которые хотели основать свое архиепископство в Доле, папство упорно удерживало королевство Бретань в зависимости от Турского архиепископства, сделав бретон­скую церковь, с помощью назначения франкоязычных духовных лиц, первым и эффективным инструментом действенного утвержде­ния французского языка (с XII века бретонские клирики ходили учиться в Сорбонну!).

Ирландия пострадала от жестокого удара норвежцев и датчан в конце VIII века: христианизация ослабила воинские возможности гойделов, которые кроме того не были мореплавателями[5]. Оконча­тельное освобождение от скандинавов пришло в начале XI века, но традиционная Ирландия уже прекратила свое существование. Стра­на в дальнейшем подчинилась власти нормандских баронов и почти на восемь веков лишилась своей независимости. Разрушение завер­шилось депопуляцией и англизацией в XIX веке. Англизация же привела к возникновению «ирландского вопроса», который в тече­ние долгого времени и до наших дней, отрицательно влияет на всю британскую политическую жизнь. Проблема Ольстера в самом кон­це XX века еще раз доказывает свою остроту наличием в ней нераз­решимого и анахроничного религиозного антагонизма.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты
17.07.2012 | Автор:

В этом отношении тексты артуровского цикла ставят перед нами менее сложные проблемы, поскольку они написаны на распро­страненных языках: французском, немецком, английском и даже итальянском. Они известны лучше кельтских текстов, поскольку, так как основные из них уже были объектом многочисленных исследо­ваний, и, в целом, с ними гораздо легче консультироваться по изда­ниям и переводам на современные языки. Трудность здесь состоит в том, чтобы выяснить, почему те или иные темы были подхвачены и развиты в литературном произведении, каким образом они были за­имствованы или переданы и какое значение и влияние им приписы­ваются. Изобилие текстов артуровского цикла таково, что, на самом деле, их классификация и их комментирование всегда становятся ра­ботой, которую трудно успешно завершить.

Центральная тема артуровских романов — это поиски Грааля, и многие исследователи и не задумываются об их кельтском происхо­ждении (кельты же были варварами!) или часто рассматривают его как второстепенную гипотезу. Эту тему помещают в сложную и за­путанную сеть влияний и заимствований от Индии до ислама, и от Окситании до Ирана. Или же рассматривают наиболее важные сред­невековые тексты, как сказки, собранные в XIX веке, иногда с зад­ней мыслью, что эти тексты или эти сказки могут быть плодом во­ображения рассказчика, что является полным абсурдом. К тому же смешивают обычные традиционные соответствия, сходства и совпа­дения с одной стороны и предположительные заимствования с дру­гой. А ведь эти тексты невозможно истолковать иначе, нежели как трансформацию кельтских мифологических тем в темы европейских литератур (Парцифаль — это не выдумка Вагнера!). В ходе этой трансформации они утратили всякое дохристианское религиозное значение, и символика чаши власти, возвышенная Граалем, стала ча­стью средневековой христианской эзотерики на то короткое время, пока последняя существовала. Нужно также понимать, что не всегда само собой разумеется, что нельзя подчинить тем же методам или критериям анализа и комментирования тексты мифологические, ли­тературные и фольклорные.

Позволительно соответственно предположить, что влияние бре­тонских и валлийских бардов было определяяющим в эпоху, когда франкоговорящий герцогский двор Бретани имел постоянные отно­шения с основными дворами Европы, от Анжу до Шампани и от Англии до Германии. Есть основания также предположить, что пе­редача артуровского материала произошла до упадка бретонских бардов, который в середине XV века уже давно был свершившимся фактом (barz в среднебретонском означало только «мим, менест­рель»), Все это относит нас к XI-XII векам, и Мария Шампанская, Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах и Вальтер фон дер Фо — гельвейде показывают, что кельтское влияние могло иметь место.

Что касается их происхождения, артуровские тексты однажды станут неисчерпаемым источником точных сведений, которые до­полнят и подтвердят островные данные. Но также будет необходимо предварительно подтвердить ирландским сравнением подлинность кельтского или даже индоевропейского происхождения сюжетов. Кто, например, подумает, что у сюжета с рыцарем, охраняющим фонтан, есть эквивалент, без сомнения далекий, но все же эквива­лент в греческом сюжете с Амиком, охраняющим воду, у Феокрита? Здесь мы вступаем в мало исследованную область.

Нужно подчеркнуть контраст между источниками: тогда как Ирландия никогда не экспортировала свою мифологию, считавшую­ся филидами национальной историей, Уэльс и Бретань были исход­ными точками, откуда распространились артуровские сюжеты, сконцентрированные в том, что валлийская литературная традиция содержала в четырех ветвях «Мабиноги» и нескольких периферий­ных преданиях, иногда несправедливо называемых «сказками». Ибо не все артуровские сюжеты засвидетельствованы в «Мабиноги», но все они несомненно кельтского и индоевропейского происхождения.

Все артуровские сюжеты непосредственно перешли из мифоло­гического в литературное состояние, сохраняя привкус чудесного. В любом случае, речь не идет об исторических эпизодах, но о сово­купности фактов, которые принадлежат мифу в глубочайшем смыс­ле этого слова. Утверждали, в пользу некоторой второстепенной ис­торичности, что король Артур носил имя латинского происхождения (Artorius) и действительно правил в V-VI веках. Этот исторический факт вполне возможен, однако его невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но важно здесь не это, важнее пара Артура и Мерли­на, короля и прорицателя (занявшего место друида), которая не­смотря на уже давнюю христианизацию, воспроизводит и поддер­живает древнюю кельтскую схему власти, выраженную в согла­сии духовной власти и временного могущества. В кельтском бриттском регионе Артур — это эквивалент Царя Мира, а его жена Гвенвивар — это аллегория, воплощение власти, как королева Медб в Ирландии.

Невозможно точно локализовать легенду: в кельтском масштабе она универсальна, но и средневековые волшебные повести — это не просто сказки из фольклора. Фонтан Барентона — это мифологиче­ский аналог чудесного источника Шегаш в ирландской мифологии, а весь Броселианд — это кельтский nemeton.

Категория: КЕЛЬТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ  | Комментарии закрыты